БОСИКОМПОВЕСТЬ. 20. ТАНЯ И ГАБИ, ШАКТИ И СТРАННЫЙ…

БОСИКОМПОВЕСТЬ. 20. ТАНЯ И ГАБИ, ШАКТИ И СТРАННЫЙ…

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ ТАТЬЯНА – МИРИАМ.

С некоторых пор, точнее, с началом своей одинокой жизни Татьяна взяла себе за правило перед сном на выходные, с субботы на воскресенье, совершать какой-нибудь маленький профессиональный подвиг. Подвиг специфический: например, что-то такое заковыристое прочитать. С Кафкой в своё время она справилась довольно быстро, «Процесс» ей даже понравился, хотя неделю после этого ходила, как пришибленная и потряхивало от неожиданных совпадений кафкианской фантасмагории с повседневной жизнью. Месяца два штурмовала набоковскую «Лауру», между делом освежая школьные знания английского. А сейчас вот, решила приняться за «Норму» Сорокина.

Традиционного интеллигентского ужаса перед творчеством писателя, воспевающего человеческие экскременты во всех их видах, проповедующего некрофилию и каннибализм – и что там ещё ему приписывают? – так вот, такого ужаса она не испытывала. Более того, она чувствовала, как хорошо, добротно, в традициях великой русской литературы Сорокин пишет. И даже то, что он выворачивает наизнанку всех советских классиков, от Платонова до Астафьева, тоже умиляло – надо ж так мастерски… Но «Норма» всё-таки давалась с трудом. Как-то невозможно было себе представить, что в описываемом социалистическом раю люди регулярно, так сказать, и увлечённо, и между делом поедают обыкновенное дерьмо; ну да, сначала ха-ха, потом подташнивало, и Татьяна откладывала книгу. По «Норме» она продвигалась со скоростью семи-восьми страниц в неделю, на большее не хватало.

Вот и сейчас она устроилась в комнате: кружка горячего чая с лимоном, мягкий желтоватый свет бра, ноги укрыла пледом – чисто по привычке, а не потому, что мёрзнет, просто мало ли, на улице сыро, а форточку она открыла настежь, любила свежий воздух.

И вот в эту «Норму», в эту идиллию чтения, ворвался звонок. Не телефонный. В дверь. И самое пикантное – часов десять вечера.

Кто это?! Женщина слетела с кровати с книгой в руках, путаясь в пледе, побежала в прихожую. И даже не посмотрела в глазок!

На лестничной площадке стояла Габи. Мириам Снеткова то есть… в чёрном узком платье, струящемся; только оно и струилось сейчас по ней, облепляя всю фигуру, давая прочитать контуры тела, поджарый живот, даже соски груди, прорисованные мокрой тканью; без лифчика, значит, ходит на работу… Мириам попала под ливень, волосы на голове мокрые, и без того короткие, прилипли к висками, и  вода стекает вниз, и лужица собралась у смугло-коричневатых ступней её, конечно же, голых… Так она, видимо, и шла – без малейшего признака обуви и зонтика, с портфелем-сумкой в руке, по мокрой улице.

– Ой! – то ли испугалась, то ли удивилась Таня. – Проходите!

Мириам кивнула, сделала шаг через порог. И тут устало оперлась спиной на стену прихожей, головой прислонилась. Только сейчас Таня заметила, что в одной руке гостьи – сложенный зонтик, и сумочка, в которой, видимо её бесшумные туфли, а в другой, красивой руке со сверкающим браслетом, – бутылка Red Label.

– Простите меня… – бессильно произнесла Мириам. – Но вы мне сами в прошлый раз дом показали. И даже квартиру назвали.

– Разве? Ой, да о чём я… Проходите, конечно. Вы промокли вся!

– Да. И простите, что так поздно.

– Ладно, ладно… Слушайте! – Таня опомнилась. – Может вам сухое дать? А это пусть сохнет. Сейчас чаю попьём.

Габи кивнула коротко; карими глазами скользнула по обложке книги в руках Татьяны. Протянула бутылку:

– Это нам… к чаю. Новости серьёзные. И плохие.

Вполуха её слушая, Таня бросилась к шкафу. Габи ушла в ванную; Таня с халатиком нерешительно стояла под дверью. Как-то неудобно заходить: увидит голую чиновницу. Да ещё и без лифчика. Дверь, наконец, приоткрылась и Таня торопливо сунула свой резервный халат в смуглую руку.

Даже не задумываясь о предисловии гостьи, о «плохих новостях», она быстро достала из шкафа чашки, две стопки, печенье какое-то… Сзади прошуршали босые шаги. Габи устроилась за краешком стола, принеся с собой сумочку. Удивительно она выглядела в чистом, но довольно стареньком и застиранном ситцевом халате Татьяны; простенько выглядела, высокая шея казалась ещё тоньше в вырезе, руки трогательно голы, как и ноги с аккуратными коленками. Женщина уверенно подвинула к себе стопки, открыла бутылку виски и налила – на пару сантиметров.

– Я только немного! – предупредила Таня.

– А я много… – вздохнула Габи. – Шучу, конечно…

Она выпила свою порцию залпом.

– Ничего, сейчас согреетесь! Чай сейчас… Ой, может вам тапочки дать, у меня в кухне пол холодный.

Габи смерила её ироническим взглядом и Таня тут же устыдилась. Поняла, что на ней самой – тапочки с меховой оторочкой; смущенно хихикнула, сбегала в прихожую и вернулась уже босой, смешно прилипая подошвами к кафелю.

– Простите… Так что случилось?

Гостья налила вторую стопку – хотя пить не стала пока. Внимательно и сурово глянула на Татьяну.

– А новости такие: меня сегодня вызвали в администрацию…

– В субботу?

– У нас суббота тогда, когда начальство определит. Если скажет, что все дни в неделе – понедельники, так и будет… – вздохнула Габи. – Так вот, вызвали. Лев Гордеевич. И вручил окончательный вердикт дорогого нашего главы.

Таня замерла с чайником в руке.

– Наливайте, наливайте… а то ошпарите и себя, и меня.

– Да, конечно… И я уже догадываюсь, что…

– Значит, вам легче будет. Итак, «День Голых Пяток» приказано запретить. И забыть об этом, как о страшном сне. А по поводу вас, Татьяна Евгеньевна, приказано провести служебную проверку. Да дайте уже чайник…

Таня опустилась на табуретку. Не то чтобы её оглушила новость – подспудно она чувствовала, что всё этим закончится, но всё равно это неприятно стукнуло под сердце, болванкой, отдалось болью в висках… Габи разливала по чашкам кипяток.

– А что… почему проверка?

– На предмет вашего соответствия занимаемой должности. Комиссия в составе вашей Аллы, Льва Гордеевича и меня. Велено искать все ваши огрехи, документальные и прочие. Сами понимаете, что тот, кто хочет – всегда найдёт. Давайте выпьем.

Они выпили по второй, и Таня проглотила виски, даже вкуса не ощутив. Ну да. Точно. А на что она надеялась?

– Скажите, Таня… у вас можно курить?

– Да. Я сама не курю, но вот… – Таня рассеянно пододвинула ей своё блюдце. – Форточка открыта…

Габи достала сигареты – какие-то тонкие, длинные, зажигалку недорогую. Высекла огонёк, выпустила первый клуб дыма красивыми губами, первый раз посмотрела на Татьяну с улыбкой.

– Тань… Вы когда первый раз босиком по улице отправились, вам страшно было?

Таня помотала головой. Сосредоточенно уставилась на чай.

– Нет… То есть да! Ну, кураж был, но всё равно…

– А ЧЕГО вы боялись? – вкрадчивым голосом поинтересовалась юрист. – Что вас уволят после этого? Или точнее: узнают и уволят? А если ещё точнее – встретите знакомую, да ту же начальницу, она увидит и уволит?

– Нет… об увольнении, честно, не думала.

– А о чём думали?

Женщина рассматривала ступни Габи, на пёстром линолеуме, как в первый раз. А ведь тут вот да, возраст заметен. И толстая кожица на боках больших пальцев, и фаланги этих пальцев, последние, немного подвёрнуты, как у многих, ведь Габи не босоножка отчаянная, даже её туфли на мягкой подошве, и то свой след оставляют… Усталые ступни. как и их хощзяйка сегодня. И ногти – в этот раз не крашенные ничем, просто круглые, большие ногти, как будто наклеенные.

– Я думала… как мне приятно. Я первый раз как-то, знаете, в ощущения ушла совсем и… – Таня подняла глаза. – Нет, мне стало не по себе, когда… когда меня в магазине начали обсуждать. Две какие-то дамы начали – мол, пятки неотшорканные и так далее.

– А вам так нужны отшорканные пятки?

Татьяна сбилась с мысли; опять всплыло воспоминание о том разговоре со свекровкой, когда она начала упрекать Таню и просвещать её в том, что мужики любят. Ничего тогда не поняла. Ну, гладенькие и розовые пяточки любят – чтобы целовать? Муж этого никогда не делал, и Татьяна сама вряд ли могла бы представить себя в этой ситуации. Ну, как у Сорокина – эту «норму» представляешь, конечно, но чтобы самой её есть…

Из задумчивости её вывел смех Габи. Тонкая рука стряхивала пепел.

– Мне – не нужны. Мне и так хорошо… – твёрдо заключила Татьяна. – А куда вы клоните, Мириам? Да, то есть Габи?

– Само-ценность. Само-достаточность. Таня, вы должны нравиться сами себе. И ваши ступни вам самой должны нравиться.

– Хм. Ноги, как ноги…

– Не скажите. Смотрите, какой у вас длинный палец… Рядом с большим. Мизинцы красивые – как волна.

Таня тряхнула головой, ничего не понимая. Вот странно-то: сидят на кухне с  юристом горадминистрации и разговаривают… о Таниных ступнях. Женщина смущённо усмехнулась:

– Вы так поэтически говорите… как ценитель, я даже не знаю.

– Я люблю все проявления красоты… – просто ответила Габи. – Бог дал её нам, чтобы любоваться. Вы не забывайте, я восточная женщина. А на Востоке культ наслаждения, это азиатское эпикурейство – оно составное в менталитете. Я это отлично чувствую.

– Ну да…

– Смутились?

– Немного.

– Ноги, ступни – это первое, что видит восточный человек. Остальное – халат, шаровары. Лицо, как вы знаете, скрыто… Но ладно, это не суть. Я не об этом. Вот смотрите: ваш «День Голых Пяток», с одной стороны, предусматривает просто разувание. Правильно? Никакого конкурса красоты ног не предполагается, верно?

– Верно…

– Исходя из того, что ноги, пятки и остальное у всех людей одинаково, – осторожно проговорила Габи и загасила сигарету в блюдечке, – и несёт голый функционал, получается, что ни какого «под-» или «сверх»смысла в вашем мероприятии нет. Так?

– Так.

– Но тогда почему его с такой силой запрещают? Не думали?

– Ну… наверное, просто необычно… не утверждено и прочее.

– А то, что это немного… эротично, не думали? Хотя я бы сказала – «чувственно».

Таня слегка покраснела. А, ну да, опять про это. Ну, что-то в этом есть. Хотя какая глупость – искать секс во всём… Она услышала смех Габи:

– Да, да. В такой карамельно-паточной области жизни, как библиотека, образование, культура – и вдруг какой-то пошлый секс. Ужас. Грязь, да? Вы вот «Норму», я смотрю, штудируете. А ведь это из той оперы.

– Читали? – вскинулась Таня.

– Читала. Ещё в «самиздате», в машинописном виде… Это ж была «подрывная литература».

– А почему же из той оперы?

– Да потому, что он показывает, что во всём привычном есть второе, пугающее дно. Если об этом не задумываются, лакируют, привыкли… как граждане, получающие порцию, простите, дерьма для обязательного съедания, то нормально. А кто скажет: «Ой, это же какашки!» – резко ответила юрист, – то тут все вкидываются и давай орать: как можно, нельзя ж об этом говорить вслух, вы что такое и тэ-дэ.

Татьяна тоже рассмеялась – от неожиданности сравнения. И отважилась себе сама немного виски налить.

– То есть… меня обвинят в пропаганде секса… и – как там? – насилия в библиотечном деле. Ну-ну. Слушайте… а вот вам, Габи, замечания не сделали в вашей администрации? Ну, что вы сегодня…

И она глазами показала на вырез халатика. Он и самой Тане был слегка тесен, а потом и сел после многих стирок. И груди Габи, вытянутые такие дыньки, сейчас выразительно просматривались.

– А, то, что я без лифчика. Танюша, я вам страшную вещь скажу: по жаре я иной раз и без нижнего белья хожу.

– Да вы что?

– Ага. Кстати, очень своеобразное ощущение… Не постоянно, но  иногда проветриваться так хорошо. Короче! Вы растревожили какой-то улей… и я вот предполагаю, что «Голые Пятки» странным образом связаны с темой… как сказать-то? В общем, с какой-то тёмной индустрией, закрытой сферой.

– Я ничего не связывала, Габи!

– Ладно, ладно, я-то понимаю! – юрист успокаивающе махнула тонкой кистью, достала ещё одну сигарету, но не закурила. – Вы вообще об этом не думали. А вот кто-то подумал и нанёс упреждающий удар.

– Да ё-маё… Кто ж это мог бы быть?

Женщина помедлила.

– У нас странное создание в администрации объявилось… С лёгкой руки господина Горуна, зама по образованию. Почти москвичка, молодая, не помню, сколько лет. Пилова, Анна Александровна.

– Её что, Горун из Москвы в Щанск пригласил? – изумилась Таня.

– Ну, практически он. Но по документам всё чисто: была заявка, был формальный конкурс, она победила. Руководитель департамента молодёжной политики. Так вот… Скажите, у вас же в библиотеке секция молодёжной мультипликации есть? – прищурилась Габи.

– Есть. Её Ксюша Максимова вроде ведёт, раз в месяц. Ну, там пяти-шестиклассники. Учатся на видеокамеру старенькую снимать, потом Оксана с ними ходит в Дом Печати, там монтировать помогают. Но заглохло в  последнее время.

– А вы знаете, что уже организован Щанская Лига молодых видеооператоров? Секция молодёжного телевидения?

– Ой… где? Я давно хотела уже что-то такое… Телеспектакли ведь можно делать! – Таня всплеснула руками.

– Да вот в том-то и дело, что… нигде. На бумаге. Выделены средства, через того же Горуна какая-то аппаратура. А ни сюжетов, ни видео – нет. Хотя по бумагам – всё работает. И ведёт это всё госпожа Пилова, Анна Александровна.

– Потрясающе! – только и выдавила Таня.

Габи так и не стала щёлкать зажигалку. Налила в стопку виски, а сигарету затолкала обратно в пачку.

– Я пока ничего не могу понять. Но, как мне сказали по дружбе, вас прикрыть хочет именно эта самая Пилова. Прямо очень хочет. К начальнице вашей она ходила, теперь вот, говорят, до главврача горбольницы, Чухонцевой, добралась. Та ведь известная ЗОЖевка, авторитет в области закаливания. И вот она тоже считает, что по снегу босиком на празднике пробежаться – это отлично, а босиком в библиотеке – только инфекцию собирать.

– Бред какой-то. Какая инфекция?

– Ну, это мы с вами не знаем. Видите, тут специалисты есть… – Габи хитро подмигнула. – А вы по снежку, кстати, не бегали?

– Нет. Я вообще зимой мёрзну… я не знаю даже, что меня сподобило в этом году, так сказать.

– Тело… женское тело попросило этих ощущений. В конце концов, просто этих гормонов.

– Каких?

– Эндорфинов, гормонов удовольствия.

– А вы – бегали? – с вызовом спросила Татьяна.

Габи усмехнулась – мягко.

– Из Ташкента я уехала в семнадцать. Мать с отцом развелись, она нашла хорошую работу в Новосибирске – через знакомых. В системе профтехобразования. Выпускной класс заканчивала в Сибири. И вот как-то я сдружилась с одной учительницей… Она у нас «Основы государства и права» вела – кстати, через неё я юристом стала! Маленькая такая. Елена Яковлевна. Как девочка, ростиком. Мы беседовали о жизни, о философии… А жили в Новосибирске на Шлюзах. Рядом.

– Это где водохранилище?

– Да. Его называют «Море Обское», такое оно большое. И вот как-то раз, по весне, мы гуляли… Она меня повела в лес. Там у нас рядом лес, сосны такие огромные, до неба. Увидела кучу снега, нерастаявшего. Они там до конца апреля живут, чуть ли не до мая! И вот она, представьте, снимает сапоги, колготки и босыми ногами встаёт в эту кучу.

– Ох, боже ж мой…

– Я, конечно, тоже прыгнула. И две такие красавицы, там топтались, пинались, дурачились… Босиком в снегу. Вот это мне запомнилось.

Габи помолчала. Подавила зевок. Украдкой глянула на белый циферблат часов, висевших на кухне. Татьяна заметила это, но ничего не  сказала: не выгонять же человека! Да и сама бы она сейчас читала.

– Понимаете… – вдруг сказала юрист, вертя в пальцах стопку с остатками виски. – Это как… как инициация, что ли. В Ташкенте по двору босиком туда-сюда носилась девочкой, на пруд ходили босыми все, на арыки… Там земляные тропки. Ну, даже на рынок весной так сходила, не помню уже почему. Это было как-то естественно, я не задумывалась. А вот там, в лесу, была какая-то инициация. Как запретное что-то. Вечер, мы одни, тишина… а ступни – горячие у обеих, не поверите, и снег не чувствуется. Что- то такое именно это пробудило. Дикое совершенно, природное.

– Ну да. Значит, и моё мероприятие… пробуждает.- Что-то в этом есть. Понимаете, вот придут они. Девки молодые, не мыслящие себя без этих… лабутенов. Парни придут, возможно, которые из кед не вылезают. Женщины вроде нас с вами, с пятками, – хихикнула она, – твёрдыми, неотшлифованными. И разуются. И все – с голыми ступнями, одинаковые, понимаете? Все равны. Ни возраста, ни пола. Ну, такая вакханалия босая…

Снова помедлила и закончила:

– Вот это, вероятно, кого и пугает. Вы своим праздником разрушите запретность, сакральность, тайну. Вы этим проведёте мощную коллективную инициацию. А кто-то этого точно не хочет! Ему хочется, чтобы это всё так и осталось в «тёмной сфере». Вот только ещё не поняла почему.

Татьяна тоже рассматривала стопку, точнее, круглое её донышко. Пустое. С переливающимися янтарными каплями виски. Пить больше совсем  не хотелось, но вот это донышко показывало: конец. Конец всем наивным надеждам.

– Ну, и что…

–  …делать? – закончила за неё Габи. – А то, что я вам с самого начала говорила, Таня. Пикет. Пикет у администрации.

Татьяна держала эту мысль в уме, но где-то так далеко, что от вытаскивания её на свет Божий, озвучивания даже вздрогнула, побледнела:

– Да как так… Неужели… А почему вы думаете, что пикет – подействует?

– В Щанске почти не было публичных скандалов, – с циничной ухмылкой отрезала Габи. – Значит, здесь не умеют с таким и скандалами работать, их гасить. Таким образом, первым делом они – перепугаются. И разрешат всё, лишь бы только от вас отвязаться. А разбираться будут потом.

– Разбираться?

– Ну, комиссии и всё такое… но это мы подумаем. Итак, пикет, Таня. У вас есть пара листов чистой бумаги А4? И ручка?

Таня это принесла. Габи положила их перед ней:

– Расписывайтесь… В правом нижнем углу. Фамилия, инициалы, подпись.

– Зачем?

– Вы мне доверяете, Таня?

– Да!

– Я сделаю заявление на пикет и ещё одну бумагу. Паспортные данные завтра мне сообщите.

– Но как вы всё это провернёте… – пробормотала Таня, подписывая.

Подняла глаза, на секунду встретилась глазами с Габи и поразилась: сейчас взгляд этой милой женщины был металлическим, хищным, совершенно безжалостным.

– Вот и хорошо… Значит, собирайте всех своих… и не своих тоже! – Габи складывала листы в мультифору, извлечённую из сумочки. – Поговорите с каждым. Объясните наш план. Я его завтра вам ещё подробно изложу. Много народу не надо, но если будет пять-шесть человек, уже отлично. И плакаты нарисуете в библиотеке… Сможете?

– Сможем. А какие?

– Завтра это тоже скажу… – успокоила юрист.

Она спохватилась. Глянула в сторону ванной.

– Там вещички мои высохли уже, наверное…

– Конечно, у меня батареи греют зверски… Погодите! Вы домой сейчас как?

– На такси, как.

– Да бросьте! – запротестовала Таня. – Первый час ночи! Они сейчас и тариф ломят, и вообще… И завтра вам не на работу!

– Вы мне переночевать, Таня, предлагаете?

Таня прикусила язык. Да, кровать у ней огромная, раскладная и двуспальная. И никаких нескромных мыслей нет, просто как-то необычно: кто она такая и кто Мириам? И будет  спать с ней на одной этой кровати. А с другой стороны: они в Москве в общежитии на одной койке узенькой вдвоём спали с девками. И ничего.

– Да. Предлагаю. А утром я вам кофе чудесный сварю! По-турецки.

Габи поколебалась. Глянула ещё раз – только на свои уже золотые часики.

– Уговорили. Ещё по одной?

– Давайте. И пойду стелить.

– Хорошо, а я в ванную. Полотенчико дадите?

– Конечно.

Таня постелила, полностью избавившись от всех угрызений совести. У неё было чувство, что она обрела подругу. Свою в доску. С которой и мужиков можно обсуждать, и спать вместе – в одной койке или одном спальнике. Или вот так вот, топтаться босыми ногами в куче талого снега, дурея от собственной безбашенности… И это радовало.

Габи надолго задержалась в ванной. Таня легла, укрылась одеялом, думала. Всё-таки, значит, не зря она тогда решилась. И её босоногая прогулка внезапно прошла перед глазами, кадр за кадром. Шлёпанье по грязи, лужи, магазин. Это мучительное чувство стыда за «пятки», так не понравившиеся двум дамочкам. А вот полюбите нас, чёрненьких! И она поняла, что ей даже это нравится – напоказ. Такая пощёчина, как там у Маяковского?

Габи вернулась. В халатике всё том же. Присела на край кровати.

– Тань… засыпаете хорошо?

– Да нет… не всегда.

– Ну, если вы с утра кофе, то я вас на ночь тоже отблагодарю.

– Чем?

– Массаж ступней вам делали когда-нибудь?

Таня совершенно не смутилась – не успела; просто хмыкнула:

– Нет. Слышала об этом… а вы умеете?

– Училась, ради любопытства! – Габи отдернула одеяло с нижнего конца. – Ну, тогда расслабьтесь…

Ступни Тани перекочевали на её колени, символически покрытые халатиком, и очень тёплые руки, ласковые, коснулись их. Женщина покорно закрыла глаза… Она решила уже не сопротивляться. А умелые пальцы проминали каждый мускул; они прохаживались по подошве, гладили жестковатые края пяток, они тревожили подушечки-капельки на пальцах, они раздвигали эти самые пальцы, самое нежное, они словно сливались с Таниными ступнями, проникая куда-то внутрь тела. Истома накатилась медленно, незаметно, но буквально обездвижила её – и Татьяна таяла в этой неге, в этом горячем прикосновении, как фрукт в киселе; и начала уже блаженно шевелить пальцами ступней, и даже вырвался у неё совершенно неприличный какой-то стон, сдержать которого не смогла… но и помешать ему вырваться – тоже.

И вот на всём этом фоне, размягчающим и тело, и голову, она заснула.

…Вот только среди ночи она проснулась. И даже не проснулась – это была короткая пауза полудрёмы, такой «пузырь» в ровном течении сна, такое с ней бывало.  Всё видит, но ни двинуться, ни шевельнутся; и вот единственное, что запомнила она из этого ночного видения – так это то, что Габи легла с ней «валетом», лунный свет заглядывает в щелку штор и льёт скупой свет на ступни женщины, напротив лица Тани. От них приятно пахло каким-то цветочным кремом. А дальше Таня вернулась в сон.


ЛИНИЯ СВЕТА-ШАКТИ – ДРУГИЕ.

В  субботу Света-Шакти заскочила на работу в филармонию на минутку: хотела прикинуть к части коллекции новые деревянные пуговицы, которые она совершенно случайно увидела на рынке, у какого-то дедка-поделочника, вместе с туесками да расписными ложками. Такие пуговицы к этикетке – самое то! И уже в холле филармонии поняла, что тут готовятся какие-то грандиозные перестановки. Ту часть холла, где они поначалу учились дефилировать – это после коридора! – разгораживали лёгкими сайдинговыми стенами, клали более солидные – из пеноблоков.

Шакти хмыкнула, но ей было не особо интересно. Быстро юркнула к себе, занялась пуговицами… всё было супер, как будто её туники и разрезанные юбки так и ждали этих деревяшек. Но в этой радостной суете она совсем забыла про Андрея, про то, как раз на сегодня он со своими «ребёнками» затеял босопоход и приглашал Шакти. И она, похоже, на это мероприятие конкретно опаздывала!

Молодая женщина торопливо заперла свою мастерскую и буквально заметалась по коридору – от стены к стене. Тратить стольник на такси ей, честно говоря, было и жалко, и катастрофично при её и так небольшом бюджете; на автобусе – опять поймает приключений на свою голову, ей не везло в этом плане – опять либо ноги отдавят, либо она на кого-нибудь свалится… Да и опоздает она на автобусе к нужному времени, а пешком – так это только опрометью бежать.

В этом размётанном состоянии духа её и подловил Алексеев. В серебристом костюме, с черно-серым клетчатым шейным платком и твёрдо стоящими, как крепостные стены, краями воротника сорочки, он привычно разулыбался.

– Светонька, милочка моя! Чего вы мечетесь? Давайте-ка ко мне, кофейку треснем…

– Не могу, Сергей Германович! Мне вообще… чёрт, уже опаздываю. Мне на Синюшину Гору надо.

Он почему-то даже не спросил, за каким лешим ей надо именно туда, где кроме дач да интерната, ни чего не располагалось. Но тут же предложил помощь:

– Так давайте я вас подкину… Мне как раз примерно туда, в… В горотдел полиции.

– А зачем? Что-то случилось?

– Да нет, всякие документики разрешительные… Там же ведь и пожарные! – он  смутился, потом схватил Свету за локоток. – Пойдёмте, пойдёмте. Мы мигом домчим. Поедем, кр-р-а-асотка, ката-а-атьса…

Они спускались по лестнице, он гудел вкусным своим, сочным баритоном, выставляя вперёд бороду; молодой рабочий внизу в спецовке задумчиво смотрел на них – на вальяжного поющего дядьку и черноволосую молодуху с голыми до колен, бронзовыми ногами без всяких следов обуви, пока его не обматерили коллеги; и вот Шакти поинтересовалась:

– Сергей Германович, а что это тут за «стройка века» такая? Коллектив какой новый размещают?

– О, Светонька! Бери выше. Здесь будет предвыборный штаб нашего дорогого, любимого и многоуважаемого господина Исмагилова. Вот как!

Женщина фыркнула:

– Многоуважаемый вагоноуважатый… а чего он у себя в администрации штаб не разместил, командир этот?

– Хочет быть ближе к народу. И к искусству! – загадочно пояснил Алексеев.

Несколько билетёрш, присев на диванчик, пока, видать, делали уборку в их кассах, с осуждением смотрели на Светлану. Она сразу не поняла, потом засмеялась: ну конечно! Она же шла босиком по полу, уже изрядно измаранному следами извёстки, цемента, засыпанному крошкой от пеноблоков – и голые подошвы ступней сухо шуршали по этому, как по осенним листьям. Не иди она с Алексеевым под руку, билетёрши бы высказались. Шакти казалось, что она так ходит уже полжизни, ан нет: многие в филармонии провожали её изумлёнными взглядами. Спасало лишь то, что концентрация разнообразно одарённых, и стало быть погруженных в себя да с придурью! – личностей была тут намного выше, чем в любом другом месте Щанска, и хоть у виска никто пальцем не крутил.

На улице Алексеев распахнул перед ней дверцу своей белой БМВ седьмой серии: не новая машина, но очень под стать такому франту, как он. И салон тоже светлый был. Ни пылинки. Негромко урча, завёлся мотор.

– Ну-тес, Светонька, как продвигается ваш показ? Модели справляются? – бодро поинтересовался Главный.

– Справляются! – обрадовано ответила Света; ей, действительно, было чем похвастаться. – Финальный разворот на языке уже все отточили… Стараются! Особенно Кристина. Она, вообще, меня копировать старается…

– Тоже пятками сверкает? – догадался Алексеев.

– Ну вроде так. Старается, чтобы я её на каблуках не видела, За километр до филармонии разувается. Да и Милана привыкла.

– А Людмила?

– Она что-то не заглядывает. Да ладно… нас трое с девчонками, справимся.

– Ну а Фата-Моргана Великолепная?

Шакти закатила глаза к кремовому потолку и застонала:

– О-о-о! Не напоминайте! Это ураган плюс цунами и лесной пожар. Я до сих пор в себя придти не могу… Она, кстати, не заходила больше. Вот со страхом жду!

– Не ждите… – рокочущим «хе-хе-хе» отозвался Алексеев. – Я её в Тюмень отпустил. С антрепризой. А потом она в Чебоксары поедет со спектаклем, в общем… В общем, нескоро она снова вас заморочит.

– Да и слава Богу!

– Да… так вот… Ну и с нарядами всё хорошо, да?

– Отлично! Я такие зашибенческие пуговицы вчера на рынке купила. Ручная работа.

– А… ну да… Слушайте, у вас же там такие индейские все вещи… мексиканские?

– Этнический коктейль. – поправила Шакти. – По мотивам, да, Латинской Америки, ещё от культуры чичимеков, немного взяла Доминиканы, весь Карибский бассейн… Гавайи будут. Гавайские блузочки и рубашечки.

– Да? Просто супер! И вот знаете, что я думаю… У меня один сапожник знакомый есть, он щанец старый, он ещё первую дирекцию Опытного обшивал. У него такая кожа с тех времён есть ещё, м-м…

Шакти почти не слушала. Они вырулили на проспект Первостроителей, а через переезд маневровый тянул вереницу платформ, заваленных каким-то мешками. Машины стояли. А Света «залипла» привычно: её немного беспокоила Милана. Она одну репетицию пропустила, на другую пришла в каком-то странном сомнамбулическом состоянии – едва не заговариваясь. А в пятницу, стоя в зале и наблюдая девушек на сцене – то есть их ноги были перед глазами, – она внезапно обратила внимание на белые косые шрамы, иссекавшие щиколотки Миланы. И красноватые точки… Что это такое? Надо бы узнать, но Шакти, как всегда, про такие мелочи забывала.

А между тем Сергей Германович пел , словно канарейка:

– …и пошьём им мокасинчики такие, сандалии, знаете, как греческие… на ремешках.

– Стоп! – вскрикнула женщина, моментально выходя из своего очередного погружения. – Какие мокасинчики? При чём тут греческие?!

Главреж стушевался. Переезд опустел, он уже должен был двинуться с места, сзади засигналили… Он не мог нашарить рукоять КПП.

– Ну… чтобы они… я к тому, чтобы обуть их во что-то приличное…

Шакти опешила. Вот это новости.

– Сергей Германович! Так! Вы чего-то не договариваете! Почему обувь, откуда это взялось?!  Это не входило в мою концепцию!

– Видите ли, Светонька вы моя… – потерянно забормотал Алексеев. – Понимаете… мы же у семи маток… то есть мамок сосём… Тьфу! Я не это хотел сказать.

В Шакти проснулся родной Прокопьевск. Самые его пацанские трущобы, которые она хорошо помнила по детству – и откуда выбилась. Ей так и хотелось оборвать Алексеева, сказав: мол, видно, что сосёте, и даже сказать – что. Но вместо этого рявкнула:

– У семи мамок – дитё без глазу! Если вы про это! А так я не понимаю…

– Ну, мы и под департаментом культуры, и, так сказать, нас департамент молодёжной политики курирует, – заканючил Алексеев, разом потерявший всю свою сытую вальяжность. – Указивка такая пришла вчера. Чтобы, значит, с этими босоногими делами… дефиле всякими и прочим – отставить, одним словом. Это считается… выглядит… в общем, сказали, не надо…

Женщина рассвирепела. Она сверлила Алексеева глазами – он ёрзал на сиденье, машина двигалась рывками, то и дело клевала носом в выбоины.

– Какая чушь! Отсутствие обуви – это часть моей дизайнерской задумки, понимаете?! Я не обувной дизайнер! Это лишнее в моих коллекциях… Это принципиальное требование.

– Ну, значит, тогда… – Алексеев тяжко вздохнул, – и не получится ничего…

– Как не получится?! А мы тогда зачем… Погодите! Эта бумага, эта указивка, она где?!

– Нигде… – слабо вякнул главреж. – Это мне новая начальница департамента по телефону сказала. Анна Александровна. И потом Алла Михална подтвердила, непосредственный наш.

Свете сделалось жарко. Настолько жарко – от обиды, от возмущения, от растерянности, что на лбу выступил пот, она ощутила это. И завопила отчаянно, на всю машину – имела бы она голос, как у Монсеррат Кабалье, так автомобильный триплекс бы лопнул и разлетелся бы вокруг мелкими стеклянными брызгами…

– Остановите! Остановите машину немедленно!

– Зачем, Свет…

– Остановите! Я выйду!

Ей было противно сейчас даже в метре находиться от этого человека.

– Сейчас, сейчас…

Сергей Алексеев торопливо маневрируя, кое-как свернул на Лесной проезд: то ли правила нарушил, то ли просто замешкался, но ему начали возмущённо дудеть со всех сторон; белый БМВ прижался в обочине – тротуара тут не было, и Света-Шакти выпрыгнула из машины.

Как из перегретой парной.


Она пошла, точнее, побежала вперёд, прямо по обочине, потом скатилась с небольшого откосика и побежала вдоль деревенских заборов, не разбирая дороги. Здесь к городу вплотную подступали Круглихинские дачи, за этими заборами громыхали цепями, исходили лаем псы, петухи покрикивали – одним словом, деревня.

И дорожка то и дело чавкала под ногами. Женщина только уже на углу Технического проезда и Русской поняла, что набрала на ноги грязи, как хороший армейский вездеход. Плюс золы, щедро высыпаемой селянами за забор; зола эта запорошила ноги до икр. Не то чтобы она стеснялась этого, но грязь начала уже подсыхать и давила меж пальцами. А пачкать руки, выковыривая эти комки, не хотелось.

И тут на углу, перед огороженным двором ГОВД, Шакти увидела полицейский УАЗик – старого образца, ярко-жёлтый, с синей полосой. Один ППС-ник с меланхоличным видом покуривал, опершись на капот, а второй лениво поливал колеса и бок машины из шланга, конец которого уходил в раскрытое окно на первом этаже.

Шакти направилась к ним – прямо наискосок, по асфальту.

– Здрасьте! – выпалила она, подходя. – А вы не могли бы мне немного на ноги  полить?!

 

Она застала обоих служителей порядка врасплох: куривший смотрел вперёд и её не видел, а моющий сосредоточился на работе, стоя к ней спиной. В общем, первый выронил сигарету, второй забыл про шланг, и тот стал наливать лужу прямо под его форменные ботинки; через несколько секунд только первый, какой-то белесо-расхристанный, кашляя, выдавил:

– Кого вам налить, девушка? Чего налить?!

– На ноги полейте, пожалуйста! – объяснила Шакти. – Я запачкалась.

Оба смотрели на её босые ноги так, как будто  там обнаружились паучьи лапы или хвост какой;  а Свету ещё чёрт дернул поскрести одной ступней другую – невыносимо чесалась высыхающая глина! И это добило милиционеров. Первый вышел их ступора:

– Серёг! – гаркнул он. – Чё стоишь, как нах, этот… Полей ей, как это, как надо!

Холодная вода обрушилась на босые ступни, но Света была к этому готова, да и сейчас, разгорячённая, она  только об этом и мечтала. Стояла в растекающейся на асфальте луже, блаженно шевелила пальцами, переступала ногами, начавшими по-прежнему бронзово сверкать тугой крепкой кожей… Первый ППС-ник достал новую сигарету, но очумело вертел её в руках. Спросил неуверенно:

– Девушка, а паспорт у вас есть?

Света засмеялась с закрытыми глазами.

– Думаете, если я босая хожу, так я сбежала откуда-то? Или бомжиха?

Паспорт, действительно, был при ней почти всегда – сейчас в мохнатой сумке на плече.

Милицейские переглянулись.

– Не, ну мало ли… А вы так и ходите?

– Так и хожу.

– А зачем?

– Ну, приятно. Удобно. Ноги не устают.

– А почему…

– Почему не устают…

– Не… то это как вы так. Блин… – он запутался, снял фуражку, поскрёб лохматую шевелюру, заорал на напарника. – Хули ты бок на третий раз поливаешь, Серёга, ёп тебя за ухо! Ты зад вымой, там вся грязь летит!

Потом всё-таки сформулировал вопрос. Не отрывая глаз от ног Шакти.

– Так эта… а вас чо, так на работу пускают?!

– А я в филармонии работаю! – радостно сообщила женщина. – Я модельер-дизайнер. У нас там можно…

Окно, чуть прижимавшее шланг, распахнулось на всю ширь. Показалась широкоплечая женщина с обесцвеченными волосами, в расстёгнутом майорском кителе и свисавшим узлом вниз галстучком. С сигаретой в зубах. Послышалось:

– Я вам, бл*дь, на хер щас всем яйца в глотки позатыкаю! Я вам, бл*дям, когда ехать сказала, а? Вы чё тут сопли жуёте?!

– Так эта, Марина Викторовна… Мы тут так…

– Я тебе, козёл, щас на хер устрою так и эдак! Опять на девок пялишься! Опять пристаёшь?! А ну, на хер, оба по пырому в машину и погнали!

Шакти опешила не от щедро рассыпаемого мата – тем более, что женщина в погонах майора делала это как-то виртуозно, артистично даже… опешила от того, что на неё совсем внимания не обращали. Как на деталь машины.

Но это ощущение оказалось обманчивым. Пока ППС-ники торопливо поспешно оттаскивали шланг, переругиваясь, милиционерша прищурившись, оглядела Свету, выпустила сизый клуб дыма, с ухмылкой спросила:

– Местная?

– Нет. Я работать сюда приехала.

– Ну, молодец. И то, что ты… ну, тоже молодец. Знаешь, что делать, если приставать будут?

– Ну… не знаю…

– По яйцам! – коротко определила женщина. – Тебе хорошо, даже туфли снимать не надо. Береги себя…

Окно закрылось.

Вся эта мизансцена, с леденющей водой, с полицейскими, с их безалаберным матом и окриком суровой начальницы, она, как ни странно, но восстановила некий баланс в душе Шакти. Ярость, обида, горечь ушли, уступив место холодной злости и такому же холодному, трезвому рассуждению.

Итак, какие-то идиоты решили, что босых моделей нельзя показывать публике. Шакти даже не задумывалась, почему именно босых – это не важно. Она прекрасно помнила, как в прокопьевском ДК запретили показ в купальниках. Как боролись с голыми пупками в её родном колледже: и не потому что, дескать, простудятся девочки – а «неприлично». Да и ей по поводу босых ног столько пришлось за все годы выслушать, что можно было садиться и писать полную энциклопедию заразных болезней.

Ладно. Это понятно. Это неприятно, но… но ожидаемо. А кто сказал, что будет легко?! Значит, надо бороться. А вот как , это уже тактика. Рвать стену динамитом, перелезать или обходить стороной. Посмотрим…

А может, они маньяка испугались. Шакти вспомнила, что сегодня утром к ней заявилась Дуся. Она только что приехала от родителей, и женщина подивилась: на подруге оказались толстые, едва ли не зимние кроссовки. Света хихикнула, указывая на них:

– Слышь, знамя босоногой свободы… Ты чего вырядилась так? Не жарко?

– Жарко! – хмуро призналась Дуся. – Слушай, у тебя большая сумка была на колёсиках, да? Дай, а… Мне на рынок надо сгонять.

– Ты же туда раньше босиком шлёпала. Сама говорила: это ж рынок…

– Ты сумку дай, – с тоской протянула девушка, явно не желая ничего объяснять.

– Дам, дам! Успокойся. Мне просто непонятно. Что, опять заведующая или Софья наехали за голые пятки?

– Сцу я! – угрюмо буркнула Дуся, наблюдая, как Света достаёт сумку.

– Ох ты, господи! Почему?!

– Я тебе говорила, что два года назад одну девку за это убили?!

– За то, что босая ходила? Да глупости.

– Глупости не глупости, а вчера к нам с телевидения приходили! Баба одна, – закричала Евдокия, – и допытывалась! У девок наших всех. Говорит, следствие идёт, все менты на ушах и так далее…

– Дуся, да брось ты… Чёрт те что себе напридумывали, друг дружку стращаете.

Подруга ничего не ответила: красная от злости, вылетела в коридор.


Вот сейчас Света-Шакти и думала об этом, в очередной раз провалилась, какие-то мысли-тени ходили в её голове, как низкие тучи, цепляясь друг за друга. Шла она дорожкой вдоль забора какого-то  садового хозяйства, по зелёной ленте меж двух колей; чистые, умытые полицейскими босые ноги шевелили травки, уже хорошо, густо пробившуюся, и это успокаивало.

Неожиданно Шакти услышала:

– Девушка… можно вас попросить?

Она вывалилась из своего  дремотного состояния резко; увидела незнакомого парня. Лет двадцать пять. Джинсы. Кроссовки. Футболка. Клетчатая рубаха. Кепка… хотя нет, кепку он в руке держал, шевелюра русая, буйная, но более-менее подстриженная. И глаза большие, круглые, как у совы.

– Да…

Шакти остановилась.

– Можно вам пяточку поцеловать?

 

Она даже не сообразила, что он сказал. Просто на автомате, как протягивают руку для приветствия, приподняла правую ногу и вытянула вперёд…

Остальное произошло мгновенно. За какие-то доли секунды он успел упасть на колени. Прижать голую её, испачканную в земле и пыльце, подошву к лицу. Впечатать поцелуй влажных, больших губ в пятку; а потом ещё большой и указательный палец молодой женщины провалились в его мокрый рот. Опять же на доли секунды.

От неожиданности, от осознания дикости этого всего Шакти вскрикнула. Отпрянула. Пошатнулась, выронила сумку. И шлёпнулась задом туда, куда шлёпаться совсем не стоило. Это она уже на земле поняла. По запаху.

“Конские яблоки”, совсем неразличимые в колеях, по которым она не шла…

Молодой человек был уже на ногах. И готовился нырнуть в дырку в заборе.

– Стойте! – заорала Света. – Вы мне… вы мне джинсы испачкали!

Этот вопль её, не лишённый здравой претензии, парня остановил. Он потоптался, потом сделал пару неуверенных шагов к женщине и протянул руку – помочь подняться.

Света вскочила на ноги, резво.

Если бы не беспокойство за джинсы, она бы дала ему по морде или как советовала та женщина-майор… Но не до этого было.

– Так постирать можно… – промямлил он.

Света, сворачивая шею, оценивала ущерб: наблюдать свои ягодицы хорошо только в зеркале, а тут его не было. Судорожно пытаясь отряхнуть то, что прилипло и одновременно брезгуя этого касаться, Света-Шакти огрызнулась.

– Постирать?! Вы вообще представляете, как это отстирывается… Во придурок же, а!

– Тут колонка есть… – он шмыгнул носом. – Рядом.

– Какая, блин, колонка?! Это горячей водой надо. С мылом!

Парень этот странный, снова шмыгнул. Совиные глаза , казалось, крутанулись вокруг своей оси.

– Тогда можно в интернат. Там горячую воду можно попросить. И мыло.

– Воду? – горестно переспросила Шакти. – И мыло?! И верёвку, чтоб удавиться! Ну, блин… ну, просто слов нет. Слушайте, вас как зовут?!

– Ренат.

– Ах, Ренат! Вот ведите меня туда, в этот ваш интернат и отмывайте! – воинственно заявила Шакти. – То есть я сама отмоюсь… где он, чёрт?

– Да вон, на горке.

– Тьфу.

Она пошла вперёд, злая, раздосадованная, сбитая с толку. И во всём этом нахлынувшем потерялось главное: то, что он сделал.

Вообще, конечно, любая другая бы девушка или женщина её возраста послала бы этого озабоченного идиота куда подальше и отправилась решать проблему. Но в Шакти вдруг проснулось то, что часто помогало в жизни: ей стало интересно. Он не только поцеловал её ступню, что она бы ещё как-то с натяжкой поняла, он умудрился обсосать пальцы, как леденец. И ей бешено захотелось узнать – что это? Почему? Отчего? В чём его страсть? Света успокаивалась. Шагая, она видела, как круглые глаза спутника следуют за её голыми ступнями. Опять же можно рявкнуть, мол, гляделки вывернешь…

Нет, ей реально было и интересно.

– А вы всем девушкам ножки целуете, Ренат? – резко спросила она оборачиваясь.

Он шёл рядом, неслышно, будто земли не касаясь.

– Нет. Если нравится только.

– Вам все позволяют?

– Ну… многие.

– Ничего себе! Вот так, подходите среди бела дня и «можно вас в пяточку чмокнуть», и они дают? – не поверила Шакти.

– Дают… – он шмыгнул, точнее, со свистом втянул в ноздри воздух.

Яркое солнце катилось над полями. Синее небо опускалось на горку, открывая на своём фоне какие-то кирпичные корпуса, какую-то тускло поблёскивающую статую.

– Интересно… и вам нравится, да?

– Ага.

– А чем нравится? Вкусно, что ли?

– Ну. Типа того.

– Ну, вы же земли поели с моей ноги! – не выдержала Света. – А там микробы всякие… А если в городе, то с асфальта вообще…

– Ерунда, – сонно обронил Ренат. – Нет там ничего.

Вот это было ещё интереснее. Если он такой, «наш» по духу, почему сам-то не разуется. У Шакти этот вопрос на языке вертелся, но его перебил другой.

– То есть вам так ступни женские нравятся, что…

– Ага, – он снова обезоружил её необыкновенной прямотой. – Нравятся. А что, это плохо?

Вот теперь он поставил её в тупик своим вопросом. Плохо? Да нет… по идее-то нет. Одному руки нравятся, второму – шея. Шакти вспомнила, как в колледже одна сокурсница доказывала, как эротично… мужское ухо. Мол, они у всех разные, и вот если его коснуться, то, сё… Против своей воли Шакти засмеялась.

– Ну вы интересный человек… честное слово! То есть вы готовы вот так, незнакомым девушкам пятки целовать? И вообще… и там пальцы?

– Ага. Ну, это ж если только по доброй воле.

Нет, на маньяка он если и похож, то на очень странного. Кисельный маньяк какой-то, как розовый слон. По доброй воле… Другой бы по этой воле давно в кусты затащил, а они пятнадцать минут уже чешут по безлюдью, и ничего. Шакти не было особо приятно смотреть этому странному типу в глаза, но внешность его она тайком примечала. Широкоскулое, почти квадратное лицо. Глаза тёмно-зелёные, навыкате, дурноватые какие-то глаза, чересчур подвижные. И почти сросшиеся, густые брови, это пожалуй, главная деталь.

– Вы на меня не обиделись? – спросил он.

– Я?! Ох, да я бы вас… я бы вас убила за одни джинсы! Но зато вот… чёрт знает. Я просто даже не понимаю, как это произошло.

– А вам понравилось?

Шакти охнула. Понравилось?! Вообще, как об этом можно говорить?!

Она подбирала слова – и продолжила путь, вышла на асфальтовую площадку и остановилась, так и не составив никакого внятного предложения. Перед ней торчал кирпичный мрачноватый корпус, за ним – какие-то развалины в деревьях; посреди площадки возвышался невысокий Ленин, обставленный лестницами и покрытый клочьями мыльной пены. С десяток пацанов и девок тёрли его потемневшую бронзу тряпками, а командовала этим невероятно худая девка в старом гимнастическом трико, мокром насквозь. И ожидаемо босая: вода блестела на её стальных икрах, на щиколотках.

Такой же шланг, как и из окна ГОВД, змеился в траве, только с той разницей, что, судя по пару из вёдер, по нему шла горячая вода.

– Это ваша вода и мыло? – спросила Шакти насмешливо, оборачиваясь.

Но странного шмыгающего Рената нигде рядом не было видно.

Исчез!

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.