БОСИКОМПОВЕСТЬ. 15. КАТЬКА И СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ.

БОСИКОМПОВЕСТЬ. 15. КАТЬКА И СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ.

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ ОПЕР – МАРИЯ – ДРУГИЕ

В среду Колокольцев провожал Гнатюка. Эту не совсем приятную обязанность на него навесил начальник, майор Сомов: заезжий следак успел с ним скорешиться, они хорошо посидели, сходили в «Дубраву», где им выделили специальный кабинет – без девочек, правда, Сомов этим брезговал, да и не путал пьянку с другими увеселениями; в общем, поэтому выделил свой «Дэу» с  водителем и поручил Колокольцеву проводить слегка похмельного Гнатюка.

Хорошо хоть, тот большую часть дороги от ГОВД до станции молчал: видать, не совсем пришёл в себя, и периодически прихлёбывал из плоской коньячной фляжки, а руками прижимал к себе толстый портфель. Материала он собрал достаточно, по своим делам, теперь можно было ехать в Новосибирск, колоть незадачливого урку…

Но на перроне Гнатюк вдруг оживился. От свежего воздуха или ещё от чего-то. Втягивая большими, вывороченными ноздрями мазутный парфюм вокзала, вдруг сказал:

– А всё-таки хорошо я её чпокнул…

– Кого? – не понял опер.

– Да девицу-рыбицу вашу, как её там… Катьку. Засадил ей пульку прямо в попку. Тугая у неё попка, но вполне рабочая. Часто, наверное, так даёт.

Колокольцев поморщился. Надо же, мать его яти, потянуло на воспоминания. С тоской поглядел вдаль, буркнул, чтобы хоть что-то сказать:

– Ну, всё, он, похоже, идёт… Сейчас сядешь в вагон, отоспишься. А то, поди, не выспался.

– Не. Я привычный.  Вот интересно, нашла она московских или нет? Ноги какие-то… херня полная. Вот если бы она им задницу показала… – продолжал развивать тему Гнатюк. – Мне вот, знаешь, ноги поровну. Хоть кривые. А зад если хороший, то я…

Колокольцев маялся, мысленно волоча поближе состав – работая за тепловоз, который и так, обдавая жаром работающих дизелей, подходил к перрону; вот взревел, резанул по ушам, поплыли вагоны. В Щанске поезд стоял всего две минуты. Скорей бы уж этого любителя попок в вагон запихнуть. А Катьку и всю эту гоп-компанию из «Дубравы» пора прижать уже! И прижали бы, кстати, не будь там информаторов… Чёрт, как всё сложно.

– Ну, бывай!

Гнатюк протянул руку, но Колокольцев увернулся, схитрил, пожал ему не ладонь, а локоть: не хотел снова кривиться от боли.

– И ты бывай! Удачи!

– Ага…

Грузное тело следователя исчезло в вагоне, мелькнуло личико молоденькой проводницы; опер мысленно поздравил её с таким «приятным» пассажиром, и пошёл по перрону к станции.

А когда состав, громыхнув, двинулся своей дорогой, Колокольцев аж подскочил и сбился с шага…

Он вспомнил, наконец, где и когда слышал эту фамилию – Гнатюк!

Проклятье, надо было это вспомнить хотя бы пятнадцатью минутами раньше.

Заскакивая в машину, как ошпаренный, опер бросил водителю:

– Дружище, у «Бункера» высадишь меня…

– Что, Степан Григорьич, в ночной клуб собрались? – хохотнул тот.

– Не, в Дом Печати надо…

Колокольцев пробормотал это рассеянно; но уже точно знал – надо. Открытием этим он немедленно должен поделиться кое с кем!

 

На входе в святилище щанской телерадиожурналистики он махнул удостоверением, пропустили без вопросов.  Вознёсся на лифте на этаж, где квартировала знакомая ему студия; нескромно засунул голову в кабинет – там перед мониторами сидел только очкастый оператор.

– А-а… извиняюсь, Маша где?

– Курит, на шестом! – не оборачиваясь, ответил тот.

Колокольцев, забыв про лифт, понёсся туда.

 

Мария действительно курила на площадке между шестым и седьмым этажами, в  отведённом для этого месте: главред сам тайком покуривал трубку в кабинете и поэтому к наглому нарушению федерального законодательства относился благодушно, а слесаря даже вытяжку тут соорудили. Стояла же она с Людой Апанасенко: дикторшей новостной программы, яркой блондинкой. Та была сейчас одета более чем экстравагантно – сверху белая кофточка с чёрными рукавами, накрахмаленная и отглаженная, а снизу – художественно разобранные в нескольких местах джинсы, открывающие участки розовой кожи. Это объяснялось тем, что никто из телезрителей ниже пояса дикторшу не видел, и весь этот ужас скрывала тумба стола. Поэтому и на ногах у Апанасенко красовались не положенные по дресс-коду туфли на высокой тонкой «шпильке», а простецкие вьетнамки, и синие ремешки перечёркивали её большие, чуть грубоватые ступни.

– Так и ходишь? – спросила дикторша, глазами показывая на босые ноги коллеги.

Тут, конечно, было и прохладно, и грязновато; но Мария спокойно стояла босой, пуская дым в направлении вытяжки.

– Ну да, по нашим двум этажам.

– Тортилла не видел ещё? Представляю, что бы он сказал…

Маша засмеялась.

– Я тоже! Да его удар хватит… Нет, не видел.

– А к главреду так слабо пойти?

– Хм. Надо подумать… Он, кстати, недавно видел меня голопятой. Тут же вот. И пригласил заходить!

Апанасенко раскатилась смехом.

– Во как! И ты туда же!

– Куда? В каком смысле?

– Ой, я щас расскажу. Вику, секретаршу его, знаешь?

– Ну, да.

– Ну, вот… Стояла она у окна, цветы поливала. Тут дверь распахивается, из его кабинета, он выходит… И смотрит так на неё загадочно. Потом говорит: Викуся, вы не могли бы… снять туфельки?!

– Зачем?

Дикторша снова подавилась судорожными, горошливыми смешками.

– Вот и она также ему: зачем, типа? Обалдела. Сначала думала, что выговор сделает, что без колготок начала ходить, жарко. В общем, он ничего не сказал, она туфли сбросила и стоит.

– А он?

– А он, представляешь… – Апанасенко закатила глаза. – А он такой, говорит: вот теперь я всё…

И всё. Ушёл к себе.

– И что же он «теперь»? – выспрашивала Мария.

– А не знаю! И Викуся, дурочка, боится спрашивать. Вот ты зайди, раз тебя приглашали. И спроси!

– И зайду!

– Ох, завидую я тебе… Безбашенная. Кстати, босой-то удобно гонять?

– Не то слово. Нет, туфли вон, в кабинете, к Тортилле ходить. Но бли-и-ин, так сейчас отвратно в эти колодки стало влезать…

– Я тебя понимаю! – вздохнула дикторша. – У меня тоже всё натирает, всё жмёт… И выбираю по размеру, а всё равно. И ноги устают.

В этот момент на них, словно камнепад, свалился сверху Колокольцев.

– Маша! – возбуждённо закричал он. – Маш, я тебе… я тут…

Женщина злорадно прищурилась:

– А! За информацией пришёл! Теперь я ему понадобилась! Щас я те отплачу…

– Да нет! Я тебе сказать хочу одну вещь… – опер неуверенно смотрел на дикторшу.

– Сказать? Ну-ну… Ладно, Люд, видишь, ко мне какой кавалер пожаловал страстный. Горячий, как утюг… – лениво бросила Мария. – Пойду я, уделю ему внимание.

– Давай…

Аккуратно выбросив окурок в урну, Мария стала подниматься. Лифтом она намеренно не пользовалась; вообще, за этот первый день рабочего босоножества она многому научилась. Например, ходить. Вот и сейчас переступала босыми ногами по лестнице неторопливо, выгибая ступню, ступая царственно, и прекрасно понимала, какое впечатление этим производит на пыхтящего сзади опера; такая походка оказалась в разы соблазнительней, чем прежняя на каблуках.

Опер, конечно, спросил:

– И давно ты… так?

– Второй день.

– Я думал, у вас так… запрещено.

– А я ни у кого не спрашиваю! – нагло отрезала Мария. – Ну, говори, чего хотел.

– Я эта, в кабинете… Только там твой сидит, этот.

– Дима. Мы его выгоним.

Однако Дмитрий и сам куда-то ушёл по своим делам. Мария прислонилась к столу, поигрывая коробочкой сотового в руках.

– Ну?

Колокольцев начал:

– Приезжал к нам следак из Новосибирска, Гнатюк…

Он рассказывал, сбиваясь, потому, что смотрел не туда, куда нужно; Маше пришлось прикрикнуть:

– Степан! Будешь пялиться – обуюсь!

Опер нервно сглотнул.

– Ладно… короче, этот Гнатюк… Чёрт, я поздно вспомнил! Надо было спросить. Дело было такое: в Новосибирске одна девка наглоталась таблеток. Еле на «скорой» откачали. Ну, мать её, кажется, что ли, написала заяву по факту доведения до самоубийства. И занимался этим делом Гнатюк!

– Когда это было? – перебила Мария.

– Сейчас, погоди… Так вот, а девка эта таблетки начала глотать, как вернулась в Новосиб из нашего Щанска. Кто-то её тут сильно обидел, что у неё такая… реакция оказалась. Но это ещё не всё. Гнатюк кому-то из наших звонил, убей, не помню кому, её координаты выяснял, круг знакомых.

– А её саму как зовут?!

– Да и это не помню! – воскликнул Колокольцев. – Я тогда другим делом занимался, опера трепались. Вот… Так вот, заяву мать потом забрала, типа. Но! Смотри, что дальше было. Потом эта девка, через месяц, едет в Щанск, находит обидчика и стреляет в него…

– Из боевого? – Мария ничуть не удивилась, лицо её напряглось профессиональной каменной маской: внимание, информация!

– Не, из травмата. И прострелила этому челу ногу. Отомстила, понимаешь? Потом вернулась в Новосибирск и сдалась тому же Гнатюку!

– Ничего не понимаю. Так почему же…

– Потому, что этот подстреленный тут, в Щанске, отказался писать заявление… – глядя на Марию собачьими глазами, проговорил опер. – Всё, аллес капут! Гнатюк дело закрыл, понимаешь.

– Так когда. Это. Было?

– Вот, самое интересное. Ровно за пару месяцев до того, как мы трупак из Гнилого озера выловили. Той самой неизвестной девки.

Маша переступила босыми ногами – волнуясь; Колокольцев снова задумчиво отфиксировал это движение, но цыкать на него женщина не стала.

– Так поднять же это всё можно, Стёпа…

– Подниму! – пообещало он, поднимаясь. – Я сам уже заинтересовался. Да, вот ещё – я по той девке вспомнил. Если это она, конечно… Гнатюк с нашими разговаривал и просил их поспрошать в общагах Педа. Конкретно, в угловой, не помню номер.

– Почему?

– Да она там нелегально почти жила. С абитурой вместе. Но вроде как не поступила… Или не поступала вообще.

Он пошёл к дверям. Маша сосредоточенно постукивала по виску краешком телефонной коробки. Колокольцев бросил: «Ну, пока!» и ждал ответа. Женщина наконец услышала, подняла голову.

– А! Ну да, пока…

– Хоть спасибо бы сказала! – упрекнул Колокольцев. – Или поцеловать дала! В щёчку…

– М-да? – вспыхнула Мария.

И догадалась, что сделать. Подняла ногу, выставила круглую чуть запылённую пятку.

– На! Целуй!

– Тьфу на тебя… – странным голосом ответил опер да исчез за дверью.


ЛИНИЯ КАТЬКА-РЫБА И ДРУГИЕ

Памятуя про прошлый раз, Катька расфуфыриваться не стала. Джинсы, кофтёнка, серая ветровка. На ум пришли воспоминания об утреннем марше босиком через полгорода; но, прикинув всё, Катька отказалась от этой затеи. Влезла в сланцы.

Первым делом сбегала на Лежена и, бормоча ругательства, секунд пятнадцать смотрела на новенький, черно-зернистый, словно осетровая икра, асфальт. По нему носились машины и радостно прогромыхала «двойка», вернувшая на  родной маршрут. Всё, тут ловить нечего…

Пошла в «Золотой Берег», в хозяйственный отдел. Так как в жизни там не была, долго бродила между стеллажей, потом пришлось подойти к продавцу.

– Молодой человек… – когда надо, девушка умела быть вежливой. – Мне надо краску. Чёрную.

– Секундочку, девушка… вам нитроэмаль или масляную?

Молодой продавец с пушком на верхней губе, явно только что из Техколледжа, сиял.

– Мне, эта… Мне, чтобы так фух-х-х… чтоб побрызгать! – с кислой миной сказала девушка.

– А, то есть нитроэмаль, аэрозоль?

– Да хоть…

В другом случае Катька бы сказала: «да хоть аэрох*й!», но сейчас решила не привлекать к себе лишнего внимания.

– А вы что будете красить – металл или дерево? – не унимался продавец. – Если дерево, то я вам порекомендовал бы…

Катька изнывала. Вот западня-то какая! Ответить бы ему, как она умеет. Сука… Чё надо, то и будет красить. Девушка переминалась с ноги на ногу и не нашла ничего лучше, как брякнуть:

– Молодой человек, я всё красить буду! Мне быстрее надо, я… я в туалет хочу!

Другого ей в голову не пришло. Немного растерянно улыбаясь, молодой человек ей подал баллончик.

– Вот! Тогда рекомендую, немецкая. Качество отличное. Двести девяносто рублей…

Что ж, искусство требует жертв.

 

…Она сразу оценила, насколько «удачно» москвичи назначили встречу Алисе. Вторая проходная. Это же почти напротив «Дубравы». Будет она там стоять, светиться; срисует либо Армян, либо Бригадир, увидит, как садится в чужую машину… Зачем такая может садиться?! И начнётся: мы вас предупреждали, чтобы вы не подрабатывали, то-сё. Ну естественно, если кто вензаболевание в сауне хватанёт, там – ответственность работодателя. А если на «левом рейсе»?! Тьфу!

Но сначала, прежде чем прийти к установленному месту, девушка свернула за забор Верхней подстанции, куда сходились нити проводов со всего Щанска, прошла берегом речки и пристроилась в кустах за церковью Иоанна Шанхайского. Выстроили её лет пять назад на этом месте, так как говорили, будто именно здесь кладбище первых строителей Щанска, и строителей безымянных, имевших только зековские номера да лагерные клички. Большую часть кладбища заняло ремонтно-эксплуатационное управление завода, а на оставшемся клочке поставили памятный камень, узникам какого-то там «лага». Но девушка в этих нюансах не разбиралась, деревянное строение с крестом и золочёной маковкой её не впечатляло. Она села на камень, сбросила сланцы и решила приступить.

Однако покрасить подошву – не такое лёгкое дело!

Первое же нажатие на кнопку-головку баллончика закончилось тем, что Катька окрасила камень и левую руку. Причём основательно.

– Твою мать! – взбешенно заорала она и принялась оттирать мгновенно высыхающую краску. Немецкая, сука! Удалось только наполовину. На руке остались разводы.

Тогда девушка решила сделать по другому. Нашла более-менее ровное место на этом валуне и начала поливать его краской. Чёрный слой густел, чёрные капли капали вниз, текли, заливая выбитые слова, православный крест на табличке. Отбросив почти пустой, радостно звякающий баллончик, Катька легла на спину, на траву и принялась возить голыми подошвами по пятну краски…

Вот это было дело!

Через полминуты они – именно подошвы – были радикально чёрного цвета. Причём не вся их площадь, а только те места, которые плотно соприкасаются с асфальтом при ходьбе босиком…

И никакого гудрона не надо. Дура Алиса. А москвичам должно понравиться.

 

Что ж, Алиса припёрлась за полчаса до установленного времени. Стояла, как картинка: короткие джинсовые шорты, красная майка, босые ноги, темные очки. Эх, вот бы попалась она сейчас Бригадиру! Но чёрной бригадировой «бэхи» не было видно. Катька заняла позицию в кустах возле ТЭЦ и стала ждать.

Однако через некоторое время она ощутила дискомфорт. Покрашенные подошвы начали чесаться. Раз почесала, другой, морщась; потом посмотрела. На щиколотках появилась лёгкая красноватая сыпь. И голова заболела. И привкус неприятный на языке. Да что ж такое творится-то?!

За эти несчастные полчаса Катька извелась. И просто взвыла, когда большой чёрный «Гелендеваген» вырулил с проезда Дизелистов и, как пылесос, втянул в себя Алису.

 

Девушка знала, что делать. Она опрометью, через дорогу кинулась к «Дубраве». На задах сауны всегда стояли одна-две машины с таксистами; место хлебное, они Армяну платили, и тут можно было хороший заказ взять в виде распаренных и поддатых клиентов.

Катька бросилась к одному, плотному, пузатому дядьке на серебристой «Мазде».

– Поехали быстро! Вон за чёрным джипом надо! – выпалила Катька.

А тот, к счастью, не торопился отъезжать. Успеет!

Смятый бешеным напором Катьки, таксист хмыкнул в окно: «Садись!». И только когда она плюхнулась рядом, удивлённо посмотрел на её левую руку:

– Ты где это… ударилась, что ли?

– В краску влезла! – огрызнулась Катька.

– Где?

– На скамейке. Слышь, ехай уже, а?

«Гелендеваген» тронулся. А таксист прищурился:

– Сколько денег?

– Мужик! По Щанску сотка, ты чё?!

Собственно, она так и рассчитывала. Но всё оказалось не так просто. Таксист неохотно завёл мотор, потом повернулся и твёрдо сказал:

– Бляди другим рассчитываются, девочка. И ты это знаешь!

Он недвусмысленно давал ей понять, что прекрасно знает, кто она. И спорить тут было бесполезно… Катька ощутила, как проваливается затея: джип приближался к перекрёстку с Танковой.

– А чего надо? – рявкнула она.

Таксист ухмыльнулся.

– Ну, соснёшь мне разок… и дело с концом.

– Сосну!!!

Чёрт. Презервативов она в этот раз с собой не взяла – зачем? А у этого может не быть, как у того, каменного из гостиницы… Катька стиснула зубы.

– Поехали!

Да, поехали. Таксист хмыкал, посматривая на неё. Буркнул:

– Наркоманишь потихоньку?

– Нет.

– А чё чухаешься всё время? Наркоши так делают…

– Комары искусали!

Мужик снова хмыкнул.

– Во, мля. Скамейки чёрным красят, комары уже развелись…

Катька не стала комментировать. Она жадными глазами следила за чёрной машиной. Та миновала серый короб ГорЖКХ, клуб «Бункер» и сворачивала в сторону Гнилого Озера. Ну, точно – к цистернам едут. Можно было, конечно, и туда сразу придти, но ведь был шанс, что эта коза Алиса врёт внаглую. А сейчас ошибки нет.

Почему-то заслезились глаза. Катька чихнула.

– Ты не болеешь, ничем, а, мать? – встревожился таксист.

– Да ничем не болею, отсекись ты! Проверяют нас в сауне…

– Угу.

Внедорожник покинул асфальт за пересечением с рельсами, недалеко от запертых ворот Завода съехал на пробитую в траве колею. Таксист остановил машину у этого места.

– Дальше не поеду… там колея, застряну. Давай, девица-красавица, готовь ротик.

И отодвинул своё кресло, и откинул его, и сноровисто расстегнув ремень, стащил штаны – вместе с трусами. Никаких резинок. Впрочем, минет чаще всего делают без них, это Катька знала по клиентам.

А у неё не было выхода.

В тесной «Мазде», правда, повернуться было особо негде. Да и Катькино сиденье, как назло, заело. Она пристраивалась, пристраивалась, наконец губы её заработали не вхолостую, плоть под ними ожила и отвердела. И тут Катька извернулась, босыми ногами – с которых уже скинула сланцы – задела что-то на приборной панели. Звякнуло или хрустнуло.

Мужик, уже было отправившийся в состояние эйфории, открыл глаза.

И увидел её подошвы.

– Ты чё там… Ёп! Ты, бл*дь! Точно больная! Чем?! Иди на хер отсюда!!!

Никогда ещё Катька не получала так смачно по морде… Этот удар буквально вышиб её из машины, ведь дверь она приоткрыла, вышиб пробкой из горла бутылки – и девушка кубарем полетела в траву. А таксист, на ходу застёгивая брюки, вылетел с монтировкой:

– Ты, падла! Ты чем-то кожным болеешь, сволочь… Смотри, сыпь пошла у тебя по ногам? Вот сука… Я тя щас убью, на хрен!

Пришлось бежать. И бежать очень, очень быстро. И довольно долго.


…Через четверть часа Катька рискнула выглянуть из травяных джунглей, в которых пряталась, как вьетконговский партизан. Такси на горизонте уже не было. С другой стороны маячили грязно-коричневые цистерны. Катька пошла туда.

Джип стоял на дороге, рядом, на остатках чего-то вроде разгрузочной платформы, ходила Алиса. Туда-сюда. По гнилым доскам, по кучам тряпья или какого-то другого мусора; топталась на обугленных местах. Её сопровождал круглолицый светловолосый парень – ага, Паша! – с фотоаппаратом на чём-то вроде спиннинга.

Алиса ходила почти по одному и тому же маршруту, как лошадь, вращающая шахтный ворот. Через некоторое время Паша обернулся к джипу – там было открыто окно, из него вылетал сигаретный дымок.

– Фигня. Пятки чуть коричневые…

Ему что-то ответили – Катька не услышала. Но это, видно, услышала её подруга и в следующую минуту бросилась к цистернам. С обезьяньей ловкостью она вскарабкалась на них и… стала елозить голыми подошвами по сцепкам да по бокам этих стальных чудовищ.

Катька догадалась: мазут! Точно. Вот сейчас – да, Алиса получит желаемый результат.

Паша этим заинтересовался, стал снимать. Потом колдовал над её ступнями. Заставил лезть под цистерны, где наверняка мокрая липкая жижа, валяться там, выставляя наружу чёрные пятки…

Так прошло ещё полчаса.

Катька подобралась очень близко – она сидела в высокой траве уже метрах в двадцати от происходящего. Ноги чесались. Глаза слезились – она больше всего боялась не чихнуть. И хотелось по-малому, как накаркала она в магазине. Но тут подниматься, стягивать джинсы и вообще демаскироваться было нельзя. Катьке пришлось снова проявить чудеса ловкости, всё-таки приготовиться, стянуть джинсы на колени, но всё равно было неудобно, широко расставить ноги так не получалось. И она чувствовала, как горячая струйка из её тела поливает не только траву, но и босые пятки, и лодыжки… Да чёрт с ним!

Она дождется.

А там действо, похоже, шло к концу. Паша ругался:

– Твою дивизию… Аннет, ну тут аккумулятор совсем сдыхает уже! Он щас опять умрёт, фотки закосячим.

Ему неразборчиво ответили. Мужчина снова выругался.

Видимо, Алиса ничего не поняла. Поняла лишь, что её работой не совсем довольны. Закричала:

– Сейчас, сейчас! Я вам жесть покажу, я знаю.

Соскочила со сцепки. Сорвала с себя майку. Обнажила круглые, несколько отвислые груди с огромными розорвыми бутонами сосков. И начала исступлённо тереться ими о мазутный бок цистерны…

Потом обернулась, сияя:

– Вот так! Я и голая совсем могу!

Вот в этот момент дверь джипа распахнулась. Показалась худая стройная нога в элегантной туфле. Одна. Вторая. Блондинка в тёмных очках, в роскошном тёмном костюме вышла, откинула в траву сигарету и отчётливо произнесла:

– Это лишнее уже. Паша, сворачиваемся.

Катька поняла: Алиса сделала что-то не то, и эти ребята сейчас уедут. Не исключено, что и Алису с собой не возьмут: не маленькая, дойдёт!

Шансы на светлое будущее таяли стремительно. Будущее казалось чёрным, как грудь Алисы, щедро измазанная чёрной гадостью.

Катька с диким криком рванулась из зарослей:

– Меня-а-а! Меня возьмите! Я умею! У меня чёрные! Я хочу-у-у!!!

Над заросшим полем, над хилым леском, окружавшим Гнилое, над иззубренными громадами недостроенного санатория в унисон её воплю поплыл колокольный звон – из церкви Иоанна Шанхайского.

 

…В кожаном салоне «Гелендевагена» Катька присмирела. И оробела. Сознание того, что отвергнутая Алиса плетётся сейчас где-то там по грязи, по камешкам, по колкой траве, перепачканная, грело душу. Так ей и надо, лахудре долбаной. Но по-прежнему всё чесалось, к тому же и голова снова разболелась, и вкус этот во рту был противный, металлический – как будто она дверную ручку подъезда сосала, а не что другое; и сопли даже вроде как потекли. Блондинка пару раз глянула на неё в зеркальце заднего обзора, потом приказала:

– Ну-ка, дай ногу.

– Что?

– Ногу свою протяни сюда, идиотка!

– А-а…

Стиснув Катькину ступню железными пальцами, блондинка сначала без всякой брезгливости понюхала пятку, потом уколола острым ногтем так, что девушка вскрикнула от боли.

Отбросив эту часть Катькиного тела, Аннет резюмировала:

– Нитрокраска. Местное отравление, через поры. Ты из дурки сбежала, нет?

– Нет… я не из дурки! – пискнула Катька. – Я из «Дубравы»… Мне Алиса… она сказала, что чёрные пятки нужны, а гудрон кончился… на Лежена…

– На Лежена… – повторила Аннет со вздохом. – Представляешь, Паш? В этом Говнянске чтят память великого сына Франции. Знал бы этот покойник, где его вспоминают, он бы на Пер-Лашез волчком крутился.

Катька не знала, что и ответить. Ничего не понимала. Кто такой Лежен, кто такой Пер-мать-его-лашез. Она скорчилась на огромном заднем сиденье. Что ж, сейчас ей второй раз дадут по морде и вышибут отсюда так же, как и из «Мазды». Два раза получить по физиономии и потерять мобильник – это при первом получении! – многовато на сегодня.

– Ладно… – сухо сказала Аннет. – Купишь бензин «Калоша», смоешь это. А потом кремом любым для рук помажешь. И аспирин выпей.

– От чего? от головы?

– От головы и от задницы. Это у тебя, похоже, сообщающиеся сосуды.

Девушка ничего не поняла – от страха и растерянности. Машина парковалась у «Витязя». Аннет повернулась к пассажирке, сняла тёмные очки. Холодные глаза почти заморозили Катьку.

– На что ты готова, чтобы у нас работать? – тихо спросила Аннет.

Катька выдохнула:

– НА ВСЁ!!!

– Паша, проведёшь её к нам через пятнадцать минут.

Аннет вышла.

Когда Катька поднялась с мужчиной в заветный номер, путь до которого оказался столь долог и труден, Аннет уже избавилась от своего тёмного костюма – жакета с юбкой. Она сидела на столе, в мужской голубой рубахе, босые ноги – пятками упираются в край. Не смотря на робко зашедшую девушку, обронила.

– В ванную бегом! Там приготовлена зубная щётка и паста.

Катька едва не спросила: зачем?! Чистить зубы-то зачем? Если бы ноги оттирать… Но она была совершен деморализована. Поэтому покорно прошла туда, вычистила рот так, что чуть дёсны не поцарапала. Благоухая «фтородентом», вернулась; Аннет сидела в той же позе, но ещё и курила. Ветер колыхал тюль. Окинув глазами Катьку, женщина без эмоций приказала:

– На колени становись. Ближе!

Катька повиновалась. И поняла, что холёные, только чересчур худые, жилистые ступни Аннет перед её носом. На ногтях длинных пальцев вспыхивают искры…

– Так ты сказала, что на всё готова… – медленно произнесла Аннет, шевеля этими самыми пальцами ступней.

– Да…

Женщина усмехнулась. Загасила сигарету в пепельнице, оперлась обеими руками в стол, откинулась назад и сказала просто, сухо, безапелляционно.

– Тогда вылизывай. Каждый!

Светлое будущее Катьки, кажется, началось – хотя за окнами поигрывали синевой щаковские сумерки.


ЛИНИЯ НАСТЯ-АША – НЕЗНАКОМЕЦ

Примерно в это же самое время, ну, может быть, с разницей в час, другая девушка входила в раздвижные двери роскошного бизнес-центра «Высота», стеклянным кристаллом выросшего у станции. Она тоже была в простеньких джинсах, как и Катька, но обута; Настя-Аша пошла бы босиком, но боялась занести грязь в ещё незажившие ранки. Её без проблем пустили, на ресепшене она назвала имя и фамилию, и молодая женщина с затейливой причёской разулыбалась:

– Вам на двенадцатый этаж. Офис двадцать один.

Настя поднималась в сверкающем, как малахитовая шкатулка, лифте. Да куда ж её носит-то, куда шатает?! Может, и надо было просто «пола мыть», как говорила мать, а не искать дурных да лёгких денег? Так честнее и, может быть, здоровее. А сейчас ей что предложат? В грязи валяться?

В дверь с табличкой «КАДРОВОЕ АГЕНТСТВО “ТЕЗАУРУС”» она постучалась. Послышался голос, металлический, как будто неживой:

– Войдите.

Девушка вошла. В просторной приёмной, с минимумом мебели, с обязательным компьютером на столе секретарши и большим кожаным диваном, стоял у окна человек. Спиной к ней. Лица она его не видела, но поразилась просто фантастической, невероятной худобе его фигуры; на эту щепки был насажен очень дорогой по виду сине-серебристый костюм. Блестели безупречно начищенные туфли. Девушка видела удлинённый затылок и яйцевидный череп, покрытый короткими седыми волосами, без лысины. От мужчины у окна исходил какой-то холодный запах: может, дело было в одеколоне – тоже дорогом, едва уловимом и с морозными нотками.

Этот человек напоминал высокий бокал со льдом.

– Корябина? Анастасия Павловна? – тем же голосом турникета спросил человек.

– Да… а вы кто?

– Моя фамилия Яцухно. – не поворачивая головы, сказал человек. – Ударение на последнем слоге. Виктор Викторович. Я буду с вами работать.

Она не успела ничего сказать – он повернулся. Светло-голубая сорочка. Иссиня-голубой галстук с тонкой золотистой ниткой и   таким же сверкающим зажимом. Длинное лицо, болезненно впалые щёки; глубоко посаженные глаза, прозрачно-бесцветные и узкие губы.

– Вы… вы кто? – смущённо пробормотала Настя. – Вы начальник… директор тут?

– Я представитель заказчика… – Яцухно не двигался, руки свои засунув в карманы брюк. – Клиент поручил мне провести собеседование. Я потом уйду, вы заполните анкету, вот она. На столе и оставите.

– Я заполню, но… но вы мне хоть скажите…

– Разуйтесь! – сухо прервал её человек.

– Что?

– Снимите вашу обувь. Я должен посмотреть на ваши ступни.

Ничего не понимая, Настя прошла к дивану, стала расшнуровывать левую кроссовку. Остановилась.

– Только… Только я дома порезалась, у меня всё в пластыре!

– Это не важно. Мне нужно увидеть саму форму.

Так и подмывало спросить: форму чего? Вообще, всё подозрительно. Этому сушеному таракану лет, наверное, пятьдесят. И куда он её вербует? И что за «клиент»?! Но Настя действовала словно на каком-то автомате – как ракета, запущенная да летящая по траектории и обречённая поразить цель.

Она освободила ступни от кроссовок – носила их на босу ногу, лень стирать носочки! – и поставила на тёмно-синий ковролин. И сама аж залюбовалась этими суставами да сочленениями, удлинёнными изящными пальцами; как провалилась во что-то. Хоть и залепленные белыми облатками, но красивые – наверное, не зря Лёшка… Из этого состояния её вывел голос Яцухно:

– Обувайтесь. Всё в порядке.

Терпение Насти-Аши лопнуло. Натягивая одну кроссовку, она рассерженно воскликнула:

– Вы хоть объясните, зачем и что? Я на всяких кнопках больше раниться не буду! И голой сниматься тоже не буду! И вообще, никакого секса!

Яцухно смотрел на неё прозрачно. Медленно вынул левой рукой и нацепил на худой ястребиный нос плоские, дымчатые, застланные серой пеленой очки. Проговорил:

– Никто вас, Анастасия Павловна, на кнопки ставить не будет. Никакой секс контрактом не предусмотрен, более того, прямо запрещён. Фотографировать вас будут только с вашего письменного согласия, с передачей вам бесплатно требуемого количества снимков…

Девушка растерялась.

– Так что это тогда?! – только и смогла она вымолвить.

– Вы слышали про эскортинг? – спросил Яцухно, посверкивая линзами; в них сверкали блики мощных ламп под потолком.

– Эскор… ну, эскорт мотоциклистов, знаю.

– Нет. Это эскортинг. Сопровождение. Допустим, бизнесмен летит частным рейсом на конференцию. Его сопровождает две-три фотомодели, в нарядных платьях, на каблуках… Их задача – общаться. Подчёркиваю: в нормальном эскортинге, легальном, – только общаться. Составлять ему компанию. Это прописано в контракте.

Девушка скривилась:

– Терпеть ненавижу ваши каблуки! Никогда их не носила…

– А вам и не придётся… – Яцухно улыбнулся, и улыбка эта была механической, как будто лицо Железного Дровосека расплавилось на секунду-другую. – Вы будете сопровождать клиента босиком.

– Босиком… – Настя не поверила своим ушам. – Но… где? В нашем Щанске?

– В Щанске. В Новосибирске. В Москве. В Дубаи. Где понадобится.- но…

Он не обращал внимания на её недоумения и буквально расстреливал в упор её вопросы.

– Одежда, платья, аксессуары, украшения, косметика – за счёт клиента. Транспорт – за счёт клиента. Питание, включая рестораны, – за счёт клиента, плюс на руки для карманных расходов. Мобильная связь, Интернет за счёт клиента, непредвиденные расходы – по согласованию, но за счёт клиента…

Как убаюкивающий метроном, это звучало. Постоянное повторение «за счёт клиента» рождало шум в голове. Настя ахнула и сжала руками виски.

– Господи… да кто ж такой… такой чудной-то, а? И такой богатый?! Кому это нужно?

– Это не ваш вопрос! – ровным голосом отрезал Яцухно. – Будет заключён юридический контракт, ваши права будут там указаны, вы получите копию на руку. В случае нарушения ваших прав можете обращаться в суд. Также вы сможете прервать контракт в любое время, когда…

Настя встала. Подошла к этому странному типу-щепке на два шага. Выпалила:

– Я вам не верю! Ни единому слову! Такого быть не может…

– Может.

– Ну… ну и сколько за всё это?

– Одна тысяча долларов США в месяц. Это прямой гонорар – всё остальное за счёт клиента.

Узкие губы раздвинулись, только на миг, чтобы выплюнуть эту несусветную чушь. Насте захотелось дёрнуть себя за уши. Или ещё раз прыгнуть на кнопки: чтобы удостовериться, что она не спит.

Дичь какая-то. Она услышала:

– Вы готовы заполнить анкету?

– Да…

– Садитесь за стол. Она на компьютере, вам нужно только вбить данные. Умеете?

– Да.

Девушка двигалась, как сомнамбула. Точно – она спит! Тысяча долларов США. Это сколько же в рублях будет?! Стул под ней скрипнул, клавиши прилипли к пальцам. Настя вдруг спохватилась:

– Но я… я не могу уезжать отсюда, у меня…

– Я знаю! – снова перебил человек-щепка. – О вашей бабушке мы позаботимся. Сиделка и соцработник высокого класса. Это тоже за счёт клиента.

– С ума сойти…

Яцухно некоторое время наблюдал за ней, сосредоточенной на экране; потом выпростал из брюк и правую руку. На ней золотом свернули массивнейшие часы с несколькими циферблатами – явно швейцарские.

– Я вас оставлю, Анастасия Павловна. Файл сохраните, выключать компьютер не надо. Дверь просто закроете.

– А…

– К сожалению, я должен сегодня уехать. К этому разговору мы вернёмся ровно через две недели. Укажите ваши координаты максимально точно, чтобы мы вас нашли.

И узкая серебристая спина, селедочная, растаяла на пороге. Настя скользила глазами по вопросам.

Ну, место жительство, год рождения, паспорт и прочее – это ясно. А дальше: вы любите ходить босиком? Как часто вы ходите босиком, в какое время года и где?

И так далее.

Через полчаса она всё закончила. Сидела на вертящемся стульчике, как на иголках. Из соседней комнаты не доносилось ни звука, но девушке всё время казалось, что там кто-то есть! Часы на стене беззвучно кружили тонюсенькой иглой секундной стрелки. Сделав всё, нажав на иконку сохранения, Настя пулей вылетела из этой пугающей комнаты.

Нет, за ней никто не гнался. И она спокойно вышла в темнеющий сумерками Щанск. Со станции доносились заунывные гудки маневровых.

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.