БОСИКОМПОВЕСТЬ. 24. МАРИЯ И АША, ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ.

БОСИКОМПОВЕСТЬ. 24. МАРИЯ И АША, ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ.

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ МАРИЯ – НАСТЯ-АША – ДРУГИЕ.

К понедельнику даже из самых потаённых закоулков Щанска исчезли лужи. Сама Щанка в районе Центрального парка фактически пропала, превратившись в ручеёк, в котором трудно было бы утонуть и голубю. На Утином обнажились покрытые серой слизью торосы бетонного каркаса. На востоке начала гореть степь, в Круглихино сгорела целая семья в хате-пятистенке, а на Большой Ивановской заработал единственный в Щанске фонтан – примитивное сооружение из китайской “зелёной яшмы”, про который, казалось, уже давно и надёжно забыли.

Мария Меньшикова испытывала одновременно два практически взаимоисключающих чувства: злость и торжество. Первое было понятно: мало того что отбирали студию, с которой Мария успела сжиться, с каждой скрипящей её паркетиной, так ещё и отобрали дело, которым она уже успела увлечься. А вот второе… второе спровоцировало  то, что зловещий красный волдырь на пятке Марии к утру понедельника сошёл на нет, как и не было его. И чего тут больше была заслуга – мудрого совета Дмитрия, примера Шэрон Стоун или народной медицины, сама Маша не знала.

Но этот крошечный эпизод, естественно, сильно повлиял на сознание. Собираясь на работу, Маша долго не могла понять, что держит её дома, про что она забыла; что нужно взять. Потом сообразила: лабутены! Да, да, предмет гордости и зависти той же Аглаи. Ей Главред тоже купил такое обувное чудо, но, как уже выяснили придирчивые редакционные эксперты, аглаевские оказались насквозь китайскими: фирменный знак украшал их не под пяткой,  а аж два раза – на каблуке и подошве. Подсунули неразборчивому Главреду подделку, что ж тут делать; Аглая клейма кое-как соскребла и покрасила заново, но полностью уничтожить следы контрафакта так и не смогла…

Поколебавшись, Маша завернула туфли в газету, положила в сумочку. Выбрасывать их на помойку казалось ей сколь демонстративно-глупым, столь и бессмысленным жестом. А дома они рисковали превратиться  в музейный экспонат. Все знакомые и подруги Марии обретались в Доме Печати, туда она она решила и отнести их. Если кому и продаст, то только там.

Поэтому из подъезда она вышла утром в синей блузке с аппликацией и голубой юбке, представлявшей собой два кусочка ткани, обёрнутой вокруг бёдер. Ноги Марии, длинные и голые от самых пяток до сильно «выше коленок», сверкали в лучах утреннего солнца, будто хирургический инструмент, да ещё с лёгкой бронзовой патиной. Таксист в «Дэу», кого-то ждавший и читавший рекламное приложение к «Заводчанину», увидел эти ноги проходящими мимо. И только протяжно присвистнул. А вот дворничиха, женщина ещё младше Маши, с рябым лицом, стаскивая перчатки, вроде как про себя сказала: «И не стыдно с такими голыми ногами?!» На что Мария могла бы совершенно справедливо отметить: с такими – не стыдно, но предпочла промолчать.

Завела мотор «Форда», послушала его ровное рычание, нахмурилась: временами туда вплетался некий рассерженный скрип, как покашливание. Но не лезть же ей, трепетной и нежной диве телеэфира, под капот.… Поехала на работу.

По дороге она думала о… Нет, не о пропавшей девушке и таинственном фотографе. И не о том, что теперь придётся выходить курить либо на крыльцо, либо подниматься на площадку между шестым и седьмым; ещё одна негласная курилка была на этаже «Заводчанина», но туда пускали строго только своих. Она думала о себе, о возрасте и о том, сколько это всё будет продолжаться.

Эпизод в общежитии, это прижатие маленькой синички к стене, то есть «мышки», её голые лапки под её ногами озадачил Машу, не очень приятно озадачил. Никаких эротических ожиданий, никаких фантазий она не испытала ни во время этого, ни после. И всё-таки телесный контакт тряханул, безотносительно к полу. Это была плоть, кусочек этой плоти обнажённой. Он что-то разбудил, выволок наружу. Может, она бисексуалка? Это сейчас модно. И вроде как даже не совсем стыдно. Вон, Апанасенко трепалась на корпоративе, что ради интереса переспала с одной студенткой. Аглая на пикнике демонстративно обжималась с молоденькой практиканткой и шипела на своего главреда, когда он попытался пошутить по этому поводу. Потом оправдывалась, конечно: пьяная, мол, была, но зерно сомнения во всех, наблюдавших эту сцену, заронила…

Чёрт, может поэтому Главред её крутит? Такая «любофф» с привкусом запретности, как в «Горькой луне», с ощутимым ароматом декаданса, когда уже гори мир синим огнём и да продадим душу дьяволу в безудержном свальном грехе, пьянящим, как спирт пополам с кокаином…

На перекрёстке со Спортивной, пропуская караван длиннозадых жёлтых автобусов, в окна которого выглядывали весёлые лица каких-то юных спортсменов, Маша уставилась в зеркало заднего обзора и громко, на весь пустой салон, сказала себе:

– Мужика тебе надо, подруга! А то озвереешь…


Когда парковалась во дворе Дома Печати, выбирая место, пришла СМС от Дмитрия. Он писал, что вынужден повезти отца с матерью на дачу в Круглихино, это ещё один сыновний долг, разновидность его, поэтому будет часам к двенадцати. Ну что поделать…

– Я гляжу, лето совсем разгулялось? – услышала Маша хрипловатый голос, пропитанный нотками сарказма и усталости от жизни.

Обернулась. Рядом, также с ключами в руках, стояла Зоя Илларионовна Матвеева, или Лиса-Алиса.  По иронии судьбы, своё прозвище у острых на язык коллег она заслужила не рыжей кудрявой шевелюрой, светло-карими глазами, а пристрастием к рыжим дубленкам с лисьим мехом: с чернобурками и другими представителями этого семейства псовых.

Однако парадокс заключался в том, что Матвеева-Лиса, как и Тортилла, обзаведясь вторыми именами и поначалу даже об этом не догадываясь, начали стремительно приближаться к своему второму образу: Черепахин двигался по коридорам Дома со скоростью своего прототипа, а при опасности также втягивал голову в невидимый панцирь; Матвеева из блондинки покрасилась в рыжий, сменила каблуки на какие-то бесшумные, скромные туфли с круглым носком, скрадывающим форму ступни, а голос её охрип, и даже в спокойном тембре, на планёрках, напоминал возмущённое лисье тявканье.

Маше было жалко Зою Илларионовну, потому, что она хорошо знала историю пятидесятипятилетней бывшей любовницы Главреда, отставленной по выслуге лет и в силу появления новой – Аглаи. В своё время, попав в Щанск молодой журналисткой Томского журфака, она очутилась в самом пекле перестроечных процессов. Городом правил тогда первый секретарь горкома КПСС, бывший главный инженер Опытного Иван Иванович Петун – правил жёстко, в полную силу, не признавая никакого «нового мышления» и прочих гадостей да гласностей, приносимых ветрами через омские степи из столицы. Матвеева, как Теруань ди Мерикур, создала что-то вроде «салона» на шестом этаже телестудии. Организовывала митинги. Говорят, даже как-то приковала себя к мощной ноге Ленина у администрации: сочувствующие работяги с Опытного даже цепи ей смастерили, как настоящие, а их соединил милицейский наручник её любовника. В общем, на волне перестройки Матвеева прошла в депутаты, в девяностые успела побыть бизнес-вумен, открыв первый салон красоты. Потом из бизнеса ушла, вернулась в телевидение, вела модные обзоры, – это в Щанске-то! – познакомилась с Главным и купалась в лучах славы, играя на щанском ТВ роль «серого кардинала». Но годы шли. К моменту появления в городе самой  Марии прежняя могущественная Лиса всё больше выходила в тираж и наконец была окончательно списана. Сейчас она вела детскую передачу, довольствуясь весьма скромным окладом и персональным кабинетом. Говорили, что он тёмен и тих, как монашеская келья и в нём постоянно задернуты тяжёлые, тоже коричневые, не пропускавшие ни единого фотона света, шторы… И бог знает, что она там делала в одиночестве.

С бывшей пассией Главреда Маша старалась быть неизменно сдержанно-любезной.

– Доброе утро, Зоя Матвеевна! Да, жарковато сегодня.

– И это повод ноги до задницы оголить, да?

Маша ощутила себя Пересветом на Куликовом поле и словно кто вложил в её руки незримое тяжёлое копьё. Нервно улыбнулась:

– Да я так… Мы переезжаем, съёмок нет сегодня, я прибраться пришла…

– Прибираться приходят в рабочем! – отрезала-оттявкала Матвеева. – Милочка моя! Вы понимаете, что таким своим видом вы работу всего коллектива дезорганизуете?

– Зоя Матвеевна! Ну, это смешно… У нас все озабоченные, что ли?!

– Озабоченные или нет, я не проверяла. Но приходить так в госучреждение недопустимо! Вы забываете, чей хлеб вы едите и от кого деньги получаете.

– Я получаю… от кассира. Извините!

И Маша попятилась. Её «Форд-Фокус», как и положено, имел левый руль, а вот «Паджеро» Матвеевой – правый; сейчас стоящая у водительской двери женщина загораживала путь Маше. И пришлось оббегать свою машину, и кряжистая, почти квадратная Матвеева провожала её презрительным, да и ненавидящим взглядом.

Чёрт! Вот она нажила себе ещё одного врага, кроме Тортиллы.

Едва касаясь босыми ногами ступеней, Мария взбежала к дверям Дома Печати. Такой же летящей походкой пересекла холл, кивнула охраннику у турникета, в стеклянной будке. Он не выразил даже удивления – хотя, вероятно, смотрел просто на верхнюю часть тела журналистки. А вот Родион, щуплый парнишка-ответсек «Заводчанина», с пачкой бумаг, присвистнул:

– Маша! Купалась уже, что ли?

– Ага! Прям с пляжа и на работу.

По инерции Мария направилась к лифту, но решила сначала подняться на второй этаж, посмотреть их будущие апартаменты. Уже на этаже сообразила, что не взяла ключи… Да кто-нибудь там будет, наверное. Она ошиблась. В помещениях статуправления уже не было никого, и двери гостеприимно распахнулись в пустой коридор.

Женщина вошла. Сразу с порога она оценила весь масштаб разгрома. Вероятно, если бы статистики могли вынуть из коробки Дома Печати целый этаж, со всеми железобетонными перекрытиями, они бы так и сделали. Но они удовлетворились тем, что вырвали косяки внутренних дверей из гипсокартонных стен, усыпав всё мучнистой пылью. Часть розеток, поддавшихся их рукам, выдернули из стен. Некоторые шкафы вынести не удалось: видать, они сломались при первой же попытке перемещения – и доски валялись то тут, то там. Цветы в горшках статистики тоже с собой увезли, но вот старые разномастные ёмкости, по большей части пожелтевшие и треснутые, раскатали по полу нескольких больших комнат, высыпав из них землю. И напоследок – статистика требует много бумаг, ценность которых в кибернетический век сомнительна. Вот этой макулатурой и был усеян пол тех помещений, которые, по словам Дмитрия, должны были отойти их студии.

Но не это поразило Марию.

По всему этому хаосу бродила девушка. Невысокая, с пышными, тёмно-каштановыми волосами, круглолицая, кареглазая. В пёстром симпатичном платье. И главное – босая, как и сама Маша.

Это казалось столь невероятным, что Мария выпалила поражённо:

– Ты… кто?!

– А вы кто?! – тем же тоном ответила незнакомка.

От юмора ситуации Маша расхохоталась. Смехом грузинской царицы. Действительно… два сапога, обе “без сапог” – пара.

– Я – Мария. Мы тут работать будем, телесюжеты делать.

– А я – Настя! Меня сюда убирать позвали…


Настя, отвечавшая сейчас Марии с вызовом, с раздражением, имела на это небольшое право. В воскресенье позвонила её давняя знакомая, техничка из Горстроя. Сказала, что в Доме Печати какой-то переезд, требуется убрать там пару кабинетов, а местные вроде как отказались, доплата за такой форс-мажор не утраивает. И Настя-Аша, подсчитав в уме, сколько ей может обломиться за эту подработку, решила не упускать вариант, тем более, что неделя, в силу потери прежних «хлебных мест», предстояла голодной.

Настя заявилась в Дом Печати к девяти утра. Во избежание всяческих казусов – в тех самых кроссовках, «мегамаксовских». Они пока носились, хотя на шве в передней части девушка заметила угрожающе торчащие белые нитки. Они взывали о первом ремонте… Эх! Но печалиться ей предстояло совсем не об этом.

Охранник на входе, ничего не знавший об уборочных делах, послал её к завхозу. Тот, высоченный седой хохол, сыпавший громогласным «Шо?!», долго вникал в объяснения девушки, и отправил её в бухгалтерию. Тётки там сначала обругали её, мол, ходят разные, работать мешают, потом пожалели, уловив каким-то шестым чувством всё Настино отчание, но сказали, что никаких распоряжений о сдельной доплате не поступало… но они что-нибудь придумают. Если завхоз разрешит! Настя вернулась к завхозу, но обнаружила пустой кабинет. Круг замкнулся.

В полной прострации она поплелась на тот второй этаж, про который ей говорили, что его надо было убирать. Увиденное её не ужаснуло. Платили бы – она бы и гераклов подвиг с конюшнями повторила… Тут, среди разбросанных бумаг и пыли, на неё навалилась какая-то апатия. И ещё: в кроссовках было невыносимо жарко. Настя сняла их и положила на подоконник.

А вот в этот примерно момент и случилось явление эффектной, яркой, черноглазой и главное – совершенно босой брюнетки. Столь откровенного образа Настя-Аша увидеть не ожидала.

И от этого и удивление было яростным, не принимающим; и злость какая-то вспыхнула: вот же фифа, сверкает ножищами голыми, как на пляже, – и ах, журналистка местная! Ей – можно, а Настя слышит постоянно все эти упрёки, и тут же вспомнила бабу из Дома Госучреждений и много чего ещё…

Смех молодой женщины, точнее женщины средних лет, её законные сорок Настя не глазами определила, нет, нутром почуяла – так вот, он разрушил, смёл злость, оставив ошарашенную растерянность. И девушка не смогла сдержать жалоб. Она выложила свою обиду: чё за нафиг, вроде убирать надо, а никто ничего не знает, и денег всем жалко. Они на что рассчитывают, как это всё вывозить – бесплатно?! Таджики и те бесплатно не будут.

Женщина, назвавшаяся Марией, посерьёзнела. Окинула глазами Настю, её платьице с рыночных рядов. Видимо, в уме подсчитала и взвесила; и, как в библейской притче, нашла «слишком лёгким». То есть убого-дешёвым.

– Слушай… Настя, да?

– Да.

– Давай так: мы сейчас начнём это всё прибирать. Потом мой коллега подключится. А с деньгами ты не переживай…

– Что-нибудь «придумаем», да? – Настя с горечью вспомнила бухгалтерию.

Мария тряхнула струящимися гладкими волосами.

– Ничего придумывать не надо! Я просто пойду к Главреду…

– К кому?

– К Главному редактору Тэ-Вэ. Устрою ему бэмц.

– «Бэмц»?

– Ну, или трах-тарарах. Я это умею.

Залюбовавшись красиво изогнутой ступней – женщина характерным для их пола жестом колено приподняла, утвердив на нём сумочку и роясь в ней мигом распавшимися по отдельности красивыми длинными пальцами, Настя поверила: эта – умеет. Эта любую стену проломит. Попробовал бы ей кто сделать замечание по поводу её босых ног! «Фифа» сразу испарилась, уступив место прообразу старшей сестры, более опытной и, может быть даже, более смелой. Настя в детстве о такой мечтала.

– Я ключ смотрю… – сказала Мария. – А, вот он. Значит, так. Я сейчас принесу халаты и перчатки. Остальное нам ведь не нужно, верно?

И она хулигански шаркнула босой ногой по разбросанным листам.

– Нет, конечно…

В том заповедном месте, ключ от которого имелся в сумочки Марии, сотрудники их этажа прятали алкоголь от Тортиллы и других начальников. Главным образом операторы, большая часть из которых без бутылочки согревающего на съёмки не выезжала, особенно на зимние. И, по иронии судьбы, это же помещение использовали для хранения своего инвентаря уборщицы…


ЛИНИЯ МИРИАМ – РУСЛАН – ДРУГИЕ.

Лев Гордеевич Романенко заглянул в кабинет юрисконсульта на «утреннем обходе». Так называлась серия его посещений особо важных сотрудников перед аудиенцией у Исмагилова. Самые нужные документы, требующие особого рассмотрения и немедленного решения, попадали на стол Главы не через секретаршу, а через Льва Гордеевича…

– Мириам Даниловна! – спросил он, щурясь на молодого человека в тёмно-голубом, с прилизанными волосами, и Мириам. – У вас есть что-нибудь на срочную подпись?

– Да, Лев Гордеевич… Руслан, передай, пожалуйста.

– Ага, ага… Что это?

– Это заявка на митинг в поддержку Главы. В пятницу пришло, вас уже не было.

– А, ну да… ну да… – Романенко бегло просматривал документы, особо не вникая. – Это от кого?

– От работников культуры. Предполагаются люди из филармонии, из городской библиотеки…

– Ну, хорошо, оформим. Это как раз, кстати, пора уже начинать, да. Спасибо, принял.

Он ушёл. Руслан погладил свою шкиперскую бородку, посмотрел на Сергея Лаврова, усмехавшегося с портрета над головой  Мириам, проговорил негромко:

– Мириам Даниловна… Мне иногда кажется, что вы Рихард Зорге, а я радистка Кэт.

– Ну, тогда скорее я – Штирлиц… – усмехнулась Мириам, откинулась в кресле. – А что, Лев Гордеич похож на японца, а вы будете кричать «Мама!» при родах?!

Её собеседник улыбнулся, не зная, как реагировать.

– Да пусть… Руслан, у вас есть что-то по жиртресту?

Он встрепенулся.

– Да! Вот в этой папке – письменные отчёты. Есть и другая информация, как я предполагаю, видео. Но она в разделе банно-прачечного комбината.

– Запросить можем?

– Это вряд ли. Очень сложно.

Если бы кто, хорошо знакомый с географией и экономикой Щанска, слышал их диалог, то весьма бы удивился: ни жиртреста, ни банно-прачечного комбината как такового в городе отродясь не имелось. Но, видимо, говорящие понимали, о чём идёт речь.

– Ну и прекрасно… – на обеде ознакомлюсь! – Мириам убрала тонкую папку в свой портфель-сумочку. – Руслан… Я у вас человек новый. Мне, похоже, нужна консультация. Есть какой-нибудь очень опытный, въедливый юрист? По гражданским и административным делам?

Руслан помедлил.

– Есть. Имран Анзорович Кокбулатов. Он работал сначала на Опытном, потом на пенсию ушёл. Давно уже.

– Хорошо! – с жадностью ответила Мириам. – Свяжете?

– Конечно. Могу идти?

– Да, конечно. Спасибо, Руслан!

Молодой человек коротко кивнул, а Мириам после его ухода перевернула несколько листочков на перекидном календаре и на листке «СРЕДА» красным фломастером обвела число, поставила время: «10:00».

В том, что всё запланированное состоится, у ней теперь не было сомнений. Да, как Рихард Зорге, похоже.


ЛИНИЯ МАРИЯ – НАСТЯ-АША – ДРУГИЕ.

Маша и Настя повязали головы косынками, чтобы не пачкать волосы. Одежду прикрыли голубенькими халатами уборщиц. Ноги, правда, их после первой-второй ходки вниз, к мусорным контейнерам, с мешками, покрылись белесо-серым налётом того, что застилало помещения бывшего Управления статистики. Лифтом со второго этажа было пользоваться глупо и они, потребовав от охранника отомкнуть металлические воротца на входе, шастали туда-сюда через фойе. На втором находился буфет, поэтому они без конца сталкивались с любителями утреннего ланча. Но их почти никто не узнавал.

– Ты смотри-ка, какие уборщицы наглые пошли! – сказала одна дама средних лет другой, не менее поблёкшей, из «Заводчанина». – Чешут босые и хоть бы что…

– Не говори. Грязные, как хрюшки!

Двое работяг из Полиграфкомбината, наоборот, пожалели:

– Ты гляди, девкам даже калош не дают. Офонарели, каждую копейку экономят!

– Ага. Мы скоро и сами голышом ходить будем. Слышал, машину привезли, второму цеху зарплату срезали, типа как работы меньше стало…

– Собачья жизнь!

Молодёжь никак не комментировала. Из лифта вывалился оператор Глазов – ветеран телевидения, в замшевом плаще, который он не снимал ни зимой, ни летом, и, так как в нём не только снимал, но и ремонтировал свой древний «Москвич», расстилая под днищем на любой дороге, – в плаще цвета неопределённого, совершено абстракционистского. Он, в отличие от других, Машу узнал. Но, хорошо, не стал орать на весь коридор, догнал, жарко задышал в ухо:

– Привет! Чой-ты сёдня такая аппетитная?!

– Жениха ищу!

– А! Так тебя тут съедят с такими ногами.

– Что, нравятся? Кушайте с булочкой.

– Да их не кушать, их… – Глазов растрескался кашляющим смехом завзятого курильщика и пропойцы. – Отломи кусочек красоты, а?

– Глаз! Иди своей дорогой!

– Иду-иду…

Они, конечно, порядком упарились обе. На улице припекало, в Доме Печати было душно; пыль лезла в рот, в нос. В какой-то момент Мария предложила:

– Насть… Давай разденемся. Ну, до белья, халатами прикроем. А то ведь вся одежда пропотеет!

– А можно?!

– Оссподя. У кого спрашивать-то?

От этого переодевания в комнате, от того, что халатики теперь ласкали почти голое тело, они ещё больше сблизились, как носительницы какой-то тайны, помимо босых ног. Глядя, какие бело-серые, переплетающиеся цепочки следов они оставили на всём пути со второго этажа до ступеней подъезда, Настя осмелилась задать вопрос:

– Ты давно… босая так вот приходишь?

Мария рассказала. Мимоходом – о фотографии, но по большей части о своём необычном пути. Дескать, как-то само собой получилось. Просто один раз первый какой-то запрет преодолела, потом второй, и пошло-поехало…

Настя расцвела:

– А у меня тоже примерно так! Представляешь: тапки порвались, когда подъезд драила. И подумала – а чего я, вообще, боюсь? Ноги мокрые что так, что эдак.

– Ты подъезды моешь?

– Ну да…

Дальше само собой расскакалось и о бабке, и обо всех злоключениях Насти в последнее время. Только вот о съёмках за деньги, да и о невероятном предложении от «Тезауруса» девушка повествовать не стала.

Они уже планировали присесть, передохнуть и даже, может, сходить в буфет, что-то перекусить, но в какой-то момент, на обратном пути с улицы, они задержались в холле. На стене тут была креплена большая «плазма», и в ней мелькали кадры эфира щанского ТВ, перемежаемые рекламными заставками; шло это без звука, охранник скучающе глазел в «плазму». Маша кинула взгляд туда и охнула: на телеэкране с микрофоном у лица стояла Аглая, что-то вещала:

Мария бросилась к стеклянной будке:

– Включите, пожалуйста! Звук включите, быстро!

Охранник, носатый парень, от её напора стушевался, выполнил требуемое. За это время кадр сменился, на экране возник конференц-зал в Доме Госучреждений, ряды кресел, президиум, люди с табличками…

Медальное лицо Зинаиды Чухонцевой вплыло в экран.

– …несомненно, пагубность этой привычки могут почувствовать на себе все горожане и особенно горожанки, поддавшиеся новомодным течениям. У современных людей кожа на стопах очень нежная. Даже при регулярном хождении без обуви она не становится слишком грубой. Поранить такую кожу довольно легко. Где бы вы ни выбрали прогулки босиком – а тем более в городской среде, всегда можно порезаться о стекло, пораниться или травмировать стопу другим способом. Открытые раны и даже маленькие порезы – входные ворота для многих инфекций. Некоторые из них довольно опасные, например, столбняк. Я много лет занимаюсь практикой оздоровительной ходьбы босиком по снегу, но я, можете мне поверить, как медик и как опытный человек, прекрасно знаю о вреде хождения босиком летом, по чему попало, скажем так…

Обе, Мария и Настя, замерли посередь фойе, глядя в экран. А оттуда на их головы сыпались громы и молнии – впрочем, ласковым голосом и с сожалеющими улыбками: мол, какие у нас неразумные люди в Щанске! Проплыла «бегущая строка»: «МОДА НА БОСЫЕ НОГИ ПРИШЛА ИЗ МОСКВЫ? ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ ДЕПАРТАМЕНТА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ МЭРИИ ГОРОДА ЩАНСКА».

Камера переехала на не столь ухоженную, простоватую женщину с заполошными, выпуклыми глазами. Титр показал: Людмила Степановна Десницкая, начальник Департамента здравоохранения…» Десницкая кивнула зрителям, уткнулась в заготовленные бумаги и забубнила грозным глухим голосом:

– Количество людей, страдающих от различных видов микозов, то есть грибковых болезней, в нашем городе постоянно растет. И в немалой степени виновата эта непонятная, абсурдная мода на голые ноги… Такую инфекцию, кстати, подхватить очень легко. Достаточно, чтобы на стопе были небольшие ранки или трещинки… Грибок проникает в кожу стоп, поражает ногтевые пластины. Кожа краснеет, постоянно чешется, ногти становятся утолщенными, со временем начинают расслаиваться и крошиться. К тому же заболевание часто переходит в хроническую форму. Вот об этом надо помнить модницам, в том числе и юным…

Пошла нарезка видео. Какая-то девушка, чуть даже пританцовывая, шла по Проспекту Первостроителей – видно было, что съёмки любительские, на мобильник; когда девушка обернулась, что-то говоря, Настя вскрикнула:

– Да это ж я! Эти два балбеса снимали…

Потом показали случайно захваченную камерой парочку: девчонка с пшеничными волосами   и томная брюнетка. Идут босиком, тщательно впечатывая ноги в тротуар, на заднем плане – Педколледж. И в заключение показали кадры неясно видной, но заметно – очень взрослой девушки, которая катила тележку по сверкающим полам «Елисеевского».

– …если ходить босиком по холодному полу, особенно кафельному или каменному, то есть в магазинах, учреждениях и даже дома, то можно вызвать переохлаждение стоп. Это опасно развитием многих болезней. В первую очередь страдают половая система и мочевыводящие органы. Появляется цистит, а у женщин может быть и аднексит, воспаление яичников… – вещал какой-то бородатый ортопед с грустными глазами. – Пол с подогревом тоже представляет опасность для тех, кто ходит по нему босиком. Тепло вызывает приток крови к ногам. В результате сосуды нижних конечностей страдают от застойных явлений. А это первая и главная причина варикоза…

Большая часть   работников и посетителей Дома Печати пробегала мимо этого теледейства, торопясь по своим делам. Но торчащие в холле Маша и Настя понемногу образовывали вокруг себя островок любопытных: так стоит застрять в ручейке щепке, и всяческая тина да грязь начинают налипать на неё, образуя целую плотину. Смотрели уже многие – парочка хипстеров, причём девчонка почти наголо стриженная, а парень с хвостиком, две девицы постарше, мужик простоватого вида… Маша услышала сзади, как одна из девиц, с накачанными ботексом губами и ресницами размером с опахало китайского императора, говорит подруге, рыхлой дурнушке:

– Ой, и правда… Эти дуры, прикинь, на йоге без носочков занимаются. Я вчера пришла, ложимся в асану, а рядом со мной прям пятки жуткие, ногти жОлтые, кошмар какой-то!

Бородатый ортопед, профессор чего-то там, окончательно добил аудиторию:

– Хождение без обуви по ровной поверхности негативно воздействует на стопу. Во время таких прогулок нагрузка на стопу распределяется неравномерно, что и приводит к различным нарушениям. Особенно опасно это для тех, кто страдает плоскостопием и другими заболеваниями костно-мышечной системы ступни.

…и уступил место пушистой кошечке-блондиночке из того самого маникюрного салона в «Высоте», в котором обслуживалась и Маша: закатывая глаза и жеманясь, блондинка воркующе сообщила:

– Частое хождение босиком вызывает огрубение кожи на стопе. Появляются натоптыши, шелушение, трещинки. Ступни выглядят некрасиво, неряшливо, за ними трудно ухаживать. Поверьте, нам часто приходится сталкиваться с такой проблемой…

На фоне заклинаний маститых специалистов показывали то зал, не шибко набитый, – в основном свои, много белых халатов – то стол с выступающими. Показали толстого, похожего на розовый шар, полковника Пафнутьева, начальника ГОВД. Он сидел с кислым выражением, без конца утирал лысину платком и ждал, наверное, вопроса: когда же вы будете, наконец, ловить всех этих босоногих и давать им пожизненное?!

– Любители прогулок босиком рискуют получить ожоги от раскаленного асфальта и травмы от различного мусора и стекла. К тому же кто-нибудь может просто наступить такому любителю экзотики на ногу. Печально, что вредное увлечение подхватывает как раз молодёжь, неразборчивая и склонная к экстремальному времяпровождению! – блестя очками, рассказывала в микрофон Аглаи главврач Чухонцева.

Разгром шёл по всем фронтам. Показали какие-то графики со статистикой. Показали чьи-то ступни, каких-то несчастных африканцев, страдающих паразитами, – ступни, развороченные жуткими язвами. Девушки сзади взвизгнули от ужаса, а вот молодых хипстеров кадры не впечатлили.

– А в Гоа всё время босиком ходили… – заметила бритая девушка. – Гон какой-то, да?

– Вообще, отстой. Я плакаль! – отреагировал парень.

К ним приблизился охранник, покинувший свой стеклянный чертог. И, как только сейчас увидел босые ноги девушек, сглотнул нервно, выдал:

– Вот те-на! А они уже тут… Вы чё, про вас говорят!

– И что, что говорят? – прошептала Мария, скорее, самой себе.

– Журналисты врать не будут! – убеждённо проговорил охранник.

А дядька ему поддакнул:

– В Интернете об этом тоже пишут. Конечно, обдолбаются и ходят, им море по колено…

Пресс-конференция завершилась. Пафнутьева, слава Богу, ни о чём не спросили. Чухонцева что-то ещё говорила, о плоскостопии, которое наблюдается у девяноста процентов призывников, – и ей согласно кивал тощий мосластый военком, избегая, однако, прямого ответа. Сюжет закончился и тут грянуло основное.

Стоя на фоне фонтана, того самого – между филармонией и гостиницей «Витязь», на фоне его серебряных струй и благостно качающих коляски мам, Аглая улыбнулась:

– Итак, дорогие телезрители, что же это такое – встать босыми ногами на раскалённый и грязный асфальт? Вот это я сейчас и сделаю…

В кадре появились туфли, которые Аглая сорвала с ног, – те самые пёстрые лже-лабутенчики, и  корреспондентка, помахав ими, скорчила самую ужасную, по её мнению, гримасу.

– Это просто отвратительно, поверьте мне. Что ж, с вами была программа «Горящие новости Ща-ТВ». А далее – реклама!

 

Настя и Маша одновременно посмотрели друг дружке в глаза. И Настя первая выпалила:

– Она в самом деле или…

Аглаю всё это время показывали чуть ниже пояса. Маша не успела ответить.

Уже шла рекламная добавка, – конечно же, про гель от грибка! – как она ощутила, что вокруг них с девушкой образовался некий вакуум. Ни шепотка, ни возгласа.

И обернулась.


Сзади, у турникетов, стоял сам Главред. Он явно подошёл до рекламного блока, видел практически всё, слушал реплики собравшейся кучки. О нём Мария знала немного – впрочем, как и многие. Знала, что Главному редактору, Афанасию Егоровичу Маштакову, от роду шестьдесят с хвостиком. Почти тридцатилетним капитаном-лётчиком попал в Афган, воевал, получил БКЗ – так военные кратко называли Орден Боевого красного Знамени. Был сбит где-то в горах, катапультировался, чудом избежал плена. Вернулся из Афгана с последними частями, уже полковником. Тут бы ему, как многие его коллеги с тремя звёздами на золотых погонах, пойти либо в политику, либо в бизнес, но он совершил достойный аса трюк высшего пилотажа: прошёл курсы переквалификации, заочно окончил заочно МГУ по специальности «редактор телевизионных программ» и ушёл в ТВ.

В девяностые буквально из руин поднял несколько региональных телекомпаний на Севере. Потом работал в Тюмени; не сошёлся во взглядах с новым московским наместником, Собяниным, и уже из редакторского кресла, как из горящего самолёта, выбросился… прямо в Щанск. В своей должности он работал уже с десяток лет, пережив двух глав администраций и похоронив прежнего директора Опытного. Вёл себя фактически независимо от всех, включая про-исмагиловские и анти-исмагиловские группировки, всевозможные бизнес-коалиции и тому подобные островки феодальной розни.

…Костюмы он шил у лучших портных, седеющие волосы не красил, но стригся у лучших парикмахеров; курил трубочный табак и ездил, не в пример щанским чиновникам, не на звероподобных внедорожниках и не на чёрных «Мерседесах», а на тёмно-синем «Ягуаре» со знаменитым животным на радиаторе. По слухам, был англоманом.

И вот сейчас эта вальяжная фигура стояла в паре метрах от Марии, ещё дальше от разом рассосавшейся толпы. Он её узнал, естественно, несмотря на халатик и косынку. Взгляд серо-зелёных глаз прошёлся по женщине сверху донизу – и на низе задержался! – а потом устремился куда-то вдаль, мимо Марии.

Она услышала сказанное будто бы про себя этим большим человеком в светлом костюме:

– Не обращайте внимания… Это – пройдёт. Всё пройдёт.

И он двинулся дальше, рассекая собой немногочисленную, но толпу, и успел сделать знак охраннику: монитор выключился.

Мария усмехнулась. Независимо дёрнула плечом и девушку за руку – дёрнула.

– Пойдём. Ещё по мешку вытащим.

Но, когда поднялись, от Димы пришла СМС-ка: «Уже подъезжаю. Видели?»

Маша сорвала с головы косынку:

– Всё! Мы своё дело сделали. Пусть мужики дальше поработают. Мы с тобой не тяжеловозы, верно?

– Ага.

– Знаешь… а пойдём сейчас на Утиное?

– Зачем? – искренне удивилась Настя.

– Отдохнём! На травке полежим и мороженое поедим. Любишь?

– Ещё бы!

Мария отбила СМС-ку, извещавшую Дмитрия о фронте оставшихся на его долю работ, и они с Настей выскочили из распаренного, словно баня, здания Дома Печати. Охранник угрюмо и даже обиженно проводил их взглядом.

На улице Мария глянула было в сторону стоянки, но вдруг изменила решение. По-детски беря Настю за руку, предложила:

– Пойдём пешком, а? Не хочу в машину залазить…

– У тебя машина есть? Круто. Не, конечно, пешком.

И они зашагали по Спортивной. Почему-то именно сейчас Марии хотелось идти пёхом, с новой знакомой, открыто и напоказ сверкая босыми ногами. Когда выходила из дома, такого ощущения не было; точнее, азарт был, но какого-то куража, переполнявшего её, тогда ещё не было.

А вот сейчас, после этой идиотской передачи, – появился.

На перекрёстке с Большой Ивановской женщина потащила Настю вбок. К тому самому фонтану, у которого сегодня утром снималась Аглая. Судя по тому, что пресс-конференция началась в десять, в эфир вышла около двенадцати, скорость работы монтажёров была просто космической. Да и «подводка» эта была записана, судя по мамашам с колясками, аж вчера. Значит, Аглая о мероприятии знала, а ему самому придавали очень большое значение. Такие «хот-доги», как называли их профессионалы, делались только в одном случае: если кому-то из администрации это было срочно, насущно необходимо.

Как раз сейчас фонтан и напоминал тот, показанный в сюжете. Мамы, дети разных возрастов. Естественно, малышня сгрудилась у парапета фонтана, развлекаясь тем, что мочила руки в воде и вяло брызгалась. Стоило кому-то переусердствовать в этом развлечении, мамы разражались предостерегающими воплями.

Мария глубоко вдохнула воздух, наполненный водяными брызгами и свежестью, глянула на Настю:

– Ну, что помоем ножки?

– В фонтане? – ужаснулась та.

Само сооружение представляло собой круг: одни струи били из рожков по полукружьям, а другие – вертикально вверх из широкой центральной мраморной плиты.

– Конечно! Где ж ещё?

– А можно?!

Маша схватила за плечи девушки и резко повернула её к себе.

– Так! Слушай меня ушами. Ты где-нибудь видишь таблички: «ХОДИТЬ ПО ФОНТАНУ ЗАПРЕЩЕНО!».

– Нет…

«КУПАТЬСЯ В ФОНТАНЕ ЗАПРЕЩЕНО». Такое видишь?

– Да нет!

– Я тебя уверяю, что ни ГК, и АПК этого тоже не запрещают… всё! Значит, можно! Тем более, что ничего плохого.

– Ага…

– И, когда ты со мной, забудь про это: «а можно…», – сурово сказала Мария.

Она первая вскочила на поперечную плиту. И пошла, грациозно переставляя длинные ноги. Вода окатила их, заблистали они загорелой кожей; заискрились на кончиках длинных пальцев ступней, закипели брызгами на точёных икрах, выступающих косточках щиколоток, капли воды усеяли аккуратные  коленки. Маша шла, как на дефиле, перебираясь между струями; порой со смехом прижимая голой ногой то одну, то другую у самых медных раструбов и рассыпая вокруг водопады-гейзеры. Вода из центральных, более высоких струй, намочила и подол её коротенькой юбки, но Маша избежала полного купания, перескочив через неё.

…Этот проход имел значение куда большее, чем просто омовение ног от строительной и прочей пыли. Фонтан взорвался. Со всех сторон понесли крики: «Ма, а чо тётя!», «Маааа, я тоже хочу!!!», «Мама, тётя вон босая гуляет!» и наконец: «Мам, смотри как я в водичке!». Дети полезли в фонтан и на фонтан; большинство даже не утруждало себя разуванием и раздеванием. Лезли в сандалиях, тапочках, гольфиках, колготках, шортиках и платьицах. Мамы побросали книжки и сотовые телефоны. Мамы кинулись спасать своих чад, будто бы в фонтане бил крутой кипяток или катилось трёхметровая волна, хотя в реальности даже самому маленькому из детей вода фонтана доставала максимум чуть выше колен.

Когда Настя шла по струям, так же картинно и несколько манерно переставляя голые ноги, фонтан оглашал ор и визг. Некоторые мамы прыгнули в воду, как и их дети: в туфлях на каблуке, а то и в колготках. Выдавливали, ругались, шлёпали по мокрым задам, отчего шлепки казались бурными аплодисментами.

Настя спрыгнула с мрамора, Мария схватила её за руку:

– Бежим! А то нас сейчас сожгут, как двух ведьм…

Они, безумно хохоча, понеслись по Большой Ивановской. Асфальт улетал от их голых пяток, страшась их крепости. У Дома госучреждений остановились; в киоске Мария купила два комплекта мороженого: пломбир в рожках и пломбир в стаканчиках. Как-то так выяснилось, что мороженое они с девушкой любят одно и то же.

Плюхнувшись в траву за Утиным, уже хорошую, мягкую, вымахавшую за какие-то считанные дни после ливня, начали поедать своё приобретение. Одно ели, второе таяло и капало. Мария смеялась, глядя, как белые пятнышки ложатся на крепкую кожу её голых ног, как стекают по рельефно выступившей икре. И Настя смеялась. Вообще это было как-то бесстыдно, бесшабашно и при этом совсем хорошо.

В этот момент позвонил Дима. Мария зажала рожок в обёртке босыми ступнями (другой с наслаждением ела) и приложила к уху телефон.

– Привет! – жизнерадостно поздоровался оператор. – Я уже тут, мы с ребятами всё вынесли, остатки…

– Молодцы. Вымыть нужно ещё.

– Я уборщицу попросил нашу, она сейчас вымоет. Я ей штуку из нашего резервного фонда дал.

– Верным курсом идёшь, товарищ.

– Ну да. Ну что, видела церемонию?

– На «Оскара» не тянет – лениво заметила Мария. – Собрали все сплетни из Сети, небылицы. Грибок у них на асфальте, видишь ли. Они сами-то какие грибы ели перед этой конференцией?

Дима захохотал.

– Не говори… Представляешь, операторов взяли лучших – Левина и Ардашьяна, пригнали туда аж к девяти часам. Аглаю зарядили, то-сё…

– Что-то в зале жидковато было поклонников.

– Это потом они рассасываться начали. А так – все директора школ, по обязаловке пришли, старшие курсы Педколледжа, всех медиков собрали в приказном порядке. Мрак.

– Эпично! Значит, кому-то это было архиважно.

– Точно.  В общем, я аппаратуру сейчас устанавливать буду.

– До вечера справитесь?

– Да ты что? – Дима обиделся. – Это чтоб всё разобрать, пару часов надо. А собрать – это два дня, барин! Сегодня после этого мы сабантуй устроим, а завтра, с-богом-помолясь, заканчивать будем. Ты на сабантуй придёшь?

Мария сосредоточенно рассматривала рожок. На яркие ногти её больших пальцев, вытянутых и слегка уплощённых, уже лезло растаявшее, белое молочко.

– Не знаю… Неохота! Подумаю. Ладно, давай…

– Погоди минутку! Слушай, я тут вчера с Борей Островским по телефону говорил… Чудик такой, помнишь, фотограф-любитель?

– Ну чего? Дим, у меня мороженое тает!

– Да погоди ж ты… Он вчера вечером в «Елисеевский» пошёл, чего-то купить. Ну и смотрит, девчонка ходит по залам, босая. Малолетка… И с ней парень чуть постарше, с камерой, снимает.

– И что?

– Он сразу свой фотоаппарат достаёт, он же с ним везде, и давай снимать. Типа в Сеть запулить. У него ж один объектив – как Царь-пушка.

– Ну поняла, поняла… Что дальше?

– А к нему секьюрити подлетают и руки крутят, типа, сворачивайся! Он им на этих двоих тычет: мол, а эти чё? И тогда ему говорят… – Дима сделал торжественную паузу. – А у вас, молодой человек, ФОТОАППАРАТ СЕРТИФИЦИРОВАН?! Нет? Ну, так и валите отсюда. Он туда-сюда, а эта парочка уже смылась. Ты поняла или нет?! Если «сертифицирован», то можно!

– Ничего не поняла! – призналась женщина. – Всё, короче, пока!

– А на сабантуй ты…

– Подумаю! Пока.

Выхватив уже умирающий рожок из ступней, Мария стала сдирать обёртку, чертыхаясь: мороженое нужно было уже пить. Настя, справившаяся со своими двумя порциями, ойкнула:

– Маша… Я же свои кроссовки у вас там оставила! В комнате!

– А! Да, я забыла…

Одной рукой женщина нашарила рядом сумочку, не глядя – кошелёк, вытащила оттуда розовую пятитысячную купюру.

– Это тебе гонорар за трудовой подвиг сегодняшний.

Настя испугалась:

– Да ты что! Так нельзя… Это много!

– Бери давай! Тут и компенсация за твои кроссовки. Их наверняка уже вынесли в мусор со всем барахлом. На них не написано, что твои…

– Как так…

– Каком кверху! – отрезала журналистка. – Бери и не канючь.

Настя покорно взяла купюру, сложила вчетверо, упрятала в джинсы. Потом вытянулась и стала исследовать свои голые подошвы, перебирая пальцы: они чисты оказались после фонтана, розовые, только труха травяная прилипла.

– А чего ты так по кроссовкам убиваешься, – удивилась Мария, -если ты, похоже, сама босиком гонять любишь?!

– так эта… у меня тут порезы на ногах. Я боюсь, чтобы инфекция не попала… Да вроде зажили уже.

– Инфекция! Грибок! Столбняк! – Мария зашлась в смехе. – Насмотрелась, да? Что, порезалась где-то?

– Да это я снималась босиком… – отмахнулась девушка. – Ну да, случайно.

В голове Марии что-то щёлкнуло, как реле переключилось. До звона в ушах. Недоеденный пломбир упал в траву.

– Так. Стоять! – тихо произнесла женщина и свою красивую руку с длинными ногтями положила на коленку Насти, обтянутую дешёвой джинсой. – А вот с этого места подробнее. И очень подробнее! Где, когда, с кем – снималась?!

Над Утиным плавало дремотное полуденное, даже послеполуденное марево. Ни Настя, ни Мария мне догадывались, что полчаса назад, когда они веселились на фонтане, за всем этим с балкона девятого этажа гостиницы «Витязь» внимательно наблюдали два человека.


ЛИНИЯ АННЕТ – ПАВЕЛ.

В «Витязе», несмотря на гордое звание самого шикарного отеля Щанска, были места, до которых не дошли руки и глаза ответственных менеджеров – по простой российской растяпости да необязательности. И если двухкомнатный люкс блистал чистотой, то вот балкон явно остался без хозяйского присмотра. В этом году его подновили и покрасили, но ремонтники побросали банки с краской, извёсткой прямо на балконе, стыдливо задвинув фанерой. Ветром лист фанеры опрокинуло, банки – тоже…

И сейчас Аннет стояла на всём этом, на потёках бежевой и бурой краски, известковых пятнах совершенно спокойно, сложив руки на груди, покуривая. Паша косился на её худые ступни, попиравшие эту грязь, покрытую ещё и слоем сажи, долетавшей сюда от труб котельной. Представлял, какой будет кожа этих нежных подошв, этих пяток со складочками, но ничего не говорил.

Аннет, между тем, следя за суетой вокруг фонтана, сказала сухо:

– Вариант с отправкой материала по Сети отменяется. Клиент не хочет…

– А как хочет?

– Завтра я поеду в Новосибирск. Слей все исходники на накопитель. Накопитель я передам в Новосибирске человеку клиента, он отвезёт в Испанию.

– Чего-то всё это заморочено слишком… – усомнился Павел, покрутив светлой головой. – Всегда ж…

– Не твоего ума дело! – оборвала женщина. – Нам платят, мы делаем. И вот что: пора с городскими съёмками заканчивать. Набрали много. Молодежь натащила уже вагон… Не всё, конечно, в формате, но пойдёт.

– А как тогда…

Она снова заткнула ему рот. Смотрела уже не на фонтан, который покинули две девушки, а вдаль. Загадочно.

– Говорят, тут есть какие-то склады. Заброшенные или вроде того. Разузнай! – резко приказала Аннет. – Надо снять там помещение и оборудовать. Калькуляцию мне вышлешь по мейлу.

– Ясно… А что мне без тебя делать-то?

Он снова глянул на её ноги, удивился – в одном положении стоит, не переступая, как каменное изваяние. Неужели не холодно от бетонного пола балкона?

– С Катькой поработайте. Или с теми, кого она найдёт. Можно из старых кого-то взять.

– А тема?

– Фуд-краш мы ещё не делали… – Аннет щелчком отправила окурок в угол балкона, к вёдрам и банкам, оперлась худыми руками о перила. – Так чтоб погрязнее, чтобы гнильё всякое… Яйца, овощи.  Свалку поищите, тоже хорошо. В общем, так, по мелочи и без особого шума. Понял?

– Понял.

Аннет шагнула в номер. Вдруг обернулась и прищуренными злыми глазами глянула на спутника:

– Только не вздумай с Катькой… ты понял, что.

– Ага… – Павел потупился.

Болезненная, кривая усмешка изогнула тонкие губы Аннет:

– …а всё остальное можно. Сейчас приготовь мне данные по всем моделям, я посмотрю, с кем можно повторный сет.

Она скрылась за занавесью-кисеёй. А Павел рассеянно и немного обескураженно смотрел на просторы Щанска, простирающиеся перед ним: унылую громаду Опытного, его трубы, пустоши за Гнилым озером и скелет недостроенного здания, которое, как он хорошо знал, называли «санаторием».

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.