ГЛАВА 25. ГРЕТА РАЗГОВАРИВАЕТ С ВАЛЕРИЕМ, А МИРИАМ ПОМОГАЕТ АШЕ.

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.

---

ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА – ВАЛЕРИЙ – ЭНИГМА

На занятия в колледж Лена впервые – если не брать в расчёт безалаберный первый курс! – проспала! Проспала фатально, успевала только ко второй паре. Встала. Перекусила – кофе с круассаном; собралась, намазалась. Мать спала, и спала, судя по благостному посапыванию, именно посапыванию, из её спальни, хорошо. Как человек, отсыпавшийся за несколько лет ночной бессонницы, бдений на ночных сборищах с медитацией и бесконечных затяжных мигреней. Отец уехал раньше, тоже позавтракав, чем Бог послал, а скорее всего, просто чашкой кофе, оставив записку на холодильнике; в отличие от матери, он предпочитал ядовито-зелёный цвет маленьких бумажек с клеевой полоской, именуемых «пост-итами». Записка гласила: «ПОЕХАЛ НА РАБОТУ. ЛЕНА, НАДО ПОГОВОРИТЬ!!!». Лена пробежала записку глазами, хмыкнула: что ж, поговорим!

И привычно вызвала такси для того, чтобы поехать в колледж.

Телефон Валерия, несколько раз набираемый с самого воскресенья, по-прежнему не отвечал.

---

В колледже Лену встретила странная и пугающая тишина. Ни одной живой души не было на её этаже, да и на других, вероятно, тоже. Обозрев пустые аудитории, толкнула дверь деканата, где наверняка сидела секретарь Регина. Сидела. Наносила на ногти морковно-оранжевый, самый расхожий в этом сезоне лак, популярный у девушек из низов, стремящихся вверх по лестнице гламура.

– Регин! Это что, у нас карантин, что ли?!

Девушка, блондиночка с маленькой головкой и близко посаженными глазами, ухмыльнулась:

– А ты, похоже, припозднилась… Увезли всех.

– Куда? На посадку картошки?

– Да ну тебя… На конференцию какую-то. Автобусы пригнали и всех увезли. Даж преподов.

– А-а… а что за конференция?

– Да что-то такое… – зевнула Регина. – Про моду. Как она вредна для медицины… ой, то есть для здоровья. Или наоборот.

– Как медицина вредна для здоровья? – саркастически уточнила девушка. – Ну-ну.

– Занятия до третьей пары отменили. Поскучай пока.

– Да запросто!

Лена пошла «скучать». Не впервой. Некоторые лекции она прогуливала совершенно искренне, и в деканате об этом знали. Ну, что позволено дочке Фромиллера, то не позволено быкам, овцам и другим, так сказать, представителям щанского плебса.

На втором этаже, где располагался буфет, тоже никого не было: обычно в пазухах коридора, у окон, то одна, то вторая парочка шушукались. Но, на беду свою, девушка столкнулась со Станиславой Игнатьевной, куратором её курса. Глубокая старушка, по сей причине незлобивая и тихая, она переваливалась на больных ногах, опекая «старшеньких»; карьера её начиналась от какого-то занюханного села в Новосибирской области, где будущая старший преподаватель музыки работала страшно сказать кем – дояркой!

Старушка удивилась и занервничала:

– Ах, Леночка! Ну, что ж ты так! Проспала, поди?

– Проспала.

– Как нехорошо… Ну ладно. Все уехали на лекцию, поди, тебя и не вспомнят. Ладно уж, ладно…

Она бы уже заковыляла прочь, в чём-то чёрно-белом, крахмальном, с потускневшей от времени брошкой на морщинистой шее, но Лена остановила вопросом:

– Станислава Игнатьевна! А о чём лекция?!

– Да про моду. Про это самое…

– Про что? Про пирсинг опять или косметику?

– Нет… Ну, что ты… – кураторша обернула к ней сморщенное личико. – Губки подмазать, крема разные… это же нормально, ежели в меру. Там про другое. Ну, у тебя с этим всё хорошо.

– С чем?

– Да босЯком тут некоторые моду взяли ходить. У нас вон в колледже, слышала?! Дура-девка, соплячка ещё…

Лена ощутила нечто вроде пореза о бритву или об острый край бумажного листа. Небольшой, неглубокий разрез кожи, но саднил и боль потом появлялась.

– То есть… что вредно босиком ходить? Станислава Игнатьевна, так вы же сами, помните, на вечере Памяти Победы… Девятого мая, про босоногое детство, послевоенное, рассказывали! Со слезами прямо!

Кураторша повернулась к ней всем корпусом. Голос её, старческий, задрожал, и шея напряглась.

– Да провались оно в тартары, сорок раз буде-оно проклято, это детство босоногое! Мать в колхоз устроилась, морковку да лук посадила под окном, председатель-то пришёл и вытоптал всё! Не положено! А на ферме, где я была, всё в грязи, скотина воет, некормлена, а мы одни босыми ногами по этой грязище мёрзлой, как чёртушка, носимся! Сапог на бригаду три пары давали…Тьфу! Вот видала-то: ноги и испортила. Больные все теперь… Вот и детство… Тьфу!!!

Она выдохнула, повернулась, пошла по коридору, ничего не добавив к монологу. А Лена осталась одна. Она стояла в коридоре, смотря на ряд одинаковых дверей с табличками, на стены, крашенные до полвины… Конференция. Всех согнали. И, наверно, убеждают их о том, как вредно или стыдно босиком ходить. Она вспомнила, как на кафедре обсуждали какую-то «малахольную», которая чуть ли не драку устроила, обувью кидалась… Скандал. А тут ещё на городском уровне взялись, да?

Чувство протеста мало было Лене знакомо – с детства она почти всегда делала то, что хотелось. Не сталкивалась она с мощным сопротивлением невидимой стены; отстаивать своё приходилось редко – если только в бесконечных стычках с матерью, и то лишь с определённого возраста.

А сейчас вот занозило. Крохотный порез в душе начал реально болеть, как будто пораненным пальцем она нажала на что-то.

Лена сдёрнула с ног скромные на вид босоножки Tervolina на маленьком каблучке. Скромные, если не знать цену – двенадцать тысяч. И прикоснулась к холодному полу родного учебного заведения босыми ногами, в первый раз. Другое это было чувство, нежели на сьёмках с Валерием. Не такое пьянящее, а какое-то гасящее: гасящее её внутренне раздражение.

Она пошла вперёд. Заходила на освещённые солнечным светом квадраты, с удивлением отмечала перепады температур пола холодного и пола нагретого, ласкового, гладкого. Подолгу стояла там, топталась, давая ощущениям проникнуть каким-то образом в самую сердцевину мозга, в душу.

И на одном таком солнечном пятне её поймал звонок Валерия.

– Привет! – чудесным, ничего не помнящим и ни о чём не сожалеющим голосом сказал мужчина. – Как дела? Ты где?

– Я… – прежде, чем закончить фразу, Лена уже всё решила, мигом; и соврала. – Я тут недалеко от Рынка.

– Гуляешь?

– Вроде того. Занятия отменили.

– Может, в «Белиссимо» встретимся?

– Давай. Через полчаса.

– Добро. Буду ждать.

Перед тем, как покинуть колледж, наплевав на пары, Лена зашла в туалет. И там, под струёй горячей воды, остервенело смыла с себя всю косметику. Всё то, что «в меру», всю эту тушь, помаду, тени и прочее. Опершись руками о раковину, слушая шум бьющейся о фаянс струи, смотрела на себя в зеркало.

Простую девчонку.

С выпуклым упрямым подбородком, сразу отпугивающим стальной волей. С широкими скулами, намекающими на татарщинку отцовских кровей. Со слишком прямым и узким носом – бескомпромиссным, при хорошо вырезанных, укрупнённых ноздрях – с жаждой до чувственных удовольствий. С довольно узкими глазами,  увеличиваемыми только косметикой, а так миндалевидными, царапающими и злыми… с высокомерно изогнутыми бровями и горестными, не по годам, складками высокого лба.

О, мой Бог, сколько всего может скрывать хороший макияж!

Никем не встреченная, не разоблачённая, не упрекаемая в нарушении незыблемых правил гламура, босая девушка выскользнула из колледжа: охранник смотрел сериал, а гардеробщица, по случаю жаркого лета, и вовсе куда-то скрылась…

Валерий ждал её за столиком в центре зала. В льняной олимпийке с капюшоном на голое тело – вырез открывал мужественное тело, красивую его шею. Лена прошествовала через зал, плюхнулась – именно плюхнулась! – в креслице. Мужчина улыбнулся.

– Привет. Я тебе заказал чай с бергамотом. Согласна?

– Привет. Согласна.

– Ну и здорово. Ты как?

– Нормально.

Девушка не была сегодня склонна к долгим прелюдиям. Она вытащила из сумочки серебрящийся прямоугольник и положила на тёмно-зелёную скатерть перед спутником.

– Объясни, Валера… Что. Это. Такое.

Валерий насупился. Таким образом он скрывал смущение, раздражение, испуг – но девушке было сейчас ровным счётом наплевать что. Она острым золотистым ногтем придвинула визитку ещё ближе.

– Ордынский Валерий Михайлович. Так ты Ордынский или Иноземцев? Михайлович или Переяславович?

Валера поморщился. Как будто вся левая челюсть его провалилась в зубную боль. Осмотрелся.

– Лена, дорогая… Ну, так получилось. После того, что у нас было, в машине, ты совсем выключилась. Я пульс пощупал – слабый, очень слабый.

– Отлично. А что было дальше?

– Ну я же не врач! – беспомощно развёл мускулистыми руками Валерий. – «Скорую» вызывать, коновалов этих… к тому же алкоголем от тебя пахло, как из бочки. Ну вот я и нашёл друга своего… то есть знакомого.

– Супер! И он, по странному совпадению, оказался тоже Валерием.

– Лена! Ну бывают такие совпадения в жизни, что же теперь…

– Ничего. И что мне сделал «врач-нарколог высшей категории»?

– Он тебе желудок промыл…

– В клинике?

– Да Бог с тобой, ночь же была… у меня дома.

– И ты это наблюдал, так сказать? Контролировал?

Валера беспомощно улыбался. Он не знал куда себя деть. Подошедшая официантка, поставив перед ними поднос с кружками и чайничком, ретировалась быстро, торопливо, будто уловила это звенящее напряжение, уже окутывающее их столик, подобно электромагнитному полю. Лена помешала ложечкой не насыпанный в чашку, несуществующий сахар.

– Слушай, Лена… ну он реально вернул тебя к жизни. Я не знаю, чего тебе там подмешали…

– Это не важно, Почему родителям отвёз меня он, а не ты?

Мужчина молчал. К своему чаю он не притронулся.

– Струсил? – прямо спросила девушка, сужая и без того узкие зрачки.

– Ну представь, как я бы появился… Ты пьяная, я тебя тащу, и вообще. Что я скажу твоей маме?

Ей на секунду показалось, что чистое, как с плаката, лицо Валеры разломилось, растрескалось; и в образовавшиеся трещины внезапно проглянула пугающая, зелёно-пупырчатая чешуя Чужого.

– Что скажешь… – Лена усмехнулась, подпёрла голову рукой. – Скажешь, что ты ё*арь её дочки. Кратко и доходчиво.

Она умышленно  ударила его этим голубым мерзким словом. Она будто камень швырнула в окно «Белиссимо», и оно рассыпалось на звонкие осколки. Всё вокруг поломалось. Как и облик Валеры.

Наступила тишина. Он не отвечал. Тогда Лена схватила сахарницу, стала сыпать в чай белый порошок.

– Так. Ты знаешь, я не истеричка. Сопли-слёзы по лицу размазывать не будем, ага? – спокойно проговорила Лена. – Давай так: я не встаю, не ухожу, не кричу, что всё кончено… но нам с тобой надо отдохнуть.

– От чего?

– Друг от друга. Подумать, поразмыслить, прикинуть силы. Оки? Вот. Некоторое время.

– Какое?

– Не знаю. Жизнь покажет.

Он раздоражённо вырвал из её руки сахарницу, грохнул об стол донышком.

– И вот ещё что… – с ленцой в голосе добавила девушка. – Ты мои фото на сайт свой выкладывал?

– Ну да. Но я же всё удалил потом, я тебе…

– А я тебе разрешала? Выкладывать?!

– Но, Лен, я думал… у нас же всё было так…

– Короче… – Лена помассировала лоб. – Давай так договоримся: с этого  момента я тебе разрешаю меня фотографировать только тогда, когда я сама захочу. Никаких фотосессий, никаких скал и прочего. Доступно?

– Да.

– Великолепно. Там посмотрим.

Она вдруг упёрлась глазами в его руки. Белесая полоса на пальце. След от сведённой татуировки или от долго носимой печатки? Как она раньше не замечала?

– Кстати… а почему ты хромаешь?

Он облизнул губы.

– Я тебе как-то говорил… Ты забыла! Авария, Лена. Я в Тольятти в пятом году на трассе разбился. Ну, вылетел… в общем, повреждение коленной чашечки.

– А… понятно. Ну, собственно, и всё. – Лена откинулась на спинку кресла, лучезарно улыбнулась. – А теперь ты свободен, Валера. Пока не позову.

– Елена…

Он попытался дотронуться до неё, но она отпрянула вместе с креслом, с таким ужасающим скрипом его ножек по полу, что даже бармен и официантки оглянулись; это Валерия отрезвило, он начал хлопать себя по карманам. Лена не останавливала. Вытащил пару смятых купюр, бросил на стол.

И ушёл прихрамывающей походкой.

 

Она ни о  чём не жалела. Только закинула голову, смотрела в потолок, красивый, обтянутый тканью; что-то шептала. Из этого состояния её вывел голос.

– Привет, подруга!

За её столик присаживалась Энигма. Белое платьице с клетчатой вставкой, вырез голых нежных плеч, карие глаза, томный голос… Пушистые волосы, копной, и серьги из серебра с вплетёнными бриллиантами.

Лена устало кивнула.

– Привет.

– Как сама?

– Нормально…

Девушка попробовала губами чай, и её чуть не вывернуло от приторной сладости: она туда высыпала наверняка половину дозатора.

– Я вижу… – усмехнулась Энигма. – Ты чего-то сегодня странная… Хайпануть решила?

– В смысле?

– Ну, без лица и босиком. Круто. Туса офигеет.

– Да по фиг мне твоя туса… Девушка! – крикнула Лена.

Когда официантка подбежала, сделала заказ: два мартини со льдом и по рюмке текилы. Она знала – это и Энигма любит. Та же ощупывала Лену глазами-черешнями, осторожно закинула удочку:

– Тебя, похоже, Никитос в клубе того… в общем, сделал тебе подляночку?

Лена поморщилась. Ей не хотелось об этом говорить. Да, она знала и раньше про все эти весёлые «приколы», но Никитос отрабатывал их раньше на молодых, глупых, неопытных, первый раз прибившихся к их компании и влиятельных родителей не имевших. И девушке это было – фиолетово. А сейчас коснулось её. Энигма, расценив её молчание по-своему, посочувствовала.

– Павлик мразь, ему Никитос за каждую такую штуку бабла валивает. Но с тобой – свинство, конечно. Мы были в шоке. Может, на этого Павлика…

– Забей. Нет больше Павлика! – Лена прищурилась сонно, перевела разговор на другую тему:

– Была на хате? С трансами никитосовскими? – спросила Лена, побалтывая бокал с кубиками льда. – Как там, реально всё было?

– Ой, да  что ты… – Энигма брезгливо сморщила красивые губы. – Эти трансы, они застряли где-то на трассе, у них, видите ли, микроавтобус сломался. Ну, они приехали, а мы уже никакие. Все перепились, все пере… ну, сама понимаешь, как это бывает.

– И ты тоже? – зло усмехнулась Лена.

– О, нет… – Энигма слегка побледнела. – Я всё помню. Я на кухне с одним… Ну чисто петтинг, так, пощупаться, всяко-разно… Да хватит уже ухмыляться, а?

– Ладно, проехали.

– А Никитос, короче, он обкурился, трава реально крутая. И на трансов начал кидаться… Одному голову бутылкой разбил. Ну они свернулись и уехали. Никакого шоу. Вот и всё.

– М-да. Всё, как обычно.

Лена запором выпила мартини, ощущая терпкий вкус во рту. Брякнула бокалом о  столик.

– Не надоело тебе это?

– Да хуже, блин, горькой редки. Одно и то же. Радик приедет, соберёт тусу – всё заново… Слушай, это твой был?

– Ну да. Поговорили.

Лена нехотя отпила текилы. Делала она это без всяких выкрутасов: без всякой соли на запястье, просто лаймом закусила. А потом перегнулась через столик, глянула в карие-чёрные дымчатые зрачки Энигмы.

– Хочешь его?

Та медлила.

– А вы как?

– Тайм-аут. На неопределённое время.

– А он… как?

– Расслабься. Не алкаш, не нарк, не тусовочник. Просто понимаешь… один и тот же, туда и сюда, – объяснила Лена простым языком. – Это надоедает.

– А… ясно.

Энигма тянула свой мартини, почти не разжимая губ. И также попросила:

– Типа отдаёшь?

– Да.

– Добро…

Так говорят в хорошем магазине: о-кэй, я беру. Подносят золотую карточку к аппарату. Введите код… Да, конечно. Заверните, пожалуйста.

Леной овладел какой-то бесовский настрой. Развалилась в кресле, ноги под столом разбросала:

– А ты не хочешь… босиком  по улице?

Девушка с тёмной шапкой волос, утончённо-смуглым лицом задумалась.

– Ну, если для хайпа… Ну, или так, по приколу. Могу.

– Не страшно?

Лицо Энигмы дёрнулось. Затаённой обидой.

– А тебе… из машины со шторками – не страшно было?

Теперь лицо Лены залил лёгкий румянец; краснота эта окрасила щёки и сбежала к подбородку.

– Страшно! Но я же сделала… Ну, так что? Он фотограф. Он тебе сделает фотки.

– Ну да… пару раз можно… – протянула Энигма.

Лена зло,  саркастически усмехнулась, допивая текилу.

– Посмотрю я на тебя, подруга. Как это будет «пару раз». Ладно, договорились?

Энигма расслабленно дотянула мартини. Отодвинула в сторону рюмку с текилой.

– Да. Договорились. Пока, подруга!

Она встала, ушла, аккуратно, продуманно переставляя ноги в оливковых модельных туфлях. «Ничего…» – злорадно подумала Лена. – «И тебя накроет… вот увидишь!» А сама взяла рюмку Энигмы, залпом осушила, нашла глазами официантку и скорчила гримасу: счёт!

---

Лена вышла из «Белиссимо» и остановилась, засунув руки в карманы. Идти в колледж? После бокала мартини и двух рюмок текилы… Нет, конечно. Идти домой – не хотелось. А что бы она сделала в другое время? Этот вопрос погрузил девушку в глубокую задумчивость. В самом деле… Ну пошла бы по магазинам, благо запасы на карточке позволяют скупить половину ассортимента того же «Мегамакса» или «Магны». Или пришла бы в «Паб»: там явно есть кто-то из тусы, посидели бы, попивая капучино или ром с колой, поговорили о том о сём… о чём?! Говорить-то не о чем. Ну, в самом крайнем случае, завалилась на один из гостевых флэтов, которые их туса держала на этот случай на «Заповеднике», и один в перестроенной квартире на «Верхушке». Но там опять – кофе, ром с колой, текила, травка, разговоры… Впрочем, там можно лежать бревном, хоть голой, хоть одетой, в полной отключке, пока не придёшь в себя, и ни с кем не говорить. А вот рядом с тобой, на этом же диване, будут пить, курить травку, сношаться…

Нет. Сейчас ничего этого ей не хотелось.

Побрела по Лежена. Бездумно. Что характерно – совсем в противоположную сторону от её дома, от «Заповедника». Шла, твёрдо впечатывая босые ноги в бугристый асфальт. Жадно ощущая всю враждебность его, жёсткость. Поймала себя на том, что ей хочется боли, хочется опять – рвущего подошвы гравия железнодорожной насыпи, чтобы губы кусать; чтобы невыносим был каждый шаг… Почему?

У супермаркета «Эконом» роилась обычная толпа пенсионеров; в этом магазинчике продавали по одному виду каждого товара, только по одному – но по очень дешёвой цене. Большая часть неимущих Щанска стекалась сюда, и всё это были люди преклонного возраста, неуклюжие, подслеповатые. Они толклись у входа, одни очень долго выходили, цепляясь трясущимися руками за ручку дверей и перила, вторые столь же медленно, осторожно входили… Сейчас напротив этих дверей образовался затор: пожилая женщина, выходя из магазина с картонными упаковками яиц, их умудрилась уронить. Обе коробки лопнули; овальные кругляши разбились не все: одни, сверкая вытекшим желтком, образовали мозаичное пятно, другим повезло – раскатились, и немолодая женщина, охая, собирала уцелевшее добро.

Лена, чему-то улыбаясь, пошла прямо по этим яйцам. Под её босыми ногами хрустнула упаковка, чавкнуло бело-серое месиво… Скорлупа, неожиданно твёрдая, вонзилась под пятку и под свод ступни, уколола. Хорошо! Жёлтым, липким, холодным продавило меж голых пальцев, скорлупки пристали к пятке…

– Ты чё творишь, дура! – закричала женщина, от испуга роняя уже собранные яйца. – Ты куда прёшь… Пьянь! Шлюха, ты смотри, куда ходишь!

Хорошо. Как тогда, когда из той машины вышла… правда, тогда никто не орал в спину.

Так она дошла до Первой школы. Здесь улица спускалась под уклон, чтобы влиться в другую, Героев Труда, тут за бараками катила мутные воды Щанка. И школа стояла на бетонном парапете, частью на высоте; на школьный двор, обнесённый забором – правда, уже разорванным, снесённым во многих местах, вели ступени, сквозь которые проросла зелень.

А на асфальтовом пространстве перед ступенями сидела на корточках девочка в розовом платьице и рисовала что-то толстым бруском мела.

Лена поднялась было по ступеням –  пройти наискосок через школьный двор, к вокзалу, к «Высоте»; но потом остановилась. Улыбнувшись, опустилась рядом. Нет, не на корточки. Прямо на ступени села, не думая о дорогом платье, плевать ей на платье. Накидку белую с капюшоном на себе только поправила. Девочка не обращала внимания на неё, пыхтела, выводила на асфальте цветные узоры.

Мел был розовым, как лак на руках и ногах девушки.

– Что рисуешь? – спросила Лена.

Девочка, не поднимая головы, ответила:

– Солнце… и пчёлку.

– А почему пчёлку?

– Она хорошая. Она на солнушко летит.

Судя по изображению, девочка рисовала не пчелку, а божью коровку; она вздыхала – рисовать на корточках неудобно, а на коленки встать – значит, испачкаться. Пальчики маленьких ног, ровные, выглядывали из сандалий, как котята из мешка.

– Хочешь рисовать? – спросила девочка без всякого пиетета перед взрослой тётей.

 

– Хочу! – беспечно согласилась девушка. – А у тебя ещё мел есть?

– Есть. Синий.

Она подала ей мел. Лена отложила сумочку, и встала рядом с девчушкой, в отличие от неё, на коленки, пальцами ступней зацепившись за горячий асфальт. Стала заканчивать солнце, рисуя голубые облака. Когда-то она неплохо рисовала!

– Это небо, да?

– Да… небо.

– А море будет?

– Сейчас будет.

– А почему у нас нет моря?

– Ну… так получилось.

Девочка поглядывала на Лену, с интересом, и та догадывалась отчего. Продолжение мизансцены не заставило себя ждать: маленькая рисовальщица освободилась от сандалий, бросила их в сторону. Босиком на корточках оказалось ловчее, и она принялась за рисование с удвоенной энергией, высунув язык.

– Тогда я кораблик нарисую! – заявила она. – Сделай мне море до сюда…

– Получится, что пчёлка на море? – засмеялась Лена. – Что она там делает?

– А она на кораблике будет. А там будет мёд!

Сообразительная девочка нравилась, нравилось возить мелом по серому твёрдому холсту, нравилось пощипывание голых подошв горячей шершавостью… всё нравилось.

Над ними раздался громовой голос:

– Это что такое?! Алина! Немедленно вставай… Да ты что , сдурела?! Зачем сандалики сняла?

Мать, видимо, забиравшая из школы карапуза, годика ни три младше девочки, появилась внезапно. Она рассерженно хватала девочку, поднимая её, дергая за руку, одновременно удерживая второго ребятёнка да свои шуршащие пакеты. Конечно, не обратить внимания на Лену не могла.

– А ты чего расселась, корова взрослая? Чего к ребёнку пристаёшь?!

– Не пристаю я к вашему ребёнку… – неприязненно ответила Лена. – Мы рисуем просто…

– Рисует она! – отчаянно, зло завизжала женщина, не справляясь со всеми своими задачами. – Поглядите… А ну, пошла отсюдова, тварь. Ах ты, падла!

Это относилось не к Лене: один пакет вывалился, шлёпнулся на асфальт, молочный пакет в нём разорвался, и молоко залило и пчёлку, и солнце… Девочка захныкала.

– Да помогите кто-нибудь! – голосила эта молодая, энергичная мама в безвкусном пёстром платье, с модно растрёпанными волосами. – Уберите эту! Отойди от ребёнка, я тебе говорю, дура! Отойди!!! Иди бухай в другое место!

Девушка встала на ноги. Конечно, женщина сделала однозначный вывод – по её босым ногам. Другого она сделать просто не могла. Лена пожала плечами, отступила на шаг, стала отряхивать платье.

Однако так просто эта история не могла закончиться. Скрипнули тормоза, Лену обдало жарким бензиновым духом. Как тогда, у «Высоты», подкатил полицейский автомобиль, но это была уже не бело-синяя легковая машина, а стародавний «УАЗик» яичного цвета. Как те желтки, по которым Лена только что прошла.

Двое полицейских, в отличие от их недавних коллег, миндальничать не стали. Один, более флегматичный, сразу встал, перегораживая Лене путь, второй, мрачный блондин с красными глазами, спросил:

– Что тут у вас происходит? Кто пристаёт? Эта?

– Да, понимаете, я на пять минут ребёнка оставила… А эта лахудра прибежала и давай лезть к нему. Пьяная, вы посмотрите на неё.

Полицейский схватил Лену за руку. Вот теперь – больно.

– Ваши документы, гражданка!

– Нет документов! – сквозь зубы процедила девушка, пытаясь  освободиться. – Отпустите  меня, я Елена Алексеевна…

– А я Иванович! – нехорошо рассмеялся патрульный. – Серёг, да от неё разит, как от винзавода! Слышь, не дёргайся!

– Да отпустите же! – закричала девушка, ещё не понимая, чем это всё может закончится. – Идиоты. Моя фамилия – Фромиллер!

Но то ли патрульный был новеньким, то ли по простоте своей не следил за городской хроникой – фамилия на него никакого впечатления не произвела. Выкручивая Лене руку, он потащил её к машине. Да ещё изловчился, поддал по её заплетающимся босыми ногам мыском ботинка:

– Ходи ровно, шалава, говорю! Напилась, так веди себя… Серёга, смотри – и эта голопятая, как та!

Твёрдый рант содрал кожу на беззащитной пятке. Наверное, до крови. Что-то такое проснулось внутри Лены. Звериная, безотчётная ярость. Она неимоверным усилием вывернулась, до хруста в плече и пнула полицейского , метясь в самое нужное место…

Как, собственно, она и должна была сделать в случае попытки насилия над собой.

Но – не попала. Точнее, угодила по касательной, по твёрдому колену.

Полицейский только пошатнулся. Сорвал с пояса дубинку. Рявкнул:

– Вот сука! Серёг, пакуем её!

Лена даже слова не успела сказать: кто-то вытянул её по спине дубинкой. Лёгкие перехватило раскалённым спазмом, в голове зазвенели колокола.

– Сумку вон её возьми, Серёг… Гражданка, разберёмся. Вы сейчас заявление напишите?

– Ой, да нам ещё в поликлинику… Давайте, я вам телефон запишу.

– Ладно, записывайте.

Лену, потерявшую волю к сопротивлению, впихнули в «кондей» – металлическую клетку в задней части машины. Впихнули грубо, и она ударилась: лбом о верхнюю часть кузова, лодыжкой о металлическую дверку. Упала на жёсткую скамью, тоже из металла.

Страшно лязгнул замок.

Лена сидела в этой крохотной каморе, и помаленьку та обнимала её своими запахами: немытого тела, перегара, пыли, мочи, ещё чего-то. Она сделала последнюю жалкую попытку, совсем бесполезную, вскочить. Босые ноги разъехались в чём-то липком, девушка рухнула обратно, ударившись головой и ещё не понимая, чем так остро, терпко пахнет и на чём она проскользнулась. На обыкновенной человеческой блевотине.

…Там, во внешнем мире, от которого она наглухо была отрезана металлом и решёткой, бубнил что-то патрульный, что-то возмущённо рассказывала мама двоих детей. Солнце жарило стальную крышу; и без того мерзкие запахи стали невыносимы. Но ничего с этим поделать было нельзя: мир для Лены свернулся, схлопнулся в ноль.

---

ЛИНИЯ НАСТЯ-АША – МИРИАМ – ДРУГИЕ

В тот момент, когда Лену грубо запихивали в стальной мешок «УАЗика», в стеклянные двери Дома Госучреждений входила Настя-Аша. Она успела сбегать к бабке, с рецептами обежать три аптеки, везде униженно объясняя, почему за такими препаратами приходит не пожилой человек а юная девушка; это родило внутреннюю злость, тугую, как кожа бубна, и невероятную решимость. И ей было на этот момент  совершенно плевать на свой вид, на пропылённые ступни, на черноту, вылезшую между пальцев, как свечной нагар, и по бокам – каёмкой, на не очень ровно подстриженные ногти – торопилась вчера… И она приготовилась сказать тому самому охраннику, который совсем вроде и недавно выставил её из Дома, да и той кудрявой стерве всё, что она о них думает.

Однако на месте молодого да ретивого восседал пожилой дядька, которого девушка уже как-то видела на лестнице, пока тут мыла. Какой-то средний начальник. Смешной, со свисающими запорожскими усами. Конечно же, он Настю узнал. Из будки своей вышел, встал за турникетом, буквой «Ф» – руки в бока тёмного пиджака, на широченной шее воротник рубашки не сходится, галстук завязан как попало; висит так, ради приличия.

Глаза у этого живописного персонажа были навыкате.

– Ну что? – спросил усатый каким-то горестно-жалобным тоном, которого Настя от него совсем не ожидала. – Опять пришла?

– Да! Но не мыть!. Мне к юристу надо, на консультацию.

– К юристу. – отозвался мужик, словно передразнивая. – На консультацию. А тебе не стыдно к юристу с такими лапами, красавица ты моя?

Голос Насти неожиданно завибрировал. Она вспомнила слова той черноволосой журналистки, то, как твёрдо та держала её за плечи у фонтана. И, хотя сейчас рядом с Настей этой смелой женщины не было, она урок запомнила.

– Я туда иду не педикюр делать! И не лапы свои показывать! – выпалила девушка. – Я иду документы оформить. И где у вас тут правила, что босым заходить нельзя. А ну-ка, быстро показывайте мне такие правила.

Глаза мужика ещё больше вытаращились, усы зашевелились.

– Ты смотри-ка… Вот учёная, а? Ты откудова такая взялась?!

– Звоните 2-23 по внутреннему!

Сейчас обвяжи Настю гранатами – она бы и под танк кинулась. Или, на худой конец, на колючую проволоку. Усатый это почувствовал, поэтому и звонить никуда не стал.

Он залез рукой в будку, нажал какую-то секретную кнопку, освобождающую приспособление с блестящими палками. Настя гордо прошествовала сквозь него. Но охранник этот странный почему-то пошёл за ней следом. Сопровождая. И воровато, настороженно озираясь по сторонам.

В его хрипловатом голосе, с лёгким, едва заметным хохляцким акцентом, симпатии к голоногой упрямице было больше, чем осуждения.

– Чтош делать-то с тобой, учёная-растакая, а? – спрашивал он сам себя. – Чтош-те туфельки обуть лень? Ну хоть для приличия, а?

– У меня свои приличия!

– Во-во. Всё у вас так. Свои приличия, свои словечки, свои порядки. Молодёжь! Кто ж вам головы задурил-то… С Москвы моду взяли, говорят. Оттуда всё пришло!

– Ничего не оттуда! – возмутилась девушка, топая рядом с этим забавным дядькой, именно топая – голыми пятками о бетон ступеней – Мне самой так… понравилось. Вы вот сами что, в детстве ни разу босиком не ходили?

Усатый вздохнул. И ответил совсем не про детство:

– Жена моя, покойница, ой как это любила. Как с работы ни придёт – туфли в руках. В любом месте, где пляс да танцульки, она первая пятками сверкает.  Чёрные всегда были, як сковородка. Я ей говорю: уймись, стыдоба, люди смотрят… А она: пусть смотрят, за погляд денег не берут!

– Правильно говорила!

Мужчина вздохнул.

– Да она на язык, как… бритва. С Украины она, горячая была, Галей звали…

– А кем она работала? – машинально спросила Настя.

– Водителем автобуса. «Единицы». У нас тогда «Икарусы» были такие тогда… гармошками.

На втором этаже Настя уверенно направилась в нужную сторону, а дядька почему-то застыл посередине коридора, где к нему примыкала лестница. Топтался там, словно часовой, поглядывал то в спину девушке, то на лестницу… Странно!

Охранял он её от кого?

---

С Мириам они быстро решили все документальные вопросы. Женщина заметила:

– Итак, Анастасия Павловна, будешь ты попечителем своей бабушки. По закону.

– Это как?

– Согласно статье 33-й Гэ-Ка Эр-Эф, попечители оказывают подопечным содействие в осуществлении ими своих прав и исполнении обязанностей, а также охраняют их от злоупотреблений со стороны третьих лиц.

– Каких таких «третьих»?

– Мошенников… – улыбнулась Мириам. – Квартира твоей бабушки, например, чтобы не уплыла. Да и вообще, ты будешь её представителем.

– А по закону можно, да?

– Ну, если мы докажем невозможность исполнения этой функции твоей мамой… Можно! – Мириам произнесла, как по бумажке. – «…при этом учитываются нравственные и иные личные качества, способность к выполнению обязанностей опекуна или попечителя».

– Ха! А вы откуда знаете о моих нравственных качествах?

– Знаю. Навела справки… Это неважно.

Настя прятала в карман дырявых джинсов паспорт, свидетельство о рождении, весь этот нехитрый набор документов, который она дома хранила в конфетной коробке, в которой когда-то её родители хранили те самые, зарытые затем во дворе, деньги… Женщина странно, пристально смотрела на неё, потом отошла к окну и стала прыскать водой на цветы, украшавшие подоконник; была она в том же белом, что и во дворе, простеньком, но в чёрных туфлях с квадратным носком.

– Ну ладно… Спасибо вам! Я пойду, да?

– Постой. У меня к тебе ещё вопрос…

– Да?

Мириам показала одними глазами на ноги девушки, на их режущую глаз наготу на фиолетовом ковролине кабинета.

– Ты… ты всю жизнь собираешься ТАК ходить?

– А… эм-м-м…

Вопрос застал Настю врасплох. Она и не думала… Точнее, она вообще не думала про «всю жизнь», ни про малую её часть, ни про большую. Обычно её прогнозы и планы не простирались дальше очередной получки и мысленно составленного списка, что надо купить и где.

– Ну, не круглый год, конечно… – пришла на помощь Мириам, – не зимой. И даже не на работу. А вот летом… так. В магазин, по знакомым, в кино?

– Ну-у… наверное, да. Удобно же! И на обуви экономлю.

– У тебя появится друг… парень. Жених, а может быть, и муж…

– Какая разница… – пролепетала девушка и задумалась.

Парень, жених, муж. Последнего она вообще не представляла себе – никак. Такой муж, как Лёшка? Упёртый программер, который будет целыми днями сидеть в наушниках за своими полуразорёнными компьютерами и что-то там колдовать?! Нет, увольте. Да и среди её сверстников кандидатов в мужья маловато, прямо скажем: кто не программер, как Алексей, тот конченый ботаник, сопли до пупа и тот же вечный телефон в руке. Или гоблин унылый с набором из двадцати слов для СМС, или юный алкаш, или, того хуже, наркоман. А мужа старше себя она не могла представить и вовсе. Какой – как этот Яцухно, сушёная ящерица? Как этот мужик, у которого была жена, певунья-хохотунья с чёрными, наверняка мозолистыми пятками?! Нет, тоже спасибо.

Единственным идеалом мужчины был для неё отец – большой, рослый, вихрастый всегда, из какой бы парикмахерской он ни вышел. Выпить не дурак – где ж вы видали непьющего речного капитана? – но знающий меру; курильщик, ну и чёрт с ним, лёгкие у него до сорока пяти были как стёклышко. Сильный, домовитый, ловкий, азартный и всегда весёлый.

Но образ отца давно превратился в пару фото, приколотых внутри к стенке её памяти. И, самое главное, матери, полненькой суетливой блондинки, не было на этих образах, ни разу, никогда и нигде. Мать слово существовала отдельно, да и порой Настя-Аша серьёзно сомневалась даже в самом факте её существования.

Как-то Тамара, ещё в начале их знакомства, выслушав немногочисленные воспоминания об отце, вздохнула и подытожила: «Таких мужиков больше не делают, родная. Пойми и смирись!» Настя смирилась.

Она что-то мычала невнятное, не в силах определиться с ответом, и тогда Мириам с громким стуком поставила на подоконник пластиковый кувшин, из которого поливала цветы.

– Значит, смотри, Анастасия… У тебя есть три пути. Первый – да, так и ходить. По пыли, по грязи, в гости или даже на выставку или театр. В шикарном вечернем платье и босой…

– Ой… а разве это можно?

– Можно. Я ходила… как-то! – голос женщины дрогнул. – Интересные ощущения. Так вот, одним словом, если нравится – то и ходить. Но это сложный путь, Настя.

– Почему?

– Ты вряд ли устроишься на хорошую… то есть хорошо оплачиваемую работу, – горько усмехнулась женщина. – Если только, конечно, ты не будешь работать по Интернету, что сейчас возможно. Офис, большие стабильные зарплаты, соцпакет – забудь.

Настя хотела возразить, но Мириам перебила её:

– Потому что ты на таких работах принадлежишь не себе, а офису. Его начальству. И любой шаг в сторону, любой выверт, любой неадекват где угодно… это увольнение.

– Хорошо! – девушка азартно и задорно тряхнула волосами, рассыпала их по плечами. – А второй?!

– Второй – прост. Покориться. Жить, как все. Туфли, модные или не очень, соскребание мозолей раз в месяц в косметическом кабинете, педикюр, который надо делать постоянно, к тридцати-сорока – варикоз, отекающие ноги и лекарства.

– Да ну… Не хочу так. А вы сказали – три пути.

Мириам приблизилась. Странно она выглядела сейчас: вроде и обутая, и в белом платье, а ступала неслышно, как привидение, да и сама казалась демоном. Глаза горят, короткие стриженые волосы чуть не шевелятся.

– А третий – я не знаю, потянешь ли ты. Это надо быть разведчиком. Шпионом в стане врага. Контрабандистом. Понимаешь? Делать то, что хочешь, и скрывать. И не выдать себя ни разу, ни словом, ни жестом. И главное: врать, врать и ещё раз врать…

Настя передёрнула плечами. Мрачновато всё как-то… Мириам неожиданно рассмеялась, хорошо рассмеялась, белозубо; совсем уже приблизилась и положила горячую ласковую ладонь на Настино плечо.

– Ладно… Запугала я тебя. Но ты подумай, обязательно подумай. Выбор делать придётся. Слушай, я, кстати, хотела спросить: ты ведь уборщица, моешь подъезды и офисы?

Настя насупилась. Поковыряла ковролин, сгибая длинный острый большой палец правой ступни.

– Ну да… только, блин, всё накрылось. Я прокосячила, пропустила, там на моё место кого-то взяли.

– Ну, чёрт с ним! – весело сказала Мириам. – Хочешь я тебя устрою… Ты с детьми как?

– С маленькими?

– Ну да. Не с грудничками, но так, младшей группы детсада или ещё помладше.

– Да я всегда их любила… – неуверенно ответила девушка, вспомнив, как до истерики как-то просила у родителей «братика»; именно братика, не сестрёнку. – Вроде ничего так…

– Ну вот, хочешь, я тебя нянечкой устрою? – заключила Мириам.

– Нянечкой?!

– Ну да. Ну, приоденем тебя… обуем! – она засмеялась, – на первый показ. А зарекомендуешь себя, так и смотреть не будут, босиком или нет. Но это не сразу.

– Хорошо. Давайте!

– Отлично. Ну, тогда сейчас иди, а я об этом подумаю.

– Спасибо вам! – вздрагивая от нахлынувшего, от всей гаммы чувств, выпалила Настя. – Спасибо… Пока!

Она выбежала из кабинета. Слетела вниз по лестнице, через ступеньки перепрыгивая. И тут, на выходе, в фойе у чёртового турникета, едва не налетела на тут самую кудрявую змею. Та шарахнулась в сторону, сумочку обронила…

– Это… это что такое?! – визгливо закричала она. – Олег Сергеич! Это опять та, неряха проклятая?! Эта немытая сифилитичка?! Да вы все тут с ума посходили… Ну, я вам устрою. Я вам всем устрою, я сейчас докопаюсь, кто она!

Усатый что-то бубнил, однако кудрявая не слушала. Собрав в сумочку рассыпавшуюся косметику, кое-как запихнув, она рванула вверх по лестнице. Грохот её каблуков напоминал артиллерийскую подготовку перед окончательным штурмом вражеской крепости.

А Настя давно топала обратно, наслаждаясь теплом шершавого асфальта и даже не подозревала о жгучем интересе к её собственной персоне.

 

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

---

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.