49 глава. “МЫШКА” ПРИЗНАЁТСЯ, А ЛЕНА ШОКИРУЕТ

ТОЛЬКО ДЛЯ

СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.

---

ЛИНИЯ МАРИЯ – ДРУГИЕ

Отпуск. Отпуск!!! В душе Марии всё ликовало. На следующий день после разговора с Маштаковым ей позвонила Вика.

– Мария Алексеевна… вам шеф отпуск подписал.

Ещё не выпившая первую чашку кофе, женщина плохо соображала.

– Кто? Какой?!

– Отпуск. На десять дней, оплачиваемый… – виновато повторила секретарша. – Ну вы же сами мне заявление оставили!

– А! Точно.

– И ещё туфли ваши, вы их заберёте?

Мария подумала секунду. Расхохоталась:

– Викуся! Зачем они мне нужны? Тем более в отпуске?!

Трубка издала какой-то нечленораздельный звук – то ли стон, то ли вздох. Мария уже знала: её босоножество на студии ТВ было расценено как кокетство. Кто-то поговаривал, что она-де приезжает на работу в обуви и специально оставляет её в машине. Матвеева, кажется, запустила… Что ж, и её поход к Главреду Вика расценила таким же образом. Дескать, навыделывалась, теперь можно и как все!

– Ну ладно… – проговорила трубка. – Вы отпускные в кассе заберите.

– Обязательно, Вика!

…Полдня она откровенно дрыхла, несмотря на утренний кофе, отсыпаясь за все ночные монтажи и ранние подъёмы. Потом повторила инъекцию, добавив к чашку граммов тридцать армянского коньяка. До закрытия кассы ещё два часа, успеет. Решила открыть страничку «Сладких пальчиков».

Однако – странно! – под фото из Тарышты, с болота, было до обидного мало комментариев. Сердечки, конечно, лайки. Пара картинок с жадно высунутым языком – Мария уже понимала их смысл. И вот тут, как только она уже вознамерилась выйти из Сети, захлопнуть ноутбук, пришло сообщение в личку «Сладким пальчикам».

От пользователя Woodoo, с которым она говорила, совсем недавно, об углях. Долго молчавший, он спросил как ни в чём ни бывало – словно продолжая минуту назад прерванный диалог:

ПРИВЕТ. А ТЫ ВООБЩЕ, БОЛЬ ЛЮБИШЬ?

Ещё бы год назад женщина послала бы такого любопытствующего куда подальше. Но сейчас она захотела поиграть; да и всё то, что она узнала об этой странной, отчасти тайной жизни, толкало её на провокацию… Она смотрела в монитор, одновременно наводя лёгкий макияж кисточкой, губы подкрашивая.

ЛЮБЛЮ. УГЛИ ПРИГОТОВИЛ, ЧТО ЛИ? :Х))))

А он оказался серьёзен. Не пользуясь смайликами, отстучал:

НЕТ. ЕСТЬ ДРУГАЯ ТЕМА. СИГАРЕТУ О ПЯТКУ ЗАТУШИТЬ СМОЖЕШЬ?

Мария вздрогнула. Вспомнила, как наступила на собственный окурок, разговаривая с Дмитрием; и как потом избавилась от волдыря…

НУ, ДОПУСТИМ.

ТОГДА НЕ СЛАБО БУДЕТ ПЯТКИ СИГАРЕТОЙ ПРИЖИГАТЬ?

Её пробрал холодок. Она во что-то ввязывалась. Кстати, не позвонить ли Тамаре – она бы её проконсультировала. Очень это похоже на то, что москвичи творили с Тамариной подругой. Но пока времени нет.

А ТЫ ЗАКАЙФУЕШЬ ОТ ЭТОГО?

И снова – ни тени улыбки:

Я ЭКСПЕРИМЕНТАТОР. ИЗУЧАЮ ВОЗМОЖНОСТИ ЖЕНСКОГО ОРГАНИЗМА И ПСИХИКИ. ГОТОВА НА ЭКСПЕРИМЕНТ? НЕ ЗА ДЕНЬГИ, А ДОБРОВОЛЬНО?

Рука дрожала. Но клавиши нашла.

ДОПУСТИМ. ЕСЛИ ТЫ МЕНЯ НЕ СОВСЕМ ПОКАЛЕЧИШЬ :)))Х:DDD.

ТЫ БОЛЬ ЛЮБИШЬ???

Мария медлила. Мыслей в голову не приходило. Всё, что набралось:

В ДЕТСТВЕ ЧИТАЛА О ПЫТКАХ ИНКВИЗИЦИИ. БЫЛО ИНТЕРЕСНО, КАК ЛЮДИ ЭТО ВЫНОСЯТ. И ЧТО?

От него долго не было ответа. Смотрела на часы, сходила в комнату.  Курила. Не выдержала, поднесла тлеющий окурок к своей розовой пятке… больно! Даже на расстоянии пары сантиметров – жжёт. Чёрт! Но если идти, то конца.

ЕСЛИ ВЫПИТЬ ДЛЯ ХРАБРОСТИ, ТО МОЖНО :D))))) НАПОИШЬ???

И опять загадочный «Вуду» был не расположен к шуткам. Отпечатал:

У МЕНЯ ЕСТЬ ПОМЕЩЕНИЕ. СТУДИЯ НА ВОЕННЫХ СКЛАДАХ. Я НАПИШУ, КОГДА МОЖНО БУДЕТ ПРИЕХАТЬ.

Она уже собиралась ответить, но – он вышел из Сети. А стрелка часов побежала к цифре шесть. Так она без отпускных останется.

Мария птицей слетела вниз, к машине. Как была – в лёгкой домашней кофточке и старых джинсах. Соседи её не волновали, давно. На скамейке сидела тётка с первого этажа: высокая, костлявая, с носом-крючком; Мария даже не помнила, как её звали. Проводила глазами женщину, бросила в спину:

– Мужиков ловишь?

Можно было и не отвечать, но она обернулась:

– Что?

– Мужиков, говорю, ловишь. Ногами бОсыми…

Мария так и хотела ответить едко, но вдруг выцветшие глаза подмигнули, а нос-клюв клюнул.

– И правильно. Я вот за хрыча своего по любви вышла, а он мне краситься даже не разрешал. Строгий был. А у вас – жизнь…

Слегка оторопевшая, Мария втиснулась за руль и погнала в студию.

---

В коридорах Дома Печати уже почти никого не было. Рядовой редакционный планктон схлынул, пользуясь всевозможными отговорками – чтобы улизнуть с работы хоть на полчасика раньше; «ночная смена», состоящая из выжатых до предела корреспондентов, монтажёров и операторов, ещё не вернулась. Уж Мария-то знала: дай свой сюжет монтировать чужому человеку – изгадит до неузнаваемости. Поэтому связь «журналист – монтажёр», он же часто и оператор, была на ТВ мистической, сакральной, они ночевали вместе, и ни у кого даже мысли не было хоть на йоту заподозрить их в интимных отношениях… Тут, когда сидишь перед экраном и слушаешь часовое интервью «говорящей головы», не до секса; тут вскрикиваешь: «Стоп! Отсюда, с третьей минуты двадцати секунд до трёх пятидесяти шести – херня, вырезаем!» Или наоборот – о, отсюда и досюда – оставим. Люди говорить не умеют; люди предпочитают говорить штампами, а коли попадется живой человек, то приходится резать уже из соображений политкорректности. Мария помнила даже такую пикантную подробность: в молодости её в ночные монтажи даже пластиковый бидон держали в студии, чтобы, если приспичило по-малому, не бегать в туалет на другой конец этажа. И она это делала при монтажёрах, и они – и никто друг друга не упрекал.

Ремесло – оно важнее всего.

Прошлёпала босыми ногами по коридору к кассе. Обесцвеченная молодая кассирша с гримасой ведомость протянула: последняя! Ну, ещё есть десять минут до конца работы кассы. Потерпит.

…Получив заветную сумму, Маша выскочила обратно в коридор. И почти нос к носу столкнулась с Аделаидой Леонидовной. Костяная фигура, очки без оправы, напоминавшие пенсне незабвенного Берии, юбка до пят, подметающая пол.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, Мария Алексеевна! – церемонно выговорила старуха; в руке у неё была розовая чашка с кипятком и свисающим сбоку квадратиком этикетки; корректорша панически боялась электроприборов и за чаем ходила к кулеру в вестибюле.

Повисла пауза. Мария поняла, что Аделаида смотрит на её босые ступни, выглядывающие из-под краёв рваных джинсов и смотрит, вероятно, осуждающе. Ну ясно – старое поколение. Матвеева из той же серии. А эта ещё более каменная, просто крепость: не дай Бог, кто скажет в её присутствии «лОжить». С теми она больше не здоровается.

Марией овладело смущение. Она эту женщину уважала за безграничный профессионализм, но согласиться с её моральными установками, наверное, не могла. И пробормотала:

– Вы извините… я торопилась… из дома.

И тут Аделаида благосклонно кивнула. Изрекла:

– Орловская помещица Савельева появлялась босиком в Павловске, детка, на великосветских балах. Я была знакома с её внучкой… Не извиняйтесь.

И поплыла дальше по коридору, к своей каморке, держа кружку на отлёте. Маша уже было пошла вперёд, но тут что-то такое, неясное, её остановило.

БЕСШУМНО ШЛА КОРРЕКТОРША.

Как призрак. В чёрном, бархатно-вуалистом. Неужели…

Маша бросилась к ней, сходя с ума:

– Аделаида Леонидовна! Вы что… ТОЖЕ?!

Глаза старухи, немигающие, казавшиеся змеиными, гипнотизировали Марию. И она, ни слова не говоря, загадочно… левой рукой чуть приподняла юбку.

Маша увидала почти голые ступни в прозрачных чулках или колготках. Невероятно.

– Вы правильно делаете, детка… – прошелестела корректорша. – Но и «ад следует за ними», как писал Андрей Кесарийский. Рыжий конь, детка… Рыжий конь. Вам ещё много предстоит пережить.

Она уплыла вдаль, расплываясь пятном во внезапно помутившемся взгляде Марии. Ничего себе… Аделаида! Столп! Памятник! Разгуливает по Дому Печати не босая, но почти так же – в тонком нейлоне. И никто не знает, не видит.

Вот это уж сенсация.

В машине Мария долго не могла повернуть ключ зажигания – руки не слушались. Она нашарила в бардачке сигареты, закурила. И стала размышлять.

Ну хорошо. Мы уже признали права лесбиянок и гомосексуалистов – пусть не в Щанске, но сюжет про гей-лесби клуб в Новосибирске проходил. В Омске была демонстрация за эти гей-парады… Хорошо. Она знает нескольких свингеров в Щанске – это тоже есть, тоже вроде как и не громогласно, но никто в подполье не уходит. Да и БДСМ-вечеринки в «Бункере» в прошлом году устраивали… А тут – босые ноги, и такая мощная конфронтация. Что к чему? Бред какой-то. Даже с учётом того, что часть её возможных половых партнёров на это ориентирована – так и что? Может, сказать уже, ребята, кто-то хочет титьки, а кто-то ступни, какая разница?!

---

ЛИНИЯ МАРИЯ – “МЫШКА”

Маленько расслабившись, она завела машину и покатила. По Мусы Джалиля, затем по бульвару Молодёжи… И вот тут пришёл на телефон звонок.

Проехать пришлось до кинотеатра «Заря» в парке. Остановилась на обочине, и тотчас в машину метнулась фигура – Мария едва успела дверцу открыть, иначе бы та птицей ударилась в стекло. И с изумлением смотрела на заскочившую… «Мышка». Та самая девушка из общежития, где она оставила свой телефон. В таком же неопрятном наряде, слой на слое, и при этом – в кожаных чешках на маленьких ногах; тот же ровный, по линейке, пробор…

– Вы простите… – робко сказала эта девочка, иначе не назовёшь. – Вы номер дали.

– Да. Ты что-то хотела сказать?

– Меня зовут Иванна… – прошептала та, сжимаясь.

Она говорила, а Мария слушала, достав сигарету и не решаясь закурить её в присутствии этой девочки с забавным именем. Почему-то в памяти возникало её полуводное в сумерках коридора лицо; и её ступни – жиденькие, костлявые, на которые Мария наступила сильно, чтобы доставить ей боль, устрашить; ну не бить же… Это было какое-то странное чувство, как соитие; она и жалела её, и свою вину ощущала, и теплоту. Виноватую теплоту.

Девушка закончила. Мария покрутила в пальцах незажжённую сигарету. Глубоко вздохнула.

– Так… Суммируем. Значит: три года назад этот перец появился в Щанске. Так? Начал делать предложения девушкам – сначала пофотографироваться, а потом…

– Да… – ответила Иванна, стараясь смотреть не на Машу, а в окно, на улицу, залитую ярким  закатным огнем. – Потом он им ноги целовал.

– Хм. Ну ладно, допустим… Он выбрал Наташу Волосюк.

– Да. Она ноги тогда не брила, ну, просто… А он уцепился. Говорил, что ему такие нравятся.

– Как он её нашёл?!

– Через общежитских. Кто-то рассказал, дал телефон. Он ей позвонил.

– Что он делал? Кроме, чёрт, лизания?!

– Он ей ноги сигаретами жёг. Пятки и между пальцев.

– Почему она терпела?!

– У неё мать больная. Он деньги давал, большие, на операции.

– Так… потом он переключился на тебя, так?

– Да. Я снималась. Он мои ноги фотографировал на телефон. А потом… а потом он с моей сестрой двоюродной познакомился.

– Что с ней?

– Её изнасиловали. Может, он… может, кто-то другой. Но он любит, когда кровь… Она вся изрезана была. С ума сошла, сейчас при нашей церкви живёт.

– Почему ты думаешь, что это… ну, что в этот раз – тоже он?

Иванна сжалась. Марии было уже нестерпимо стыдно, уже душила её вина перед этой  девчонкой.

– У него родственник в армии служил. Большая шишка. Вроде генерала… Он сказал: у меня всё схвачено на складах. Военных. Там какую-то химию хранят, никого не пускают. А я могу. Так вот, мне эти позвонили… Павел такой.

– Павел? Из Москвы?

Она испуганно куталась в свои тряпки. Куталась, горбилась.

– Не знаю, откуда он… Но того не Павел звали.

– А как?

– Он по-разному назывался.

– А кто он вообще по жизни был?

– Вроде как водитель автобуса… маленького. Он тогда и девчонку ту, автостопщицу, подвозил.

– Проклятье! – женщина ударила руками по рулю, хлёстко. – Одни загадки… Ладно. Павлу-то кто про тебя сказал?

– Паша говорит, ему телефон «друг Натальи» дал. А это точно тот… И сказал, что если я хочу разбогатеть, то на военскладах у них студия.

Мария не сдержалась, закурила. Иванна демонстративно приоткрыла окно; тогда женщина – своё и старалась выдувать дым в ту сторону.

– Ты согласилась?

– Да… – безучастно ответила девушка.

– Зачем?!

– Вам помочь.

– Ясно… Что он обещал?

– Ступни сигаретой прижигать. И по битым стёклам ходить, чтобы кровь была.

– Твою ж мать! – Мария снова стукнула по рулю, и теперь получилось так сильно, что руки заныли от боли. – Вот сволочи… много?

– За год стипендия.

– Чёрт! А может, всё-таки это Павел?!

– Нет. Он говорил по-другому… Точно.

– Понятно… Понятно! Так! Как только позвонит снова и скажет когда, мне сразу звони!

– Хорошо.

– Ни хрена хорошего! И не с телефона своего, а с автомата! Есть там рядом с вами?

– На вахте.

– Вот! Мало ли… Ещё: этот говнюк как-то себя называл?

Иванна пошевелилась. Снова сгорбилась. Выдавила, наверное, самое страшное:

– Наташка говорила, что у него прозвище «Вуду». А зовут то ли Виталий, то ли Валерий…

Собственно, всё уже было сказано. Пальцы Марии барабанили по рулю. С хорошим маникюром пальцы, и сейчас она от этого тоже стыд ощутила: ногти Иванны даже до лака не дошли. Кое-как обровнены ножницами.

– Ты по этому босиком не ходишь? – вдруг спросила женщина. – Боишься ТОГО?

– Да. Наташа тоже.

– Ясно. Брось… мы их найдём.

– Кто «мы»?

– Мы с моим другом. Из полиции! – твёрдо сказала Мария и уловила, что это хлопнуло по Иванне, как бич; снова сжалась, руками обхватила плечи.

– Не надо полицию… Они всё знают!

– Почему?!

– Она хотела волосы на ногах сбрить. А ей вдруг сразу СМС пришла: «сбреешь – посажу». И всё. Ну кто могут такое прислать?!

– Тьфу! Да кто угодно…

Но, говоря это, Мария не верила самой себе. Пришло время прощаться. Окурок загасила о край стекла, бросила в пачку: не хотелось мусорить. Постаралась как можно мягче произнести:

– Иванна! Не бойся ничего. Мы поможем. Слышишь меня?

– Да.

Она уже взялась за ручку двери, уже почти открыла её и с надрывом проговорила:

– Вам-то хорошо. Вы с ТВ, вы звезда. А нам, общажным… Некоторых на Дачи каждую неделю зовут.

– Куда На какие дачи?!

– Сами знаете какие… – грустно проговорила «мышка». – Золотой Берег. Санаторий. Ладно, я вам позвоню.

И исчезла – там же, в кустах парка, напоминавших больших, зелёных, лохматых и пыльных собак.

---

ЛИНИЯ МАРИЯ – КОЛОКОЛЬЦЕВ

До ГОВД Мария долетела за десять минут. Взмахнула удостоверением перед носом дежурного. Но на сей раз приём не сработал. Старлей, плотный, меднолицый, вышел в коридор из дежурки, окинул её взглядом:

– Гражданка! Вы в каком виде? У нас без обуви нельзя.

– Вот как? – изумилась женщина. – А ещё как нельзя?!

Дежурный, явно затвердивший инструкцию, отломил:

– И в шортах тоже!

– А в трусиках можно? Я сейчас разденусь, вы не переживайте.

– Гражданка! Хамить прекратите!

– Где же я хамлю? Или «трусики» – нецензурное слово?!

На счастье Марии, тут сверху спустилась какая-то крепкотелая женщина с погонами, осененёнными двумя большими звёздами. Скептически глянула на Марию, буркнула дежурному:

– Это к Колокольцеву. Пропусти.

Отважно стуча по коридорам ГОВД голыми пятками, Мария ворвалась в кабинет к оперу. Тот сидел за столом с настольной лампой – и, кажется, в полной прострации; кислый дух сгоревшей папиросной бумаги пропитывал кабинет. Мария бухнулась на стул для посетителей:

– Степан! Дело афигенное! Я сейчас тебе расскажу…

Он поднял на неё красные глаза. Странно – как заплаканные.

– Это я тебе расскажу. Про Тамару знаешь?

– Нет. А что случилось?!

Они рассказали друг другу всё, что знали. И Мария впервые не знала, чем соблазнить опера. Он тоскливо посматривал на её голые ноги – но без прежнего азарта. И сказал:

– Пока я не поймаю этих уродов… Маш, не дави на мозг. Меня сейчас твои штучки-дрючки не трогают.

Через час с небольшим Мария покинула здание ГОВД. Операция на военскладах, таким образом, была разработана с её участием – правда, обговорили они её с опером только в общих чертах. Колокольцев отметил, что так просто туда, естественно, не попадёшь; скорее всего, придётся следовать по пятам Марии – или Иванны, когда их пригласят «на фотосессию». И накрывать всю шайку, с поличным. Но в любом случае вояк надо будет в известность поставить; и заниматься этим надо уже завтра, с самого утра…

– Ну вот видишь, уже есть реально, за что брать москвичей! И не надо человека внедрять… Ты скажи, что там у них цех по производству героина! – ляпнула Мария. – Сразу загоношатся… И ты себя прикроешь. Я понимаю, для твоего руководства все эти ногофотки – это не тема.

– Уже тема… – буркнул опер по-прежнему хмуро. – ОБНОН я, конечно, привлеку… для прикрытия, действительно.

Он морщил лоб, пальцами, большими и грубыми,  терзал скрепку, попавшую под руки. Ему что-то не нравилось. Мария прищурилась:

– Что смущает, Степан?

– Что? Блин! Ты смущаешь! То, что ты наживка! Или твоя эта… студентка. Мне Тамары хватило!

Женщина вздохнула. Что тут сказать?

Поднялась со стула:

– Меня тоже… щекочет. Ладно, не дрейфь, я девочка взрослая, умная. Выкручусь.

– Угу.

– Ну, пока…

– Пока. Будь на связи!

– Хорошо.

Она спускалась по лестнице, устало шаркая: только сейчас по-настоящему навалилось, придавило – особенно известие про Тамару. Поэтому даже по сторонам не смотрела и не обращала внимания на то, как на неё глазеют – какие-то люди в вестибюле, с заявлениями. Справа от выхода стояли двое полицейских: кареглазый блондин с капитанскими погонами и чернявый, плотненький сержант, явно из патрульно-постовой; чернявый курил, показывал блондину какое-то видео на телефоне, но на Марию оба обернулись, и вот это она ощутила – толчком в спину, внимательный взгляд. Конечно, от макушки до босых ног её, запылённых уже от дневной беготни.

– Во даёт! – отреагировал один, видимо, сержант. – Обдолбалась, что ли… Не по твоей части?

Знакомая реакция. Обернуться, возмутиться?

Но голос второго, сочный мужской баритон, оборвал коллегу:

– Балда ты, Серёжа. Это сейчас высший пилотаж. Так вот ходить. Ничего ты в жизни не понимаешь.

Садясь в машину, Мария подарила блондину снисходительную улыбку. На большее у неё просто не было сил.

---

ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА – МИЛАНА – СОНЦЕ

– Классно выглядишь! – с оттенком доброй зависти проговорила Сонце, прижимая к груди пакет, у которого безнадёжно оторвались обе ручки – от тяжести учебников. – Платье шикарное…

Лена фыркнула, обронив: «Да давно уже мне шили»; не стала говорить, что долго выбирала наряд для процедуры защиты диплома. Тайная мысль была у неё, как появиться; не подходил ни строго-деловой стиль, ни джинсы с блузкой, а это вот, чёрное, да ещё и с накидкой, идеально подошло.

Конечно же, к босым ногам, украшенным золотой цепочкой на правой щиколотке.

Сонце была одета попроще, конечно: в джинсах, светлой кофточке; она сейчас старалась разобраться с пакетом, бормотала: «Так и знала, что порвётся!» – пока Лена не отобрала у неё часть учебников:

– Давай ко мне в портфель! Давай-давай…

– Спасибо. А у тебя долго защита диплома будет?

– Да нет. Минут за пятнадцать всё прогонят, сказали.

– А, хорошо. Я пока книжки сдам и в буфете посижу…

Они уже двинулись к колледжу, но тут их окликнули:

– Э-эй, народ! Меня подождите!

От такси бежала, запыхавшись, Милана, чёрные волосы развевались. И брюки на её ногах – тоже, с раструбами-клёшами на икрах…

Как-то всё получилось само собой – не сговаривались они. Точнее, не сразу сговорились.

Ещё на «Дне Голых пяток» Сонце сама подошла к девушке у чайного столика, потрясающе элегантной, как казалось Сонцу, и где-то в колледже виденной. Разговорились. Сонце показала на Милану, которую Лена помнила с дефиле. Ну и само собой выяснилось – Лене надо на защиту, Сонцу надо вернуть учебники, а Милана хочет досдать последний зачёт по педагогике.

И вот тогда Сонце и произнесла роковое, запнувшись:

– А если мы в колледж…

И замолчала.  Да все они – замолчали, потому, что на языке вертелось это, сокровенное. А что – последнее хулиганство в жизни Лены в стенах полного учебного заведения, первое – для Миланы, которая уже раскрылась, раскрепостилась ещё на подиуме. И не первое для Сонца; она и заговорила горячо:

– Девки, а я там так ходила уже! Правда! И всем пофиг, совершенно!

Первой отреагировала Лена. Усмехнулась:

– А что… Для моей дипломной как раз – тема.  Представляю…

– У тебя по какой теме диплом?

– По английской филологии… – нехотя ответила девушка. – Да я уже переписала его почти, по факту. Не важно.

Потом Милана тоже, после минутной задумчивости, засмеялась:

– Скандал точно будет. Меня наша кураторша ещё в прошлом году обещала вышибить за пирсинг… А теперь вот – снова.

– А ты где делала? В пупке?

– Хуже. В носу, колечко. Только надоело потом…

Так, собственно, и родилась эта идея. И вот сейчас они втроём пришли в колледж, где Сонце когда-то первый раз с замиранием сердца разулась. А тут и разуваться было уже не надо.

Тон задавала Милана; она сразу же стала уверенной, даже нагловатой; клёши её развевались, как флаг. В вестибюле трое парней-ремонтников меняли турникет, по этому поводу и охранника не было – а тётки-технички, выполнявшие сейчас эту роль, пили чай в гардеробе, за стеклянными стенками. Милана скомандовала:

– Мужики, расступись! Красавицы идут…

– Ох ты, ёж твою медь… – разогнулся один из парней. – Девки, вы… Ноги берегите!

– Нам по фиг, мы железные!

Босые ноги Миланы первыми прошлись по полу, засыпанному бетонной крошкой и цементом от вывороченных оттуда прежних стальных калиток.

Конечно, в колледже почти никого – для абитуры рано, а остальные посдавали уже всё, что можно; редкие встречные глазели на них, но по большей части – уткнулись в конспекты и учебники, читая прямо на ходу. Лена осматривалась, резюмировала: «Пустыня просто!», а Сонце хихикнула:

– Ага! А ты думала, на нас набросятся и на куски рвать будут? Я тоже тогда, когда пришла, никого не было…

Остановились у доски объявлений. Лена смотрела свою аудиторию, Милана – расписание преподавателей, Сонце просто стояла. Как раз в это время с лестницы спустились двое, по виду – совсем зелёных младшекурсников. Одинаковые  ветровки с накинутыми балахонами, одинаковые кроссовки… Уставились на девчонок. Сонце ответила парням благожелательной улыбкой; по виду не гопники, простые, конечно, но без типичного для щанских люмпенов расслабленно-идиотского выражения. Один из парней, постарше, не выдержал:

– А вы чё так, девчонки? Прикалываетесь?

И Лена, и Милана обернулись – как башни главного калибра на линкоре – в сторону парней. Милана хохотнула:

– А вы – не прикалываетесь? Зимуете здесь, да? Типа, головам холодно…

– Почему зимуем?! – растерялись пацаны.

Лена, с высоты своего положения – не её калибр, мелочь – только усмехнулась:

– Милана, оставь убогих. Или на шубы им скинуться?

– Обойдутся. Ну, чё пялитесь, корефаны?

– Не… а чо вы… босиком-то?! Типа флеш-моб?!

Обе девчонки разразились смехом, оглушительным, и Сонце прыснула. Ей, с одной стороны, было жалко ребят, попавших под огонь таких взрослых и видавших многое, как Милана – и наверняка не менее опытная Лена; а с другой, забавно было наблюдать просто глобальное землетрясение на лицах этих ребят.

– Ага. Флеш-моб. Кто босой приходит, того без экзаменов принимают! – поддакнула Милана.

Один из парней занервничал. Начал дёргать приятеля за рукав: «Пошли отсюда! Не видишь – дурные!» Но второй не уходил. Он переводил взгляд с одной пары босых ступней на другую, благо их было три, и каждая отличалась отличной формой – только у Солнца лак на ногтях был бесцветный, а остальные переливались разными оттенками.

– Чё, кайфово так? – неожиданно улыбнулся парень.

– А ты сам попробуй… – просто ответила Лена, подмигнув. – Вот выйдите и разуйтесь. Прямо там, во дворе!

Но корпоративная пацанская солидарность возобладала; неуверенно улыбаясь, парень попятился – его тащил товарищ, и парочка быстро пошла прочь. А этот, который и спросил про флеш-моб, обернулся, выкрикнул:

– Доприкалываетесь, выгонят!

– Иди-иди, шнурки завязывай! – напутствовала Милана.

Этот эпизод поднял тонус; Лена задумчиво смотрела вслед парням, со смехом проговорила:

– Надо же… Какие они все похожие.

– Кто?

– Парни. Что эти, что… – она не закончила. – Примитивные.

– Ага. Я своему только сказала, что босиком гуляла, так он на стенку полез…

– Парень твой? – Лена с интересом глянула на девушку.

– Да пошёл он. Так, короче, моя тётка в двести семнадцатом, а вам куда?

– Мне на третий этаж, на кафедру.

– А я тогда в библиотеку и в буфете буду! – пискнула Сонце, мечтавшая только об одном – о вафельных трубочках с кофе. – А, Лен, давай учебники мои…

– Ладно, расходимся. Если что, звоним! – засмеялась Милана.

---

ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА – ДРУГИЕ

…Лена свою группу любила. Непостижимым образом тут собрались люди хоть и не её круга, но очень спокойные. Серьёзные, ненапряжные. Две полных сестры-близняшки Медведевы, высокая девушка Лариса с загадочной улыбкой на овальном лице, парень – Максим, увалень-очкарик. Отдельно держались деревенские, но и они были тихими, никаких сплетен, никаких драм и выяснений отношений, что нередко бывало в других группах. Сейчас в коридоре на скамеечке сидел только Максим с книжкой в руках, у окна стояли, разговаривая, Медведевы, и ещё одна, Лилька, кудрявая, беспрестанно ходила взад-вперёд перед дверью.

– Привет всем! – Лена остановилась перед Максимом, глянула на обложку. – О! The Children of Hurin… Интересно?

Максим поднял на неё глаза, скрытые толстыми линзами.

– Неплохо. Особенно про судьбу Турамбара… У меня же «Речевая реализация главного героя». Вот, цитировать буду…

– Молодец! Я тоже свою на английском притащила, закладки заложила. – Лена похлопала по портфельчику.

– Какую?

– А… да так у меня… «Гарри  Поттер».

– «Полукровка» или «Дары Смерти»?

– Э-э… «Полукровка».

– А какое издание? «Блумсберри» или штатовское? Покажи…

Лена замялась. Ей не очень хотелось показывать книгу, которая лежала в её портфельчике тёмной кожи.

– Погоди, сейчас некогда…

Хорошо, что тут её Лиля перехватила. Навалилась, подтолкнула к окну:

– Лен! Ты какие-нибудь приметы знаешь, чтобы диплом хорошо прошёл?!

– Да нет никаких примет! Глупости всё это…

– Не, а я бабкин рубль серебряный под  правую пятку положила! – зашептала девушка. – Трёт, зараза, он большой…

При этом она глянула на свои ноги в растоптанных «балетках», увидела ноги Лены, хмыкнула:

– А тебе вообще некуда положить… Ой! А ты так и пришла?!

– Ну да. Кому какая разница.

Реакция Лильки оказалась неожиданной.

– Чёрт! Я вот не додумалась… А это, может, сработает!

– Что?

– Ну, чтобы босопячтая пришла.

– Почему?

– Чёрт его знает. Блин! Может, и мне тоже разуться?!

Лена засмеялась:

– Лиль, это немного поможет. Если диплом – фигня, то тут хоть голой… А кто сейчас там?

– Березникова. У неё «Лингвосемиотика песенного дискурса»… Она там даже петь пыталась.

– А-а… ну, ясно.

В этот момент дверь распахнулась. Вышла пухленькая Березникова, блондиночка, раскрасневшаяся, как из бани, с ноутбуком в руках. Кивала, глупо улыбаясь: «Защитила, защитила!» Вслед за ней высунулась Инесса Владимировна – кураторша, худая нервная эстонка, крикнула: «Так, следующий! Кто идёт?»

Максим ворочался на скамье, соображая, бросаться в омут или подождать, сёстры Медведевы тоже жались к окнам. Лена шагнула к кураторше:

– Я иду!

Та поперхнулась, замолчала, в лицо так и вклеилась, почему-то краской заливаясь; выскочила из кабинета, выпрыгнула буквально:

– Юрков! Максим, идите! А вы, Елена, на кафедру… Я сейчас подойду!

Вот новости. Почему её – на кафедру?!

Лена ухмыльнулась и расслабленной походкой пошла в конец коридора; только сейчас она по-настоящему ощутила своё положение. Босиком в вузе. На защите диплома! Хм, реакция уже есть. А что дальше будет? Сейчас на кафедре её будут стыдить за то, что пришла в непотребном виде?! Ну-ну. Посмотрим.

Она пока даже не догадалась о своей ошибке. Шла, ощупывая босыми подошвами холодный пол. Кивнула Медведевым, проходя мимо. Старшая, Оксана, заметила:

– Ленка, ну ты чумовая! Я б так не смогла…

– А что, плохо выгляжу?

– Да нет! Круто! – почти хором ответили сёстры.

Это немного подняло настроение. Лена шла дальше, наслаждаясь. И чувством голых ступней, и свободой, и виденьем себя словно со стороны.

Конечно, это не главное её сумасбродство, но… но похожее чувство она испытывала только один раз в жизни!

---

Её появление на кафедре фурора не вызвало. Один человек, в строго солидном костюме,  расположился на месте завкафедрой – тот сейчас сидел в комиссии, и именно он кивнул Лене головой на её вежливое: «Разрешите»; ей показалось, что он даже толком не увидел, не рассмотрел – золочёные очки его лежали на столе, на газете. А второй человек, дама, разговаривала по телефону у окна, повернувшись спиной к вошедшей, и обернулась, только когда девушка уже села, пристроив портфельчик на коленки.

Что ж, это к лучшему. Но что же её ждёт, почему ей не дали выступать там, в аудитории, со всеми? Девушка догадывалась, конечно…

Но сейчас с интересом рассматривала этих двоих. Женщина – прилизанная, с густо подведёнными тушью глазами, маленьким мятым лицом, она, кажется, социальный педагог. Ну точно, она чаще всего возится с младшекурсниками, все эти линейки да смотры «худой самодеятельности»; в колледже недавно, Лена с ней ни разу не сталкивалась. А вот этого, большого, лысого, с лицом настоящего наёмного убийцы из триллера, в дорогом костюме, можно было бы побаиваться. Учёный секретарь педагогического совета Завадский сам был известным филологом, доктором наук, и даже читал у них курс по английской филологии. И Лену как-то принципиально не пустил на лекцию за трёхминутное опоздание… А ещё мог запросто выгнать с лекции яростного курильщика, если чуял запах табака, – Завадовский слыл очень крутым дядькой!

Ждали кого-то ещё, явно не её; соцпедагог в модном клетчатом жакетике ворковала по телефону, Завадовский протирал очки салфеточкой. И вот дверь хлопнула, смерчем внося на кафедру Инессу Владимировну. С пачкой переплетённых листов – дипломной работой Лены.

Эту работу женщина и шлёпнула об стол, с размахом.

– Фромиллер! – в её голосе сразу зазвучали металлические, звякающие нотки, словно били там крохотные литавры, бушевали ударные; по-русски Инесса Владимировна Мяги, коренная эстонка, говорила хорошо, но иногда растягивала гласные. – Ты сама-а до этого додумалась или тебе кто-то посоветовал?! Ты, вообще, в своём уме, я не понимаю?

– Не надо кричать, пожалуйста, – попросила девушка, откидываясь на спинку. – И вообще, я не понимаю, из-за чего столько нервов.

– Она не понима-ает! Товарищи, я вам вкратце объяснила, но сейчас уточню… У тебя какая была тема диплома, какую тему мы Сарой Мироновной утверждали?

– «Деривационные возможности фазовых глаголов в лексике произведений Уильяма Шекспира»! – отчеканила Лена.

Сухая, костяная, с маленькой головкой, Инесса воздела такие же руки-гвозди к потолку с люминесцентными лампами.

– Вот видите! Мы её утвердили, и тут Фромиллер за два месяца до защиты берёт и меняет её! Представляете?!

– Инесса Владимировна, моя научная руководительница разрешила и даже написала рецензию. Я её приложила! – таким же железным голосом отрезала девушка.

– Правильно! У Сары горящая путёвка в Таиланд срывалась. И еле-еле смогла уехать, из-за вашей прихо-оти, Фромиллер! – гремела литаврами Мяги. – Артём Борисовичч, вы это читали? Этот бред? А, Людмила Петровна, вы ещё не в курсе. Вот посмотрите, по чему она в итоге написала.

Елена успела воспользоваться паузой и вставить своё, звонкое:

– «Речевая реализация образа главных героев на материале романа Э. Л. Джеймс, «Fifty Shades of Grey». Книга очень популярная, кстати.

Она расстёгивала портфельчик, уже понимая, что идёт ва-банк. Напролом идёт, по минному полю без карты. И на стол легла книжечка – нетолстая, издание дешёвое, британское; на серо-синей обложке – серо-серебристый галстук. И всё.

От гнева Мяги задохнулась, захватила слишком много воздуха узким рыбьим ртом, побелела лицом под соломенными, коротко стрижеными волосами и швырком толкнула дипломную по столу – соцпедагогу. Пачка листов скользнула мимо книги, а от самих «Оттенков» кураторша руку отдёрнула, как от заразы… А когда голос вернулся, завизжала.

– Это порнография, вы понимаете?! Это порнороман! Вы на обложку не смотрите, там кошмар знает что! И вы хотели вот это всё… на публичной защите, Фромиллер? Провока-ацию хотели устроить?!

На маленьком лице тётки в клетчатом отразился неподдельный ужас – она смотрела на работу и даже боялась взять её в руки, видимо. Потом переводила взгляд на книгу и совсем ничего не понимала.

– Ничего я не хотела устроить, Инесса Владимировна. Кстати, Сара Мироновна сказала, что очень интересные лексические пласты я подняла.

– Да?! Вы проанализировали все эти hell, bloody hell, bastard, shit и что там ещё… lousy и прочее! Всю грязь собрали. Товарищи, я даже переводить это не могу вам! Я говорю – порнография и грязь, отвратительно!

– Между просим, в «Бешеных Псах» слово fuck употребляется 269 раз, а у Джеймс всего девяносто четыре… – заметила девушка, под столом закидывая ногу на ногу.

Она казалась спокойной, хотя внутри уже поднималась холодная волна ярости. Что ж, Сара Мироновна, старая мудрая еврейка, её предупредила. Честно: девочка моя, вас размажут по стенке – вы готовы к этому? Лена тогда ещё на еврейский манер ответила, вопросом на вопрос: мол, а вы? Сара засмеялась мелодичным голосом своим: я-то отопрусь, а вот вы…

Впрочем, заключение она написала на славу, а небольшая, но ведь радостная сумма за это «должностное преступление» значительно помогла ей принять решение. Вот почему и путёвка оказалась «горящей».

– Замолчите-е, Фромиллер! – Мяги хотела стукнуть кулаком по столу, но для этого ей пришлось бы согнуть свою прямую, как мачта, спину; не стукнула. – Нет! Я не позволю такой дипломной через комиссию пройти! Позорище! Пусть переписывает всё и повторно защищается.

Собственно, Мяги уже всё сказала. Соцпедагог улыбнулась личиком своим резиновым, худыми пальчиками, ноготками по столу застучала.

– Леночка! Ну зачем вам это надо, девочка вы же умная… Ну зачем вам этот скандал, конфронтация?

Тут молчавший до сих пор Завадовский огромной фигурой перегнулся через стол, как глыба нависла, забрал работу, начал листать. Мяги благодарно смотрела на него и кивала: вот, полюбуйтесь, мол, ещё раз поймите всю глубину этой мерзости!

А клетчатая даже попыталась коготками своими царапнуть руку Лены, лежавшую на столе, за запястье схватить.

– Леночка… Мы вам в течение месяца предоставим повторную защиту. Перепишите что-нибудь такое, приличное, из курсовых. Мы глаза закроем. Правда, Инесса Владимировна!

– Знаете… – резко, обрывая этот мурчащий поток, высказалась девушка. – Я полагала, что я не в монастыре и не в казарме. И что могу выбирать для научной работы тот материал, который хочу. Без вашего, черт побери, воспитательного контроля… Я вам не дочка ваша. А будущий специалист.

Мяги сложила руки на груди – точнее, на её отсутствии. Грохнула:

– Мы аттестата тебе не дадим, Фромиллер! Со справкой ведь уйдёшь.

А маленькая ручками развела: «Ну, она же совсем по-доброму не понимает!»

---

Девушка встала, убрав со стола «Оттенки»; нечего оставлять этот трофей врагу – она лучше сама перечитает… И сделала пару шагов к двери; добилась, наконец, эффекта. Глаза обеих женщин остановились, они превратились в две пары поблёскивающих пуговиц из ларёчного стекляруса; босые ноги Лены – дерзко, нагло высверкивающие из-под края платья, хоть и скрывающего коленки, но чуть-чуть, и цепочка золотая лишили их дара речи… Лена понимала, почему и сама Мяги, видевшая её в коридоре, только сейчас впала в этот ступор. Она просто представить себе не могла такого. Она просто не смотрела вниз, взгляд её катился по ровной прямой, она смотрела на лицо своей студентки, и ей бы в страшном сне не приснилось бы такое!

Лена стояла, голыми подошвами ощущая колючий, грубый, самый дешёвый ковролин. И физически ощущала, как в судороге сводит пальцы длинных ступней Мяги, затиснутых в неудобные «лодочки», хоть и на невысоком каблуке; и как ноют маленькие ступни этой соцпедагогши в туфельках на высоченных, в силу её маленького роста, «шпильках». Эти пальцы рвались на волю и бешено завидовали.

А вообще, хотелось им в лицо швырнуть что-то такое… Вроде горшка с цветком. Лена усмехнулась:

– Да и не нужен мне ваш дурацкий аттестат. Делайте, что хотите… А ничего переписывать и перезащищать я не буду! И кстати, если уж вас так пугает слово fuck, то сейчас говорят: «Жопа есть, а слова нет!».

Вот это оказалось, как в воду – камнем; зарябило лица Мяги и клетчатой, пошли они волнами, перекосились. Тут и сделать бы Лене ещё пару шагов да выйти из этого кабинета, четыре года отдав неизвестно чему, но Завадовский поднял голову, остановил её своим густым, внушительным голосом:

– Елена! Фромиллер! Задержитесь на минутку… Итак, я полагаю, мне надо высказаться?

– Конечно, конечно! Артём Борисович… Обязательно!

Она протянула к нему руки – молитвенно, страстно, как в драме к спасителю. Вот он сейчас скажет. По полу гулко проехали ролики откатившегося кресла; Завадовский встал.

– Ну, я могу сказать, что работа проделана большая. Лингвостилистический анализ великолепен, всё разложено по полочкам… Тут даже дискурс-анализ добротный, особенно по словам. И вот это – air of coquetry, «кокетливый воздух», «игривый», это блестяще. Частотность очень скрупулёзно посчитана. Про неисчисляемые существительные sand, water, time мне понравилось – про их экспрессивное значение, и про транспозицию отмечено блестяще. Так вы это… за два месяца написали?

Водянистые у него глаза были, точно – наёмный убийца, безжалостный; но Лена глянула в них, ответила спокойно:

– За три. Как передумала, так сразу и начала… переписывать.

Листы со смачным шлепком легли обратно на стол. Завадовский, снимая с крупного, грибом росшего носа очки, заключил:

– Отличная работа. И допускать к защите можно хоть сегодня. Я сам готов в комиссии посидеть… Ну а сейчас, коллеги, у меня простите, ещё куча дел. Так что откланиваюсь.

Он глянул на дорогие швейцарские часы, в золотом корпусе, – он один в колледже такие носил! – демонстративно и широким шагом прошёл мимо Лены, обдав её запахом хорошего мужского парфюма. Но в дверях задержался. Посмотрел туда же, куда и женщины.

– Но вот в ТАКОМ виде, Фромиллер, я вас до защиты не допущу. Это, знаете ли, просто элементарное неуважение…

Следом за учёным секретарём, мелькая ножками в крошечных туфельках, выскочила и клетчатая, успев прошипеть в лицо Мяги:

– А то, что у вас студентки чуть не голые разгуливают, между прочим, и ваша недоработка! Разболтались…

Кабинет заполнился вязкой тишиной, как торпедный отсек подводной лодки заполняет вода. Мяги стояла прямо, но тонкие её губы дрожали, нет, просто плясали. Лене было даже её жалко: все эти четыре года кураторша стояла рядом с ними, подле них, за спиной их и над ними. Да, она даже утешала Лену, чуть не провалившую сессию на втором курсе; помнится, гладила по голове и так же растягивая гласные, говорила: «Не надо-о плакать. Надо думать и собра-аться. Мы говорим: никто не дойдёт до верха лестницы одним прыжком! Не плачьте, Лена-а!» Но Мяги держала их в постоянной опеке, в твёрдых руках, в ежовых рукавицах; и в какой-то мере это сейчас было бунтом против кураторши. Бунтом, который девушка подняла довольно давно, выбросив тогда свои туфли со сломанным каблуком в урну; бунтом, уже заполнившим её всю – и бунтом неминуемо против самой Мяги.

Эстонка подскочила к столу завкафедры. Выхватила из стаканчика один из фломастеров – чёрный, жирный. И размашисто начертала что-то на титульном листе дипломной работы.

А потом шваркнула её перед Леной, так что лопнули  пластиковые витые пружинки, скреплявшие страницы.

Да и вышла.

Чёрный фломастер перечеркнул заглавие, обязательную шапку:

«ЗА ДИПЛОМОМ В ДЕКАНАТ ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ!»

И всё. Защита, конечно же, отменялась. Точнее, в ней уже просто не было необходимости: она уже защитилась и победила.

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

---

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.