27 глава. ГРЕТА И ОТЕЦ, МАША И СЕЛФИ, АША И ДМИТРИЙ.

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.

---

ЛИНИЯ ГРЕТА – ОТЕЦ – ДРУГИЕ

Ночь на Щанск опускалась непроглядная, в таких микрорайонах, как КСМ, Низушка да Щанка, – просто чёрный мешок на голову осужденного, и одинаково душная – везде. Лена, не вняв совету, опустила стекло машины, и эта духота ворвалась в салон горячим дыханием, лишённым всякой влажности. Лучше бы она, действительно, довольствовалась кондиционированной атмосферой «Ауди».

Они ехали по улице Весенней со строго установленной правилами скоростью в шестьдесят километров в час. А водитель, Марк Исакович Альтшуллер, говорил негромко, размеренно, но так, что в его речь невозможно было и иголку засунуть, вставить что-либо между словами, как лыко.

Не зря эти его речи гипнотизирующе действовали, говорят, даже на прокурорских в суде.

– …и вы совершенно зря, Елена Алексеевна, отказались от медицинского освидетельствования на предмет алкогольного опьянения. Согласно статье 4.3. КоАП, таковой отказ, при наличии при наличии достаточных оснований полагать, что лицо, совершившее административное правонарушение, находится в состоянии опьянения, может только усугубить нашу позицию в суде. Я не думаю, что экспертиза показала бы сильную степень опьянения, но, Елена Алексеевна, это та процедура, так сказать, выполнение которое дало бы нам определённые юридические преимущества…

Девушка не отвечала. Она смотрела в окно, на тёмные здания, на девятиэтажки с редкими освещёнными окнами – тут рано ложились. На пустошь Утиного и скульптуру, казавшуюся бесформенным чёрным комком. Лене казалось, что последние восемь часов жизни прошли в странном сне.

---

…Когда дежурный по ГОВД открывал ей дверь «обезьянника», или, говоря профессионально, «камеры предварительного задержания», по торцу входа проползла вереница потревоженных насекомых; их гладкие спинки засеребрились в тусклом свете лампочки, и Лене стало совсем нехорошо. Она забралась на скамью с ногами, чтобы не касаться голыми пятками пола; она сжалась в комок, она потеряла всякое ощущение времени. И одновременно – силы сопротивляться. Едва забылась – как снова залязгал замок, в клетку втолкнули ещё одну её постоялицу. Молодая баба лет под тридцать, в вызывающе короткой юбке, кожаных сапогах до колена, с размалёванным рябым лицом. Села рядом. Сначала переругивалась с патрульными, потом обратила своё внимание на Лену; что-то спросила хриплым прокуренным голосом, посмеялась, выматерилась. Рассказала тупой анекдот и снова выматерилась.

Очнулась Лена от забытья на скамейке только от прикосновений к её телу. И с ужасом поняла, что страшная баба свои сапоги стащила, от ступней с кривыми пальцами и стёршимся лаком на ногтях воняет потом, а вот ноги Лены… Одну та, стоя на скамейке на коленях, запихивала куда себе под юбку и пальцы уже касались чего-то мокрого и тёплого, а вторую стиснула рукой с хищными ногтями крашенными ярко-алым. И что-то бормотала вроде: ну, козочка, ну, давай, ну… сейчас расслабимся.

Девушка заорала, начала дрыгаться, скинула эту мерзавку с себя. На шум прибежал дежурный, ругался, и, кстати, выяснилось, что эту проститутку с автовокзала ждут на допросе – её увели, она почему-то не вернулась.

А ближе к самому вечеру, к девяти часам, всё завертелось. Новый дежурный, покончив с разводом, выдачей оружия, другими рутинными делами, полез в документы, в КУП (книгу учёта преступлений), увидел фамилию… Поднялся шум. Все забегали. Слышно было, как дежурный в рацию материл четыреста какой-то там экипаж: «Вы чё, долбо*бы, вы кого задержали? Вы чё, реально не врубаетесь?!». А после всего этого за решёткой появился этот Марк Исакович.

Адвокат её отца, и не только его; легенда Щанска – старенький, маленький, похожий на дореволюционного интеллигента: с бородкой клинышком, в круглых очках, всегда при галстуке. Зимой он ходил в пальто с каракулевым воротником и шапке-пирожке, что усиливало его «профессорский» образ.

Сейчас они ехали домой, и Марк Исакович был в коричневом костюме в мелкую полоску, бархатной жилетке и бабочке в крупный белый горох. В травме они уже побывали, «побои сняли», документы оформили, всё закончилось.

– …и конечно, Елена Алексеевна, ваши действия, хотя их можно определённым образом переквалифицировать, с юридической точки зрения они небезупречны. Сопротивление представителю власти, это статья 318-я УК РФ, штраф до двухсот тысяч рублей, или принудительные работы на срок до пяти лет, или, в тяжких случаях, лишение свободы. А там тоже установлен факт побоев.

Лена встряхнулась. Запротестовала:

– Какие побои, Марк Исакович?! Что за чушь… Я его по коленке пнула.

– Ну, так сказать, спорить не буду… – мягким тенорком заметил адвокат. – Но полицейский тоже в травме побывал. Ушиб мягких тканей промежности твёрдым тупым предметом, травма головы также твёрдым тупым… а полагаю, каблуком туфли. Это можно квалифицировать как «не имеющее опасности для жизни и здоровья», но…

– Каким каблуком! – закричала девушка. – Я босая была, Марк Исакович! Бо-си-ком! Не было туфлей у меня.

Адвокат на секунду отнял руки от руля – всплеснул ими.

– Ну-тес, Елена Алексеевна! Свидетельские показания есть. Как вы его каблуком в паховую область, а затем туфлей по голове…

– Бред!!! Бред собачий!

– Вы только не переживайте, Елена Алексеевна. Хорошо, что Алексей Николаевич сразу тревогу понял, не стал ждать утра.

Лена вздохнула. Да. Неприятности что-то стали преследовать её с печальным постоянством. Отец ей может такого и не простить… С этими невесёлыми мыслями, сопровождаемая Альтшуллером, она вошла в подъезд их дома. Поднялись на лифте, зашли в квартиру.

Отец уже встречал в прихожей. Девушка сжалась.

– Лен! Ну, как ты?! Как самочувствие? Её-моё, это ж какая шишка. Марк Исакович!

– Алексей Николаевич, из медиков выжали всё, что можно. Я решил вопрос. Де-юре – сотрясение головного мозга. Но врач заверил – ничего страшного.

– Марк! Все документы, всё до последней бумажки! По превышению служебных полномочий, по противоправным действиям, ты меня понял?

– Всё будет в ажуре, Алексей Николаевич, или вы таки сомневаетесь?

Пока отец строжился на адвоката, Лена стояла, безвольно прислонившись к вешалке. Отец обнимал её ласково, но по-дружески, без всякой злости, ветел-крутил, осматривая.

В детстве он её как-то из санок по зиме вывалил. В снег. Заметил отсутствие ребёнка только метров через пятьдесят, побежал искать… В семье часто эту историю рассказывали: как он её тискал в ужасе, охал и искал повреждения. А она даже соску не выронила, так и держала цепким маленьким ротиком.

– Пап… выдавила девушка. – Я в душ пойду. Мне надо…

– Иди, Леночка, иди! И давай спать, тебе отдохнуть нужно.

Лена пробрела на второй этаж, какой-то частью сознания лишь удивляясь: а где мать? Но после душа и эта мысль погасла, и она провалилась, наконец, в полноценный сон.

---

Всё выяснилось утром, причём поздним: девушка проспала до двенадцати, и только проснувшись, застала приготовления к завтраку. Отец сам сварил кофе, и сам, неумелыми руками, настрогал бутерброды, как умел. Батон, пармезан, сырокопчёная колбаса и икра. Почему он не стал привлекать к этому деликатному процессу домработницу Дашу, отпустив её вообще, Лена поняла только потом. Сидя в купальном халате за столом, она слушала.

А отец, в рубашке без галстука, непричёсанный, ходил по огромной кухне, шумно хлебал кофе, возмущался:

– Ну, этот дурак Пафнутьев, жирная задница, он мне это запомнит надолго! Это же провокация, чистой воды провокация, это же ясно, как божий день… Накануне выборов!

– Какая провокация, пап? – слабым голосом спросила Лена, слизывая языком с губ прилипчивые икринки.

– Какая?! Обыкновенная. Шайка исмагиловская поляну перед выборами зачищает. Я ещё ничего не решил, а они уже… Дискредитация конкурента. Ты понимаешь, нет? Дочь главного соперника дебош устроила, в полицию попала! Ты сильно пьяная была, Лен?

– Да ну, пап… – соврала девушка. – Мартини выпила с подругой.

О текиле она умолчала.

– Вот! Мартини! Вот и я говорю… А они раздули из мухи слона. Пьяная, дралась, кричала. Ну, ничего, Марк разберётся. Он их самих упрячет. Это хорошо, что они тебе ничего не подкинули! Не догадались.

– Пап, может, не надо этого шума всего…

– Стоп! Я буду решать! На мою дочь… такой наезд. Нет, я ещё, когда в Москве, в президентской администрации кое с кем говорил, меня предупредили: Алексей, сейчас всё возможно. Будь начеку. Приезжаю, а тут сразу такое.

– Пап, а где мама?

– Да вчера ещё она к тёте Паше поехала. Ну, ты знаешь, твоя тётка, она в Криводаничах живёт, ферма там у неё. Сегодня вернётся… Только я ей сам всё расскажу, слышишь?!

– Слышу.

– Нет, ну мерзавцы… Я думал, они за меня возьмутся. А они за дочь. Чужими руками!

Гневу Алексея Фромиллера не было пределов, и – что самое удивительное – весь этот гнев громовым потоком мчался над головой Лены. Однако в какой-то момент  Фромиллер застыл в кухне, даже кофе пролил на пол из чашки.

– Лена, кстати! А ты одна была?!

– Да.

– Точно?!

– Точно, пап! Я в «Белиссимо» с Катей встречалась.

– А-а… ну, ладно. Ты с этим своим автогонщиком… как?

– Мы расстались… – на этот раз Лена сказала чистую правду, хоть и не всю. – Точно, пап! А что?

– Ты говорила, что он автогонщик, так?

– Так…

– Кандидат в мастера спорта или мастер?

– Я не помню, пап! Может, кандидат… или мастер! Он мне говорил…

– Сколько ему лет? – властно перебил отец.

– Лет двадцать восемь-тридцать.

– Так, значит, примерно с восемьдесят пятого – восемьдесят седьмого… В автоспорте мог быть в пятом – десятом году.

– Да о чём ты, в конце концов?

Отец с преувеличенной тщательностью поставил кружку в раковину мойки. Приблизился к столу. Навис над ним скалой.

– Я с Андреем Цветайло разговаривал. Это наш замглавы по спорту. А он сам, между прочим, автогонками занимался! Профессионально.

– Не понимаю… что?

– А то, что память у него – феноменальная. И он наизусть помнит всех призёров кубков республиканских! И областных наших помнит, не говоря уже о мастерах! – нервно выкрикнул отец. – И фамилии такой И-но-зем-цев, не было никогда. Понимаешь ты или нет?! Не было такого автогонщика. Он бы запомнил.

Девушку не обухом по голове ударили. Скорее мягкой тугой подушкой. Но от этого легче не становилось. Итак, всё в паззл складывалось, складывалось да сложилось. Недосказанности, оговорки, что-то ещё такое.

Лена кивнула молча, начала помешивать свой кофе с молоком. Давно остывший.

– Ладно… – заключил отец. – Я с тобой поговорил. Ну, раз расстались, то и хорошо. А то аферист мог быть. От исмагиловских. И это, боюсь, не последнее… Ты тоже… того! Не раззявливай рот. Сейчас ситуация всё жёстче и жёстче будет.

– Поняла, пап.

– Деньги есть?

– Ну, есть, но…

– Ладно, на работу приду, кину на карту, чтобы не думала. Эх… ты сегодня давай отлёживайся. А вечером мама приедет, будет семейный ужин.

С этими словами отец ушёл к себе – завершить облачение в деловой костюм. Лена некоторое время ещё сидела и даже, переваливая в голове тяжёлые, как валуны, мысли, не подумала, что стоит пойти и проверить, насколько хорошо он завязал галстук…

Начинался вторник, последний день перед Судным.

---

ЛИНИЯ ТАМАРА – ДРУГИЕ

Понедельник и вторник Тамара должна была, по идее, отдыхать. Но у охранников своя система взаимопомощи и взаимозачётов, и поэтому во вторник она вышла «на подмену» – охранницей в ТРЦ «Рай» на проспекте Первостроителей. Когда-то кто-то её из этой бригады тоже подменял; когда – не важно, а сейчас и деньги были не лишние. Смена в «Раю» стоила в полтора раза больше, чем аналогичная во вполне земном книжном магазине Тамары.

Торговый центр с пафосным названием отгрохали с шиком, на московские деньги. Пол выстелили малахитово-зелёным и матово-белым мрамором, шахматное чередование которого резало глаз. Толстенные колонны покрыли едва ли не сусальным золотом, все металлические ручки и детали – хромированные, тоже с желтоватым отливом. Лифты – стеклянные, даже толстенная плита пола из стекла… Посреди характерного для подобных зданий пустого пространства, идущего вниз от стеклянной крыши, на стальных тросах качались натуральные «висячие сады» с какими-то экзотическими цветами, и при этом совсем не искусственными.

Тамара прохаживалась по этим кущам, в своей чёрной форме, с рацией на боку; да ещё в «Раю» выдавали своим сотрудникам наручники отечественного производства «БС», холодно-грозно посверкивавшие на поясе, и резиновые палки-дубинки: это тебе не интеллигентный книжный! Большая часть коллег Тамары, встреченных ею в этот день, предпочитала ходить, многозначительно похлопывая этой палкой по раскрытой ладони, с самым угрожающим видом, характерным для полицаев времён Великой Отечественной.

Тамара так не делала, конечно, незачем. Её дубинка спокойно висела на поясе. Спокойно цокали каблуки её туфель, когда она прохаживалась по шахматным залам. Её зоной ответственности был третий, где располагался магазин игрушек, такой же, как и у Тамары, книжный и куча бутиков с одеждой да мелкой галантереей. В уголке пристроилась кофейня, точнее, киоск, которому не нашлось места внизу на фудкорте.

Беду – хотя тогда она ещё не знала, что это и есть настоящая беда, которая сильно изменит её жизнь! – она заметила в третьем часу дня. По зелёно-белым клетка вышагивала молодая девчонка в джинсах и куртке.

И охранница заметила её именно потому, что та не шла, та – именно вышагивала. Поза скованная; плечи сведены судорогой. Смотрит прямо перед собой… Конечно, сразу опустила глаза вниз, поняла: девушка боса. Тонкие щиколотки, хрупкие маленькие ступни. Да и самой-то было лет шестнадцать максимум. На ногах – чёрные леггинсы, кожаная курточка на лёгкий топик. Вот девушка застыла у закрытых дверей лифта, картинно выставив босую ножку. Позирует!

А за девушкой следовал парень. Держал прямо перед собой, в вытянутых руках, фотоаппарат и фотографировал без зазрения совести. Что фотографировал? Конечно, босые ноги этой, идущей.

Тамара, медленно разгоняясь, бесшумно, как подкараулившая жертву акула, двинулась наперерез этой парочке. И поймала парня в тот момент, когда он, повернувшись к охраннице спиной, фотографировал свою модель сбоку…

Долговязый, в ветровке, с прыщавым наглым лицом и торчащим сзади узелком длинных волос – модным таким. Тамара положила руку ему на плечо:

– Гражданин! В торговом центре фотографировать запрещено! Немедленно спрячьте камеру!

Первым её намерением было прекратить эту съёмку; она даже не сразу вспомнила о пытках, которым такие же «фотографы-любители» подвергли ноги Насти. Но то, что выпалил этот прыщавый юнец следующей фразой, заставило Тамару коренным образом изменить планы.

– Вы чё? – грубо огрызнулся он. – У меня камера сертифицирована, отвалите!

«Сертифицирована». Тамара раньше не слышала этого слова в таком вот смысле, но это моментально насторожило её. Что это значит?!

И она выхватила камеру, «Кэнон». Этого парень не ожидал…

– Вот сейчас и проверим. Как она сертифицирована, по правилам или нет! – злорадно проговорила Тамара.

Он побледнел, завизжал: «Вы чё?! Где ваш старший?! Я пойду…».

– Идите, идите… Старший смены на первом этаже, у коллеги спросите.

Прыщавый поплёлся туда, а Тамара… Она могла бы уйти уже и сделать то, что задумала, но боковое зрение у неё было хорошо развито. И этим боковым женщина заметила, как от столика у кофе-киоска отошёл молодой мужчина, блондин средних лет, с глуповатым, мало запоминающимся лицом. Не допив свой стаканчик с кофе, он поманил пальцем малолетнюю «модель» и быстро направился с ней куда-то… Нет. Не к эскалаторам. А к дверям пожарного выхода, которые отпирались у них тут карточками.

Женщина среагировала моментально. Сейчас он откроет замок этой стальной клети, крашенной ядовитого-красным, нырнут они оба в неё, и Тамара, которой такая карточка не досталась, как подменщице, останется с носом…

Шансов успеть за ними по зеркально блестевшему, гладкому, как лёд, полу ТРЦ, пролететь эти пятьдесят метров у неё не было; по крайней мере, на каблуках. И двух решений тут быть не могло.

Она сама не поняла, как ей удалось фактически выпрыгнуть из босоножек. Скорее всего потому, что ремешки на пятках она не застёгивала во избежание некрасивых мозолей. Выпрыгнула, да понеслась, ощущая, как вспыхивают босые ступни от каждого удара о холодную гладь.

К закрывающейся двери подскочила в самый последний момент, едва успела сунуть туда голую ногу. Металл больно прищемил пальцы, и она бы вскрикнула, если бы не была так занята. Но в руках камера, а враги уходят… Они бежали вниз по лестнице, она тоже. Слава Богу, тут никого, и никого не собьёшь.

Дверь на улицу они отворили тем же самым способом. Интересно, как в руки этого хмыря попала совершенно служебная карта с кодом?!

Когда Тамара мчалась по стоянке, лавируя между машин, эти двое уже садились в большой чёрный джип. И он начал движение… Женщина чуть изменила направление, побежала рядом. Конечно, она отставала. Но тут водитель, видимо, то ли случайно задел клавишу, то ли сделал это на автомате, но он опустил стекло; а как ни быстро исправился, до половины отъехавшая тонированная пластина показала его лицо. Рядом, очень чётко, очень хорошо.

Тамара остановилась, тяжело дыша. Джип, мигая красным поворотником, сворачивал. Теперь у неё есть и номер, и физиономия водителя, намертво схваченная зрительной памятью. Передохнув и не чувствуя онемения в отбитых о жёсткий пол да асфальт пятках, Тамара вернулась на первый этаж.

Вернулась, конечно, слегка задержавшись за углом выхода, вне сектора обзора камер.

Там уже топтались прыщавый и Гоша Иванов – начальник охраны. Молодой, поджарый, чернявый, грубоватый, успевший поработать с «круглихинскими» и вовремя выскочивший из уголовного дела благодаря маме-судье; в прошлом – мент, опер «наркоотдела». Тамара шла к ним уверенной походкой, не скрывая камеру. При виде охранницы прыщавый, что-то доказывавший, замолк.

– Тамара! – обратился к ней Гоша, показывая голосом скорее досаду, нежели раздражение. – Ошибочка вышла. Камеру гражданину надо вернуть.

– Что, сертифицирована, как надо? – съязвила женщина.

– Да, всё путём… Берите, молодой человек.

Парень схватил «Кэнон». Тамара вся сжалась: а что, если… Но тут юнец допустил роковую ошибку. Вместо того, чтобы проверить аппаратуру, он возмущённо выпалил:

– А я всё равно жаловаться буду! В прокуратуру! Чё за на хрен, беспредел?! У меня всё схвачено…

Зря он это сказал. На Гошу упоминание прокуратуры подействовало, как на очень злого и сильного демона – святая вода. Он аж закипел.

– Чё-о? Слышь, ты, пидор… Ты на кого, щеня, пасть разинул?

Конец резиновой палки Гоши совершил неуловимое движение; нет не ударил. Он лёг на камеру, и чуть-чуть упёрся в солнечное сплетение юнца, в болевую точку. Тамара оценила: лёгкий тычок, не оставляющий следов, и парень руки разожмёт, дорогущий «Кэнон» ахнется на пол…

– Ты чё, замёрз? – шипел Гоша. – А ну дёргай отсюда, педрила!

Тому оставалось только попятиться – при этом палка хищно маячила перед его животом, а потом кое-как увернуться и броситься прочь. Что-то выкрикивая на ходу, но так, вполголоса: чтобы не догнали и не добавили.

ТРЦ продолжал жить своим чередом. Проходили люди, с покупками и без, текли медленные и равнодушные людские толпы. Тамара осведомилась:

– Георгий Иваныч, я всё по инструкции сделала, так? Фото и видео запрещено.

– Да… – он поморщился всей половиной лица. – Блин, по инструкции. Только кто-то с нашим начальством перетёр, и они каждую неделю скидывают список камер, которыми можно всё снимать…

– Всё?

– Всё. Хоть мою жопу! Марка, модель, даже серийник. Вот такие вот изменения. Ну, ты-то не знала, понятно…

Он почему-то опасливо оглядывался вокруг. Словно обиженный «пидор» мог внезапно появиться снова с сотней вооружённых башибузуков. И внезапно заметил:

– О! А туфли где твои?

– На третьем. Я там погналась…

– А чего ты, порезалась, что ли?

Тамара переступила ногами и точно, след правой ступни остался на кафеле розовым, ближе к пятке.

– Ну да…

– Знаешь чё! – с видимым облегчением приказал начальник. – Ты дуй домой. Производственная травма, а смену я закрою, как обычно. Агась?

– Агась. Ну, тогда пойду.

– Иди, иди…

Сплавив её, Гоша явно решил какую-то очень важную проблему. А Тамара – свою; поднимаясь по эскалатору, она чувствовала лёгкую боль в ступне; и только забрав туфли и зайдя в туалет, она осмотрела подошву. Да, осколком чего-то она рассекла кожу под пяткой. Не фатально, но ранка слегка кровила…

Странно, но туфли женщина обувать не стала. Залепив ранку купленным а аптеке пластырем, она отправилась домой, помахивая ими беззаботно, неся в руках…

Она не подозревала, что своими действиями совершила очень крутой поворот в своей жизни, за который ей придётся дорого заплатить.

---

ЛИНИЯ МАРИЯ – ДМИТРИЙ – АША – ДРУГИЕ

Понедельничный променад с Настей вышел Марии боком. Она простыла. Нет, не холодная вода фонтана, не прогулка босиком оказалась тому виной. Два пломбира, съеденных за один присест. Такие подвиги женщина совершала только в раннем детстве, и они тоже хорошо не заканчивались…

В итоге Мария лежала дома, с красным, словно мартеновская печь, горлом, с полностью пропавшим голосом – только сипела, как чайник; ела горстями антибиотики и страдала. Даже не от боли в горле, он безделья…

Она уже выспалась, она пересмотрела любимые скандинавские хорроры, почему-то именно они, с диковатыми, много пьющими и вообще похожими на нас людьми, её заводили; а что ещё делать-то?

И она – придумала.

Если не получается законным путём прищучить этого самого «Иноземцева», любителя босоногих фото, то надо… выманить его. Выманить на живца. И лучшей кандидатуры, чем сама Мария, тут не придумать. Ей своё тело нравилось, от макушки до ног, и если быть точным, до ступней. А те, как она уже поняла, нравятся не только ей. Так что вперёд!

Но что можно сделать дома, в четырёх стенах, ещё и на кухне? Никто ей это не советовал, никаких голосов свыше она не слышала, однако мозг сам пошёл по очень извилистой дорожке. Женщина разбиралась в абстрактном искусстве, слышала, как «рисовал» кто-то из великих: обмазанные краской голые модели садились на холст, катались по нему. Вот что-то в этом духе…

Она установила в углу кухни на старом штативе от видеокамеры свой фотоаппарат с автоспуском, повесила на ручку шкафа софит, тоже старый, стащенный в своё время со студии, и начала экспериментировать.

Первым опытом была гречка. Женщина рассыпала её по полу кухни – немного, но так, чтобы та образовала ровное круглое поле, и встала туда босыми ногами. Раз! Кадр… Ещё раз заведём. Раз! Раз! Гречка безумно щекотала ноги. Мария даже посыпала на голую ступню из пакета, шевелила пальцами, наблюдая, как между ними просыпаются коричневые струи, и ей самой нравилось. Что-то в этом было, но она рисковала замусорить всю кухню.

Пятнадцать минут на уборку – и новые эксперименты. Она решила есть «с ноги». В самом деле, если на тех сайтах и форумах, в Сети, где она мельком побывала, исследуя тему, говорилось про бесконечные поцелуи ножек, то почему бы и эту кость не кинуть алчущим? Вынула из холодильника кусок вчерашнего пирога с яблоками, сначала попробовала зажать между пальцами левой ступни и откусывать от него. Собственные пальцы она укусить не боялась; но вот процедура сгибания каралькой на стуле оказалась невероятно трудной и мучительной. В какой-то момент чуть не лопнуло что-то в животе и женщина испугалась: ну их к ляду, такие фокусы. Зажала этими гибкими пальцами вилку, и вот с вилкой всё прошло гладко. А параллельно с неудовольствием отметила, как стёрты туфлями, как изношены её пальчики на сгибе суставов. Нет, с этим надо что-то делать, а то скоро ноги станут как у старушки…

Но самые блестящие кадры получились с молоком. Его не было жалко – всё равно скисло. Мария уселась на стол. И начала понемногу лить холодное белое молоко на голые ноги.

И тут этот процесс заворожил и её саму. Жидкость. Белая. Она не окрашивала ступни, скорее просто покрывала их быстро бледнеющей, тающей плёнкой. Мария шлепала ступнями по лужице, летели брызги. Было что-то дьявольски бесстыдное в таком изысканном надругательстве и над пищевым продуктом, и над собственными ногами; вид мокрых ступней в молочной луже что-то такое напомнил… что-то, в чём Маша боялась и себе-то признаться, и, с трудом подавляя возбуждение, она закончила фотосессию. Молоко высыхало на коже ступней, белые точки бледнели….

Она ещё отважилась брать из вазочки печеньки, макать их в это молоко рядом с мокрой ступней, засовывать между большим и указательным пальцем, любуясь, а потом отправлять в рот. Под конец у неё родилось дикое желание: раздеться догола и лечь на этот облитый молоком стол, на эти засыхающие лужи голой грудью, всем телом. Она с трудом отогнала эту мысль.

На уборку ушло побольше – полчаса. Идей больше не было. Точнее, была задумка с мукой и подсолнечным маслом, но и того и другого было просто жалко: муки немного, а масло-то оливковое, натуральное, по триста с лишним рублей за маленький флакончик. Нет, оставим до лучших времён.

Раздавить же в ступнях яблоко не хватило силёнок, а оранжевый апельсин – силы воли; и то, и другое женщина, помучав ногами, попросту съела.

Оставалось последнее: выложить всё это добро в Сеть. С обработкой фото Мария решила не заморачиваться: натурпродукт. Кое-где свет, яркость поправила. Снабдила эти фото комментарием: «РЕАЛ 100%».

А вот от кого выкладывать? Мария была зарегистрирована и в «Одноклассниках», и в «Твиттере», и ВК с Фейсбуком, конечно же, в Инсте и даже в «Телеграме». Но остановилась на Фейсбуке с Контактом, видимо, из-за их простоты да схожести. А придумать себе имя, аватарку тем более труда не составило…

«МашаСладкиеНожки». Наполнила стену какой-то белибердой, какими-то мемами – прикола ради, заполнила раздел «Интересы», не забыв указать в них «ФФ», уже примерно зная, что это такое; поместила в «Мои фото» несколько фотографий блондинок, делающих селфи перед зеркалом… Пусть будет; кто умный, поймёт, что это лишь дань приличиям ВК. А с изображения смотрели её голые пальчики в молочной луже. Так сказать, нате вам прямо в рот!

Что ж… Теперь надо ждать лайков и комментов. И главное – настойчивого интереса того самого, того заветного, которого женщина уже ждала, словно жениха. Valinozemtzev-а.

---

Под вечер позвонил Дмитрий. Бодрым голосом сообщил, что, преодолев невероятной силы похмелье, их бригада справилась с установкой аппаратуры и готова к бою. По сиплым односложным ответам понял, что Мария заболела, в детали вникать не стал, посоветовал сидеть дома и лечиться. Мимоходом заметил, что в отсутствие Марии на студию заходила та самая босоногая девочка, с которой журналистка выносила мусор; что спросила о кроссовках, но не огорчилась их бесповоротной гибелью, и что вообще оказалась такой мировой девахой, что…

Тут вот голос Димы как-то странно размягчился и едва не перешёл в блеяние. Мария насторожилась. Натужным шёпотом спросила:

– Димон… с тобой всё в порядке?!

– Полностью и совершенно! – ответил тот. – Кстати, знаешь, мне Лёвка Ардашьян тут прикол рассказал. Как снимали финальный кадр с пресс-конференции. Где Аглая туфельки сняла и сказала: ой-ой-ой, это ужасТно!

– Как?

Невидимый оператор подавился смехом.

– В Студии. На хромакее. При этом Аглая стояла в туфлях, сняла их, залезла в тапочки, показала туфли, а потом снова обула… А на задник наложили Глазовский фонтан, который он за день до этого снимал просто как заклейку для городских сюжетов.

– Кто бы сомневался… – тем же голосом не до конца повешенного отозвалась женщина.

– Ну, что ещё? Наш Главред какую-то перестройку затеял. Помнишь, в вестибюле висели такие «Правила посещения телестудии ЩТВ»?

– А-ха…

– Так вот, сняли, пустое место. Я у охранника спрашиваю, он говорит: Главред какие-то новые правила вводит, типа приказ будет. Блин, наверное, без обуви запретят входить. Как в московском метро…

Напоследок Дмитрий сообщил, тоже как-то уклончиво, необычно, как показалось Марии:

– Ты… выздоравливай. Желательно, чтобы завтра, так сказать, как огурчик была!

– Зачем? Я всё равно никакая, я даже не запишусь…

– Ну, это не важно. Давай, короче. Будь!

Он попрощался, а Мария ещё долго держала телефон у уха. Каким судьбоносным был этот день, вторник. И она тоже не подозревала, что завтра снимет один из самых потрясающих телесюжетов в своей жизни.

---

Настя зашла на телестудию вовсе не за кроссовками. Наплевать уже на них, хотя подаренная Марией пятитысячная купюра разошлась быстровато: на еду да на лекарства бабушке. Девушка в какой-то момент поняла, что та прогулка была больше, чем просто прогулкой, это был какой-то акт единения. И это чувство хотела испытать снова – но её новая подруга, оказывается, заболела.

На втором этаже, в уже довольно обжитой комнатке, сидели лишь двое. Высокий молодой мужчина, в недешёвых чёрных джинсах и хорошей клетчатой сорочке с закатанными рукавами, в красивых очках с тонкой оправой; и другой, белобрысый, тоже большой, похожий на неуклюжего медведя, обряженного в футболку с размашистой надписью по-английски и яркие, клубнично-алые спортивные трусы с полосой. С насмешливыми синими глазами. Сунул руку – ковш экскаватора:

– Кир!

– Аша! – в тон ему ответила Настя.

– А это Димон у нас. Бог видеокамеры и монтажа.

– Кир, не езди девушке по ушам… Аша, это второй монтажник наш, тоже бог.

– Ну, по совместительству разве что, Димон.

– Аша, вы присаживайтесь. Чаю?

– Ну, можно.

Аша устроилась на стульчике. Босыми ногами, как Тамара, обвила другие ножки, мебельные. И ждала, что сейчас кто-то из них да спросит: девушка, а чего это вы…

Но никто не спросил. Может, потому, что оба парня подозрительно часто зевали да то и дело пили минералку, которой в углу стояло аж четыре бутылки в надорванном пластиковом контейнере. И страдали: то ли от жары, лезущей в окна, то ли от чего другого…

Она слушала их беззлобную перебранку, постоянное подкалывание друг друга; пила чай – тут он у них оказался с какой-то травой, ароматный. Ей нравилось уже тут, в этой студии, совершенно чужая, непрошеной гостьей свалившаяся им на голову, она ощущала себя, как дома… Оба её новых знакомых были остры на язык, но Дмитрий более рассудителен и строг, а Кир – с большим удовольствием валял дурака. Встал философский вопрос: кому вынести переполненную мусорную урну; и выносить ли вообще, если в конце концов, может быть, и перед концом света, придёт уборщица, коей положено это делать? Дима поспешно нашёл себе занятие в компьютере, Кир начал срочно искать какую-то «отвертку маленькую». Аша и предложила:

– Ребята, давайте я вынесу… я привычная! Я кстати, тоже ведь уборщица.

Им она почему-то не стеснялась в этом признаться… Тут оба запротестовали:

– Не, не надо… у нас только Машуня, королевишна, может себе это позволить. Ей всё сходит с рук!

– Точнее, с ног. Тебя за-арестуют, Аша.

– Точно. Налетит какая-нибудь ревнительница приличий…

– Ага. Их тут много. Твои ноги обсудят вдоль и поперёк. И все твои «заразные болезни», которые ты на них нацепляла.

Девушка слушала с ухмылкой. Что-то ей это уже напоминало. Рассмеялась, подошла к урне, босой ногой подшвырнула туда чёрную банановую кожурку, через подобранную бумажку закинула; взяв мусорку обеими руками, объявила:

– Ну,  не посадят же! – и ушла.

А вернувшись, так же сияя, спросила:

– Слушайте, а кто это у вас такой дядька солидный, в костюме?

– В светлом? – хором уточнили оба.

– Ну. Красивый. Как эта… как из тропиков.

– На Маштакова нарвалась! – заметил Димон, разворачиваясь на стуле. – Это главный редактор телестудии, он же её главный хозяин. Ну, и что он тебе сказал, Эсмеральда ты наша?

– Да ничего не сказал. Улыбался так… То есть сказал. Сказал, где у вас общий контейнер стоит.

– И ты туда пошла… босиком? – ахнул Кир.

– Ой, испугали! В некоторых подъездах, знаете, срач ещё хуже! А я мою.

– Ну ты даё-о-ошь… – протянул Дима.

Аша не придумала, что ещё делать. Жарко было и ей, несмотря на лёгкое платьице. И она предложила:

– Ребята! А давайте на Котлован махнём… искупаемся?

---

Население Щанска водоёмами избаловано не было; в Утином купаться брезговали из-за уток, про Щанку и вовсе забыть можно было. Приходилось либо ездить на озера в Тарышту или за Криводаничи либо довольствоваться Котлованом. Его вырыли в восьмидесятые на самом краю круглихинских дач, куда должна была размахнуться Вторая Промзона Опытного, но деньги закончились, и продолговатый овал с песочно-глинистыми берегами так и остался – просто водоёмом. Вероятно, питали его подземные ключи, те же, что питали и Щанку, но в силу самого дна, песка, местами очень белого, чуть ли не кварцевого, Котлован не превратился в грязную вонючую лужу. А в самом начале лета, ещё не перебаламученные лодками, скутерами и отдыхающими-водоплавающими, он тем более представлял собой лакомый кусок чистой, хоть и изрядно прохладной воды.

Димон с Киром переглянулись.

– Ну-у… Но мы того, немного не в форме.

Аша хохотнула:

– Плавок нет? Ну, я тоже без купальника. Я так окунусь, без вас, а про трусы… Ну чё, я мужиков в «семейниках» не видела? Каждый второй там в июле так и бултыхается.

– Ладно! – решился Кир. – Димон, всё равно вода пропадает. Которая в углу.

– Ага. И ещё возьмём по дороге…

– Воды?

– Вот ты дурак, Кир. Догадайся с трёх раз.

– А кто тогда поведёт?

Оператор морщил лоб, лихорадочно ища выход из ситуации. Спросил:

– А Тортилла сейчас здесь?

– Нет. Он на совещании в администрации. Завтра какой-то митинг в поддержку главы, им там указания дают, как освещать. Ну, и банкет, конечно, потом.

Оператор, как тяжелоатлет в жиме штанги, выскочил из своего кресла.

– Тогда всё сходится! Так, Кир, дуй к Глазову, бери кофр. Ему магарыч, десять процентов. Чем наполнить, знаешь. А я к замше Еортилловой, она баба своя, сейчас нам выпишет транспорт. А то ведь… сам понимаешь: для утренних новостей заклейки нет! Один фонтан…

Аша ничего не поняла из этого диалога. Поняла только, что мужчины засуетились и что-то точно организуют. Сходила в туалет на этаже, помыла чашку, из которой пила, ложку. Когда ставила это в шкафчик, нашла слегка сопревшее яблоко и банан, уже начавший чернеть. Вернулась на стульчик, стала есть…

Димон ворвался в комнату с гиканьем и какой-то бумажкой в руках:

– Есть подорожная! Всё, через десять минут наш «ниссанчик Санчика» будет у подъезда.

Следом пришёл Кир, потряс страшным на вид, облезлым кожаным чемоданом размером со старинный сундук.

– Кофр есть! Я – затариваться?

– Ага. На «Клён» иди, на развилке мы тебя подберём. Что хочешь спросить, Аша?

– А кто такой «Санчик».

– Саня. Сапогов. Водитель. Он немой.

– То есть?

– Шучу, шучу… Кир, ты всё ещё тут?

---

…Через двадцать минут микроавтобус «Ниссан» выгрузил их с камерой в самом конце улицы Абаладзе, где дорога уходила в частоколы дач; водитель оказался не немым, но крайне малоразговорчивым. За всю дорогу произнёс только два слова: «Куда?» – спрашивая про маршрут – и «Когда?», высаживая. Димон подмигнул Киру:

– Санчик, не раньше, чем через два часа. Сам понимаешь, такая натура… Надо взять много планов, так сказать, плеск воды, мерцание весла…

– …крокодилы, пальмы, баобабы – и жена французского посла! – оглушительно захохотал медведь Кир.

Настя опять ни чёрта не поняла. Но ей было хорошо, легко с этими двумя ребятами старше её в полтора, а то и два раза, серьёзными оболтусами, с их лёгкими, совсем не пошлыми шутками, с их позитивной энергетикой, блеском глаз, молодыми упругими телами… Она обратила внимание: Дмитрий перед выездом тайком снял под столом носки, а Кирилл и вовсе разулся уже в машине, показав тренированные, с квадратными пальцами, лапы.

Они все сначала окунулись. Действительно, оставили Ашу в укромном месте, в своего рода песочном гроте на берегу, и деликатно ушли. Девушка обнажилась, отставив на себе лишь трусики, и с визгом обрушилась в холодную воду…

Она обожала купаться, обожала воду. В пятом году, в шестом классе, записали в бассейн, в «Нептун», только недавно открывшийся после капремонта; цена абонемента была неоправданно дикой, но родители расщедрились, мать ворчала, конечно, однако согласилась. Год она отходила. Бассейн нравился, другое дело, что там всё по часам, дорожки распределены…

Вертясь юлой в этой чистой, местами показывающей самое дно, воде, девушка вспомнила, как отец брал их с собой на конец лета – на реку. Тогда поехали в Новосибирск; ехали ночью, в каком-то «шестьсот весёлом» поезде, с храпящим мужиком и хамоватой, властной проводницей, с которой поцапалась мать. Но утро встретило уже в Новосибирске необыкновенным рассветом над тамошним водохранилищем, куда добрались на электричке. Аша в жизни не видела такого перелива из розового в голубое, как над этой кромкой…

Они шли по лесу, от станции, потом на каком-то причале, заставленном старыми, уродливыми посудинами, ожидающими то ли окончательного слома, то ли ремонта, их забрал отец на катере, с его другом. И они пошли через Шлюзы. Взрослым эта процедура шлюзования казалась утомительной, мать ворчала, отец с молодым мужиком-стармехом, которого все называли почему-то «дед», играли на корме в карты, тайком потягивая пиво из канистры. А девочка восхищённо рассматривала вымоченные стены шлюзового канала, нависавшие над катерком, как горное ущелье; величественные, исполинские ворота, раздвигающиеся медленно в тёмной воде. И саму воду, рвущуюся из каких-то хитрых пазух, щелей. Вся эта гигантская механика завораживала, и два с лишним часа прохода по Шлюзам пролетели быстро.

Стояла такая же жара, всё раскалилось, солнце золотым диском висело в небе, казалось бы, совсем не двигаясь. Мать орала на девочку, чтобы та не бегала по палубе без тапок; потом пристали к песчаному островку с чахлыми кустами и смешным названием «Кораблик». Мать снова орала на бестолковых, по её мнению, мужиков, пилила отца за то, что он забыл шампуры и плохо промариновал мясо. Но этот шашлык на костре, это чуть-чуть подгорелое мясо, нанизанное на проволоку, запомнилось Аше как одно из самых вкусных блюд в её жизни… Отец, высокий, сильный, в тельняшке, только смеялся; он вообще на все окрики матери отшучивался только. Эта тельняшка на его рослом теле впечаталась в память, зашитая где-то на животе неровным, широким мужским стежком. Отец шутил: «Каши много ел, пузо лопнуло, видишь?», и только потом Настя узнала, что он давным-давно получил ножевую рану в живот, разнимая двух подравшихся на катере уголовников из его команды: а кого ты ещё в разгар навигации найдёшь? Получил ножом, час плыли да везли до больницы, и придерживал он вываливающиеся кишки, и, слава Богу, зашил его безвестный хирург-умелец с золотыми руками. А тельняшку он сам потом заштопал как сумел.

…И под вечер, когда они уже причалили где-то в Новосибирске, среди барж и буксиров, и даже передохнули в запущенном парке на набережной – Настя там спокойно поспала под деревом, причём чуть ли не рядом с муравейником, отец взял лодку.

Вот в лодке мать, как помнила девушка, первый раз разулась. Тапки, которые она не снимала всё путешествие, оставили на ступнях поперечные полосы, эта часть тела напоминала ноги зебры. Мать полке лежала в лодочке, шевеля короткими пальцами, приговаривала: «Ой, как хорошо-то!», а отец грёб, и солнечный диск уходил куда-то за его спину, в закат, делая фигуру багрово-красной.

Это было перед началом шестого класса, перед сентябрём, а на следующий год он погиб. И всё кончилось.

---

Наплававшись – до середины Котлована, нафыркавшись, наныпрявшись до самого илистого дна, вышла на берег. Платье её было заботливо повешено на палочку и возвышалось над бережком; видно, за ним предусмотрительно следили.

Оба её спутника тоже выкупались, но без такого азарта, как девушка. Димон в чёрных, и правда семейных, трусах, возлежал на песке, Кир в своих спортивных шортах, уже мокрых, – тоже. Открыл кожаный прямоугольник и извлёк оттуда две запотевшие бутылки пива.

– Ого! – оценила Аша. – Прям, как холодильник!

– Магический сундук великого оператора Глазова! – изрёк Кир. – Зимой водка в нём не замерзает, летом – не нагревается! Равно как и пиво…

– Волшебство, однако! – заметил Димон, щурясь без очков на солнце. – Аша, хочешь?

– Нет… меня с пива развозит. Я водичку.

– И она есть.

Она растянулась на песке, в высыхающем на теле платье. Голые ноги вытянула, закрыла глаза. И только через какое-то время поняла, что с этими её босыми ступнями, что-то делают. Первая мысль была отдернуть, как тогда у Лёшки, но… но что-то её остановило.

Дмитрий просто закопал их в тёплый песок и насыпал горку горячего. Девушка засмеялась, от шевеления пальцев песок осыпался, показывая круглые ноготки – она их всё-таки подровняла пилочкой. Дмитрий смутился:

– Это я, так сказать, ландшафтным дизайном балуюсь…

– Клёво. Слушай, а что это Кир… про баобабы и жену говорил.

– Песня такая. Хорошего барда, питерца Александра Городницкого. Там есть такое: «…Но как высока грудь её нагая,/ Как нага высокая нога!». Ну, и поёт дальше… как он в Африке, будучи моряком, с женой французского посла… э-э, флиртовал.

– Что, правда такое было?

– Это большая тайна всех его фанатов… – серьёзно сказал парень. – Одни говорят, что точно да, другие – что не может быть… А он молчит. То есть поёт.

Аша рассмеялась. И снова легла, своим видом показывая, что ступни босые она отдаёт в полное распоряжение Дмитрия. Но тот ничего такого, как Лёшка, не делал. Сорвал какую-то былинку и щекотал подушечки её пальцев, слегка приплюснутые, засахаренные в жёлто-белом песке. С Котлована доносились трубные звуки: Кир купался, выбрасывая вверх фонтаны воды, словно большой белый кит.

– Дима… – пробормотала Настя, думая о своём, лежа с закрытыми глазами, через которые солнце рисовало там, во внутренней тьме, замысловатые круги. – И тут, видишь… нога. Нага, то есть высокая нога… высокая – это какая?

– Длинная. Стройная. Такая, знаешь, с поднятой пяткой, красивая ступня.

– Ну вот. И тут ноги, да?

– А ещё где?

– Неважно… – Настя с внезапной решимостью села, фыркнула, откинула со лба пышные локоны.

Ноги из песка вырвала и растопырила пальцы.

– Вот я одного не понимаю… У меня ноги красивые? Ступни?!

– Супер.

– Да вот все просто так и дуют в уши про это. Парень один мой… знакомый, подруга одна. А кто-то не замечает. Орёт: вот, пятки грязные, чё ты с грязными лапами! Это некультурно! Кто врёт, Дим?

Он не ответил, точнее, задал свой вопрос, вертя травинку в сильных пальцах.

– Этот парень… который говорил, он к тебе приставал?

– Ну да… – девушка сконфузилась; но что-то заставило её сказать самое сокровенное. – Погоди… А вот ты, Дима. Если бы любил меня типа безумно, ты бы мог эти ступни целовать? Ну, блин, в рот и всё такое…

– Если бы любил – да! – серьезно ответил её собеседник. – Но я бы любил тебя всю… А сделал бы это, наверное, в последнюю очередь. Или в предпоследнюю.

– Э-ммм… То есть такие, э-э… ласки, они того… они запросто… Блин, ты понял!

Он поджал почти безволосыми, покатыми плечами.

– Если двое любят, то у них все ласки… любые – запросто, и хорошо, и дай им Бог здоровья. Но я тебе так скажу: лучше бы ты водилась с теми, кто не говорит тебе ничего про твои ноги. С первых дней, по крайней мере.

– Почему?

– Потому что они врут! – глаза, серые, спрятанные за линзами и оттого отчуждённо-строгие, уставились на неё. – Значит, этим… нужны только твои ступни. Поцелуют и дальше пойдут. К другим… ногам. И так до бесконечности.

– А если не говорят? – упрямо продолжила Аша. – Но смотрят?!

– Ну, значит, хорошо. Да, нравятся. Но, значит, рядом с тобой человек культурный и умеющий собой владеть. А не питекантроп с мобилкой.

Настя, щурясь, посмотрела в небо. Ни одного облака. Над Котлованом возвышалась угрюмая, торчащая трубами и мачтами ЛЭП, промзона, на противоположном берегу, у машины, какая-то компания расположилась на шумный пикник с горячительным.

– Да-а… – протянула девушка. – Надо ж так… И всё из-за того, что тогда порвались тапки!

Повинуясь невнятному душевному порыву, она рассказала о том, как первый раз получилось – точнее, пришлось, мыть босиком подъезд, о том, как на неё наорали в Доме госучреждений, как потом познакомилась с женщиной по имени Мириам, а затем и с Машей. Пока она это рассказывала, из воды вышел Кир. Стоял, вытирался футболкой, тряс квадратной головой, выливая из ушей воду.

– Всё просто! – заявил он. – Ты раздвинула рамки своего сознания. Освободилась от предрассудков. Стала сама собой… Ведь тебя же никто не заставляет босой ходить?

– Никто! Это, реально, такой кайф! – девушка захлебнулась словами. – Я вот думаю: осень придёт, я капец, не знаю, как в сапоги или что-то ещё влезу!

– Ты себя слушай. Организм подскажет… – посоветовал Кир. – Димон, давай прикончим пиво. Скоро Санчик объявится, он точен, как Транссибирский экспресс.

– Давай.

– Так, а почему у нас фрукты не съедены? Аша, налетай!

Они потягивали пиво; из чудесного кофра была извлечена связка тугих бананов и несколько аппетитных, тёмно-красных яблок, хрустящих даже на вид. Аша принялась за фрукты и в процессе их жадного поедания задала последний, наверное, вопрос, который её мучал:

– Слушайте, ребята… а что такое фут-фетиш?

Кир поперхнулся и вылил полбутылки на волосатую грудь, снова искупав её. Дима помедлил, рассеянно обвёл взглядом Котлован, сказал:

– Это – бизнес, Аша. Связанный с этими вот… ласками ступней. Ну, бизнес, как бизнес, конечно… лучше, чем наркотики продавать или проституцией заниматься. Только это… ты пойми: либо ты бизнесом занимаешься. Либо реально босиком ходишь в своё удовольствие.

– Так фотографироваться уже нельзя?

– Можно. Для себя, для хорошего человека, для друзей…

– А что, и то и другое нельзя?

– Вряд ли. Что-то одно – точно засосёт. И если бы будешь грязными пятками для фоток сверкать, тебе не в кайф уже просто так гулять будет. А если будешь гулять… то на хрена тебе эти заморочки?

Аша чуть было не рассказала, как она уже «гуляла». По плевкам, по помойным лужам, по кнопкам, в конце концов… нет, этим двум ребятам лучше такого не знать. Через силу улыбнулась:

– Ну… да. А я слышала, по стёклам факиры ходят.

– Ха! – Кир оживился. – Какие факиры. Я хожу… Да-да, по битым стёклам. Безопасно. Как-нибудь научу.

Только Аша собралась договориться. Как загудел сигнал «нисанчика». Дмитрий поднялся, стал натягивать джинсы.

– Кир, две бутылки Глазову осталось, да?

– Как договаривались…

– Ну и славно… Короче, ты езжай с Санчиком, камеру возьми. А мы… – оператор ласково посмотрел на Ашу. – Прогуляемся.

Кирилл относил в машину камеру, на которую они для отвода глаз записали какие-то виды плещущейся воды, берега, и кофр. Дмитрий подошёл и забросил на сиденье ещё и свои кремовые штиблеты с дырочками:

– Это тоже возьми, ага?

Ага стояла, с искренним удовольствием наблюдая эту сцену. Это не Лёшка с его слюнявым – иначе не скажешь! –  и болезненным интересом. В первый раз с ней босиком по Щанску будет гулять даже не подруга, а вполне взрослый, приличный, и обладающей машиной, и, судя по всему, уверенный в себе мужчина.

---

Они пошли наискосок, по Боровой, мимо нескончаемой стены Таксопарка. Дмитрий подвернул штанины, образовав серые обшлага. Его белокожие ступни, большие, сдобные, смотрелись смешно по контрасту с тканью. Аше даже стыдно стало за свои, покрытые ровным загаром, закалённые за эти несколько недель.

Она сначала разболталась, рассказывая, как маленькой страшно боялась круглихинских пацанов, отбиравших деньги, как говорили, у всех щанских школьников и приезжавших с такими «экспедициями» аж во Вторую школу на Верхушке; как боялась ходить на Утиное – из-за стай бродячих собак, потом осеклась, переживая за болтовню, спросила снова о своём, сокровенном.

– Дим… А мы на Котловане не договорили. Ну, я типа поняла, что фут-фетиш, это когда ступни там рассматривают, и прочее всё. Но вот ты скажи, если босиком ходишь и к тебе всякие липнут – это нормально?

Оператор усмехнулся:

– Ну, если ходишь, так и будут липнуть. Надо быть к этому готовой. Ты ж девушка яркая, симпатичная…

Хорошо, что он не сказал «красивая» – а то бы Настю бросило в жар смущения.

– Ну, и как мне тогда… выбирать? – грустно поинтересовалась Аша. – Типа… ну, как узнать, кто нормальный, а кто просто двинутый?

– Аша… Тебе вот какие парни нравятся: курящие или нет?

– Которые нет… – хихикнула девушка, скрыв, что и сама покуривает.

– Ну, вот… Смотри. Ухаживают за тобой двое. Реально ухаживают, реально влюблены, оба нормальные, одного достатка там… В-общем, при всех прочих равных – одинаковые. И тебе приятные. Но один дымит, как паровоз, не собирается бросать, а второй не курит с детства. Кого выберешь?

– Ну-у… Курильщик – это, блин. Окурки везде, пепел… – протянула девушка.

– Ну, не обязательно. Вот тот главред, которого ты встретила, Маштаков, он трубку курит. Очень дорогой табак, там всё чинно, элитно. И запах приятный. Но не суть. Итак? Некурящего?

– Ага!

– Ну вот, видишь… – Дмитрий расслабился, усмехнулся, плечи расправил. – Вот и я, и многие другие… они выберут девчонку, которая запросто босиком ходит. Не делает из этого проблемы. Чем дурынделку, для которой верх мечты – и счастье в жизни – лабутены. И которая помешана на чистоте да гламуре.

– Ха! Лабутены… Уродские туфли какие-то, как мне кажется. Я вообще их никогда не носила.

Дмитрий усмехнулся при её словах – явно чему-то своему; добавил осторожно, будто не веря, что Аша поняла его метафору:

– Конечно, пример-то ходульный… С курением. Но ты пойми: образ жизни, привычки. ну, не сможешь ты жить счастливо с человеком, привычки которого ненавидишь. И с тобой не смогут. Поэтому тебя выберет человек, любящий даже не твои ступни как таковые… Ну, не знаю, а любящий твою привычку босоножить летом. Понимаешь?

Аша кивнула: “Понимаю…”. А спутник её уточнил:

– Если второе, то человек будет тебя целиком любить. И ноги твои, и попу, прости за грубость… А если нет, только ступни-пяточки – это не вариант. Это ущербный тип какой-то. И вообще, в ногах правды нет… То есть венечка Ерофеев сказал: “В ногах правды нет, но её нет и выше!”.

Девушка засмеялась, хоть и не до конца поняла шутку.

– А кто этот Венечка?

– Писатель один такой был…

Дошли уже до автовокзала. Точнее, вышли на площадку между рестораном «Клён» и стоянкой автобусов, в подобие запущенного сквера. И тут на них обратили внимание.

Какая-то баба, в символической мини-юбке и сапогах до колена, со свёрнутыми набок каблуками, в поношенной кофточке с люрексом – несмотря на жару! – рябая, нетвёрдо стоящая на ногах, да ещё с бутылкой пива с руках, закричала:

– Ой-я-ап! Опять босая! Вот шлюха-то, а, конченая! Ты где ноги потеряла, эй, чувырла-а-а!

Аша мельком обернулась; кажется, это была старая вокзальная проститутка, Верка-Малява, её тут знали. Но обычно она была одна и ни к кому не приставала, кроме потенциальных клиентов. А сейчас, вероятно, играла на публику, на двух пьяненьких мужиков, следивших за представлением из кустов.

Дмитрий чуть задел её плечом:

– Не обращай внимания!

Но Верка не закончила бенефис. Увязалась за ними, шатаясь. Блажила:

– Вчера такую бОсую видала! В ментовке! Вы чё, шлюхи, чё за моду завели, а? Ой, прас-сти-тут-кааа…

Дмитрий неожиданно остановился. Как вкопанный. Резко повернулся на месте и шагнул к этой, орущей.

Аша испугалась: он её ударит, что ли?

Но этого не случилось. Мужчина просто метнул в пьяную ненавидящий взгляд; Аше даже показалось, что из глаз Дмитрия вылетело голубоватое свечение, как в фантастическом боевике. И баба заткнулась, сделала пару шагов назад, испуганно, да не удержалась, шлёпнулась, а расколовшаяся выроненная бутылка хрустнула под её задом.

Вот теперь рябая снова заверещала. На этот раз нечленораздельно, от боли.

Дмитрий вернулся к Аше, взял её за плечи, повёл прочь. Проговорил на ходу, спокойно:

– Вот и к таким моментам ты должна быть готова. Жизнь – штука жестокая.

Аша, погруженная в размышления и ещё переваривающая внутри этот инцидент, молчала. Потом коснулась его руки:

– Дим… мне туда. Вон, за «Ландышем» я живу.

– А… ну, хорошо.

Он помялся.

– В общем, если ты хочешь, так и ходи дальше, Аша. И плюй на всех. Но вот если начнутся эти вопросы – а как мне поцеловать… сама знаешь, посылай далеко.

– То есть этого нельзя, вообще?

Мужчина улыбнулся снисходительно.

– Это – можно. И даже нужно. Но этот вопрос сам собой отпадёт, когда цветы подарят, в кино сводят и ты сама поймёшь, что это любовь. Понимаешь?

– Ага.

– Отлично. Тогда – прощай!

– Пока… – растерянно пробормотала девушка.

Он уходил, и солнце висело в небе за его фигурой, за прямой проспекта Первостроителей; нет, ещё не закат, но туча наползла из-за Синюшиной горы, начала закрывать светило, и оно отмахивалось, отбивалось острыми, режущими лучами, пробивающими до земли. Удаляющаяся фигура Дмитрия таяла в этих лучах и тоже казалась багровым силуэтом. Как тогда, на островке, – силуэт отца.

И Аша стало вдруг нестерпимо больно – где-то под сердцем.

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

---

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.