БОСИКОМПОВЕСТЬ. 22. ОНИ ЗНАКОМЯТСЯ… АША, ГАБИ, ГРЕТА, ШАКТИ, СОНЦЕ.

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ!

---

ЛИНИЯ НАСТЯ-АША – МИРИАМ.

Настя-Аша никогда не была жадной. По крайней мере, такого за собой не замечала… Ей было лет шесть, в школу она не ходила ещё. Отец приехал в отпуск с навигации – и мать его утащила на дачу в Круглихино, которая была у них тогда, чтобы что-то там сделать, сбить да сколотить. Настя осталась дома одна, а так как дома она не сидела, проводила время на улице, благо соседи по деревяшкам на Мусы Джалиля не жалели ни кусок хлеба, даже с колбасой, ни солёный огурец, а иные могли и конфету дать, оторвав от сердца закуску под «мерзавчик». Во дворе делали «секреты». Это просто: откапываешь в земле ямку, туда кладёшь фантик, прижимаешь его стекляшкой от разбитой бутылки и чуть-чуть припорашиваешь, прикапываешь это землёй – обратно. «Секрет» готов. Со стёклышками проблем не было: как раз строили Дворец Спорта, ломали там дома, итого стекла было много, а вот с фантиками… с фантиками дело обстояло плохо! Как, впрочем, и с конфетами в девяносто шестом. То есть они-то были, но попробуй, купи… И маленькая Настя вспомнила, что у них в конфетной коробке – куча таких фантиков.

Она принесла коробку подругам, и они щедро наделали по двору «секретов»…

Вернувшиеся родители сумели вернуть в коробку едва ли половину синеньких пятидесятитысячных и серо-зелёных десятитысячных. Мать тогда отхлестала Настю пояском от плаща, да с пряжкой, раскровянив руки и плечи; и отнял только отец, который вообще ничего не стал говорить.

А что тут говорить шестилетней?

Так что Настя-Аша не жалела о деньгах, добытых – в прямом смысле – кровью и отданных соседу на неведомую «материнку». Что было –  то было. Просто она опять столкнулась с тем же вяжущим по ногам и рукам  безденежьем.

Идти к этой Аннет – когда проколы на подошвах не зажили, опять шарохаться по грязи? Сомнительный выход. Эти чудаки из бизнес-центра, где она заполняла анкету, это вообще через две недели. Ни о чём. А график мытья она поломала, позвонила по паре телефонов, в том числе и хозяевам «Китайской стены», – там скучным голосом сказали, что они взяли новую уборщицу. За расчётом – в конце месяца, крохи получить. Твою ж мать… Кстати, и мать молчала. Перевода не пришло.

Впридачу ко всему вечером в субботу утром из колеи выбил звонок по мобильному. Много раз уже чиненному, и терянному, и найденному, один раз утопленному в ведре с водой – выскользнул из кармана. Звонила бабушкина соседка, Надежда Гавриловна.

– Приезжай. Плохо с ней… – кратко сообщила она, и Насте не надо было пояснять, с кем там плохо.

Напялила кроссовки и понеслась – бегом!

Пролетела расстояние до бабкиного дома пулей, в подъезд проникла, казалось, сквозь  стену – как дверь открыла, не помнила. В квартире стоял ужасный, тяжёлый, к земле пригибающий запах лекарств.

Девушка кинулась в большую комнату и ткнулась носом в широкую спину Надежды Гавриловны, предчувствуя самое плохое; но та поймала её, развёрнула в тёплых руках, вытолкнула в коридор:

– Жива, жива! Спит! Погодь, щас врачи управятся…

Так и мялась в прихожей. Бригада «Скорой» вышла туда минут через десять – молоденький санитар и средних лет дама с высокой причёской. Аша вспомнила: именно эта врач увозила бабку в больницу. И та, видать, тоже узнала девушку.

– Ну, что я вам скажу… – она сморщилась; не брезгливо – устало, от ежедневного соприкосновения с такими вот нерадостными таинствами бытия. – Тут уже мало  что сделать можно. Доходит ваша родственница, и она… боюсь, неоперабельна.

Врач, теребя край  серой фланели, сказала что-то такое по-латыни, а потом перевела на русский, но Аша один чёрт не поняла ничего, кроме как про опухоль и про мозг. Слова доходили, как сквозь прижатую к ушам подушку.

– …чтоб уйти достойно… – услышала девушка. – Сиделка, снотворное, болеутоляющие. Рецепты я выписала. Или хоспис. Думайте!

И серая фланель растворилась за порогом.

Надежда Гавриловна поскребла Ашу маленькими злыми глазками.

– Ну, что, девонька? Деньги-то ищи. Я посижу с твоей-то недельку, чай, бок о бок жили, а потом ищи… продукты, лекарства. Всё деньгов стоит.

– Так я…

– Да что ты? Голь перекатная. Мать где, дочь её?

– Ну, она работает. На Севере.

– Вытаскивай её с того севера! Пусть либо сама приедет, либо деньги шлёт! – прикрикнула соседка. – Ты ж сама понимаешь! Жизнь така, думать надо. Всё, иди с глаз моих. Я тут сама…

И прибавила, сморщившись:

– Продукты забери в холодильнике, ей не надо уже такого…

Настя стояла в нерешительности: умом она понимала, что основным питанием бабули будут в ближайшее время лекарства, но совесть покусывала острыми зубками, протестуя против ограбления холодильника. Чашу весов в пользу последнего склонило только раздражённое восклицание соседки:

– Ну, чё стоишь-то столбом, глупая? Всё равно ведь пропадут… Или я себе заберу, у меня пенсия тоже не мильон!

Вот  и  прилетела Аше неожиданная гуманитарная помощь: два куска шпика белорусского по сто восемьдесят девять рублей за каждый, банка кильки в томате по шестьдесят шесть и морской капусты примерно за ту же цену; пакет сосисок Омского мясокомбината и пакет с малосольными огурцами… Не исключено, конечно, что продукты эти и так бы бабуля подсунула ей, но всё равно Насте было отчего-то неловко.

Сложить ещё пришлось это всё ещё в бабкину матерчатую сумку столетней давности: целого пакета девушка не нашла.

…Аша, как собачонка побитая, нашкодившая, через некоторое время выкатилась за обитую стареньким дерматином дверь. Спустилась по лестнице, вяло и машинально постукивая по облезлым деревянным перилам, придерживая треклятую сумку.

На улице собирались работники «скорой»: фельдшер нетерпеливо выглядывал в окошко, водитель спокойно дымил на своём месте, а врач во фланели разговаривала с какой-то женщиной с короткой, как у мальчика-подростка, стрижкой. Аша уставилась на эту женщину, как на привидение: полотняное белое платье, в руке опорожненное  мусорное ведро – явно к контейнерам ходила в углу двора! – и босые ноги. Загорелые такие, смуглые ступни – как у подруги Тамары.

Разговаривавшие женщины обратили внимание на неё, врач сухо кивнула:

– Ну вон, внучка её… поговорите с ней!

И уселась в машину, лязгнув тяжёлой дверцей; «скорая» вырулила со двора. Женщина с мусорным ведром подошла.

– Здравствуй… Я Мириам.

– А я – Настя!

– Хорошо. Что, с бабушкой так всё плохо?

– А вам не сказали? – ощетинилась Аша. – И вы вообще кто такая?

– Соседка…

– Там есть уже одна соседка.

Мириам поглядела на Ашу с жалостью – но не унижающей, а тёплой. Согревающей.

– Я по двору соседка… Вон в том доме сижу. Мы с твоей бабушкой иногда болтали.

– О чём? – нарочито грубо обронила Настя, еще не понимавшая, как вести себя с этой, черт знает откуда вылезшей со своим ведром. – Она совсем уже была…

– Ну, ты зря так. – Мириам улыбнулась тихонько. – Она сны видела. Интересные. Пророческие…

– Сны? Блин! Тоже мне…

Аша грубила ещё и потому, что ощущала себя дьявольски некомфортно. Во-первых, она обутая, а эта босая. И девушка завидовала загорелым ступням, спокойно стоявшим в пыли двора, завидовала отчаянно – непонятно отчего; во-вторых, этот пакет… Насте чудилось, что загадочная Мириам сейчас взденет красивую, будто кисточкой каллиграфа нарисованную бровь и спросит: «Обобрала бабулю, да?»

Поэтому Настя что-то ещё забормотала про дурацкие сновидения, которые, по её мнению, лучше бы бабуля вообще никогда не видела.

– Ладно! – спокойно, но твёрдо перебила Мириам. – Сейчас не об этом речь. Вам соцработник нужен и уход. Но… кому-то надо заявление написать. Твои родители где?

Настя, скривив рот, смотрела на разбомбленную, лишённую всех деревянных частей качель. Голый ржавый остов.

– Отец утонул! – с вызовом ответила она. –  Мать на северах… в Ханты-Мансийске. И хрен знает, как её вызвать.

– А тебе самой сколько лет?

Настя нехотя назвала возраст. Женщина переложила ведро в другую руку и переступила босыми ногами. Всё-таки какие у неё они загорелые…

– Тогда ещё ладно. С точки зрения закона, ты можешь быть заявителем… Ну, в общем, это тонкости. Ты можешь зайти в администрацию ко мне на неделе?

– В администрацию? В саму? – поразилась Настя.

– У меня по вторникам и средам консультации в Доме госучреждений, – мягко сказала Мириам. – Туда проще… Двести тридцатый кабинет, без очереди. Но лучше во вторник.

Настя прикидывала. Ну блин, как раз во вторник всё-таки можно ещё помыть Горстрой и Дом Печати, где её со счетов ещё не совсем списали. Что, она после помывки, грязная, попрётся в это офисное гнездо? Но, предполагая её ответ, Мириам заметила:

– Постарайся во вторник, Настя. В среду у нас… у нас мероприятие важное, будет просто не до тебя.

– Ладно.

Девушка кивнула и сделала пару шагов прочь; но внезапно вернулась, чуть ли не бросилась к этой, в белом, и выдохнула:

– Вы почему… почему босая?!

Это было сказано совершенно искренне. И чуть ли не возмущённо. Настя ничего не понимала: ну ладно она, поломойка, ладно, у неё там с обувью проблемы, но эта-то… Вон на руке часы золотые. И ногти не кое-как накрашены. И не пьяная.

– Я так люблю ходить… – улыбнулась Мириам. – А ты тоже, да?

– Я? Я… да блин, я не знаю… наверное, тоже. Это я сейчас… ну я ноги поранила. Обычно-то я… – девушка растерялась. – А мне обуться, чтобы к вам придти? Я там убирала, но меня не пускают больше.

– А ты охраннику скажи позвонить по внутреннему, 2-23. Не бойся.

Настя молчала. Какая-то спокойная и уверенная сила исходила от этой не совсем русского облика женщины. Выносит мусор босиком… Да, никто так не делал из всех знакомых Аше взрослых женщин! Даже Тамара.

Не придумав, что ответить, она повернулась и пошла прочь.

Но не смогла – всё-таки за деревьями резко обернулась и следила. Нет. Босые ступни промерили двор и скрылись за дверью подъезда. Не соврала.

---

Дома Аша поднялась сразу же к Лёшке. Позвонила – он открыл почти с разу, что-то жуя. И не расплылся в улыбке, а растерялся. Понятно почему…

– Ой, Насть… – жалко забормотал он. – Я плату купил, но эта… ну, типа там надо ещё периферию… разную.

– Пи-ри-фи-рию! – зло передразнила девушка. – Короче, Лёх… Капец деньги нужны. Бабка у меня помирает.

Парень жевать перестал, выронил под ноги кусок чего-то; ойкнул, трико отряхнул.

– Слушай… Давай, эта! Я пошарю в инете, по объявам.

– И что? – ну блин… Может, можно ноги фотать и продавать, как эти твои. Ну, у которых ты бабки срубила.

Настя скривилась. Стоя на площадке и держась рукой за косяк. Сумку она оставила перед своей дверью – просто не захотелось тащить наверх, и в уголке сознания мелькало: а вдруг сопрут?

– Лёшка, ну ты, как всегда… А может, сразу трахаться на камеру, а?

– Ой! Да ты чё! – он перепугался. – Это порнуха. Не, надо всё правильно… без палева. Ну я те найду. Заработаем.

– Дубина! – простонала девушка сквозь сжатые зубы. – Мозги у тебя только в этом направлении работают… Всё, короче! Деньги нужны! Пока!

– А ты… – он чуть было не схватил её за руку, которую она успела отдернуть. – А ты ещё зайдёшь? И ты того, ещё босиком-то… того?

Аша всё поняла. По  тому взгляду, которым он поедал её кроссовки.

– Вот бабки отдашь… – едва разжимая губы, проговорила Настя, – получишь, всё, то хочешь. Понял?

– Ага.

– Ну и пока!

Она спустилась к себе.

Да что ж это за год такой, за время такое? Настя некстати вспомнила девятый класс и уроки профориентации. Их вела приезжая психологиня, очень элегантная женщина средних лет. В очень красивых туфлях, на скромном каблуке, с бантами. Давала тесты, негромко рассказывала про направленность каждого… Вот тогда Аше захотелось стать психологом. Но – где вы, мечты?

Едва отперла свою дверь, позвонила Тамара.

– Насть, привет… Слушай, сосиски нужны?!

– Сосиски? – ахнула девушка, мигом вспомнив о пельменях, погубленных Лёшкой. – Конечно!

– Только они чуток просроченные…

– Ой, да брось, на фиг! – завопила Настя. – Когда?!

– Сейчас приду. У нас тут один барыга в киоске раздаёт…

– Давай!

Дома девушка первым делом сбросила с ног кроссовки. Как они достали! И надо было сразу, выйдя от бабушки, снять их. А тут эта босая Мириам. Неудобно получилось – вроде как она соврала ей… Но ведь не соврала! Настя кинулась чистить картошку – ещё штук пять, крупных, оставалось.

К приходу Тамары Аша уже валяла на сковороде белую нарезь картофеля, понемногу приобретающую золотистый цвет. Аша жарила её на сале, что придавало ломтикам картошки нужную ломкость и твёрдость – и солить приготовилась только перед самой подачей на стол. Кстати, это был секрет приготовления жареной картошки, которым в своё время поделилась с ней бабуля…

– Круто! – оценила подруга, проходя. – Вот, на тебе сосиски… Я сейчас ноги помою.

– А чего?

– Да я так шла! – крикнула Тамара уже из ванной. – Да положить на всех с прибором. Ноги болят!

– А как же этот, Поцелуй-в-пяточку?

– Да не встретила я его!

– А-а…

Минут через пять Тамара покинула ванную комнату. Сосиски уже стреляли жиром на другой сковороде, а Аша металась между двумя. Посмотрев на это, на поскальзывающиеся в пятнах жира голые ступни да рассыпанные кое-где картофельные очистки, Тамара  демонически захохотала:

– И на кой ляд я ноги мыла! Ты тут всю кухню устряпала!

– Не езди по мозгам! Не дам картошки!

– Ну это уж хрен вам…

Она сходила в прихожую и принесла плоскую бутылку, заткнутую едва ли не с самодельной пробкой.

– Настойка на кедровых орешках. К заведующей брат с Алтая приехал, вот… презент.

– Блин. Тамарка, с тобой сопьёшься.

– Ну, я ж не спилась. Огурцы есть?

– Малосольные, от бабки я прихватила немного.

– Ну и ладно…

Первые минуты трескали – жадно, немного даже чавкая, огурцы откусывая запросто, по половинке. Тамара налила, выпили; рассказала она свои новости – в общем-то новостей и не было. Работа рутинная, ходит один козёл бородатый, книги пытается украсть, Тамара за ним по пятам ходит, он психует…

– А ещё один нарисовался, – давясь смехом и картошкой, прохрипела Тамара, – вообще лысый, как ледяная горка. Докопался: мне надо массаж ступней, и всё тут! Я ему весь стеллаж с медлитературой перетряхнула, а ему всё не то.

– Так там же у вас работники-консультанты есть…

– Он их уже затрахал, говорят. Каждый месяц приходит. Меня на него кинули. Ну а у тебя чего нового?

Аша этого вопроса не ожидала; точнее, пропустила его мимо ушей. Как раз в это время блаженно вытянула ноги и положила их на табурет – перед Тамарой. Не сообразила…

– Ох! А что это у тебя на… бли-ин! Ты где так ноги исколола, мать?!

Пришлось признаться. Настя поняла, что совершила ошибку. Тамара грубо выматерилась, вскочила; потом села, плюхнула себе с самогона в стакан, бабахнула сразу половину.

– Грёбаный канарей! – в сердцах произнесла она. – Это что за уроды такие? Откуда?!

– Вроде из Москвы.

– Да ёп вашу… Это за на хрен…

– Том, не ругайся. Давай выпьем.

Но подруга не могла успокоится.

– То есть калечиться за деньги, да? Какому извращенцу это нужно? Ну, я ещё понимаю – грязные ноги – это б меньше брезгливости и комплексов. Но ранить себя… Да я бы их… Какой у них телефон?!

– Я не знаю… они звонят с неизвестного номера.

– Врёшь?

– Нет! На вот, смотри. Сообщения прочитай… от «Аннет».

Пока Тамара возилась с телефоном, Настя доедала картошку с сосисками, хрустящими поджаренной корочкой, и грустно сообщила:

– Я потом перезванивала… ну, чтобы ещё раз сняться.

– Бл*дь! Совсем охренела?! Какой «ещё раз»?! И так живого места нет!

– …а мне робот говорит: «номер не существует», – невозмутимо продолжила девушка.

– Тьфу… одноразовый телефон, наверное.

– Ну, как-то так.

– Болит?

– Проходит уже.

– Погоди. У меня «Спасатель» есть.

Тамара сбегала в прихожую, принесла крем и намазала, несмотря на протесты, голые подошвы Аши. В кухне запахло химией.

– Господи… – проговорила женщина, смотря на свои босые ноги, выглядывавшие из-под края платья. – Да если б я себя так не любила… я б тоже туда по кнопкам прыгать пошла!

– Том, деньги нужны.

– Ну, им-то чо с того?!

– А я тебе ещё расскажу… Ты выпей, а то со стула свалишься.

И осоловевшая, размякшая Настя рассказала ей про посещение офиса человека с загадочной и пугающей фамилией «Яцухно». При этом поймала себя на мысли, что сама фамилия кажется ей огромным, мохнатым, раскинувшим такие же мохнатые ноги южноафриканским пауком-птицеедом, совсем не похожим на того высушенного богомола, каким был этот тип в реальности.

Но Тамару зрительные метафоры Аши мало волновали. Она села, положив острый локоть на колено, на него – подбородок; обвив одной бронзовой ступней вторую, показывая лак с блёстками на очень сильно изогнутых, полукругом, ногтях…

– Слушай… про загранпаспорт спрашивали?

Девушка наморщила лоб. Ковыряла вилкой остатки картошки.

– Ну… такой вопрос в анкете был, помню.

– Чёрт! Это плохо…

– Почему?!

– Это значит, что сделают они тебе загранпаспорт и продадут… в секс-рабство! – отрезала Тамара. – В Европу куда-нибудь. В бордель!

Аша к тому времени выпила уже две стопки самогона; от него, от сытной еды её немного развезло, она глуповато хихикнула:

– Хех! Зато хоть Париж посмотрю…

– Дура ты! – рассердилась подруга. – Раком будешь стоять и рассматривать в щёлочку свой Париж… Тьфу. Ладно. Надо будет мне через своих про этот «Тезаурус» узнать, что за зверь такой.

Аша отодвинулась от стола – как отвалилась. Ноги уютно лежали на табуретке; крем «Спасатель» поначалу чуть-чуть пощипывал кожу, теперь перестал. Глянув на нижние конечности свои, которые с каждым днём теперь приобретали какие-то новые, ранее совершенно не ожидаемые смыслы, девушка проговорила:

– Не… Тамар, ну сходятся концы с концами. Этот экс-кор… экор… Эс-кортинг! Вот. Это, как я поняла, богатых дядек сопровождать, так?

– Так…

– Так там же все они на каблучищах – офигеть. Я по телеку сколько раз видела. На выставках разных, приёмах. Если он меня типа как для стриптиза осматривал, то там тоже – ноги не при чём. Они все обутые. Он бы меня титьки попросил показать первым делом!

– Так это, может быть, он только говорит, что для эскортинга… – устало махнула рукой Тамара. – А на самом деле… Я говорю: ещё не вечер. Ты договоров не подписывала никаких. Паспорт им не вздумай отдавать только, слышишь? А я пока разузнаю.

Аша вздохнула. Ну и жизнь закрутилась вокруг неё. Сплошные искусы да соблазны. И все с каким-то вывертом. Она потёрла подошву: ранки, видать, начали заживать и оттого – чесаться; сказала рассудительно:

– Слушай, Том… я одного не понимаю – ну что они в ступнях нашли? И этот, цухно-яйцухно, и Лёшка, сосед мой. Ступни красивые, то-сё… Помешались просто. А! И, кстати, этот твой «пяточку-поцелую».

– Что, что… Красоту. И секс.

– Да, блин! Какой секс может быть со ступнями-то? – искренне изумилась Аша.

Тамара тоже доела; свою тарелку очистила, хлебом промокнула. И ничего не ответила, встала. Молча забрала свою посуду, Настину, в раковину сложила. На этот вопрос хозяйки предпочла вдруг шуткой ответить:

– Маленькая ещё знать про секс!

– Ой, ой, ой! – Настя чуть не обиделась по-настоящему. – Чего издеваешься?

– Да нет, шучу я просто. Не знаю. Короче: я тебе продуктов принесла, совесть очистила, доброе дело сделала. Ну и вот ещё… Только не вздумай сейчас мне тут истерику устраивать!

Из наружного кармана джинсовой куртки подруга достала свёрнутые в трубочку деньги, смятые уже, сплющенные. Отсчитала три тысячных бумажки, положила на  стол, прижав сухим пальцем. Таким образом похоронив возможный Настин вопрос о том, откуда Тамара знает «про секс со ступнями», и одновременно – всю эту тему; потому что истерику Аша, конечно, не стала устраивать, но запротестовала:

– Тамара! Блин! Ну не надо, а?

– Надо! Заработаешь у своего «яцухна», отдашь! – отрезала подруга.

Не слушая возражений Насти – хотя, по правде говоря, слабых, Тамара вышла в коридор. Подхватила туфли на тонком каблучке. К дверям направилась.

– А как же бабки у подъезда? – съязвила девушка. – Или ты их из своего пистолета перестреляешь?

Тамара улыбнулась – грустно:

– Не дают нам пистолетов, охранникам магазинным. Да я вон у тебя ноги уже в масле и всём прочем испачкала, один чёрт.

– А может, тебе… типа приятно? – вдруг догадалась Настя.

– Может, и приятно! Ладно, мать, зализывай раны, я тебе завтра-послезавтра позвоню!

С этими словами Тамара покинула её скромную обитель на третьем этаже.

Аша вернулась на кухню. Стала ворочать в раковине посуду, прикидывая, что мыть раньше – громоздкую сковороду, ещё бабкину, толстодонную, или тарелки? И за этими кухонными, простенькими мыслями  нет-нет да и поглядывала на деньги, лежавшие на столе между перечницей и рюмками.

Ну что? Жизнь пока наладилась. На время.

---

ЛИНИЯ ТАТЬЯНА – СОНЦЕ

Оксана Максимова ввалилась в кабинет Татьяны, как будто волокла на спине пятипудовый куль с картохой; нет, конечно, не куль, и не на спине – стопку книг в руках, но её анорексичное тело и эти книги оттягивали. Шлёпнула она их на стол перед заведующей, отчиталась:

– Татьяна Евгеньевна! Всё по вашему списку набрала!

– Всё? – обрадовалась Таня. – Да ты моя умничка…

Она вчера потратила несколько часов, чтобы разыскать по Интернету все книги «про босиком» – примерно так она сформулировала себе задачу. Литературы, кстати, немного нашлось. В основном это были издания гигиеническо-популярного характера, из серии «Библиотека ЗОЖ», рассчитанные на читателя невзыскательного, простого. Но и этим Таня была довольна. Смотря, как Таня перебирает книги, Оксана виновато заметила:

– Только этого… Соморе-Имади не нашла.

Память на названия и авторов у Татьяны была феноменальная. Она автоматически поправила:

– Сомоди, Имре. «Психодиагностика по ступням». А почему?

– Да потеряли её года два назад! Читатель один не вернул… Я вот формуляр её у Лидии Ивановны нашла.

Женщина разглядывала коричневый, как большинство таких листочков, кусочек плотной бумаги. Книга явно особой популярностью не пользовалась: документ содержал всего три фамилии, ничем не выдающихся и малозапоминающихся. Что-то вроде Иванов-Петров-Сидоров. Ну, ладно, что ж…

– Хорошо, Оксана! – улыбнулась она. – И за это спасибо!

По неустойчивой, переминающейся позе девушки, по её бегающему взгляду Таня догадалась:

– Что-то ещё? Вам… опять надо пораньше уйти?

– Ну да, Татьяна Евгеньевна… с ног валюсь.

– Что с вами такое, Оксана? – Таня не возмутилась, она искреннее обеспокоилась. – Вы в последнее время какая-то… Круги под глазами, вялая. Вы ночами что делаете, подрабатываете, что ли?

Мать Оксаны, насколько она знала, работала проводником, моталась на фирменных поездах по всей России. Отец – пахал шофером на Опытном, причём по большей части в дальних рейсах. Живут небогато, конечно… Оксана часто заморгала наклеенными ресницами:

– Давление. Или бессонница… не высыпаюсь!

– Ну, в вашем нежном возрасте – и уже давление… – вздохнула Таня. – Хотя всё может быть. Ладно. Вы там книги, которые внизу принесли, приберите и можете – домой!

– Спасибо, Татьяна Евгеньевна!

Девушка выпорхнула, а Таня принялась за книги. Две оказались не очень интересными справочниками по болезням опорно-двигательного аппарата, одна – не очень тщательным дайджестом всевозможных публикаций по теме закаливания… Ещё две книги, очень похожие, были перепечатками-инструкциями по массажу стоп, китайская и корейская методика. А вот тонкая книжечка с зелёной обложкой, озаглавленная немудряще: «ЕЩЁ РАЗ О ПОЛЬЗЕ ХОЖДЕНИЯ БОСИКОМ», её искренне удивила. Мало того, что на обложке была изображена шагающая босиком семья, так ещё и авторы. Торопясь, первым делом вчиталась в аннотацию: ну да, Крылов Владимир Владимирович, Крылова Зинаида Евстафьева. Ну, муж и жена, точно! Таня представила эту семейную пару, решившую сказать своё слово так ярко и открыто, да ещё, судя по всему, аж в 1973-м году (именно тогда, под названием «Босиком для здоровья», она была выпущена издательством Воронежского университета!) и с трудом удержалась от соблазна поискать этих замечательных людей, равно как и их коллегу Апарина, в Интернете.

Пролистала первые страницы. Поразил эпиграф: «Ступи, мой товарищ, попробуй/И ты в холодок росы/ Сорви надоевшую обувь,/Пройдись по земле босым!». Стихи Александра Яшина, она ж их и помнит! Читала на вечерах художественной самодеятельности; правда, не эти… Моментально пришло на ум предшествующее эпиграфу и следующее за ним четверостишия:

Мне просто необходимо
Босым по земле ходить,
Чтоб верить,
И быть любимым,
И самому любить

В глаза, будто память о детстве,
Зеленые глянут места,
Добру откроется сердце,
И совесть будет чиста.

Таня тихо ахнула – и побежала глазами по строчкам, по желтоватой бумаге издания 84-го года, до конца не веря, что нашла столь радикально подтверждающую её идею книгу… Иногда она, увлёкшись, вслух – в пустоту – цитировала сама себе наиболее удачные места.

«Величественная идея воспитания физически и нравственного совершенного человека, изложенная в документах XXII-XXVI съездов КПСС…» Ну куда ж без съездов! Это понятно. Чуть переделать, и получится галимый официоз! Так…

«Наконец, не такими уж преступниками против этических норм надо считать смельчаков, которые решаются вечером после театра, концерта, свернув с многолюдной улицы в пустынный переулок, снять с натруженных ног модельные туфли…» Обалдеть! «…пробежать по мокрому после летнего дождя асфальту в большом городе или босиком отправиться на близлежащий пляж». Ничего себе! Надо же… «Если усилием воли разрушить искусственно созданный в собственном сознании психологический барьер ничем не оправданных условностей…»

Она задохнулась от внезапно горлового спазма: до такой степени созвучны были её внутреннему настрою слова, написанные в 73-м, переизданные в 84-м и прочно забытые через тридцать лет её согражданами. Всё остальное, что она читала, ещё больше выбивало её из колеи и погружало в состояние крайнего возбуждения. Ещё один позыв внутренний она подавила: немедля схватить красный маркер со стола и отчёркивать, отчёркивать ясные, бьющие наотмашь и безупречно-правильные – как по смыслу, так и по стилю – фразы!

«…ни  с чем не сравнимо физическое и эстетическое наслаждение, доставляемое человеку ходьбой босиком. Вот росистая трава щекочет и приятно холодит подошву. А вот  стопа мягко погружается в сыпучую свежесть песка. Наконец, асфальт, нагретый или прохладный, твёрдый и в то же время шероховато-ласковый. Эта гамма ощущений сравнима только с музыкой – от пианиссимо тёплой летней лужи до грозного фортиссимо острых камней или свежескошенной стерни. А что может сравниться с прикосновением босыми ногами к первому, только что выпавшему пушистому снегу!»

Татьяна, торопясь и с трудом стреноживая себя, стараясь как можно меньше мять драгоценные страницы, пролистала книгу до конца. Это ж какое мощное оружие – она понимала это только сейчас.

«Сейчас широко бытует мнение, что возросшее материальное благосостояние трудящихся нашей страны, наличие у всех красивой, выходной, домашней и спортивной обуви исключает всякую необходимость где бы то ни было ходить босиком… Вставая с постели, человек нащупывает ногами тапочки и, только ложась спать, снимает обувь. И так весь день, всю жизнь…»

Это не какие-то там новомодные веяния, не интернет-ссылки. Это опыт, освящённый идеологическим сиянием СССР, для самых что ни на есть консерваторов – убийственный. Это как знамя, одно из тех, что до сих пор висит в кабинете директора Опытного или в пафосном его мини-музее истории: алого бархата, с золотошитым профилем Ленина и кистями. Только в отличие от тех знамён на нём написано не что-то там про социализм, труд и ведущую роль КПСС, а коротко и ясно: «ВПЁРЕД БОСИКОМ, ТОВАРИЩИ!»

Таким «знаменем» можно хребет переломить не  только стегозаврам вроде Зинаиды Валерьевны, но и всяким там Исмагиловым с их шайкой. Такими цитатами, такой книжечкой, при  правильной-то подаче, можно горы сокрушить, а уж в Щанске, где дух СССР незримо витает в каждой подворотне – тем более…

«…ходьба босиком даже дома или во дворе, не говоря уже о выходе в таком виде на улицу, суровыми  блюстителями этикета считается «неприличной», «негигиеничной», «неэтичной», «неэстетичной». Ребёнок, проявляющий стремление побегать босиком во дворе, встречает суровую отповедь взрослых: «простудишься» или «ноги занозишь».

Это – бомба. Нет, торпеда, которая пустит к чертям собачим весь этот линкор «правильных», «умудрённых опытом», «солидных» и прочих «специалистов» из администрации…

Таня вновь чувствовала себя на коне.

Из этой эйфории Таню вывела только Оксана. Она просунула голову в дверь, она втолкнула кабинет какую-то девчонку лет двадцати, она крикнула: «Татьяневгеньна, это по вашей части!» – и убежала. А завбиблиотекой смотрела на гостью со светло-русыми волосами, чистым, ясным и до крайности смущённым лицом, пока не поняла, почему это девчушка оказалась в её кабинете.

Под короткими штанинами джинсов-капри у девушки явственно просматривались босые ноги.

Та была растеряна донельзя.

– Вы простите… – пробормотала она, пятясь и пытаясь выскользнуть обратно в коридор. – Я просто книгу одну забыла взять. А её убрали уже. Я нечаянно… Я растяпа, простите!

– Погодите! – вскрикнула Таня.

Чувствуя, что контакт сейчас прервётся, потеряется – чрезвычайно важный для неё сейчас контакт, она выскочила из-за стола, на миг забыв про книгу. Это было правильным ходом: девушка сглотнула, остолбенела и уставилась вытаращенными глазами именно туда… куда, как понимала Таня, и должна была уставиться.

– Вот и хорошо! – как ни в чём не бывало, проговорила заведующая. – Пойдёмте, вместе поищем вашу книгу.

---

Субботнее утро началось для Сонца совсем необычно. Как никогда. Рука матери, теребящей её за плечо, особо ласковой не была: та всегда будила её в колледж нервно, торопясь, будто дом был объят пламенем. Однако в этот раз – всё-таки деликатно; когда Сонце раскрыла глаза, то увидела перед своим лицом градусник, а та же рука легла ей на лоб.

– Вот, как я думала… Температура! – торжествующе сказала мать. – Градусник быстро под мышку.

– Мам, да я вчера чихнула только раз, я себя хорошо…

– Градусник, я сказала! Под мышку!

В полном недоумении девушка вложила градусник в указанное место; мать поплотнее закутала её в одеяло и оставила на десять минут. Сонце покорно лежала, разглядывая потолок комнаты, безупречно-беленый. По истечении и срока мать появилась, ещё раз тронула её лоб, вынула градусник и торжественно объявила:

– Ага! Тридцать семь и шесть! А что я говорила?! Никаких колледжей, дома останешься!

Тут только до Сонца дошло, что и мать, несмотря на девять утра, тоже дома. Хотя в это время она обычно срывалась: проверить какой-то из подопечных магазинов, проконтролировать дела на базе или зачем-то ещё. Последний раз мать нежилась до такого времени в постели, только когда был жив отец, а потом только после дней рождений или на первое января…

В этот день Сонце позавтракала не бутербродами с маслом и сыром, а оладушками с джемом и сметаной. По-человечески. За завтраком мать как ни в чём не бывало спросила:

– Слушай, а кто такая у вас Ольга Юрьевна?

– А! – с набитым вкуснятиной ртом откликнулась девушка. – Это информатичка. Маленькая такая. Она раньше нас вела, «Горе» замещала…

– Не «Горе», а Веронику Игоревну! – сурово приправила мать. – И что она… она как, обутая у вас ходит?

– Ну да… – удивилась Сонце, – правда, в кроссовках чаще всего. Но обутая.

И тут догадка проскочила в голове Сонца; девушка быстро залезла головой под стол.

– Мам! А где твои тапочки?!

– Порвались… – нахально соврала мать, выдавливая апельсиновый джем на тушку оладьи.

Вот так вот день и начался. И чуть позже мать не выдержала, раскололась. Оказывается, уже поздно вечером позвонила та самая Ольга Юрьевна. Весёлым, доброжелательным голосом осведомилась, как себя чувствует Юлианна – а то вид бледный, утомлённый. Посоветовала заняться здоровьем, мало ли, по весне и грипп ходит; температуру проверить, давление, в понедельник в поликлинику сходить. А весь материал для зачётов ей вышлют на электронную почту, осталось-то чуть больше двух недель; пусть дома посидит, подготовится… Мать, хорошо наученная эзопову языку и офисным интригам, всё моментально поняла. Эта умная информатичка – маленькая, ростом с саму Юлю – она талантливо вывела девушку из-под удара. Заболела и заболела, а разбираться будем потом. Она сдаст сессию при пустых аудиториях колледжа, как и многие другие часто болевшие, к этому времени воды утечёт много; а на следующий год она придёт, как будто ничего не случилось, на День Знаний, и «подвиг» её забудется прочно, останется эдаким былинным эпосом для первокурсников…

Правда, из этого вырастала не очень приятная и режущая сознание дилемма.

Вот что теперь делать? Если, действительно, не отлежаться? Придти в понедельник босиком – тем более, что столбик термометра на балконе перевалил за двадцать градусов, уверенно полз к двадцати пяти, а синоптики обещали больший антициклон из Киргиз-Кайсацкой степи, несущий засуху и жару – значило отстоять своё право, идти до конца, переть напролом и поставить себя в очень шаткое положение: по паре предметов Сонце балансировала меж тройкой и четвёркой, и обозлённая «Горе» вполне могла бы её и завалить. Хотя бы на тройки.

Прийти обутой – означало сдаться. Оставить позиции. Покориться и капитулировать. И Сонце понимала, что вот сейчас, при проснувшихся в ней гордости и самолюбии, пойти на это тоже не может.

Ой, какая же ты молодец, Ольга Юрьевна!

…Высказавшись, мать заключила монолог:

– В общем, сегодня занимаемся генеральной уборкой.

– А завтра?

– А завтра ты пойдёшь в библиотеку за всеми книгами. И учить будешь! Раз уж ты… на халяву попала! – улыбнулась мать. – Но я тебя прошу: в библиотеку сходи прилично. Обутая. Нам с тобой сейчас лишние скандалы не нужны.

– Хорошо, мам.

Поэтому Юля-Сонце отправилась в библиотеку в новых, обнаруженных где-то в глубине шкафа, босоножках, настолько твёрдых и неудобных, что могло показаться, будто они сделаны из дерева. Впрочем, хрустальная туфелька Золушка так же могла тиранить ей ногу… Сонце терпела. И только получив книги, она за полсотни метров от ДК сорвала с ног эту гадость; но уже у порога ей пришло в голову полученную литературу проверить, и одного важного справочника, она не досчиталась. А Оксана уже уходила и убрала всё на полки – раскидала, как попало. Сонце бросилась назад, поймала Оксану на выходе, умолила пустить – и, конечно же, в этот момент об обуви и не думала. Так и оказалась с босыми ногами, уже изрядно перепачканными щанским глинозёмом, на втором этаже, в кабинете заведующей.

Сейчас Сонце спускалась вниз по лестнице с этой женщиной, Татьяной Евгеньевной, и вся молча шалела от происходящего. Та тоже босиком! В юбке коричневой до колен, в строгом жакете с золотыми пуговицами, и её ступни, длинные, голые, худощавые, касаются вместе с лапами Сонца неласкового прохладного мрамора. Да ещё голыми пятками обе в унисон так отбивают: тёп-тёп… тёп-тёп-тёп! Такого просто не могло быть. Кроме матери, девушка ещё никого не видела из взрослых и солидных женщин в таком виде.

Вопрос раскалённой горошиной скакал у неё на языке и наконец сорвался:

– А вы так… и на улицу можете выйти?

– Могу. И домой так иногда хожу. Да и на работу! – ровным голосом ответила Татьяна. – Удивляет?

– Да, но это… то есть я хочу сказать, что это… это здорово!

– Я понимаю уже. Ты-то сама – часто так?

В душе Сонца открылись шлюзы; точнее, невероятное напряжение последних дней проломило их, вынесло напрочь, и хлынуло из девушки почти всё то, что она рассказывала Василисе, о чём немного успела рассказать матери – короче, получилась форменная исповедь. Пока искали книгу, положенную Оксаной совсем не по адресу, не по начальной букве автора и даже не по теме, это всё изливалось…

Книгу всё-таки нашли.

– А можно я… я буду чаще приходить? – с надеждой спросила Сонце, понимая умом всю нелепость этого вопроса, но не в силах поставить его иначе. – То есть… как читатель?!

– Приходи, конечно. В любом качестве приходи! – засмеялась Таня. – В понедельник у нас, правда, санитарный день, во вторник у нас сантехники будут отопление проверять…

– А в среду?

Таня помедлила. То, что должно было произойти в среду, её саму очень волновало; об этом ей успела сообщить Мириам Снеткова по телефону, Таня передала информацию этой черноволосой  Свете-Шакти… Впутывать молодую девчонку в эти игры не хотелось.

– В среду у нас мероприятие… в администрации, – призналась женщина. – Поэтому заняты будем. Но потом – приходи!

Домой Сонце летела, как на крыльях. Босых…

---

ЛИНИЯ  ЛЕНА-ГРЕТА – ШАКТИ

И ещё один человек в этот воскресный день проснулся в своей постели, но не совсем в своей тарелке. Лена-Грета первым делом увидела стоящий на столе букет роз, правда, сильно уменьшившийся в размерах; а потом – жалостливое лицо матери.

Не скорбное, гневное, недовольное или ещё какое, а именно жалостливое и печальное.

– Доброе утро! – сказала Александра Егоровна. – Ну, оклемалась, да?

– Да…

– Голова болит?

– Да… – ответила девушка, попробовала эту голову поднять, но бессильно откинула на подушку. – Чёрт! Что со мной такое было?!

– Траванулась ты в своём клубе! А я так ведь и знала, Лен: там всякие суши и прочее, что ты ешь… это ведь неизвестно кто готовит, понимаешь? Люди вон суши травятся, если с рыбой фугу. А ты налегла.

Несмотря на туман, окутывавший большую часть воспоминаний о субботнем приключении, Лена точно знала: суши с «фугу» в «Бункере» она не ела точно.  Даже если б они были в меню, их там готовить не умеют. Их надо в «Елисеевском» заказывать, а не там… Но спорить с мамой не стала; сил не было.

– Я тебе бульончику сварила! – похвалилась мать. – Ты попей… Ну, если ты уж пришла в себя, я могу на причёску съездить? А то я уже договорилась. И на макияж.

– На макияж… о-о-о!

– Что-то не так?

– Да нет, мам! Давно пора… о-о-о… да, я сама справлюсь.

Подумать только. На причёску и на макияж. Чудеса творятся. Знать бы, что ещё с ней приключилось.

Мать с удовольствием покинула постель больной, начала крутиться перед зеркалом, рассматривая свои жидкие посёкшиеся волосы и, наверно, представляя, что из этого убожества может сотворить парикмахер. Сказала рассеянно:

– Лен… а что ты не сказала мне про этого Валеру, про его возраст? Тебе не кажется, что он староват для тебя?

Она сказала это совершенно искренне, невзначай, и Лена даже онемела на секунду:

– Староват? Ты что имеешь в виду?!

– Нет, ну, в принципе, нормальный дядька… – рассудила мать. – И пузо не совсем висит. Но он такой старомодный. Вежливый, конечно. Но всё-таки не твой ровесник и даже не…

– Как – пузо висит? Он что, вчера приходил?!

– Вообще-то, он тебя доставил. После отравления в клубе. Свозил на своей машине в медцентр, промыли тебе желудок. И вот, привёз домой. С букетом и очень цветистыми, знаешь, извинениями. Я даже на него сердиться не смогла!

Лена ничего не понимала. Тупо смотря на розы, поинтересовалась:

– А папа?

– А, он спал, хоть из пушки пали. Он в одиннадцать приехал. Ну, и с утра я встала, завтрак сделала, на работу проводила. Наш Глава же на выборы идёт, они по воскресеньям «разбор полётов» своего штаба решили устраивать. Да, кстати, твой Валерий визитку оставил, на кухне лежит…  Ну, я побегу, Лен, хорошо?

– Беги…

Дома творилось что-то невозможное. Дождавшись, пока лязгнет  дверь, пока пройдут пятнадцать минут – вдруг мать вернется? – девушка выползла из кровати, в пижаме, кое-как добралась до кухни. И взяла со стола, из салфетницы, визитку:

ОРДЫНСКИЙ Валерий Михайлович.

Врач-нарколог высшей категории.

Центр семейной медицины «СибМедЦен»

– Зашибись! – вслух сама себе сказала девушка. – Валерий Михайлович… кто ж ты такой, чёрт тебя подери?!

Пока пила вкусный, наваристый бульон со специями, голова помаленьку прояснялась. И уже через полчаса Лена совершенно точно знала, что ей надо делать.

Она натянула джинсы, футболку и куртку от спортивного костюма с капюшоном. Джинсы длинные были, мели краями пол, но это и хорошо: она, конечно, даже не планировала обуваться. Сойдёт.

Ключи от «Шкоды» она разыскала легко. Как положила их мать в шкатулку лет пять назад, в своей спальне, так они там и лежали. Автомобиль был с автоматической коробкой; Лена, конечно, прав не имела, но в принципе, отец ей давал в молодости порулить, основы вождения она знала, а доехать по пустой дороге с «Заповедника», через Танковую, – это не бином Ньютона, тут и нынешний школьник справится, если до руля дотягивается…

---

Воскресный «Бункер» до четырёх дня – это вам не субботний. Мертвящая тишина. Пожилая уборщица трёт тряпкой фойе. Девушка прошла через него, ощущая, как голые ступни прилипают к мокрому полу и ощущая злорадное торжество. Спустилась по красным бархатным ступеням. Внизу – та же тишина и пустота, только у барной стойки основного танцпола примостился на стульчике охранник в строгом чёрно-белом. Лену он узнал, конечно, и немудрено: таких посетителей знали поимённо. И уж точно, босые ноги девушки его не заставили даже глазом моргнуть.

– Доброе утро, Елена Алексеевна! – вежливо склонил он коротко стриженную голову. – Вы вчера у нас сумочку забыли… вот, пожалуйста, в целости и сохранности.

Перегнулся через стойку, достал бежевый клатч, вручил Лене. Та раскрыла, увидела свои «гвоздики», проверила кредитки, шаркнула пальцем по пачке купюр – всё на  месте.

– Всё в порядке, Елена  Алексеевна?

– Да. Только не всё… Вчера у вас наверху бармен Павлик работал, так?

– Да, точно.

– Так вот, послушайте…

Лена очень кратко, но ёмко обрисовала ситуацию. Охранник, наверняка старший, выслушал внимательно, профессионально не показывая удивления.

– Да вы что?! Неужели… Хорошо, я вас понял, Елена Алексеевна. Разберёмся.

– Разберитесь. И если его ещё увижу хоть в километре от клуба, – девушка одарила этого парня самой ласковой улыбкой, которая, может быть, и Валере не досталась, – то шум будет такой, что до господина Дзюбы это дойдёт в самом неприятном виде.

– Не беспокойтесь, Елена Алексеевна. Мы дорожим нашими клиентами.

– Вот и здорово! Всего доброго!

Отрежут Павлику яйца, закатают его в бетон или просто похоронят в компостной яме за Круглихино, Лену не интересовало. Станислав Дзюба, дважды судимый, владевший «Бункером» через третьих лиц, говорят, был склонен к кардинальным решениям и проводил в их в жизнь быстро и чётко.

В фойе Лена задержалась у парочки игровых автоматов, что-то остановило её взгляд. А, торчащая из пола проводка, уже обрезанная. Да. Вчера на этом месте стояла пластиковая плоская девушка со сверкающим лампочками самолётом в руках – реклама турагентства папы Энигмы. Видать, Лена её и своротила, влекомая Валерием на его широких плечах. Ну, бывает, что ж.

Всё, делать в «Бункере» ей было уже нечего, но тут она услыхала от лестницы:

– …ваши артистки пусть подойдут на примерку костюмов через две недели – раньше не гарантирую, но вот к этому сроку точно.

– Спасибо, Светлана Алексеевна!

– Да пожалуйста…

Лена обернулась. Через фойе шла тонкая, чернокудрая, восточного вида молодая женщина. С горящими угольными глазами, в жёлтом костюмчике; в руках несла огромный куль какой-то серебристой, с блестками, ткани… И главное, что остановило взгляд Лены, так это загорелые босые ступни в самом низу этих лимонно-жёлтых бриджей.

Повинуясь безотчётному порыву, Лена преградила дорогу черноглазой босоножке:

– Давайте я вам помогу!

– Да мне не тяжело, просто мешок такой неудобный…

– Я на  машине! – пресекла девушка все возражения. – Меня Леной зовут. А вас?

– А я Светлана.

– Очень приятно.

Мешок с тканью был водворён на заднее сиденье «Шкоды». Лена, садясь за руль, думала об одном: как эта Светлана назвала тех, для кого, вероятно будет шить костюмы. На официальном языке это «танцовщицы кордебалета»; на языке большинства посетителей клуба – девки, тёлки, стрипки, а в устах типов вроде Анненского и просто – шлюхи. А тут – «артистки». Это не случайно.

– Костюмы для нашего стрип-балета будете шить? – спросила Лена, заводя мотор.

– Ага. Я модельер… А вы тоже из них?

– Не совсем… – Лена гортанно рассмеялась. – Я танцую, но так, для себя. Просто тут по делам зашла. Вас куда везти?

– На Бульвар, в общежития Педучилища. В самое крайнее.

В том, что новая знакомая уже определила социальное положение Лены, та не сомневалась. Не дура ведь по виду, не наивная; да и взгляд цепкий, внимательный. И маникюр, и педикюр, и серёжки с бриллиантами, и кольцо. И тут джинсы да простецкая на вид курка с капюшоном никого не обманут. Но – деликатная, вида не подала. Только почему-то сначала придирчиво посмотрела под ноги Лены, на педаль, потом словно бы невзначай назад обернулась, там салон исследовала.

– Туфли ищете? – ухмыльнулась водительница.

– Ну да… А вы босиком водите?

– Не только вожу. Но и хожу. Похоже, как и вы… Мы с вами не сёстры-близняшки, часом?

Теперь в смехе зашлась Света; и Лене стало удивительно легко, просто; настолько чистым, звонким, не замутнённым никаким подтекстом оказался этот смех. И, продолжая тему, поднятую Леной, новая знакомая рассказала – как приехала из Прокопьевска, как училась на модельера, как занимается дефиле… Тут, правда, лицо её затуманилось грустью, проскочила гримаса, но Лена значения не придала. Легко было с этой Светой. Гораздо, кстати, проще, чем со многими её старыми подругами вроде Энигмы.

Поэтому Лена не удержалась от предложения, когда высадила женщину у общаги:

– Свет… Может, на чашку кофе? Я угощаю.

– Ой, да что вы… неудобно! Вы и так помогли.

– Бросьте. Я сегодня совершенно свободна. А в «Паб», например?

– В «Паб»? А, это напротив филармонии… Ну ладно. Мне как раз сейчас туда. Ну, вы тогда подождёте, ладно?

– Конечно.

Сидя одна в машине, Лена проверила бардачок. И обнаружила… чуть ли не покрывшуюся мхом, высохшую до трухи, пачку «Мальборо». Ага. Матушка, оказывается, и покуривала в своё время. Ну-ну.

В «Пабе» в воскресенье тоже многолюдно, как в пустыне Сахара в разгар песчаной бури. Устроилась, правда, в дальнем углу парочка каких-то юнцов, лет под двадцать, судя по тому, как “упакованы”, – тоже дети голубых кровей и золотых кошельков, они баловались текилой и явно отходили от вчерашнего. Но их Лена решила не замечать; хотя один, увидев её, крикнул вроде: «Хай, Звёздочка!».

Света, замешкавшаяся на входе, вроде бы этого не слышала.

А вот пол в заведении  радовал: имитация зелёного травянистого ковра. Лена вспомнила, что как-то год назад тут разулась именно Энигма; каблуки её намертво увязали в этом ворсе и она скинула их, обнажив довольно красивые, не менее «скульптурные», чем у Лены, ступни. Правда сейчас-то они обе пришли с улицы босые, но вышколенный персонал не сказал ничего, а  Света восхитилась, усаживаясь в кресло:

– Потрясающий пол… Я бы просто мечтала сюда каждый день ходить!

– Ну, вот будете в администрации работать, будете ходить… на  самом деле это только годик, как он лежит. А был такой обычный линолеум. Ноги скользили.

Поднося к губам чашку – Лена заказала сразу два капуччино (Света только кивнула!) – поднося её к губам, новая знакомая спросила:

– Скользили? Вы тут и раньше босиком бывали?

Лена посмотрела на неё. Как там говорят? Полоса отчуждения… Легче всего открыться первому встречному, чем близкому человеку. И неожиданно просевшим голосом ответила:

– Если честно… Я вообще раньше босиком не ходила. То есть ходила… В постели и в ванной. Вот как-то так!

---

Они разговаривали, день за окнами, золотисто-синий, тёк своим чередом, по Большой Ивановской проползла «поливалка», раскрашивая мир серебряными нитями воды. Лена не слышала, как один из двоих любителей текилы, показав глазами на неё, сказал спутнику:

– Видал? Это та самая девка бешеная, Звёздочка, которая вчера чуть догола не разделась…

– О! точно. Это этого, Никитоса, чувиха.

– Ты дурак. Просто с ними тусит. А ещё она одному мужику, коммерсу, в рожу соком плеснула. Тоже типа недавно…

– О, мля! А ты откуда знаешь?

– Да видел… и этот коммерс, он сейчас с моим папаней дела решает всякие, они зависают. Он в командировке тут.

– Реально бешеная…

– Ага… Надо этому мужику сказать, может, ещё раз подкатит. Он сильно злой на неё.

– Ага. Давай мякнем ещё…

Над головой Лены-Греты сгущались тучи, но она об этом не догадывалась.

 

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

---

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.