45 глава. СОНЦЕ, МАТЬ И ШАНТАЖИСТ. НАКАЗАНИЕ.

ТОЛЬКО ДЛЯ

СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.

---

ЛИНИЯ СОНЦЕ – МАТЬ – ДРУГИЕ

Вынужденный пропуск «сладкого» – поход на дефиле – мать Сонца решила компенсировать визитом к тёте Нине, той самой, которой Сонце как-то не занесла пустяковые пару сотен рублей…

Женщина жила с мужем в одной из блочных пятиэтажек, подъездами своими смотрящими на НИИ экопроблем, с его сонными сотрудниками, плававшими в стеклянном коридоре-переходе этого здания, как рыбы в старом аквариуме с мутной водой; плававшими, да до сих пор ни одной щанской экопроблемы не решившими. А работала она в здании чуть подальше, поварихой, в столовой, обслуживавшей и городскую полицию (её служащих тётя Нина прямодушно звала не «ментами», как все, а «полицаями»), и пожарных.

В самой тёте Нине было сто тридцать килограммов живого веса. При этом она практически ничем не болела: ни сердце не ожирело, ни диабет её не мучил. На выяснение причины своей нездоровой полноты тётя Нина убила многие годы и кучу денег; ездила в Новосибирск, где в тамошнем Академгородке изобрели чудодейственную «таблетку похудания», ездила в Екатеринбург, где пухлых за пару сеансов превращал в худышек знаменитый врач; бесполезно. Такой и оставалось – огромной, сдобной, как булка, громкоголосой, хлопотливой и домовитой. Ей с мужем  уже перевалило за шестьдесят, в этом возрасте людей держат рядом друг с другом несколько иные категории, нежели постель; и муж наверняка ценил тётю Нину за её умелые руки и вкусные пироги, впрочем не только пироги, а всё, чего она касалась. Сам же он, невысокий, кряжистый, рядом с женой казавшийся эдаким оторвавшимся от неё кусочком, недолепленным пельмешком, трудился водителем щанской «скорой». Поэтому и пил весьма умеренно, соблюдая график сутки через двое, когда приходилось крутить баранку.

Но самое главное: у тёти Нины была куча детей. В своё время она рожала их, как крольчиха, с интервалом в два-три года. Правда, все они давно покинули стены этого блочного дома, поеденные снаружи сыростью и кое-как замазанные ремонтниками. Старшая, которую Нина родила в самый последний год сытого брежневского застоя, в семьдесят пятом, давно жила в Москве. Эта, напротив, родила поздно и на лето присылала Нине двух тщедушных близнецов. Потом, накануне Олимпиады, тётя Нина разродилась крепким пацаном; из него сейчас получился молодцеватый подполковник внутренних войск, навещавший родителей раз в пять лет и неизменно помогавший делать ремонт. В год смерти бровастого генсека родилась опять девочка, которая ныне работала искусствоведом в Питере; она подарила матери внучку, которая в своей Северной Пальмире отчаянно боролась с наркотиками и пыталась делать это даже в Щанске, приезжая к бабушке на каникулы. Голенастая, вечно куда-то спешащая, она составляла забавный контраст с громкоголосой бабушкой, и когда две начинали голосить в унисон, то это казалось оперной арией…

Когда другой генсек, уже с пятном на высоком челе, бросил страну в пучину антиалкогольной компании, тётя Нина, словно поддерживая курс партии на повышение рождаемости, подарила стране сразу двух мальчишек. Сейчас один управлял в Первомайском сетью автозаправок на трассе, другой в Капустином Яру запускал ракеты, ковал космический щит Родины… Наконец, уже почти пятидесятилетняя, в самую голодуху девяностых, женщина сделала последний рывок – родила дочь Марину. Выкормленная макаронами и килькой в томате, Марина выросла высокой, меланхолично-ленивой девкой, училась на экономиста – заочно, в Новосибирске. Она успела забеременеть и родить от пожарного, но развелась и теперь подрабатывала в «МегаМаксе», продажей фруктового мороженого; а остальное время в мрачной обречённости сидела на шее у бабушки, отделываясь лёгкой помощью по дому: ничего серьёзного поручить ей было нельзя.

И вот при таком раскладе стоял у Ерофеевых дома, особенно в летнее время, постоянный шум, да гам, да стук. Олег Иваныч всё время что-то чинил, то грохотал молотком, то ревел электродрелью; питерская внучка носилась по всем трём комнатам, находясь в постоянном поиске своих вещей; неуклюжая Марина то била посуду, то опрокидывала многочисленные горшки с цветами; временами, устав от невнимания, заходился трубным рёвом малыш, а сама хозяйка огромным колобком каталась между комнатами и кухней, что-то паря, жаря, маринуя и успевая раздавать то подарки, то подзатыльники.

Но при всём этом тётя Нина готовила необыкновенно вкусно,  за что Сонце любила эту большую, немного безалаберную семью.

---

Девушка не стала задавать матери вопрос, который отныне предварял почти каждый их совместный выход на улицу. Благополучно добрались на «единице» до конечной, где к дороге подходили штакетник частного сектора. Вышли. Дождались, пока неповоротливый автобус вильнёт большим хвостом и скроется за поворотом на проспект. Посмотрели друг на друга. Засмеялись.

И разулись – одновременно.

Здесь, по счастью, не было сплошной грязи, как в сердце Щанска; здесь дорожки и даже зады НИИ покрывала высокая трава, которую не могли вытоптать редкие пешеходы. У заборов хищно сторожила раскидистая крапива… Мать с дочерью с удовольствием шли по этой траве, мокрой, вобравшей в себя сырость последних дней. Алый лак на пальцах ног матери поблёскивал клубничным бликом, и Сонцу, перешедшему на прозрачный, почти не видный, не было завидно; было хорошо.

Дверь открыла сама тётя Нина, уже предупреждённая по телефону об их визите.

– Ой-я! Это что ж вы, обе-две такие! Босенькие! Ну, проходите, проходите… пироги вот-вот, уже вынимаю.

На их робкие просьбы «ноги помыть» хозяйка отмахнулась:

– Да ну вас, козе в трещину! У меня весь дом затоптали уже, одна Алинка туда-сюда бегает, Иваныч тут со своими трубами… Вон, вытрите о половичок, и к столу.

Из ванной, очевидно разгромленной, доносился звук дрели и грохот; поэтому прошли в большую кухню, хитро расширенную за счёт кладовой и части одной комнаты. Посредине освободилось место для большого стола, с трудом, но вмещавшего большую семью тёти Нины.

Сонце сразу убежала играть с маленьким Владленом; поздоровалась с Алиной, мечущейся по квартире в процесса сбора в какой-то поход. Марина, закончившая кормить грудью, ушла накрашиваться – гости, как-никак. Маргарита Григорьевна стала помогать подруге на кухне. Хлопала дверца духовки, гремели ухваты. Тётя Нина зычно прокричала в коридор:

– Иваныч! Кончай возню свою! Есть готово! Алинка, чтоб тебя вша загрызла, перестань там копаться, ты мне специи все перемешаешь!

– Ба, мне баночку надо! Для соли!

– Какую тебе баночку! Ты уже третью берёшь!

– Я её потеряла!

– Как  ты башку свою не потеряла! Оставь говорю, это куркума!

– Так я высыплю…

– Я те высыплю… Я тебе на хвост щас её высыплю!

И так далее, в том же духе. Наконец, собрались за столом. Пирожки с рыбой, пирожки с картошкой, пирожки с капустой… Малосольные огурцы, маринованные грибочки, свежая редька в салате; холодец, заплывший коркой вкусного жира, мочёные яблоки – их умела делать только тётя Нина, по рецепту своей бабушки. Собственного испёка хлеб, который тут ломали руками.

Сонце набросилась на еду, как будто вырвалась с голодного края – так мать говорила обычно, одёргивая её. Но в этот раз почему-то не стала делать замечаний. Олегу Иваычу выделили традиционную «четушку», и он старательно наливал «до первой рисочки» в рюмку тонкого стекла.

Хозяйка, накладывая, зорко следя за тарелками, рассказывала:

– …раньше хозуправление у фермеров покупало всё. В Круглихино ездили, в Кабаклу – свежее всё! А сейчас из администрации приказ: баста! Нитраты, дескать! Чтоб им кишки узлом завязались… Договора – только с супермаркетами. Привозят, яти их мать: картошка – австралийская! Огурцы-помидоры – китаёзные! Редиска… редиска, чтоб вы сдохли… Иваныч! Закусывай давай! Алина, ты что глотаешь-то, не жуёшь? Вот… редиска – израилевская. Ритка, ну скажи, у нас чо, редиски не водится, чтоб у явреев её покупать?

Мать хмыкнула:

– Нин, это политика сейчас такая. У меня в торге то же самое. Ещё и проверками мучают, ни шагу ступить, ни вправо, ни влево. Всё импортное. Кто-то наваривается, само собой.

– Да гори оно всё огнём! У меня тоже. Пришли с СЭС: почему без перчаток работаете? Ага. Как им капусту  в перчатках рубить? Ну, надели. Так потом обрезки резины из бигуса доставали… Алина, ты куда пошла?

– Ба, я вспомнила, где фонарик лежит!

– Угомонися ты с фонариком! Поешь!

– Дед, нет его там…

– Так я брал в ванную.

Марина, сонно слушавшая это всё, опрокинула кувшин с морсом – в пирожки. Одним словом,  за столом кипела бурная обеденная жизнь…

Когда первые выплески эмоций более-менее утихли, за чаем с булочками было поведано в общем о работе, о здоровье, на которое члены семьи Ерофеевых не жаловались, о детях – и тут тётя Нина вспомнила:

– Да! Чего это вы бОсые пришли, как с купания?

Мать поперхнулась малосольным огурчиком. За неё ответила Сонце, кое-как освободив рот:

– А мы, тётьнин, так теперь и ходим! По городу!

За столом повисла тишина; Олег Иваныч крякнул, под эту тишину. Пользуясь отвлечением внимания от себя, наполнил рюмку.

– По улице, што ль? – весело уточнила хозяйка. – При всём честном народе?

Мать просительно смотрела на Сонце: ты уж давай помягче, не ошарашивай. Но девушка решила наоборот.

– Я так даже в колледж уже ходила! И экзамены сдавала… а мама – по магазинам.

Марина, наконец, опомнилась:

– Прямо голыми ногами?

– Нет, в носках! – залилась смехом Сонце. – Ты чего? Как иначе-то…

Её неожиданно поддержала Алина:

– Мы в походе тоже часто босиком топаем. А то ноги устают!

Олег Иваныч с облегчением выпил; отводя глаза от укоризненного взгляда тёти Нины, заметил, утирая усатый рот:

– Так если для здоровья, кто ж против-то? А кто там что говорить – ну их…

– Это ж вредно… – подала голос Марина. – Плоскостопие будет.

Сонце уже было подумала, что, несмотря на спокойную реакцию тёти Нины с её мужем да их внучки, обструкция неминуема. Но обсуждение, как ни странно, повернулось совсем в другую сторону.

– Ты где это читала? – накинулась на родственницу Алина. – В Интернете?

– Ну да! На всех сайтах пишут. А что, неправда?

– Неправда.

– Почему?

– Потому что там фигню впаривают, балда.

– Сама балда. Врачи пишут…

– Ну-ка, не собачьтесь за столом! Мало ли что пишут! – вмешалась тётя Нина. – Ты уже раз начиталась своего интернета до анорексии – едва откачали с отцом, не помнишь?

Тут опять послышался рёв малыша. Требовательный.

– Владленчик проснулся… Я пойду, мам.

– Иди! И не включай ему мультики дурацкие свои! Поиграй лучше с ребёнком!

Волоча задники тапок, шелестя полами халата, Марина ушла. Её племянница вспомнила, что не постирала что-то, и начала рваться в разгромленную ванную; Иваныч со вздохом поднялся, собрался идти заканчивать ремонт – да и пошёл, правда без отнятой у него початой бутылочки.

А вскоре отправили и Сонце: Марина явно не справлялась с материнскими обязанностями.

Женщины остались одни. Маргарита Григорьевна налила себе чаю покрепче, блаженно откинулась к стенке кухни.

– Ох, обкормила ты нас, Нинка… Как дети-то? Марина всё квёлая какая-то.

– Да болит всё. То голова, то спина! – сокрушённо призналась женщина. – Покормит, включит телик ему и лежит. Сама в Интернете своём… Я ей говорю – сходи, погуляй хоть, я с внуком посижу. А где гулять, мол, мама? Тьфу. Твоя-то как? Бойкая, я смотрю.

– Ты знаешь… – Маргарита Григорьевна помедлила и неожиданно для себя сказала: – У нас с ней всё изменилось.

– Правда? А чего так?

Мать Сонца вздохнула и, дивясь лёгкости своих признаний, рассказала о последних событиях. Тётя Нина ахала, качала маленькой головкой на несоизмеримо большом теле – но не осуждала. Смеялась, когда мать со слов Сонца поведала о начале всего: о том, как её приличная во всех смыслах дочка вдруг решилась гулять босая, тайком, пачкая свои нежные и непривычные к такому издевательству ножки, и чуть не умерла от страха, наступив на «какашку»…

– Ты представляешь, Нин, она это тайком от меня делала! Врала-изовралась так, кошмар… Во как для неё это значимо было!

– Ой, Рит! – вздохнула полная повариха. – Я тебе так скажу: уж пусть лучше это! Пусть свои пятки пачкает хоть в чём, не знаю… хошь, я её по навозу прогуляю? Вон, у нас рядом с дачей коровник кооператоров, там дерьма коровьего – уйма. Это, знаешь, всяко лучше!

– Всяко лучше чего?

– А ты не знаешь? Пусть она босыми ногами увлекается, чем наркотой и танцульками. Вон, Маринкины подруги – то на дискотеках, то в клубах. Ну да, она как-то с ними заявилася – босиком, туфли в руках, винищем прёт, сигаретами… Пусть твоя босикомит, зато не пьёт и не курит. А всё остальное – вон, как Олег сказал: если для здоровья, то и ладно. Ну, тебе-то чего?

– Мне ничего… вообще-то… – задумчиво пробормотала Маргарита, ногтем слегка оцарапывая скатерть. – Раньше было – чего! Я-то женщина солидная, как-никак замдиректора по торговле в нашем ТОО… а дочь – босая на улице! Чёрт-те что. А тут плюнула. Кто, вообще, мне может это запретить? И ей? Наше это дело с ней, личное, и пошли все в жопу. Или, как ты говоришь, козе в трещину…

Тётя Нина кивнула, хитро подмигнула собеседнице:

– Так ты, значит, с ней босошлёпишь теперь?

– Ну… когда как. Я ещё не того уровня всё-таки. Но уже – да. А ведь понравилось. Я себя легче чувствую. Уверенней как-то. И здоровее.

Хозяйка отодвинулась от стола, вынула ступни из матерчатых тапочек. Несмотря на толщину ног, ступни у неё были маленькими, аккуратненькими, совсем не испорченными.

– Вот же зараза! Слышь, может и мне начать? – фыркнула она. – С моим тридцать шестым-то… А что? Я по кухне нашей по работе иной раз бОсая и расхаживаю, особенно под вечер. Ноги то мокрые, то устали…

– Начни. Ты Маринку как-то к этому приобщи. А то она, я смотрю, брезгуша.

Тётя Нина снова подмигнула подруге. Достала из холодильника остатки отобранной у мужа водки, две пузатые рюмки.

– Давай… Чтоб не досталось врагу! По-бабски, с конфеткой.

– Да с удовольствием…

Они выпили, закусили конфетками из вазочки. Тётя Нина подпёрла голову таким же маленьким кулачком:

– Только Юлька твоя мою ослину не уговорит. Упёрта ж! Вбила себе в голову, что у неё лапы слишком большие.

– Какие глупости.

– О! А ты ей это скажи попробуй! Вот если мужика ей найти… Который это дело уважает. О, она тогда головой в омут. Давай, за дитёв!

Тем временем в комнате Марины разговор шёл примерно о том же. Девушка не стала включать мультики, но и то, что она делала, никакой пользы не приносило: села около манежа, шатала его,  дёргала верёвки с погремушками. Годовалый Владленчик сначала отвлекался, тоже бил по погремушкам, потом опять начинал реветь, видимо мечтая поскорее выбраться из этого дурацкого вольера.

– Марина… Давай я с ним потискаюсь! – предложила девушка.

Молодая женщина поморщилась.

– Да бери… я уж не знаю, как его развлечь!

Сонце забрала малыша, увалилась с ним на кровать, стала играть – на руки поднимать, «летать», что-то ещё. Марина сонными глазами наблюдала за всем  этим, затем удивилась:

– И как у тебя спина не болит? У меня отваливается прям… Поношу минут пять, совсем никакая.

– Это у тебя потому, что… сейчас. Ну-ка! Владленчик, лети-и-м!

Малыш заливался смехом и писком.

От этих подвижных игр он утомился и стал засыпать. На этот раз уже не по принуждению, а по своей воле, растратив силёнки. Уложили в кроватку, и Сонце вспомнила:

– Марина, а ты в Интернете про тайский массаж ногами читала?

– Про тайский – читала… но не ногами же!

– А какая разница? Я маленькая была, отцу по спине топталась.

Марина с сомнением посмотрела на Сонце; та загорелась: «Я всего пятьдесят восемь вешу!» Согласилась. И ещё раз глянула – только уже на ступни Сонца.

– Ну… ты протри ноги-то. В ванной полотенца мокрые.

– Ага. Сейчас.

Девушка вернулась – Марина, уже в одних стрингах, лежала на кровати. Сонце отметила и худые, топорщившиеся лопатки, и анемичные, рыхлые ягодицы, и щиколотки с незарастающими ранками-стёртостями на самой седловине жилы, уже превратившимися в натуральные язвочки.

– Я осторожно! – пообещала Солнце.

Конечно, массажист из неё был никакой. Но в этом году у них очень хорошо преподавали медицину, строгая тётка ездила раз в неделю из Новосибирска, и Сонце писала все конспекты, не пропускала ни одной лекции. Расположение узлов мышц она знала хорошо, свойства соединительной и хрящевой ткани – тоже. Марина охала, тихонько постанывала, хоть и негромко. Потом послышалось сдавленное:

– У тебя… пятки… почему… нежные…

– Как почему? Не знаю.

– Ты… же… по улице… так…

– Да не знаю я!

Сонце, держась за ковёр на стене, переместилась на таз Марины; та приподнялась чуть, грудную клетку освободила и задала совершенно нелогичный вопрос:

– Мужикам так нравится?

Сонце даже испугалась:

– Марин! Ты чего! Я мужикам по спинам не ходила… Ну, только отцу, когда маленькая была.

– Нет. Нравится, когда ты босая по городу шаришься?

– Не знаю… – снова ответила Сонце.

И поняла, что соврала. Хотя, как назвать приставания «Любителя Пяточек»? Если уж и «нравится», то лучше, чтобы таким образом не нравилось совсем. Делиться с Мариной этим не хотелось.

– Ну, вообще, да… Бывает.

– Что «бывает»? То есть они липнут к тебе от этого?

Сонце сделала последнее движение голыми ступнями, разминая хрустевшие мышцы крестца, потеряла опору; ухватилась за ковёр и вместе с ним, увлекая полочку с книгами, обрушилась с Марины на пол.

Владленчик проснулся, заплакал…

---

Домой собрались поздно, после «второго раунда» угощений тёти Нины – яблочного пирога. Хотели было ехать на автобусе, но хозяйка возмутилась:

– Окститеся! На улице дождь намечается… Вымокнете.

– Да не сахарные мы…

– Сахарные или какие, а платье испортишь! Шёлковое?

– Ну да…

– Вчера Завод опять пыхнул – у меня простыни улице жёлтыми стали! Не ты сама облезешь, так платье.

– Чёрт… а мы зонтика не взяли.

– Вот и вызывай такси, нечего! Или я вызову!

Совсем уже на пороге, хозяйка усмехнулась:

– Вот вы ведь какие интересные. Алинку мою соблазнили уже! – она показала глазами на обувную полку. – Босиком, вишь, убежала. У подруги мазь от комаров брать…

Такси ждали на скамеечке у дома. Действительно, с неба иногда падали редкие капли, но дождь запаздывал. Сонце, делая босыми ногами кренделя на поребрике у скамейки, спросила:

– Мам! А правда… Чего к босоногим на улице все так вяжутся? Это что, не личное дело каждого?

Мать, курившая в короткой паузе между квартирой Ерофеевых и такси, вздохнула:

– Понимаешь, доча… Люди, у которых есть за душой что-то – дело, ремесло, профессия… Они на это внимания не обращают. А пустышки, у которых только оболочка, они на это оболочке и помешаны. И цепляются к тем, у кого оболочка… другая!

– Несправедливо как-то всё!

– А ты чего хотела? Вот смотри, позавчера… Мне завсекцией нашей в «Тысяче мелочей» звонит: Маргарита Григорьевна, стиральный порошок на складе закончился, покупатели скандалят. Когда подвезёте? Я к поставщикам: они говорят, давно придти должен. Я в машину и в магазин. Смотрю: две фуры под разгрузку из Барнаула стоят, водители курят. Значит, я к грузчикам. Те сидят, чай пьют, ребята аккуратные, молодые… Почему, ору, не работаете? А они мне так вежливо – Маргарита Григорьевна, смотрите сами. У нас в обязанностях что написано? Погрузка товара на подвижную ленту и разгрузка товара с подвижной ленты на складе, подъём в торговый зал. А транспортёр-то не работает!

– Сломался?

– Конечно. Они говорят: мы электрику сказали давно, так он даже не пришёл глянуть… А им без транспортёрной ленты пердячить коробки метро сто пятьдесят по подвалу, по закоулкам этим, до склада.

Мать вздохнула, загасила окурок о край урны и спустила туда.

– Я к электрику. Распинала его, погнала к транспортёру. Сунулся, буквально дёрнул что-то – поехало! Быстро разгрузили.

– Мам, так я не поняла… а соль-то в чём?

Мать тихо засмеялась, полувидимая в сумерках.

– Ты же знаешь, как я сейчас машину вожу? Туфли под сиденьем. Ну вот, я когда это сделала, опомнилась: маменьки мои, я ж так босая разгон всем и давала. Вернулась. Говорю: а ничего, что я так? И тогда один мне говорит: Маргарита Григорьевна, вы ж о деле думаете, а когда так, нам всё равно, какая вы…

Помолчав, она добавила:

– А вот, например, к мерчендайзерам нашим, которые в Доме госучреждений помещение занимают, я так не пойду!

– Почему?

– Там бездельники одни. Парни молодые, им-то вот грузчиками и работать, а они сидят, жопы греют, клавишами щёлкают. Бумажки составляют. Пустышки! А у каждого нулёвая «японка» на парковке стоит. Не-ет, с ними надо жёстко, на каблуках.

Тут появилось такси. Как раз громыхнуло и дождь полился – но мать с Сонцем уже были в машине.

Дома Сонце сразу юркнула в душ: упарилась она у Ерофеевых, наелась, от расслабляющей прохлады воды легче становилось. Мать ещё спросила: «Я почту гляну на твоём компе? Телефон разрядился…»

Вышла из ванной, в халате, обтирая голову махровым полотенцем, зашла в свою комнату.

– Мам, а почему Марина про мужи…

Она осеклась. Мать пристально смотрела в экран, прищуриваясь. И Сонце с ужасом поняла: в прошлый раз, на нервах, она нажала не на ту кнопку. Вместо того, чтобы вырубить компьютер, она отправила его в сон; и теперь, с первым прикосновением к клавишам, он ожил.

Перед матерью встала вся её переписка с «Любителем Пяточек».

Сонце не знала, что и сказать ртом, который просто сковали ужас, отвращение и стыд. По сути дела, она первая нарушила договор, который они установили: соврала, не сказала матери ничего. А надо было, наверное…

Но как это сделать – что, и про «Васю» рассказать?!

Мать встала из-за стола. Ещё в шёлковом своём платье – она ждала своей очереди в душ! – которое эффектно разлеталось на её загорелых крепких икрах, Маргарита Григорьевна сделала несколько широких шагов к дочери. И та отшатнулась; подумала, что мать её ударит, отвесит пощёчину или оплеуху, и – хотя такого ни разу не было, Сонце никогда до такого не доводила – испугалась…

Но мать положила руки на её плечи, мягко. Этим она выровняла голову дочери, установила прямо по направлению своего взгляда; и Сонце теперь никак не могла отвести своих глаз от  глаз матери – тревожных, вопрошающих, но совсем не злых.

– Доча-а… – протяжно сказала Маргарита Григорьевна. – Ты понимаешь хоть… что так нельзя?!

– Что… нельзя… мам?

– Нельзя позволять какому-то мерзавцу диктовать тебе условия, понимаешь? Распоряжаться твоей личной жизнью! Эту сволочь надо проучить… как следует проучить.

Сонце слушала и поражалась: мать говорит не о том, что от неё в очередной раз скрыли там что-то, не пытается узнать, в чём смысл угроз шантажиста – что там с «Васей»-то… а просто СОПЕРЕЖИВАЕТ. Сочувствует и готова её, Сонце, защищать.

– Мам… я не знаю… как. Я просто.

Она готова была расплакаться, однако почему-то этого не произошло. Подалась к матери, обняла её, вцепилась в плечо, как цепляются за край льдины, провалившись в полынью; и чужим голосом, глядя в угол комнаты, рассказала о посещении квартиры Василисы. О проститутке, которая ублажала её подругу, о диком приспособлении на голых бёдрах «Васи», делающей из неё рослого, сильного мужика, и о своём ужасе.

Мать слушала. Потом отстранила Сонце, бережно; деликатно потрясла за плечи:

– Девочка моя… ты не о том говоришь. Что бы там ни было, какая бы там жуть не была… Это ЛИЧНОЕ твоё дело. С кем дружить, с кем не дружить. Ты поняла меня или нет? Никому не позволено тобой тут командовать. Никому!

– Я… поняла, мам!

– Ну и хорошо. Присядь на диван, я сейчас вэйп возьму.

…Мать с некоторого времени перешла на электронную сигарету-испаритель, который она обычно называла кратко вэйпом; сейчас она принесла его, включила. Пыхнула ароматным безникотиновым дымом со вкусом мяты, присела к компьютеру.

– Так. Надо его выманить, родная. Интересно, сейчас он на связи или нет?

И она стала набивать текст. Сонце не выдержала, подошла к матери, стала у неё за спиной. На экране от её лица бежал текст:

Ладно. Я подумала :Х((( Хрен с тобой. Мне тут сказали… пофиг, заплачу. Только о Васе точно не расскажешь?? Всю эту хрень, которую она творит??

– Мама! Я ж никогда так не пишу!

– Ничего страшного! – отмахнулась мать, дымя вэйпом. – Он-то откуда знает, как ты ОБЫЧНО пишешь в личке?! Вот и всё.

Она повернулась к Сонцу, хотела что-то ещё сказать, но тут… тут в ленте сообщений побежали точечки! ТмаТма печатал… в такое позднее время он не спал ещё.

ДОПЕРЛО))))) :ХХХ НЕ ХОЧЕШЬ ЧТОБ ТЕБЯ ЛЕСБУХОЙ СЧИТАЛИ *-))))) ПРАВИЛЬНО МЫСЛИШЬ!!

Мать оборвала резко:

Кончай п***деть!! Когда встретимся? Я заняла денег у подруги! ПЯТЬ ШТУК больше не могу!

– Надо на встречу его вытащить… – пояснила она. – И брать с поличным.

– Но… а что мы ему сделаем?!

– Морду начистим, как минимум! – пообещала мать. – Я, лично, своими руками. Так, купился, похоже…

ЛАДНА. ЗАВТРА. НА АВТОВОКЗАЛЕ ЧАЙХАНА ТАШКЕНТ. ПРИХОДИ ОДНА И СИДИ. Я ПОДОЙДУ.

Как мне тебя узнать??!

НЕ ССЫ, УЗНАЕШ))))) ТОЛЬКО БЕЗ КИДАЛОВА!

Мать усмехнулась зловеще и отбила:

Так ты мои пяточки лизать будешь или нет???

– Мама! – взвизгнула Сонце в ужасе. – Ты что, с ума сошла?! Я не хочу этого!

– Никто тебя не заставляет… – холодно отрезала Маргарита. – Но заманить его надо, расшевелить.

– Так что обо мне подумают…

– Кто подумает? Он подумает? А тебе не насрать ли, доча?!

ТмаТма слегка растерялся. Он долго набирал ответное сообщение.

ТЫЖ НЕ ХОТЕЛА РАНЬШЕ)) ЧЕ ТИПА ХОЧЕШЬ ПОПРОБОВАТЬ? НУ ТЫ ДАЕШ!

Реально хочу. Хочу, чтобы ты мне ножку облизал всю)))) я не пробовала ещё!))) мне говорили что это кайфово))))

Сонце ужаснулась:

– Мам, господи, что ты пишешь… я просто в шоке…

– Ты помалкивай давай, Штирлиц в юбке! – расхохоталась мать. – В шпионов играем, только и всего… Ну, чего он опять замёрз? А-а, нет.

ЛАДНО) ОБЛИЖУ. А У ТЕБЯ КАКИЕ ПЯТОЧКИ, МЯГКИЕ ИЛИ КАК?)))

Мать хмыкнула, выпростала из-под стола свои ступни – с заметными следами мозолей от туфель, с шершавой кожей на краях мизинца и большого пальца.

– Про чьи лапы будем писать? – весело спросила женщина. – Про твои или мои?

– О-о-о, мам! – простонала девушка.

– Я ж не знаю, чьи ему вкуснее покажутся… ладно!

У меня кожа уже твёрдая)) с корочкой немного, я ж босячу!! Только ты не кусайся) у меня между пальчиками нежненько очень.

Сонце, нервно переступавшая ногами, выбивавшая ими почти чечётку, взмолилась:

– Фу! Мама, прекрати ты эту мерзость!

– Сейчас, сейчас… Похоже, мы его зацепили.

Она не ошиблась. Последнее сообщение от ТмаТма гласило:

КАРОЧЕ ЗАВТРА В ЧЕТЫРЕ)) ЗАПЛАТИШЬ И ПОЛИЖУ) ОБКОНЧАЕШСЯ! :D)))))))

И вот, несмотря на то, что завтра им с матерью предстоял почти голливудский триллер, Сонце заснула в эту ночь на удивление спокойно.

---

ЛИНИЯ СОНЦЕ – ШАНТАЖИСТ – ДРУГИЕ

– … главное – веди себя естественно! – говорила мать, крутя баранку «мицубиси», обшитую кожей. – Ничего не бойся, ничего тебе не грозит. Это место людное, чайхана… не изнасилует он тебя. Негде просто!

– А если он и правда кинется ступни мне облизывать?!

Маргарита Григорьевна пожала плечами.

– Ну и пусть… Бог ты мой, Юля, от тебя-то не убудет! Если он такой дурак, что будет этим при всех заниматься…

– Фу! Ну не хочется мне этого!

– Хм. А может, и зря. Мне бы, например, было бы интересно…

– Да ну тебя, мама.

– Нет, реально, мне любопытно не только по ощущениям. Интересно, как он… ноги-то будут грязными. Кстати, а ты найди снова какашку и наступи. Для полноты вкуса, так сказать.

Против воли Сонце засмеялась вместе с мамой, хоть и немного сдавленным смехом. То, что должно было произойти, и страшило её, и притягивало одновременно. Она никогда раньше никому не давала сдачи – просто не знала, как это делать. А теперь она – да ещё вместе с мамой! – готовилась дать отпор этому странному существу, так грубо влезшему в жизнь Сонца.

Невероятно, немыслимо.

Сонце, естественно, пошла на встречу босиком, в лосинах; иначе было бы подозрительно и шантажист мог о чём-то догадаться. А уж действительно соблазнят ли его эти ступни, не только что из туфель вынутые, а перепачканные асфальтовой сажей, выполосканные в лужах, – это его дело, девушке даже думать об этом не хотелось… На матери были, в отличие от неё, чёрные кожаные кроссовки, которые она купила себе пару лет назад для поездки в Горный Алтай, но так тогда и не смогла вырваться из-за работы.

– Эх! – заметила Маргарита. – Я бы сейчас, как ты… но не могу.

– Почему?

– Может, бежать за ним придётся, догонять? Мало ли… что под ногами окажется – неизвестно.

Мать заехала на стоянку за магазином «Ландыш», объяснив: тут видеокамера захватывает часть Привокзальной площади, в том числе и чайхану «Ташкент». Если что, она получит и видеозапись. По крайней мере, шантажист точно будет зафиксирован.

Хлопнула по плечу дочь:

– Ну, давай, разведчица! Твой выход…

– Мам! Ну а если…

– Не мамкай! Никаких «если»! Всё, вперёд!

Сонце ступила на серый асфальт. Никогда ещё с момента начала её тайного хождения босиком каждый шаг не доставлял столько неприятных ощущений. Ведь она знала, для чего всё это; и это её не радовало. Проходя мимо угла автостанции, девушка заметила урну и… шагнула туда. И босыми ногами стала сосредоточенно топтаться в этой пыли, чувствуя мягкие тельца окурков и даже невидимые плевки. Мужчина, куривший тут и разговаривавший по телефону, просто испугался:

– Девушка! Вы что делаете?

– Да что-то к ноге пристало! – беспечно ответила Сонце, шаркнула пяткой; отошла.

В чайхане сидело несколько человек, какая-то семья – ели манты, лагман, запивали «кока-колой» и зелёным чаем; два мужика потягивали пиво. Сонце устроилась за крайним столиком, покрытым клетчатой клеёнкой. Сейчас на неё обратят внимание, официантка подойдёт, точно. Надо что-то заказать… Чай, наверное. В кошельке её, аккуратненьком, рядом со сложенной пятитысячной купюрой лежала пятисотка – на мелкие расходы.

Приблизилась официантка. Низкорослая, крепкая, с большим выпуклым задом. В тёмных очках и чёрных босоножках на смуглых ступнях; в юбке до щиколоток, форменной. На бейджике крупно написано “НАДЕЖДА”.

– Мне зелёный чай, пожалуйста! – робко попросила девушка. – И… и этот, «чоко-пай». Один.

Официантка рассматривала её сквозь коричневый щит очков.

– Принесла? – негромким и злым голосом спросила она.

Сонце вздрогнула. Вот это неожиданный поворот! А где этот «Тма»?!

– Принесла… А… а Тма?! Он не придёт, что ли?!

– Ты кончай резину тянуть! Мне сказали – передать, и всё! – повысила голос очкастая. – Ну?

Сонце, оглядываясь нервно, вытащила пятитысячную. На них никто внимания не обращал: хорошо придумано. Типа подошла официантка, посетительница заказ делает…

– А кто… кто мне ступни будет лизать?! – осмелела девушка, глядя, как розовая купюра перекочёвывает в руки официантке и далее в карман её формы с узбекским орнаментом по краю.

– Дед Пихто! – отрезала официантка. – Всё, свободна, сваливай отсюда…

И, покачивая задом, ушла туда, в сумрак кухни.

Операция провалилась?

---

…И зелёный чай, и сочный  хот-дог с двумя сосисками она получила потом. Сидя в машине, Сонце и Маргарита следили за  служебным выходом из чайханы, на Спортивную. Девушка жевала хот-дог, оказавшийся необыкновенно вкусным, мать дымила вэйпом, рассеянно объясняя:

– Ничего удивительного. Официантка  просто связная, сейчас понесёт ему деньги. Наверняка в обеденный перерыв… Чёрт, на работу надо позвонить, соврать, что заболела. В общем, он светиться не хочет. Осторожный, падла. Ладно, мы и к такому варианту готовы.

– Мама! Ну откуда у тебя всё это…

– Что «это»?

– Эти знания, как вот… про шпионов, как следить?!

Маргарита Григорьевна засмеялась.

– Сонце моё! Ты не забывай, где я работаю. В торговле! А у нас каждый шаг – как по минному полю. Проверки, чиновники, инспектора. Так что научилась. Меня ведь ещё в советское время посадить хотели…

– Правда?

– Правда… – мать не отрывала задумчивого взгляда от навеса служебного выхода. – Я совсем зелёная в торг пришла, а там дефицитные гарнитуры югославские. Ну и заведующая посадила меня их выписывать. Разным партийным хозяевам, ментам высокопоставленным и прочим.

– Это который в нашей старой квартире стоял? С золотыми ручками?

– Ну да. Только я его уже потом купила. Свободно.

– А почему только… партийным, этим?

– Ух, как бы тебе объяснить… Система такая была. Всё лучшее – хозяевам жизни. Чёрт, да и сейчас так, только партии нет. Ладно. В общем, когда пришли из милиции, тогда милиция была ещё, то меня и взяли. Я ж подписывала, а заведующая, которой деньги-взятки несли, ни при чём.

– И как ты?

– Два месяца в следственном изоляторе. Со мной – воровки, мошенницы, проститутки… М-да. Не хочу вспоминать. Выкрутилась я тогда, обвинение сняли начисто.

Девушка доела. Упаковала остатки в пакет. Мать покосилась на нё, спросила:

– Ты до сих пор переживаешь? Про «Васю» твою?

– Да… Неприятно как-то.

– Брось. У меня бухгалтерша, например, лесбиянка. На молоденьких продавщиц глаз кладёт, иные с ней и соглашаются.

– Мам, да как же это…

– Обыкновенно, доча. В жизни всякое бывает. Так вот, мне фиолетово, с кем она там спит. Хоть со слоном из зоопарка… Ну да, нет у нас зоопарка, но не важно. Важно, что она честная, не ворует и работает хорошо. А? Ну всё, всё… Ты проще к этому относись, ага?

Девушка хотела было ответить, что, в принципе, ей тоже фиолетово, если бы партнёршей Василисы не оказалась эта развратная, наглая шлюха по имени «Рыба», но тут события пошли с бешеной скоростью…

Та самая официантка покинула чайхану «Ташкент» – те же тёмно-коричневые очки, те же босоножки, но уже в джинсах, в футболке и с сумкой через плечо. Вышла и направилась куда-то вверх по Спортивной…

Мать включила зажигание «мицубиси».

– Начинаем операцию…

Машина покатила по Спортивной. Задастая девка миновала жёлтое здание спорткомитета на городском стадионе, стеклянную коробку «Бункера» и… повернула налево.

Пойдёт вдоль линии, между ней и промзоной!

Мать резко вывернула руль, «мицубиси» с визгом тормозов юркнула через осевую в проезд, прямо перед носом большого грузовика; пронеслась по лужам за «Бункером», размётывая в стороны вспархивающих голубей; съехала на грязную дорогу, запрыгала на колдобинах, Сонце хваталась за ручки под крышей.

Урюхались в грязь, и вот тут машина остановилась. Официантка, с кем-то болтая по телефону, медленно двигалась метрах в пятнадцати.

– Двери  открывай! – крикнула Маргарита.

Она выметнулась из машины. С одной стороны эту мизансцену скрывала насыпь линии, обсаженная кустарником, с другой высился хоздвор «Бункера», почти безоконный, с ржавыми пожарными лестницами и уродливыми коробами вентиляционных коллекторов.

Маргарита буквально выдернула девку с дорожки, за волосы потащила к машине – по липкой грязи, босоножки той разъезжались, скользили, даже упереться она не могла. Всё произошло в считанные секунды: мать зашвырнула официантку на заднее сиденье, поддав коленом по зад – та от неожиданности, боли даже не визжала! – плюхнулась за руль, заблокировала двери. «Мицубиси», выбрасывая фонтаны грязи, проехала дальше, выбралась на асфальт и помчалась по улице. Два охранника, курившие на хоздворе клуба, с интересом проводили глазами обляпанную коричневой грязью машину.

По пути официантка начала там, сзади, что-то скулить, но Маргарита незнакомым, свирепым голосом рявкнула:

– Молчу, сука, я тебе щас ноги оторву!

Сонце вообще боялась что-то промолвить, дрожа, как осиновый лист.

Пролетели по Большой Ивановской – здания только мелькали. Потом на Абаладзе, с рёвом сигнала обогнали плетущуюся «двойку». И выскочили к котловану.

Мать усмехнулась. Что-то сделала ногами; скорее всего, избавлялась от искупанных в грязи кроссовок. Вышла, открыла дверь официантке:

– Выходи!

– Вы чё творите…

– Выходи, сволочь!

Женщина схватила её за шкирку, уже не за волосы, молча потащила по песку к самой воде. Тут было пустынно в этот серый, хмурый день: промзона Опытного торчала в низкое небо ржавыми скелетами кранов, круглихинские дачи ласкали животами неприглядные, лохматые облака, похожие на разорванные тюфяки… Берега Котлована рыжели выступами глины. Тёмно-серая, офисная юбка матери хлопала по коленкам.

В этот глинистый, коричневатый песок мать и швырнула девку так, что та почти перекувыркнулась через голову.

– Ну, кому ты сейчас будешь пяточки лизать? – проговорила Маргарита голосом, в котором злость и ненависть переплелись стальными канатами. – Давай, мне, сволочь, полижи… Я тебе по самое горло засуну, поняла?!

И она угрожающе приподняла босую ступню, действительно грубоватую и явно не понравившуюся шантажисту.

– Я… это не я… это он писал… он мне пароль от аккаунта скинул просто…

– Как его зовут?

– Ренат… Ренат зовут.

– А деньги ты вымогала?!

– Я… ну, я думала…

– Откуда ты Василису знаешь?!

Мать била вопросами, как по щекам молотила; очки, облепленные песком, свалились с носа и показали лицо – плаксивое и одновременно наглое, с чёрными глазами, безвкусно подведёнными. Сонце сунулась было вперёд, но мать резко, рукой отодвинула её.

– Мы с ней… я того, я за деньги с ней…

– Деньги давай сюда. Быстро!

Хныча, размазывая яркую косметику, девка вытащила из заднего кармана джинсов пятитысячную купюру, влажную да в песке. Подала Маргарите. Та ещё ближе подступила, и казалось – она всё-таки наступит босой ногой, испачканной в глине, на это лицо, сомнёт его в блин…

– Мам, не надо!

– Замолчи. Так, значит, про пяточки не ты писала, мерзавка?

– Нет… я ж говорю, я его ником пользовалась…

– Ну скотина… – выдохнула мать. – Ты запомни, если ты хоть что-то вякнешь… в интернете или в колледже. Если хоть полсловечка… Я тебя найду, мразь! Я тебе тогда руки обломаю, пальцы твои поганые, поняла-нет? Которыми ты это пишешь! Ты у меня в трусы сцаться до старости будешь, усекла, падаль?!

– Да… да, я не буду.

Сонце никогда не видела мать такой. Это было второе оглушающее открытие за столь короткое время.

Тем временем Маргарита вывалила на песок содержимое сумки захваченной. Ничего особо ценного в этой россыпи дешёвой косметики она не приметила; забрала телефон, вынув из него СИМ-карту, бросила обратно. Взяла какой-то пакет, развернула… грозно заметила:

– Это я себе заберу! – затем, расправляя деньги, приказала арктическим тоном:

– Снимай штаны свои…

– Зачем?

– Снимай! Точно, сейчас изобью до полусмерти…

Сонце этот момент пропустила: бегала к машине за пакетом, по просьбе матери. Когда вернулась, девка стянула джинсы, вдавливавшиеся в толстые бёдра. Кроссовки. Обнажила ноги, на которых пушились небритые, густые волосы – как мех. Кажется, даже на коротких ступнях они росли… Мать подобрала это, связала джинсы в узел, а внутрь него прикрепила пакет с босоножками и пару подобранных тут же камней – это в изобилии валялось по берегам Котлована, ими обычно обкладывали костровища.

А потом размахнулась, развертела джинсы, как пращу, и метнула вдаль. Комок описал длинную дугу да и шлёпнулся в воду метрах в двадцати от берега.

– Иди, ныряй! – со зловещей усмешкой посоветовала Маргарита. – Там мелко… Пойдём, дочь!

 

Они вернулись в автомобиль; девка эта, которую они победили, прыгала у кромки воды, не решаясь лезть глубже. Мать поморщилась:

– Слушай, можно, я всё-таки человеческие закурю? Ну, разок…

Достала из бардачка свои «Мальборо лайт»; Сонце молчала. Угадав её настроение, Маргарита Григорьевна отрезала:

– Это жизнь, доча. С волками – только так, по-волчьи. Один раз слабину дашь, сдашься – тебе на шею сядут. Загнобят. Всё, закончили с этим… она будет молчать, как рыба. Ну или как не рыба…

– Я не знаю… ужасно всё это.

– Лучше ужасный конец, Юль, чем ужас без конца! – подвела черту мать. – Знаешь что? Машину мы ухреначили. Я вон тоже грязная… Давай съездим на пруд в Круглихино, там можно машину помыть. Ага?

– Так я не знаю… тебе на работу.

– Да пошла она, эта работа! Решено, заедем в «Сотый», всё для шашлыка возьмем, там мясо хорошее… и поехали.

«Мицубиси», переваливаясь по песку, выехал на окончание Абаладзе и покатил обратно. А Алиса, ёжась от непривычно холодной воды, с гримасой брела к месту, где на дно канули её джинсы. Вода дошла до трусиков, промочила их, и было очень, очень неприятно.

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

---

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.