36 глава. СПАСЕНИЕ КОТА И УЛИЧЕНИЕ ЗЛОДЕЯ

36 глава. СПАСЕНИЕ КОТА И УЛИЧЕНИЕ ЗЛОДЕЯ

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ СОНЦЕ – МАТЬ – РАИСА

Доверительность Сонца в отношениях с матерью достигла такого градуса, которого, пожалуй, не достигала с нежного возраста в шесть-семь лет. О митинге девушка рассказывала взахлёб, даже не думая утаивать ни одной детали.

– …мам, это было вообще, понимаешь, это такое чувство было, что… что мы как с парашютом прыгнули куда-то и летим! Точнее – без парашюта, как птицы. И страшно, и свободно! Водители, когда мы их застопорили, из окон повысовывались, орут, я боялась, что кто-нибудь не выдержит, выскочит и начнёт нас бить просто!  Мало ли… а они плакаты увидели, поняли, наверное…

И в какой-то момент девушка заметила на материном лице лукавую гримасу. Опешила:

– Мам! Ты чего так… ухмыляешься?

– Да я видела всё это… Наблюдала. Как раз от театра, где переход.

– А почему я тогда тогда не видела?!

– Ну, так я незаметно… в толпе.

– Мам, почему ты тогда не подошла? Ну, чтобы… с нами…

– Да ну! Во-первых, не хотела тебе… что называется, кайф ломать. Во-вторых, вы там все такие молодые, красивые, звонкие, а я куда к вам, каким боком? – мать усмехнулась. – Я просто боялась за тебя, доча. Конечно. У кого-нибудь из шоферюг нервы бы не выдержали, они бы с монтировкой на вас…

– Ну, обошлось же!

– То-то и оно, что обошлось. Мне только эта суета не понравилась, когда с площадки начали всех сгонять. Говорят, какая-то женщина поджечь себя пыталась.

– Ага! Я тоже испугалась, вообще. Откуда она взялась, из наших никто не знает. Но всё равно – получилось! Мы победили!

– Кто это – «мы»?

– Ну-у… те, кто хочет День Голых Пяток провести. Босоногие. Мне Светлана-Шакти звонила, сказала, что и ей разрешили, и нам разрешили…

– Вы – победили… – мать снова усмехнулась и потрепала её по голой коленке. – Ну-ну!

Девушку переполняла эйфория. А вот кто «мы», она бы самазатруднилась сказать себе, очертить тот круг. На митинге, да и за несколько дней подготовки к нему – когда рисовали «плакаты-бутерброды», она с величайшим изумлением узнала, что могут существовать женщины, легко обходящиеся без «следиков», колготок, чулок, туфель… Что туфли – совсем не железно-обязательный женский атрибут, не символ её красоты и величия. Что у таких женщин могут быть такие красивые, какие-то вызывающе-женственные ступни, как у Татьяны из библиотеки, или такие загорело-яркие, как у Светланы. Что девушки, казавшиеся изнеженными, про которых она сказала бы: «вот фифа!» – типа Миланы или какой-то девчонки с дорогим маникюром, смутно ей знакомой, могут топать с ней вместе голыми пятками по растрескавшемуся асфальту, в пятнах машинного масла и бензина, потом запросто сидеть на парапете фонтана, есть мороженое, показывать друг дружке свои коричневые от уличной пыли подошвы, ковырять какие-то ссадинки, обсуждать – заноза или просто «кожу содрала»…

– Мам! – строго спросила Сонце. – А сама-то ты разулась?

– Конечно. Одна из первых. И другим говорю, там много женщин стояло… говорю: бабы, вы на себя посмотрите! Вы же всем должны: мужу, детям, начальству на работе, моде, общественному мнению. Вы ж рабыни Изауры, всё делаете, как надо, как положено или прилично… Да плюньте вы хоть раз на всё это, за рамки выйдите… Каприз себе позвольте! Вы ж так и жизнь свою проживёте, в этом рабском-то состоянии, потом и вспомнить будет нечего!

– И что? – девушка с живым интересом рассматривала лицо матери, какое-то незнакомо живое, светлое, искрившиеся глаза и морщинки – рядом.

– Ну, человека три разулось… – призналась мать. – Но остальные точно – носочки с детей в колясках поснимали! Итак, что кто там кого победил, не знаю, а гвоздь в голову вы людям засадили! – и мать счастливо засмеялась.

Одним словом, начиналась какая-то новая, доселе незнакомая жизнь, в которой уже не было места тайнам, увёрткам, постоянной конспирации и постоянной же – лжи. Сонце, естественно, и в колледж на сдачу зачёта пошла босой, впрочем, для приличия и страховки сунув в рюкзачок тапочки для бассейна.

Но в колледже никто на неё внимания не обратил. Даже, когда зашла в кафетерий – новый, с гладким, холодным, как ледяным полом. В коридорах пустынно; там, где у них принимали зачёт по истории, толпились её однокурсники, которых босые ноги Сонца волновали даже меньше, чем глобальное потепление или солнечная активность. И никто ничего не сказал. Не сказал и Матвей Кириллович, их преподаватель. Сонце лихо отбарабанила первый вопрос, чуточку запнулась во втором, но, тем не менее, уверенно закончила:

– …можно заключить, что, переживая остроту реформ Петра Великого, Россия избрала самые трудный путь модернизации, через революционный слом привычного уклада, но многие историки считают, что для эволюционного пути развития у страны просто не было времени… и революция, таким образом, была неизбежна. Также нужно сказать, что…

Старик – высокий, седой, вальяжный, ходивший на занятия в костюме-тройке, в карман жилетки которого спускалась цепочка, оканчивавшаяся, как все знали, старинными «Павел Буре» с крышечкой, – проворчал, перебивая:

– Уже не нужно… Ладно, Красовская, давайте зачётку вашу!

Сияя, девушка подала книжечку. Пока Матвей Кириллович ставил оценку «Отлично» и выводил свою завитушку, обилием мелких деталей напоминавшую родовой герб древней дворянской фамилии, спросила:

– Матвей Кириллович… а ничего, что я босиком пришла сдавать?

– К содержанию вашей головы, Красовская, ваши ноги не имеют совершенно никакого отношения.

Тогда Сонце набралась то ли смелости, то ли наглости, задала следующий вопрос:

– А то… что мы тут провели… вы про митинг слышали?

Старик поднял на ней чуть выцветшие, но ещё ясные и внимательные глаза.

– Да слышал, конечно! Ничего у вас не получится, уж поверьте мне.

– Как – не получится? То есть нас задавят?!

– Кому ж вас давить нужно, барышня? Съедят ваш нонконформизм. Обществу свойственно перемалывать все протестные движения, как… зерно на мельнице. Медленно, но верно. Приспосабливать к потреблению, так сказать – повседневному. Вспомните протесты Мартина Лютера – они были перемолоты в протестантизм американского образца. А хиппи в шестидесятые? Уж они-то как протестовали. И тоже стали частью… – старик кивнул на коленки какой-то её однокурсницы, видные в проходе «поточки»; та сидела в обуви, но сквозь дыры джинсов светилась голая кожа. – Частью, видите ли, общепризнанной моды. Или частью общества потребления, в котором любая свобода – это тоже род товара. Так что не обольщайтесь.

– Но как же…

– Уж простите, воленс-ноленс, но это будет целая лекция… Идите, Красовская! – горько улыбнулся преподаватель, возвращая зачётку. – Продолжайте вашу… революцию духа.

Слова Матвея Кирилловича запали в душу девушке, хотя всего содержания его сентенции она так и не поняла. И хотелось ей сейчас совершенно другого: найти Ольгу Юрьевну, ту самую «информатичку», которая деликатно отвела от неё беду. В самом деле, девушка из каких-то отрывочных фраз однокурсников узнала, что громы и молнии, которые метала в её адрес «Горе» первые дни, сами собой рассеялись; и то, что «эту ненормальную» обещала кураторша не допустить до сессии – оказалось пустой угрозой. Именно после митинга «Горе» внезапно ушла на больничный, про «выходку» больше никто ничего не говорил… Странно! Сонце предполагала тут могучую руку кого-то невидимого и надеялась, что это и есть Ольга Юрьевна.

Она зашла на кафедру информатики, где две женщины средних лет томились от жары и безделья: одна расшивала курсовые работы студентов прошлого года, удаляя из них скрепки и готовя «обратки» для печати на ксероксе, вторая раскладывала пасьянс в компьютере. На вопрос Сонца лениво ответили: нет Ольги Юрьевны, у неё ребёнок заболел…

Сонце повернулась было на пятках, но тут обе женщины посмотрели на неё с интересом – и впервые. Одна спросила:

– Послушайте, девушка, а вы такую… Елену Фромиллер не знаете?

– Нет…

– А Гнездовскую?

– Тоже нет… а что?

Женщины загадочно переглянулись.

– Да ничего… Тоже из вашей «мафии».

– Почему «мафии»?!

– Идите, девушка, идите. Не мешайте нам работать!

Сонце и ушла.


…Как хорошо, что не надо никому врать! Не надо звонить матери: я сейчас к Рае зайду, или в «читалку»; а Рае звонить – меня, мол, мать на дачу забирает. Можно идти по самой середине бульвара Молодёжи, дерзко прямо под мачтами ЛЭП, где какие-то пешеходы, наверное, такие же «поперечные», пробили в траве тропинку; голыми подошвами ощущать бугристую твердь нагретой пыльной земли, любоваться жёлтым ковром одуванчиков; девушку так и подмывало упасть в них, в это лимонное море, раскинуть руки да ноги, лежать – бездумно смотря в пронзительно-голубой небесный свод. Останавливало её только опасение испачкать одежду, тут уж мать будет недовольна, и правильно.

Гордо пройти мимо Второй школы, где за трансформаторной будкой вечно кто-то да курит, а на школьном дворе сонно бродят ленивые фигуры отрабатывающих «практику» – таскают носилки с мусором, вяло орудуют граблями. Все облепленные одеждой, одетые во все эти убогие курточки с обязательными капюшонами, как будто ещё стоит холодноватая весна: пацаны, в этих капюшонах похожие на наркоторговцев из Брайтона, девки в туфлях на высоких каблуках, которые только на выпускной надевать, или в кроссовках неимоверной толщины да яркости…

Потом зайти в прохладную «Стекляшку» на перекрёстке бульвара и Весенней; постоять на кафельном полу, блаженно переживая голыми подошвами переход от горячей тёрки асфальта с холодному кафелю; купить запотевшую баночку «колы», с красным, призывающе-аппетитным красным боком. Или мороженое в киоске, подойдя к небольшой очереди, встав на цыпочки, придирчиво выбирая из множества вариантов – и втайне посмеиваясь, наблюдать расширенные от ужаса глаза какого-нибудь карапуза, непонятно чему завидующего: то ли тому, что «тёте» разрешают ходить без обуви, то ли тому, что та свободно покупает запрещённое мамой лакомство.

Срезать угол, пройти задами супермаркета «Магна» метров пятьдесят – по той самой линии, на которой она совершила своё первое, знаменитое грехопадение; и присесть на тёплый рельс, вытянув ноги на шпалы в мазутном камуфляже. Откусывать мороженое крупными кусками и просто ржать, да – ржать, вспоминая собственную истерику, «ужасную какашку», свой первый страх… Девушка даже жалела немного, что эти ощущения неофита, этот её трепет перед первым босым шагом исчез, что эти переживания ушли и стало как-то всё само собой разумеющимся: лето, жара, одуванчики, босиком. Всё привычно.

А потом прийти домой, залезть в ванную, дочиста вымыть ноги и носиться по квартире, с чувством необыкновенной лёгкости бытия внутри.

Сидя на рельсах, она решила позвонить Рае. В самом деле, с того самого звонка она так и не нашла времени зайти к подруге, одной из немногих – верных!

По голосу подруги поняла – что-то случилось…

…На кухонном столе Раисы, на полотенцах, лежал кот. Большой. Рыжий с белыми художественными подпалинами. Толстый. Ленивый. Точнее – не ленивый, а полудохлый, с обвисшими усами и свернувшимися комочками ушей. Сонце не представляла, что скажет мать Раисы, парикмахер, когда увидит полотенца, испачканные кровью: морда у кота рассечена, у глаза – рваная рана. Он, видимо, уже и сам понимал, что пора – уходить.

Сонце ошалела:

– Твой, что ли?

– Какой мой! – закричала Раиса. – Соседский… Они пацана малого одного дома оставили, а он кота случайно выпустил! Ну, тот на улицу – с кем-то сцепился во дворе. Орали, как бешеные.

– А где этот…

– Кто? Второй кот? Или пацан?!

– Пацан!

– Дома сидит, ревёт от страха! – зло ответила подруга. – А второй кот в подвал, и всё, он матёрый был. Боец, блин. Ну, вот чё с ним делать-то сейчас?!

– К ветеринару!

Раиса посмотрела на Сонце сердитыми, большими глазами:

– А ты в курсе, родная, что наша единственная ветеринарка на Доме Быта уже неделю, как закрылась? Салон связи там сделали… Я, что могла, сделала, но он же так кровью истечёт!

Раиса была высокой, худой, но очень гибкой девушкой; когда-то ходила она в ту же школу, что и Сонце, занималась художественной гимнастикой и между делом выучилась стричь. Мать устроила её в парикмахерский салон в бизнес-центре «Высота», а образование Раиса получала заочно, в новосибирском колледже парикмахерского искусства. А ещё Рая хорошо рисовала. Обычно она рисовала тушью, какими-то хитрыми пёрышками, или чёрными гелевыми ручками – графику. Первая постоянно проливалась, вторые всё время текли, и поэтому тонкие, артистичные руки девушки, длинные пальцы оказывались всё время в чернильных пятнах, да и на голых ступнях её, таких же прозрачно-хрупких, длиннопалых, с продолговатыми ногтями без лака, тоже темнели пятна разных оттенков от чёрного до серого. Кот, вступивший с драку с более матёрым и умелым подвальным собратом, явно оторвал Раису от очередного художества.

Сейчас Раиса носилась по квартире, в домашних джинсах, также перепачканных тушью, – разыскивала большую спортивную сумку: кота поместить.

– Мне адрес одного мужика сказали! – закричала она из кладовки, перекрывая грохот обрушивающихся вещей. – Он типа ветеринар. У железки живёт, на Сибирской!

– Поможет?

– Не знаю. Ну, мне сказали, что он… того… да… да где ж она?! А, вот.

– Понесём?

– Нет, авиапочтой отправим! Не «скорую» ж вызывать… Поможешь?

– Не вопрос.

Кое-как кота перетянули полотенцами – перебинтовывать его Рая уже пыталась, но вся марля ползла чёрт знает куда с морды; засунули в сумку. Животное со своей участью смирилось, не сопротивлялось, только время от времени издавало нечто, слабо похожее даже на мяуканье: так остатки воды в раковине булькают, сливаясь в горловину. Раиса сунула ноги в сланцы; толстый красный ремешок свободно вошёл в очень большой промежуток между большим и соседним пальцем.

Понесли, держа сумку за руки с двух сторон. Раскормленный любимец весил килограммов шесть-семь; это вам не котёночек!

Для скорости перешли бульвар Молодёжи – Сонце предложила идти по линии, которая как раз приведёт их на Сибирскую, грязноватую, деревенского вида, улицу, тянувшуюся вдоль железной дороги. И только когда поднимались по деревянной лестнице наверх, на сами рельсы, Раиса вдруг поинтересовалась:

– О! А чего это ты босиком?

– Да я так… – Сонце смутилась. – Я так хожу… Ну, давно… то есть нет, недавно, но кажется, что давно.

– Погоди. Я тогда щас!

Придерживая сумку, подруга сорвала с ног резинки сланцев. Бросила их поверх закутанного в окровавленные полотенца кота.

– Ты чего?

– Да я за компанию…

Сонце поверила: это Раиса умела. С детства. За что в этом самом детстве не раз получала от матери мокрым полотенцем куда ни попадя.

…Идти пришлось по обеим сторонам рельсов, по сути по краям шпал. Здесь оставался гравий, и камешки впивались в ступни с ужасающей регулярностью, как ни старались обе ступать по деревянным краям; Сонце ойкала, а Раиса – почему-то нет. Рассказывала, как первым делом сфотографировала располосованную кошачью морду на мобильник и забросила в Интернет; как стали сыпаться советы, а потом позвонил незнакомый ей ветеринар, деловито поинтересовался, не задета ли артерия, потребовал визуально проверить. Посоветовал обработать рану обеззараживающим раствором и колоть гентамицин по полкубика. Эх, если бы это всё было у Раисы! Из “обззараживающего” имелась только перекись водорода и хлогексигин: и того, и другого девушка вылила на кота по целой банке. И бинтами кое-как перемотала, впрочем, попусту; одноразовые шприцы были – но колоть, тем более сквозь густую кошачью щерсть, Раиса не умела. Что же касается неведомого гентамицина, то его дома не было никогда.

– Он из Щанска, что ли позвонил? – удивилась Сонце. – Так, может, к нему…

– Прям! Из Праги. Живёт он там.

– А как его зовут?

– Кого? Ветеринара?! Да я не спросила даже…

– Нет. Кота.

– А! Васечка, кажется. Слушай, как ты по этому ходишь?

– Ну так обуйся, Рая!

– Вот ещё! Так нечестно будет!

«Честно» – для неё было всё. Сонце украдкой смотрела на ступни подруги, мелькающие за рельсом; с состраданием. Она-то помнила, каково это было ей самой в первый раз! Но она-то собиралась «мучать» свои ноги, так сказать, выбивать клин клином свои комплексы, и всё такое прочее, а Рая – просто так, по своей инициативе. И уже успела чуть-чуть сбить палец о какой-то болт или костыль; на суставе большого пальца, длинного и гибкого, кровенела свежая ссадина.

– Вот прикольно будет, если поезд сейчас поедет… – сказала Раиса. – Посередине. А нам только разорваться.

– Ну, я перескочу.

– Ага. Не кота же под колёса кидать…

– Не поедет. А если поедет, то погудит. Услышим. Кстати, у тебя мобильник!

Он, действительно, требовательно гудел в кармане куртки. Остановились. Сумку с котом поставили на шпалы. Отбрасывая со лба длинные каштановые волосы, Рая стала разговаривать; делая это, терпла одной ступней другую, рефлекторно – пытаясь сбросить что-то налипшее; Сонце смотрела, как двигаются пальцы ног подруги. Вот кто карты тасовать ногами мог бы, наверное… Такие же умелые, как на руках. Смотрела и в небо, и на чахлые деревья вокруг, и на журчащую внизу Щанку. Динамик телефона Раисы был громким, слышно было, как какой-то человек убеждал:

– …ни в коем случае не гентамицин! У меня с моим тоже такое же было. Только телозин. У вас он есть?! Это единственный хороший антибиотик для животных… Те же полкубика. Есть, говорю, телозин? И обязательно пятипроцентную глюкозу – от слабости.

Рая обещала найти и телозин, и глюкозу. Закончила разговор. Взялась за ручку сумки.

– А это кто был?

– Куратор наш. Из колледжа.

– Из Новосибирска?

– Ну да. Ну, он же тоже в соцсетях есть! Увидел вот… Кошатник.

Дошли до улицы, и только тут Сонце сообразила, что они не совсем грамотно выбрали место пересечения улицы Героев Труда: «правильные» пешеходные переходы располагались ровно в ста метрах справа и слева. Один у перекрёстка с бульваром, второй аж у Дома Быта.

– Так пойдём! – решила Рая. – Эй! Стоять всем.

И они, отчаянно семафоря свободными руками, потопали прямо по рельсам, пересекающим улицу. Тут их упрятали в стальной кожух, накрывший асфальт, для долговечности переезда; и, ступив на это покрытие голыми пятками, Сонце взвизгнула. Горячо!

– Давай быстрей… у-а-а! У-о-ох-х!

Отчаянно молотя по этому железу, едва не роняя сумку с котом, девчонки перебежали по переезду; и несколько остановившихся машин: и чумазый «КАМАЗ» с Опытного, и сверкающий джип, и автобус, гладколицая корейская «двойка», – пропустили их почтительно, не смея потревожить сигналом. Коту вообще было, похоже, уже всё равно – сланцы Раисы так и лежали на его рыжей спине, и даже уши, огненные треугольнички, печально поникли.


На Сибирской стали искать дом ветеринара. Заборы, собранные из всякого хлама, даже из спинок панцирных кроватей, тянулись вдоль всей улицы – проходящей по прямой, но извилистой, будто лабиринт; за заборами грохотали цепи, за сеткой-рабицей метались кудлатые псы и не брехали, не заливались истошными лаем, как глупые круглихинские шавки, а рычали, негромко, но грозно, да зубами клацали. Стены сараек вросли в землю и покосились; на крышах их гнили остовы автотехники – от «запорожцев» до иномарок, приготовленные хозяевами на лучшие дни, когда металлолом станет дороже золота… Кривые тополя цеплялись ветвями за спутанные, провисшие провода, навешанные на деревянные телеграфные столбы: все до одного странным образом стоявшие криво… Перед каждым вторым домиком, у ворот, белели неизменные клумбы из автошин, крашеных извёсткой.

Наконец, дорогу им преградила лужа. Мегалужа, вселенская, растянувшаяся от одного забора до другого. На солнце блиставшая зловещей антрацитовой гладью. Автомобилисты преодолевали её по краям, забираясь колёсами на узкие бортики с подсохшей грязью. У девчонок такой возможности не было; идти гуськом значило рухнуть в эту лужу со всей их драгоценной поклажей. Держа сумку одной рукой, Раиса с печальным вздохом начала подворачивать края своих джинсов; Сонце, хоть и была в юбочке, но со страхом смотрела на переливающуюся пятнами грязь.

– Ну что? Пошли? – выдохнула подруга. – Только не вздумай поскользнуться. Я тебя убью тогда.

Подняв сумку повыше, они вступили в тёплое густое море, облепившие их ступни жадно, вязким мягким языком. И вот на середине этой лужи Раисе в голову пришла страшная – да совсем неуместная мысль.

– Слушай… Он не кончился у нас? Он дышит, вообще? – забеспокоилась она.

Остановилась, удерживая сумку на весу побелевшими от напряжения пальцами, стала ворошить там; один сланец вывалился… чавк! Его поглотила Лужа. Сонце нервно захихикала, испуганно переступая голыми ногами в булькающем.

– Ой… там по мне ползают! По пальцам!

– Это головастики, успокойся.

– Ой…

– Да не змеи же! – прикрикнула Раиса. – Сумку не урони от страха…

Она задела рыжие ушки, и они моментально встали торчком; котяра фыркнул, завозился и снова жалобно мяукнул. Вроде как: вы чё, дурочки, в натуре, чего встали? Ходите ногами!

– Живой! – облегчённо констатировала девушка.

Они уже дошли по конца, как услышали сзади рокот автомобильного мотора. Обернулись. Сверкающий хромом радиатор «Тойоты-Лэндкрузер» повис над рукотворным болотом. Водитель, молодой парень, открыл дверцу, вышел, оценивая препятствие. Солнце горело огнём в зеркальных очках; на мощной шее – золотая цепь.

– Чё, девки? – добродушно крикнул парень. – Идём в заплыв или как?

– Идём, идём! – откликнулась Рая.

И они продолжили путь.

Нужный дом открылся сразу за лужей. Калитка открыта. По двору, чинно переставляя длинные ноги, ходили куры-фотомодели и важный петух; стояли два ведра с водой, прислонено к стене старинное коромысло. Девчонки зашли в открытую калитку, Раиса позвала неуверенно: «Эй, хозяева!».

В глубине бревенчатого пятистенка, окружённого всяческими другими неопрятными постройками, что-то упало, зазвенело, покатилось. На крыльце, щурясь, возникла исполинская женщина в сарафане, лопавшемся на тугих плечах и необъятной груди. Руки этой великанши в косынке увенчивали синие резиновые перчатки, в одной руке – топор, а ноги… а ноги оказались в мохнатых, ручной вязки шерстяных носках пожарного цвета. Куры, разбежавшиеся ещё при появлении девчонок, сейчас стали под оперативным командованием голенастого петуха отступать к огороду.

– Нам ветеринара! Мне сказали, он тут живёт, ваш муж это! – требовательно-звонко сказала Раиса. – У нас кот… помирает!

Женщина взмахнула топором; да так легко, будто с детства метала его, словно томагавк. Солнечный лучик блеснул на лезвии, мокро-блестящем, женщина весело сообщила:

– Мой пьяный в дым валяется. Да не по котам он! Он по коровам да лошадям. У брата на Синюшиной горе нынче лошадь скинула, там и напоили.

– А лошадь как? – глупо спросила Раиса, переступая на месте – от растерянности.

– Отстояли! – гордо призналась женщина.

Что ж, надо было уходить, но Сонце завороженно смотрела на этот топор, и, вероятно во взгляде её так явственно читалась связь: «топор – курица», что женщина всё поняла, фыркнула:

– Да чё так пялитеся-то?! Капусту я рублю, вот… А вы если по котам, то во-он… Через два дома. Ворота синие, с завитушками. Там у нас мужик живёт, кошачий доктор. Это к нему.

И вернулась в сумрак сеней.

Что ж, один шанс из многих пропал – но появился новый, в виде пока не найденных синих ворот.Потопали туда. Солнце жарило. Грязь высохла и покрыла ступни, щиколотки, икры обеих путешественниц  чудесным изумрудно-серым, с чёрными пятнами, особенно между пальцев. Синие ворота нашли сразу, они были и правда с завитушками, грубо сваренными из толстенной проволоки. И глухие – калитка заперта, хоть лбом прошибай. Конечно, ведь этому ветеринару Рая не звонила и вообще он был не обязан сидеть, да ждать её появления с котом, можно сказать, в мешке… Само животное в сумке пришлось поставить в траву, заботливо – в тенёк. Рая, тонкая, напряжённая, сначала деликатно стучала в ворота острым кулачком, потом встала спиной и давай колотить голой пяткой. Ворота гудели набатом. Подруга айкала.

– Больно? – жалостливо спросила Сонце.

– Горячо! – взвилась Рая. – Ты сама потрогай.

В этот момент рядом с Сонцем в воротах с грохотом отвалилось окошечко-бойница – девушка аж шарахнулась в сторону. Лицо, до крохотных глазок заросшее бородой, глянуло них.

– Чего долбитесь? – басом спросило лицо. – Помер кто?

– Щас помрёт!  Дядечка! Вы ж ветеринар… Кота моего подрали, кровищи – ужас.

– Покажите.

Рая с подругой на вытянутых руках поднесли сумку. Мужик хмыкнул, исчез, загрохотали засовы – и он сам объявился в щёлке ворот. В вылинявшем камуфляже. Протянул ручищу – как стрела башенного крана.

– Давайте зверя. Я его обмою пока… а вы в аптеку.

– Гентамицин, телозин, глюкоза? – догадаласьРаиса.

– Что будет! – рыкнул мужик. – И мухой давайте. Стой!

– А!

– Тапок свой заберите…

Он отдал Раисе оставшийся без пары сланец, кивнул: дескать, задание дано, кругом – марш, и ворота закрылись с той же крепостной безнадёжностью.

Девушка деловито глянула на блестящие часики, украшавшие её тонкое запястье:

– Аптека на Доме Быта… Блин, скоро закроется уже! Побежали! – выдохнула она.

Прокрутила в руке оставшийся в одиночестве, нелепый сейчас красный сланец – да с выкриком запульнула его на крышу чьей-то сарайки, в компанию к ржавому бесколёсному велосипеду, сетке от кровати и дырявым банным шайкам.

И – побежали.


…Ещё год назад, оказавшись на такой вот полудеревенской, запущенно-захолустной улице и будучи даже в обуви, Сонце бы придирчиво исследовала бы каждый сантиметр поверхности под ногами. Мало ли – стёклышко попадётся, проволока торчащая или камень; гвоздь ржавый, мгновенно вызывающий смертоубийственный столбняк… А сейчас она летала по пыльным кочкам босая за Раей, совсем не думая о таких пустяках, и только укусы камешков, гравия, действительно, тут рассыпанного щедро, отдавались в пятки незлыми, скорее подбадривающими укусами.

Разумеется, не удалось миновать и огромную лужу. Там они застали совершенно эпическую картину: блестящий «Лэндкрузер» цвета «мокрый асфальт» застрял  в середине грязевого моря; застрял по края дверец, по кромки колёс… видать, набуксовал он, намесил грязи этими колёсами изрядно: всё вокруг, включая оба соседских забора, было забросано маслянистой жижей, впрочем, как и сама машина – едва ли не крышу. Сквозь единственное незатонированное лобовое стекло видно водителя – сидит, наглухо запершись, поблёскивает золотая цепь на шее, и сам он нервно разговаривает с кем-то по мобильному.

– Заплыв удался! – прокомментировала Раиса. – Полезли по краю…

Они пролезли по самой кромке, цепляясь за доски и проволоку; приходилось на этой, раскисшей, пружинящей под босыми ногами, массе, прижиматься к доскам, что опрятности девушкам отнюдь не прибавило. Нетрудно догадаться, в каком они виде через короткое время ввалились на второй этаж Дома Быта, в прохладно-стеклянный мир аптеки.

И впрямь, до закрытия – минут десять. Небольшая, но плотно сбитая очередь у единственного работающего окошечка. Какая-то полная дама с родинкой, две старушки, студент, угрюмый мужик и ещё один – высокий, носатый и костлявый. В форменной военной рубашке защитного цвета – но старой, без погон.

При появлении двух дев, замаранных в буквальном смысле с ног до головы – у Сонца пятнышки грязи оказались даже на щеках, а тонкая, хрупкая Раиса гордо несла их на высокой шее; при виде их очередь замерла, потом заволновалась, как прилив.

– О-па! – мужик в рубашке, с портмоне в руке так и застыл у окошка. – Вы откуда такие разукрашенные, барышни?

– У нас кот умирает! – пронзительно завопила Раиса, сразу беря верхнюю ноту. – Любимый! Срочно антибиотики надо!

– А что с ним такое?!

– В мусоропровод провалился! Порезался весь. Еле достали. Кровью истекает! А ветеринарку закрыли!

Рая врала вдохновенно, художественно – так Сонце не умела.

Очередь отреагировала… разнообразно. Дама с родинкой брезгливо заметила: «Вот как соберёшься в аптеку, то понос, то золотуха, то коты в мусорках!» Тётки заговорили оживлённо: «…представляете, я в собес про субсидию-то на похороны, узнать, а они мне и говорят: вот когда помрёте, тогда и приходите, а так справок не даём!» Сумрачный мужик испустил тяжкий вздох, как больной слон в зоопарке, и по аптеке пронёсся плотный ком перегара, а студент уткнулся в свой телефон. Сонце догадывалась, что он пишет в какой-нибудь соцсети: дескать, вот прикол, две девки пришли – и обе босые!

Носатый мужик опустил заинтересованный взгляд на их грязные голые ступни, чересчур вызывающе смотревшиеся на белоснежном аптечном полу.

– А чего это вы…

– Так мы из дома в чём были выскочили! – продолжала блажить Рая. – Кота спасать! Знаете, как он орал?! Все соседи выбежали, думали – пожар!

Это подкупило мужчину; он властно поднял руку:

– Барышни – вперёд! Пропускаю.

Несмотря на ворчание очереди, Раиса подскочила к окошку, стала диктовать названия лекарств. Дама с родинкой начала пихать мужчину в спину: «Вы чего-то это добрый такой, за наш счёт?! Вы посмотрите, они как из помойки сами вылезли вместе с ихним котом!» Старухи продолжали костерить собес. Отметили: «Вот город-то у нас – грязища непролазная! Девки вон как угваздалися… куда только власть смотрит!» Похмельный пробормотал обречённо: «Если щас тут сдохну – так посему и быть!» Студент  снимал их не телефон.

– Двести четыре рубля гентамицин и тилозин сто восемьдесят два сто миллилитров… И пятьдесят рублей за глюкозу! – возвестила аптекарша.

Тут случилась новая заминка: у Раисы хватало денег на карточке только на один из препаратов, а у Сонца с собой было только на проезд, и карточки она не носила: мать была уверена, что Сонце обязательно забудет её в банкомате. Рая схватилась было звонить своей, но мужик в рубашке властно отодвинул её от окошка.

– Женщина… Я я за лекарство недостающее этой барышне заплачу. Сколько? Вот возьмите… Так, и мне того же – тоже.

– Ой, спасибо… мы вам должны будем! Давайте я ваш телефон запишу! – пропищала Рая.

– Не надо… Держите! У моей жены своих двое.

– Детей?!

– Котов, мать их… не исключено, нам тоже потребуется. Ну вот, давайте теперь мне по списку.

Выйдя из аптеки, наконец перевели дух. Бухнулись на лавочку рядом. На сэкономленные деньги Рая взяла в киоске бутылку минералки – они выпили её в пару приёмов, полностью. Пошли обратно.

На этот раз стучать долго не пришлось. Бородатый открыл свою смотровую щель сразу, как дожидался их.

– Рану обработал… Жить будет! – хмуро сообщил он. – Принесли антибиотики? Давайте. Я его обколол своим, до завтра спать будет. Завтра приходьте.

– Дядечка… – оробела Рая. – Сколько мы вам должны будем?

Мужик смерил её взглядом. Даже голову почти высунул – кудлатую.

– Кот-то твой?

– Не-а. Соседский.

– А чего притащила?

– Так жалко же… а там некому.

– Ну и дура! – заключил мужик и без всякой логики прибавил: – Значить, бесплатно будет. Всё, после обеда забирайте.

Торопиться было уже некуда. Они возвращались. Сонце рассказывала Рае всё не выговоренное: о своих новых переживаниях, об «инструктаже» с Василисой, о библиотеке с Татьяной, о митинге… Да, шли по той же дороге обратно. И – удивительное дело! – на пути, свежими уже, не заполошными глазами, они заметили несколько водоразборных колонок. Но не хотелось им подходить к ним, мыться этой ледяной водой, визжа и брызгаясь; не сделали они этого, прошли мимо… А на асфальте бульвара Молодёжи Сонце вдруг засмеялась:

– Рай… смотри, мы с тобой, как две чушки, реально!

– Ага. Идём, такие…

И Раиса плечи расправила, начала манерно ставить узкие ступни, потом не выдержала, прыснула.

– Модели-из-грязи, ага…

– А тебе кто-нибудь предлагал фотографироваться?

Рая задумалась. А ведь она красивая – как казалось Сонцу, гораздо красивее её самой. Стройная, всё ровное, вылепленное тщательно, искусно. Шея лебединая, лицо овальное, чёткое, как монумент, строгое даже; чудесные глаза под изогнутыми бровями, волна каштановых волос…

Раиса фыркнула издевательски:

– Да ну! Я нефотогеничная. С моим лицом-колуном, как мама говорит… не.

– Да брось ты.

– А ты вообще молчи, малявка! Я художник, мне виднее.

– Правда, что ли, не предлагали?

О каких-то там сьёмках Сонце слышала из разговоров взрослых девчонок на митинге, да и Милана, кажется, что-то такое говорила…

– Ну, какой-то перец из этих… Блин, у них объединение юных фотографов, чего-то такое говорил. Да ну, на фиг. Мне оно не надо. Я сама по себе.

– Ладно…

У «Магны» расстались. Раисе – за линию, в пятиэтажку за Техколледжем, Сонцу – в девятиэтажную за супермаркетом. Ещё раз критически осмотрев себя и подругу, Раиса заключила:

– Дома вымоемся… Тебе от матери не прилетит?

– Не. Она у меня… мы с ней… В общем, мы как-то всё уладили.

– А-а… ну, хорошее дело. А моя меня всё замуж выдает! – Раиса вздохнула, дополнила: – А босиком-то прикольно летом! Я даже не думала.

– Давай вместе?

– Да легко. Ладно. Ты звони давай… пока!

– Пока!

Конечно, дома Сонце залезла под душ. И не потому, что грязь улицы Сибирской тревожила её или как-то давила на психику – просто приятно было понежиться под горячими струями. Почти распарившись, накинула на голое тело халат, прошла к себе, включила компьютер…

Девять непрочитанных сообщений.

И сразу ударил по глазам бледный значок с силуэтом, символизирующим отсутствие какого-либо фото на аватаре: ТмаТма.

Внутренне сопротивляясь – но как иначе удалишь? – девушка ткнула именно в него.

НУ ЧТО ХАЙПАНУЛА В КОЛЛЕДЖЕ?)))) КРУТА ПОБОСЯЧИЛА??:D))))

И опять, как тогда, Сонце не нашла в себе сил просто нажать на крестик: удалить сообщение и всю переписку. Просто она так ни с кем и никогда раньше не делала. Торопясь, не попадая в клавиши, отбила ответ:

Чего тебе надо идиот?????остань от меня!!!!я сечас забаню тебя и всё!!

Он не испугался. И не смутился.

АХАХ. НИАРИНАМИНЯ. ЧЕ ИСТЕРИШЬ? СЕГОДНЯ ОПЯТЬ БОСАЯ ГУЛЯЛА ВИДЕЛ))))) ЧЕГО К ИНСТРУКТОРУ НЕ ХОДИШЬ?)))):Х)))

Вот как… и о Василисе знает – впрочем, да, он выследил её до этого дома ещё в прошлый раз… Друг Василисы какой-нибудь, чокнутый? Сонце глубоко вдохнула, закрыла на миг глаза… Напечатала:

Ты придурок, я в колледж так босиком хожу теперь!!! Мне по фиг твои фото и что ты там задумал!!! Все знают! Перестань мне писать!

Шантажист коварно ухмыльнулся – там, за экраном:

А ХОЧЕШЬ ВСЕ УЗНАЮТ КТО ТВОЯ ВАСЯ??? И ТЫ КТО ДЛЯ НЕЕ? :D))))))))))) АФИГЕТЬ СКАНДАЛ БУДЕТ!

Что ты хочешь сказать??????!

ХОЧЕШЬ УЗНАТЬ ВСЁ ПРО ВАСЮ ТВОЮ?? Я РАССКАЖУ.

Что тебе надо дурак?? Никакие пяточки целовать не дам!!!

Ответ оказался обескураживающим.

ДА НАФИГ МНЕ ТВОИ ПЯТОЧКИ :X))))))) ТЫ МНЕ ДЕНЕГ ЗАПЛАТИШЬ ЗА ЭТО. А ТО Я ТЕБЯ АПАЗОРЮ!

Эта наглое, свинское, грубое давление просто вогнало Сонце в краску, и она, в порыве возмущения, снова просто свернула страничку Интернета. Какая же мразь… Ну вот чего он именно к ней прицепился?!

Вздрагивая от непонятного омерзения, Сонце прошла в кухню. Там, не чувствуя вкуса, съела запеканку, оставшуюся от завтрака. И забралась под одеяло на своей кровати, свернулась калачиком – как в детстве, защищаясь от этого жестокого мира.

Да заснула, наглотавшись сегодня за день новых ощущений.


ЛИНИЯ МАРИЯ – ДМИТРИЙ – НЕИЗВЕСТНЫЙ

Сонце не подозревала, что совсем недалеко от неё, в Доме Печати, два человека также просматривают ту же соцсеть, совершенно бестрепетно комментируя вещи покруче, чем в переписке девушки.

Сидя с ногами на столе – благо, что при босоногом образе летней жизни это было сделать просто, Мария Меньшикова поедала свежий банан и отчитывалась:

– …ну, примерно штук тридцать комментов про то, что какие ноги, вау!, что ступни, блеск!, всякие «вкусные ножки», «правда сладкие лапки», «крутые ноги» и так далее. Сопли и слюни на весь экран.

Дмитрий, лениво щелкавший клавишами, проматывавший записи с митинга, усмехнулся:

– А ты не веришь? Или это не правда?

– А ты? – дерзко спросила Мария. – Правда или нет?

Оператор покосился. Женщина теперь, приходя на работу, демонстративно протирала босые ноги салфетками в стеклянном междверье – поставив на батарею. И нагло шествовала через турникеты, сверкая загорелой кожей да дорогим лаком на ногтях.

– Машунь… Я, так сказать, ровно отношусь. Ну что ты от меня хочешь? Красивые ноги, Что ещё?

– Ничего. Проехали. Так, человек пять иностранцев, немец, итальянцы, какой-то угрюмый швед и этот… негр.

– Афроамериканец, Маш. Низ-зя сейчас так говорить.

– Да мне по фигу! Я на «Хижине дяди Тома» воспитана… – Ну вот, он пишет всё, да, кэпслоком. «ДОРОГАЯ МАРИЯ ВАШИ СТУПНИ ЕСТЬ САМЫЙ ВЫСЧИЙ СЕКСУАПЛЬНЫЙ НАГРАДА ДЛЯ ОДНИКАХ МУЖЧИНА!». Причём одно и тоже в двадцати вариациях. Я сначала ржала дико, сейчас уже подбешивает.

– Ну, заблокируй…

– Жалко… – вздохнула женщина. – И неполиткорректно, это уж точно. Человек-то душевный, хоть и американец. Так, ну то всё мимо кассы.

– Ну… а более конкретно?

– Конкретно? Да нету. Один, правда, хочет, чтобы я ему фут-трамплинг сделала…

– Это как?

– А это на лицо ногами встают, голыми, естественно, и топчут. Ты, Дима, маленький ещё, тебе о таком рано знать…

– Жуть какая.

– Не говори. Ну, такие прямые заходы: а полизать дашь? Скока берёшь?

Дмитрий развернулся вместе с креслом к Марии. Посмотрел испытующе и ехидно:

– Отлично! А дала бы?!

– Дим! Только не надо меня подначивать, а? Ради дела – дала бы. Знаешь, от моих пяток не убудет… Только это всё бутор.

– Почему?

Мария  всосала в рот последний кусок банана.  Подняла вверх опустошённую кожуру, задумчиво потрясла ею.

– Это банальные сетевые дрочеры… Это так, мелочь. Несерьёзно. Наш человек – он с подходцем, понимаешь? Он в лоб не будет бить. Он разыграет целый спектакль. Ему нужно в доверие войти, а не сразу – быка за рога и в койку.

– А-а… а сниматься предлагали?

– Вот в чём дело… напрямую – нет. Но меня один коммент смутил. Помнишь, мои ноги в молоке… Алё! Дима-а! Ау! Ты чего покраснел?

– Да жарко тут у нас…

– Ага. Ладно. Так вот. Некий кент, не помню сейчас его ника, пишет: фотки неплохие, ракурс, замысел, но можно сделать лучше с хорошей аппаратурой. И приписка: пишите, если есть желание.

– Может, это действительно нормальный фотограф? – хмыкнул оператор. – Реально всё отписал.

– Страница у него пустоватая… – заметила женщина. – Ну, фото есть, но я проверила – всё не его. Из Сети. Во-от… Это первый кандидат. Второй был интереснее.

– Ого! Я весь внимание.

– Дима! Это что такое?!

Он подвинулся, полез руками к ней, раздвинул голые ступни; деликатно поднял их одной рукой, второй вытащил какие-то листочки. Маша ощутила: руки у него ласковые и сухие. Терпеть не могла потных ладоней.

– Это мой хронометраж вчерашнего сюжета про получение новых автобусов! – обиженно сказал оператор. – Ты сейчас пятками своими всё… размажешь. Я чернильной ручкой писал!

– Они у меня, что, сильно потеют?

– Не потеют! Но всё равно…

– Ой-ой-ой… ладно. Так вот, второй так, мимоходом пишет: «ЭТО ПРОХОДНЯК ФФ. СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ ПОИНТЕРЕСНЕЕ. НАПРИМЕР, ПО УГЛЯМ!».

– Что ты написала?

– Я ему: кто угли предоставит, поляну накроет? И он затих.

Дмитрий испустил тягостный вздох. Расстегнул пару пуговичек на рубашке.

– И-и-и… да. Негусто ты наловила на свои «сладкие ножки». Ладно, посмотри, что я нашёл.

– Где?

– В Сети, где ещё.Вот, обрати внимание: есть такой фотобанк Imgur. Заходим… Набираем barefeet.

– Может, barefoot?

– Не, родная, ты путаешь. Наш человек именно в разделе barefeet. Ну, можно и просто так написать – feet, ступни…

– Не учи меня английскому, а?

– Не учу… Бах – и вот фотки каких-то косплеерщиц. С фестиваля их, костюмированного.

Маша соскочила со стола, подошла к компьютеру, прищурилась. Её гибкое, жаркое тело оказалось в очень опасной близости от Димы – и тот деликатно отодвинулся.

– Ну?

– Так, видишь, они босиком на празднике. Нажимаем на фотографа, некто DarkFeetMaster. Так… чёрт, почему у нас Инет на этом этаже такой медленный? На нашем прежнем летало всё…

– Не отвлекайся!

– Угу. Вот, нажимаем. Сведения об авторе. Читай сама. «Novosibirsk photographer Valery Inozemtsev provides a collection of photos of barefoot girls, shot at various holidays in Siberia and Russia…». Поняла?

– Это же он!

– Правильно! – оператор торжествующе щёлкнул клавишей ещё раз. – Тот самый, фото которого постил некий s_bogdanov и который вначале разместил фото девушки на Гнилом озере, а потом, когда мы начали охоту, отовсюду пропал… А вот и он сам. Любуйтесь!

С крохотного фото на них глядело продолговатое лицо, не лишённое обаяния, с грустными глазами.

– Обрати внимание на дату регистрации на этом фотохостинге… – Дмитрий сам зажёгся. – За несколько месяцев до даты пропажи той девушки с Гнилого. Совпадает примерно со временем публикации первого фото.

Мария задумчиво положила руку на плечо Дмитрия, и он сжался. Потом как-то неловко эту руку сбросил, отобрал у женщины банановую шкурку, положил на стол.

– Но это ещё не всё… смотри вот хронику записи митинга. Это я тут просматривал, копался… И – оба-на! Вижу знакомое лицо. Это ты как раз ходишь босиком по окуркам.

Сквозь стекло-лобовик лицо мужчины в белой рубашке было видно плохо. Но ясно: он следил и за Марией, и за митингом. И, когда на площадке началось людское кипение – как раз выступила со своей сольной арией женщина с бензином! – эта машина тронулась с места. Камера, переданная Марией оператору Глазову, стояла на капоте джипа; снимала этот отъезжающий автомобиль в упор… Дмитрий поставил запись на паузу.

– Вот чёрт! Точно ОН! С аватары! – выдохнулаМария.


…Прибавить было нечего. Маша ещё ходила взад и вперёд по комнате Студии, стискивая кулаки так, что длинные ногти врезались в ладони. Дмитрий собирался. Сложил бумаги, выключил аппаратуру. Обронил:

– Твой-то план… готов?

– Да. Настя пока дозвониться не может по этому номеру. Как дозвонится, предложит девочку, и начинаем.

– А-а… ну да, хорошо.

Оператор дошёл до дверей, потоптался там. Подчёркнуто деликатно выбросил кожурки банана в урну. Мария, расслабленно сидевшая в своём кресле, внезапно спросила:

– Дим, ты домой сейчас?

– Нет. К родителям. У них давление, надо там… последить.

– Понятно. Ну, до завтра.

Он ушёл. А женщина ещё долго сидела перед монитором, туда-сюда гоняя кусок злополучной записи. Как бы то ни было, а вот это задумчивое и суровое, и одновременно трогательное лицо ей… нравилось.

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.