Глава 51. МИРИАМ ИГРАЕТ В ШПИОНОВ, А МАРИЯ С АШЕЙ СХОДЯТСЯ ВО МНЕНИЯХ.

Глава 51. МИРИАМ ИГРАЕТ В ШПИОНОВ, А МАРИЯ С АШЕЙ СХОДЯТСЯ ВО МНЕНИЯХ.

ТОЛЬКО ДЛЯ

СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ РОМАНЕНКО – МИРИАМ

Был в старину обычай: как только старикам исполнялось шестьдесят лет, покидали их на погибель в дальних горах. Так приказал князь: незачем лишние рты кормить.

Старики при встрече приветствовали друг друга:

– Как время-то бежит! Уж пора мне в этом году отправляться на гору Обасутэ.

– Вот как? Значит, вместе пойдем, и мне пора.

Но вот что случилось однажды на рассвете.

Велика гора Обасутэ – за день не дойти. Карликовые деревья жмутся к камням, высасывают капли сока своего жизненного. Двое братьев несли по очереди своего старого родителя по крутой горной тропе. Тащит старший брат тяжелую ношу на спине и слышит по временам какой-то треск за собой.

Оглянулся он, посмотрел на дымку тумана, окутывающего дорогу и спросил:

– Что делает наш отец?

– Да так, пустым делом балуется, – ответил младший брат. – Ломает ветки и бросает на дороге.

– Отец, ты зачем ветки ломаешь? Верно, для заметок? Хочешь убежать, когда мы уйдем домой?

Старик ответил так:

В далеких горах

Ветками путь отмечу.

Зачем, для кого?

Ради любимых детей,

Что покидают меня.

Ну, в общем, короче: братья его оставили, пошли обратно, да заблукали. Вернулись. Смотрят: сидит хрыч старый, губами пошмякивает, и ничё себе так ему. Ну, говорит: за каким хреном-то пришли? А вот, по твоим веткам. Одним словом, стало им западло, они отца обратно решили нести. А он про князя лепечет – не велено, мол. Ну, они отнесли. «…Дома братья поспешили вырыть под полом глубокий подвал и спрятали там своего отца. Каждый день они приносили еду своему отцу и беседовали с ним». Ага, беседовали. Пока князь, сёгун то есть, новый указ не объявил:  свить верёвку из пепла, сквозь раковины продёрнуть. Они – к отцу: алё, папань, чё делать? Он им говорит, долбарики вы оба-два. Вымочите солому, говорит, в солёной воде и свейте жгутом, а как высохнет, сожгите на огне. Получится верёвка. Потом раковины найдите, проденьте сквозь них  верёвку. Потом муравья запустите, а чтобы он по ней шёл, в раковины рисинок насыпьте… Ну, продёрнули, насыпали…

Сёгун-то, конечно, правильным мужиком оказался. Призвал братьёв и базарит: «Хотел я узнать, сколь умны люди в моих владениях. Теперь душа моя спокойна. Но скажите мне, сами ли вы догадались, или кто другой научил вас?»

Вот те и на.

А они молчат: скажешь – сами дошли, так мало ли что ещё спросят, как порох из яиц добыть, например, а на отца сопрёшь… дураками окажутся. И на казнь.

В общем, то ли отца казнили, то ли братьев, вот и весь сказ. А чё, в натуре, с сёгуном-то не забалуешь: сказал – на гору, на Обасутэ, значит, на Обасутэ и без самодеятельности!

…Да, да, вот так бы и пересказал любой щанский гопник историю эту, если бы вообще удосужился прочитать. Но читал её совсем другой человек, со странно извитым, раздваивающимся сознанием. Одна часть его восхищалась этой элегантной историей, в которой старик-отец, не желая, вероятно, помирать на горе, наперекор обычаю ветками на дороге обеспечил  себе возвращение сыновей и, стало быть, жизнь; в которой мудрость старика сравнивалась с хитростью сёгуна, распутавшего ту верёвочку – ха, верёвку из пепла! – которую сплели братья, пустил по нему муравья мысли своей и уличил их в преступлении, в небрежении его приказом. Мол, кто же вам мог помочь в решении задачи, если не старый умелец, которого вы должны были на гору отвести, на смерть? Но это одна половина, одна, наслаждавшаяся тонкой графикой, витиеватым рисунком сюжета, а вторая, простая и грубая, несравненно более приземлённая, щанская, говорила: сколько верёвочке ни виться, конец будет один! Точно так же подловит тебя сёгун на неверности, точно так же поползёт по верёвке из пепла муравьём шпион – и последует расправа, как и принято было в том мире, да и в этом тоже…


Лев Гордеевич захлопнул академическое издание «Древние японские притчи» тридцать пятого года и в стол положил. Очень он любил эту книгу. Бывало, доставал её и просто, не раскрывая, гладил. Он смотрел в окно на громады Опытного, чадящие трубы; мысленно переплетал завитки эти, серое с белым и чёрным, – и получалась гравюра. Впрочем, мысленная. Дракон Онакому-Буи обещал одно, а дракон Камакура-Намари – другое; а если представить это как набедренную повязки бога грома Каминарисама, то третье получится…

Да хрен с вами, с обоими и третьими, и чума на оба ваших дома!

Перед Львом стояла проблема, хорошо известная многим в период Эдо – примерно двести с лишним лет от начала семнадцатого века. Верховный сёгун Токугава в борьбе за власть лишил земель многих могущественных даймё – верхушку военного сословия, а те в свою очередь вынуждены были распустить своих самураев. То есть образовалось масса воинов без хозяина, без привязи, иначе говоря – ронинов. Кому служить, от кого получать?! В якудзу податься или найти нового хозяина?! Или уйти ронином в изгнание, неся на себе немой безмолвный траур по временам, когда слава и честь хоть что-то, да значили. Когда жизнь управлялась с точки зрения справедливого наказания и поощрения… Мать их, записки на кроличьих шкурках!

В общем, на перепутье был господин Романенко, замглавы муниципального образования Щанска, господина Фарида Исмагиловича Исмагилова заместитель по кадрам. Мать их яти, эти кадры.

Говно, а не кадры.

Опереться – не на кого, хер ты тут найдёшь самураев!

Ответный удар Анны Александровны его деморализовал; рассказывать Пафнутьеву – начнётся паника, эта жирная лиса его и продаст, и купит, и снова потом продаст. Докладывать боровеносцу из рядов рыцарей «плаща и кинжала» – себе дороже, самого потом виноватым сделают, тоже гибель. Романенко метался зверем в клетке. Потом всё-таки решился на кое-какие самостоятельные действия.

В конце концов, он не ребёнок, деревянную катану на сломают об башку, «хуемаем» не задразнят.

Он вызвал Мириам Даниловну.

…Как обычно, цветущая, впорхнула в кабинет. Платье чёрное, строгое, под самое горло, а волосы-то обесцветила. Прямо платиновая теперь. А что – это кодексы да приказы Главы не запрещают. И помолодела. Романенко ощутил неприятное, неподконтрольное шевеление в одной, очень потаённой области тела… Припереть бы её к стенке кабинета и – задрав это длинное платье, того. Чёрт! Вот же баба. До самого горла закрытая, а мысли сваливает под откос, как партизаны – состав вермахта.

Карандашики Романенко уже обновил, секретарша наточила; выбрал похуже – на случай, если сломает; начал в руках вертеть.

– Добрый день, Мириам Даниловна… Да, спасибо. Ну, как ваш специалист? Прибыл?

– Да! – она удобно устроилась в кресле, вольготно даже. – Серафиму Эмильевну немного в поезде… укачало. Знаете, отвратительно кормят, несмотря на всю рекламу РЖД. Так что завтра с утра – к вам.

– М-м… ну, да. Ну, вы за неё ручаетесь?

– Головой! – и этой белой головой Мириам качнула, чем погнала мороз по коже Романенко.

Не любил он седых. Как-то и желание сразу пропадало… Нет, чтобы в модный покраситься. Мать её, да хоть в рыжий!

– …она вам всё по полочкам разложит. Не сомневайтесь! – бодро добавила юрист.

Романенко потискал карандашик. Легонечко. Каждый раз ломать – не напасёшься. Посмотрел тоскливо на голову Мириам, на часы – большие такие часы, золочёные. Эх, было б на них не двадцать четыре, а сорок восемь делений…

– Мириам Даниловна… – тягучим, как домашняя патока, голосом сказал замглавы. – Я могу… вам доверять?

И – не прошло. Отбила легко, паскудница. Чуть подалась вперед, безгрудым телом своим – а Романенко как раз любил такую неяркость вторичных половых признаков, скромность любил! – и изрекла ответно:

– Этот вопрос может рассматриваться только в плоскости  контрвопроса: а я-то вам могу доверять, Лев Романович?

Романенко заёрзал. Геморроем не страдал, но кое-что начало жечь, как скипидаром намазали. Ему мазали скипидаром, правда, не это – бабка в деревне, позвоночник у знахарки лечил, так это было что-то с чем-то…

– Можете. Мириам… Даниловна! Я серьёзно.

– Тогда я вас серьёзно слушаю, Лев Романович.

– Видите ли… тут проявились некоторые факторы риска, так сказать. Видите ли… ну, тут ко  мне некоторая информация стекается. В общем, некие люди… скажем так, получили определённую информацию, компрометирующую, сразу скажу, некоторых членов администрации.

– Вы хотите сказать… – голосом серебряной трубы, играющей «подъём», проговорила женщина, – что кто-то кое-где у нас порой?

– Простите… А, ну да. «Затоки».

– Да, хороший советский сериал. Давайте так: я понимаю. Компромат вброшен. По поводу неформального досуга кого-то из наших коллег, так?

Вот она пошла резать. Все мысли о том, как бы её поставить и к чему прислонить, из головы Романенко улетучились. Акула сидела перед ним, зубастая, безжалостная. Профи!

– Да… я не хотел бы конкретики…

– Она и не нужна. Знаете, что я могу сказать… кстати, наша Анна Александровна чего это на больничный отправилась? Простыла?

– Да… – Романенко насупился, острым жалом карандаша тыкал в бумажки. – Сейчас ОРВИ ходит.

– Я знаю. Я мылом нос полощу.

– А?

– Да неважно, забудьте. Я всё поняла. Вот смотрите, Лев Гордеевич: Пилова этот компромат явно не сама собрала. Она его, скорее всего, купила. Вопросов два: кто ей продал и почему?

Романенко молчал. Круто кладёт, сволочь. Надо было с самого начала к ней подкатить, своей союзницей сделать; а ведь думал – простушка, такая вся интеллигентка из себя, а зубы-то… так ничего и не сказал.

– Я думаю, вот что: компромат ей слили. В расчёте на то, что госпожа Пилова, со своими московскими связями, вбросит его через Москву, через федералов. Телеканалы, пресса… Это техника. Следующий вопрос: кто за этим стоит? Группировка Фромиллера или  третий?

Романенко, наконец, сломал карандаш – грифель его. Раздражённо швырнул на стол и перешёл на более щадящий режим: стал сворачивать отрывные бумажные квадраты. Вдвое, вчетверо, и дальше – до совсем уж невероятного размера. Недаром старики, как гласят притчи Ниборо-Абэ, говорят: «Первым добежит не тот, кто быстрее всех бегает, а тот, кто скорее всех в дорогу соберется». Надо уже собираться!

– Я думаю, Фромиллера надо отмести. Он точно не в игре, иначе не от Пиловой бы вы это получили. И, кстати, нажим на него и на его окружение… не дай Бог, Лев Гордеевич! Себе дороже выйдет. Раздразним гусей на пустом месте.

– Кто? Кто тогда?! – возопил Романенко, даже подскакивая в кресле.

Мириам улыбнулась сволочными своими глазами – глазами, обещавшими ночь в гареме! – и произнесла раздельно, ласково, почти увещевающе:

– Третий. Лев Романович. Третий! Московский человек.

Видимо, лицо замглавы выразило жгучий скепсис, и Мириам бросила – как камешек последний, который и потянул на дно:

– А вы думаете, фокус с «Заводстроем», микрорайоном «Заводской» и тендером – он мимо московского рта может проскочить? Ну-у, Лев Романович, вы-то уж человек опытный, должны понимать.

Романенко выронил бумажку, смятую уже так, что дальше некуда. И обессилено откинулся на широкую спинку своего начальственного кресла. Хотелось расслабить галстук, тонкий, серо-серебристый, но вот этого он никогда не делал и терпеть не мог этих полузразвязанных, кое-как болтающихся в расстёгнутом воротничке, узлов. А ведь про то, о чём говорила юрист, он и сам догадывался. Но не хотел верить…

– Значит, Пилова на москвичей работает… – пробормотал чиновник задумчиво, и по отрешённой этой задумчивости, по неожиданной размягчённости лица его, лишившегося «фирменной» улыбки, было понятно: Снеткову он в свою тайную команду принял уже, доверился. – М-да. Похоже.

– Я думаю, это авангард, Лев Романович. Разведчик, первый засланец. Ну, то, что Москва получила компромат, меня не удивляет. Теперь у них есть возможность выбора – против кого и как использовать. Что вы знаете о предпочтениях господина Дзюбы и господина Багдасаряна, в просторечии – «Армяна»?

– Финтят, сволочи… – хмуро ответил замглавы, этим неполиткорректным словом окончательно утверждая новую дружбу. – Дзюба раньше на главу ориентировался, теперь, похоже, с Фромиллером шашни крутит. Армян – вообще мутный, меж двух стульев хочет сесть… Барыги – они и есть барыги.

Мириам словно бы не заметила перехода чиновника на совсем не чиновничий сленг. Тонкими артистичными пальцами поправила жемчужную нитку на шее.

– Ну, стратегию и тактику вам Серафима лучше объяснит. Она, как психолог, и в политтехнологиях успела повариться… Я, как юрист, могу сказать: главное не подставиться под удар. Не оказаться на главной линии огня. В сторону вовремя уйти… Я вам помогу. Ну, тогда просьбочка: подпишите, пожалуйста.

– Что это?

– Ну, первая – это рутинная бумажка… Согласно последнему ФЗ «О госслужбе» на нас возлагается обязанность превентивной проверки, я обосновала. И вот – допуск моего помощника, Руслана Какоева, к архивам администрации и Опытного. Нам бы надо знать расклад сил.

Романенко подписал оба документа, без возражений. Он уже понимал: надо держаться за Снеткову! Эта, неизвестно, как её назвать, выскользнет из любых клещей, с любой «линии огня» уйдёт. А он – с ней.

– Спасибо, Лев Романович. Что же, не буду вас отвлекать. Пойду…

– Всего доброго, Мириам Даниловна!

– И вам…

Она покинула его кабинет, бесшумно ступая в кожаных туфельках, а он ещё проследил за этими туфельками на невысоком каблуке, за щиколоткой тонкой и поймал себя на мысли: а ведь он ни разу не подумал об её ногах. О груди – думал, какой она формы, даже представлял это сооружение, холмики эти: такие удобные, они не разваливаются в процессе, они, наоборот, напрягаются – и соски у них очень чувствительны… Бёдра представлял, изгиб их, ровную спину с лопатками-крыльями. А вот ноги – нет. И некстати вспомнил, что как-то Глезер спросил у него, какой размер обуви Снеткова носит. Вот дурачок. Ему-то зачем знать?!

Романенко вздохнул и потащил из ящика стола книгу. Притчи успокаивали… Великий японский воитель Нобунага решил однажды атаковать врага, который десятикратно превосходил числом солдат. Он знал, что победит, но солдаты его уверены не были. В дороге он остановился у синтоистского храма и сказал:

– Когда я выйду из храма, то брошу монету. Выпадет герб – мы победим, выпадет цифра – проиграем сражение.

И читал Романенко дальше, счастливо улыбаясь сам себе и даже про себя проговаривая каждое слово; читал он эту притчу не раз, и была она для него исполнена смыслом великим и учила – как не надо делать…

Ибо хитрец ты, Нобунага: монета-то у тебя поддельная оказалась, с гербами на двух сторонах. Кто тебе ту монетку всучил? Или сам ты сварганил, для успокоения солдат да командиров своих?! Тогда всё верно, решение принял ты и оно – непоколебимо; надеяться на себя, и только на себя надо, на своих невидимых солдат духа, а как убеждать их, монеткой или чем, не важно…

У Романенко всё с этим в порядке. И его монетка тоже о двух гербах: какой стороной ни выпадет, он в проигрыше не останется!


ЛИНИЯ МИРИАМ – РУСЛАН

Между тем Мириам Даниловна ходила из кабинета в кабинет, перелетала, словно пчёлка трудолюбивая, с цветка на цветок, каждый опыляя; где-то снимала копии с документа, где-то что-то подписывала, где – просматривала. Зашла к Горуну, тот, как обычно, расплылся в широкой улыбке, полез руку целовать слюнявыми губами, рокотал приветливо. Поговорила с ним о регламенте проверки использования фондов образовательных учреждений. Потом оказалась у Решетниковой, посоветовала убрать с солнечной стороны глоксинию и шеффлеру, между делом обсудила вопрос об аттестации работников культуры, подписала ею составленный проект. Зашла к Глезеру поговорить о  планируемом повышении торгового сбора до восьми процентов; посмеялась с Цветайло, балагуром и остряком, над его анекдотами о спортсменах и заодно – поговорила о правовой базе щанских спортивных клубов…

Одним словом, Мириам Даниловна работала в поте лица, но при этом оставалась свежа, улыбчива, воздушна. С папочкой в руке она прошла даже в хозуправление, в цокольной части здания, отнесла начальнику ХОЗУ, Воскобойникову, завизированное ею распоряжение Главы о нормировании списания ГСМ для служебного транспорта и, посмотрев на часики – о, уже обед! – покинула пятиугольное здание администрации через задний ход, именуемый гаражным – тут удобнее было выходить со стороны «хозяйственников».

Да и поста с полицейским да камерами – не было.

А вот дальше путь Мириам не совпал с привычной траекторией движения чиновников, идущих на обед в «ПАБ», где они могли вкушать ланч за 220 рублей, с диетическим вариантом. Презрев комфорт такси обычно ожидающих у «ПАБа», она прыгнула в старую скрипучую «двойку», проехала две остановки; в длинной «Китайской стене», объединявшей четвёртый, шестой и восьмой дома по проспекту Первостроителей, поднялась по металлической лестнице, уходящей прямо в одну из лоджий первого этажа…

И оказалась в кафе.

Небольшая барная стойка, четыре столика; приветливая хозяйка, женщина лет пятидесяти. С ней Мириам поздоровалась, кивнула – мол, буду обедать. Потом блаженно вздохнула, сбросила туфли, ощущая босыми ногами добротный, пушистый ковёр, и уселась на диванчик.

Минуты через три сюда же зашёл Руслан.


В неизменном своём тёмно-синем костюме, так же неизменно подтянутый, лощёный, словно манекен в витрине, он поздоровался, уселся за столик, и Мириам сразу же протянула ему папку – с которой только что ходила по коридорам администрации.

– Копии забери себе, Руслан, это в наш архив. А другие документы, они сверху лежат, надо сфотографировать. Я их сейчас должна буду вернуть на место.

Парень кивнул. Он с любопытством озирался; удивлён он казался не конспирацией, напоминающей сцены из шпионского фильма, а окружением.

– А что это за место, Мириам?

Как раз хозяйка принесла стакан свежевыжатого апельсинового сока для Мириам и чашку чёрного кофе для Руслана – именно такого, какой он всегда пил.

– Новое городское кафе… – засмеялась женщина. – «Ю-Ана-гриль».

– Его раньше не было?

– Верно. Открылось три дня назад. Я помогла людям… немного. Хозяева – сербы. Милица и её сын, Драган. Видите, они вывеску даже ещё не успели сделать… Кстати, вы есть будете? Я очень рекомендую такое блюдо: «Бела вешалица».

– Хорошее название…

– О! Это сербская отбивная на гриле. А уж в приготовлении мяса в Европе сербы первые, пожалуй… С подпеченными овощами подаётся. Кстати, порции тут огромные, мы можем поделить. Соглашайтесь, соглашайтесь! – азартно сказала Мириам и глаза её заблестели. – Вижу, что уговорила. Милица! Нам – две.

Она показала женщине за стойкой тарелку; пояснила:

– Милица работала в Нижневартовске, у нефтяников. По-русски говорит сносно, но не всё понимает… А сын её вообще почти по-русски не говорит. Как видите, мы с вами неплохо устроились в плане конфиденциальности.

Видно, поэтому она не стала дожидаться, пока хозяйка принесёт тарелки с мясом, овощами, свежие лепёшки; всё это ставилось на стол, а Мириам говорила негромко:

– Итак, главное я узнала: компромат по сауне ОНИ получили. От Пиловой. Я думаю, ей слил Багдасарян, в союзе с Дзюбой.

– Смысл?

– У господина Исмагилова большая семья. И очень жадная. Один сын занимается бизнесом в Тарыште, второй в Омске, сейчас младшенький подрос. Требует свой кусок. Думаю, что Фарид положил глаз на «Бункер», Дзюбу будут выдавливать. Он готовит оборону.

– Пилова его пустит в ход?

– Сама – нет. Не тот уровень. Она его выкупила, я думаю, тоже для обеспечения своей безопасности. А Дзюбе пообещала Бог знает что… Но не это важно. Наша задача сейчас – перекупить его у неё.

– Кто будет купцом?

Отбивную, исходящую ароматными парами – по две колбаски на тарелке, каждая украшена оторочкой ярко-зелёного салата, алого разрезанного надвое помидора, кольцами красного лука, уже принесли, и Мириам, вооружившись вилкой с ножичком, вонзила приборы в аппетитную гастрономию. Руслан заправил салфетку в воротник.

– Вы, Руслан! – улыбнулась женщина, отправляя кусок отбивной в рот. – Боже, какое чудо, да? И специй в норме… Так вот, именно вы.

– Прикрытие?

– Вы действуете от имени Фромиллера. Фромиллер, конечно, об этом не знает, поэтому прямо не говорите – она сама поймёт. Мимоходом можете упомянуть Цветайло, это его доверенное лицо, так будет надёжнее.

– А Фромиллер уже решил выдвигаться?

Ещё один кусок. Мириам чуть зажмуривалась, смакуя; у глаз собирались морщинки. Серебряные серёжки в маленьких ушах подрагивали.

– По моим данным, решение принято, объявят на днях.

– А информация точная, Мириам? Как бы мы не промахнулись.

– Общий анализ, междустрочный, так сказать. Вы же знаете, Руслан, разведчик может говорить о погоде, но получает информацию о расположении огневых точек. Я уверена на сто процентов, проверила по нескольким источникам.

Руслан тоже ел, жевал тщательно, как всё делал, но еда, видимо, не доставляла ему такого острого удовольствия, как Мириам.  И не потому, что была невкусна; он просто ел механически.

Не для этого он сюда пришёл. Его мозг всё просчитывал, прикидывал варианты – и не было кнопки Escape, могущей этот мозг остановить.

– Мириам, а как мы выводим Татьяну Марзун? На следующую неделю назначена проверка.

– Кто из штаба против неё работает?

– Этими операциями занимается человек, которого все называют «Иван Иванович». Фамилия неизвестна. Бывший майор ФСБ. Он должен всё подготовить и дать команду «фас» Романенко…

– Значит, будет публичный скандал с обнаружением… – впервые задумчиво, серьёзно проговорила женщина и отвлеклась от еды. – Тут они, как туза из рукава, вытащат что-то ещё. Свидетеля, наверняка. Так!

Она секунду подумала.

– Я, как включу телефон… Кстати, свой отключили?

– Обижаете, Мириам Даниловна.

– Да, простите… перестраховка. Милица! – на этот раз Мириам показала хозяйке один из бокалов, стоящих на столе, та кивнула. – Значит, я позвоню Вострокнутову. И пусть Татьяна едет в Первомайское. Без неё акцию проводить не будут, дня три, а то и неделю выиграем. Слушайте, Руслан, вы записаны в библиотеку?

– Нет.

– А вот зря. Это полезное  дело. А вы запишитесь! – глаза Мириам сверкнули. – Юридическая литература и так далее… В Штабе это одобрят.

Руслан тоже замер – но замысел разгадал.

– Я всё понял, Мириам Даниловна.

Тихая, всё время радостная Милица принесла бокал тёмного вина; Мириам посмотрела его на просвет, в луче солнца из штор – напиток блеснул изумрудом; улыбнулась:

– «Вина Зупа Куприна». Сербское ежевичное… Вы будете, Руслан?

– Нет, спасибо большое.

– Ах, да, вы убеждённый трезвенник. Правда, алкоголя в нём очень мало… Ну, ладно. Итак, Татьяну отправляем в Первомайское. Что удалось выяснить по Глезеру?

– Туда же… – тихо сказал парень. – «Банно-прачечный комбинат». И ещё дело «Санатория». След оттуда.

– То есть он заказывал комплекс услуг на дом? – Мириам жёстко искривила губы, отпила вино.

– Да. Первый раз – узнали, второй – подобрали ключи. Третий раз вынесли.

– Начальник ГОВД знает?

– Скорее всего нет, Глезер не хочет огласки. Но «Иван Иванович», кажется, всё уже узнал. Держит этот козырь… да, и его, про запас. Если Глезер станет нелоялен Главе, его пустят в ход.

– Прекрасно! – заключила Мириам. – Великолепно… впрочем, это я о вине. Остаётся последнее, Руслан. Надо выйти на опера из убойного отдела. Степан Колокольцев, капитан. Можно через Марию, так даже удобнее. Надо поделиться с ним… нашими материалами на москвичей.

Руслан допил кофе, снял салфетку, обернулся – и тут Милица угадала: она принесла воды. Две бутылочки – с газом и без, на выбор.

– Не всё. Совсем немного, осторожно. Чтобы он не загорелся идеей их схватить. Намекните, что они работают на заказчика… Мне интересен заказчик, а не эти  персонажи.

– Сделаю, Мириам.

Вот и всё. Деловая часть закончена. Мириам снова посмотрела на часы; не выпуская бокала из рук, с ногами устроилась на диванчике – смуглые ступни её на коричневой коже смотрелись более чем гармонично.

– Мириам Даниловна… я хочу снова спросить.

– Спрашивайте, Руслан.

– Зачем мы… всё это делаем?

Женщина молчала, держа бокал у губ и перекатывая в его стекле зеленовато-красную жидкость, мерцающую то одним оттенком, то другим.

– Философский вопрос. Не буду врать, что ради абстрактной справедливости. Я просто не хочу, чтобы произошло нечто ужасное… Вы видите сны, Руслан?

– Да… а какое это имеет значение?

– Мне почему-то часто снится эта железнодорожная ветка. Которая через город проходит. Я иду по ней босая… и вижу, что впереди горят шпалы.

– горят?

– Да. Яркое пламя. Я дохожу туда – а пламя отступает… дальше, дальше. Я, кстати, прошлась по ней босиком как-то. Очень неприятно в месте, где она проходит за администрацией. Такое ощущение, что колет подошвы. А у станции – нет.

– И что же из этого следует, Мириам? – тут парень позволил себе улыбнуться с едва заметным сарказмом: он явно не верил в такую густую мистику.

Женщина решительно допила вино. Достала из папочки бумажник, вынула несколько крупных купюр; и Руслан не возражал – понятно было, что это их правило, их секрет. Купюры легли под солонку.

– В этом городе должно произойти что-то страшное… связанное с этой линией, с этими рельсами. Можете считать меня сумасшедшей, Руслан, но это так. Я чувствую. Мою бабушку в Ташкенте весь квартал боялся – она колдуньей слыла. Ну, тогда до связи, Руслан.

– До связи.

Она встала, подобрала туфли, пояснила:

– Хочу по Синюшиной Горе прогуляться, по лесу… Обуться я успею. Руслан, я выйду через кухню, хорошо, что здесь есть выход в подъезд, а вы через десять минут – в двери. Если что-то заметите, потом сообщите.

– Хорошо.

Мириам не прощалась – она улыбнулась грустно и даже застенчиво и прошла с туфлями в руках за стойку, кивнув хозяйке, которая ничему не удивилась.

У её клиентов, пока немногих, была своя, немного странная, но требующая уважения жизнь.


ЛИНИЯ МАРИЯ – НАСТЯ-АША – ДРУГИЕ

…Конечно же, едва узнав от Колокольцева о происшествии с Тамарой, Мария бросилась звонить Насте. Но та не брала трубку, очень долго. Наконец, отозвалась. Женщина не смогла сдержать упрёка:

– Настя! Это Маша, блин. Ты чего трубку не берёшь?

– Спала… – действительно сонным голосом ответила девушка.

– Ты про Тамару знаешь?

– Да…

Это она сказала уже другим – горьким до безнадёжности. Мария решительно потребовала:

– Насть! Надо встретиться! Ты где сейчас?!

– Я… я в гостинице.

– В какой гостинице? Ты теперь по гостиницам живёшь?!

– Потом объясню. Давай в «Клёне». Через полчаса.

– Давай… Я буду.

Мария совсем растерялась. Да, именно через «Клён» она проходила, когда ехала на «конспиративную встречу» с Мириам. Точнее, к этому… Кокбулатову. То ли Анзору Имрановичу, то ли Имрану Анзоровичу – Мария всегда путалась в этих затейливых, как вязь на лезвии кинжала, кавказских именах. Ресторан, конечно, «правильный», в каком-то роде: тоже к «империи Дзюбы» принадлежит, и круглихинские там свои стрелки с его разрешения забивают; бандитов-то она не боялась, но ведь там тарелка простого салата – от шестисот рублей! Давно ли Настя-Аша такими деньгами разбрасывается?! На то, что её подруга рассчитывает на угощение, не похоже: Настя скромная девушка. Хотя как она выглядела на «Дне Голых Пяток», это же убиться можно…

Да и Маша выглядит не совсем для «Клёна», для его дубового великолепия. Вещи она, конечно, стоящие покупала. Брендовые. Но – в великой тайне от всех и даже от своих – на оптовом рынке. Располагался он на  федеральной трассе, точнее, на ответвлении её, у Первомайского; именно там разгружались большие фуры, оттуда потом это текло в бутики «Высоты», «Питера» и прочих хрустальных торговых дворцов, вырастая в цене несоизмеримо. А на «оптовке» можно купить задёшево, как раз по экономному Машиному бюджету. Несмотря на весь свой разгул и «сладкую жизнь», она копила – копила яростно, старательно. На ремонт этой квартиры, а ещё лучше – на другую, в Омске или Новосибирске.

Вот и сейчас она сидела за рулём «Фокуса» в шортах и футболке, а на заднем сидении – тюк с вещами. Что делать? Она прикинула, какой наряд подойдёт для «Клёна». Ну, не вечернее платье, конечно. Но, с другой стороны, жара, а это многое позволяет. Не доезжая поста ГИБДД, она свернула на просёлочную дорогу, вернее, на небольшую лужайку, буквально вытоптанную автомобильным стадом. Переодеться. Заглушив мотор, нервно рассмеялась: да, хорошее место она выбрала! Тут как раз “плечевые” работают; тут вот, в кабинах грузовиков и совершаются простые, хотя и на весь вкус любителей как традиционного, так и нетрадиционного секса, дела. Во все дырки, как говорится… Эх, Щанск ты мой хороший! Сколько тайн неузнанных ты хранишь. Посмотреть так, запросто: унылый провинциальный городок. А копнёшь, тут скелеты из шкафов и сыпятся. И афёры с землей, и тайные услады чиновников – вон, про Глезера чуть ли не в открытую говорят, что квартиру сушёного, как вобла, похожего на ржавый гвоздь, начальника финуправления ограбили по наводке обыкновенной шлюхи! – и вот даже свой маньяк есть. И даже фут-фетиш, понимаешь. Скажи кому в Москве – не поверят…

Вот об этом думала женщина, переодеваясь. Юбка только оказалась очень короткая; на работу в такой не пойдёшь, но она такое и не планировала. Сверху – кожаный топ с красной оторочкой. На шею – ожерелье из чёрного жемчуга, искусственного, конечно. Она не Мириам, позволить себе не может… И, застёгивая на шее сзади замочек ожерелья, женщина подумала – а ведь это рядом. Только руку протяни. Как там говорил Маштаков?! Он не купец, чтобы в Париж везти за тело… Да, сколько раз она слушала этот диалог Кнурова с Ларисой; смотрела сам фильм, где Михалков блестяще сыграл самого себя, можно сказать… А вот она – согласилась бы? Со стыдом Мария несколько раз признавалась сама себе: согласилась бы, да! Прокатиться с не очень, прямо скажем, вожделенным мужиком в Париж, услаждая его, не хуже, чем гнить с вожделенным, но в щанской хибаре. И вот тебе, судьба подарила шанс… Но Маштаков нравился Маше, и ощущала она уважение, это не Кнуров, нет.

И возникло внезапно видение – быть чьей-то тут, на лысой земле, или вон там, на траве; быть чьей-то грубо, может даже жестоко, отпустить ситуацию на миг, бросить к чертям контроль… У Марии даже в глаза потемнело.

Потом легонько хлопнула себя по щекам. Сказала в пустоту, себе сказала – в зеркало, как уже мне раз:

– Так! Стоп! К психологу, родная! К пси-хо-ло-гу!

Только где его найдёшь в Щанске такого, да ещё по проблемам секса?! А ещё с уклоном в девиацию… Ну вот нравится ей сверкать собственными босыми ногами. Страшно сказать – даже щупать их нравится. И заглядывается на чужие, красивые. Это уже «ку-ку» или совсем «кукареку»?! Это что означает? Тьфу, вот полезли мысли не вовремя…

И то, что не вовремя, – точно. Полосатый жезл взвился в ветровом стекле неожиданно. Маша ехала со средней скоростью, не будет же она лететь через пост под восемьдесят, но машина затормозила всё равно чересчур резко.


Нет, она знала, что надо сидеть в машине, спокойно положив руки на руль; кто-то из студийных рассказывал, как так на трассе в Калифорнии выскочил – так сразу мордой на капот, права зачитали, и доказывал потом в участке про то и про это… Но тут паника охватила. Выскочила. Молоденький ГИБДД-шник в жёлтом, в фуражке серой шёл к ней по асфальту. Сейчас начнётся…

– Командир взвода Алёхин, ги-бэ-дэ-дэ! – козырнул он привычно. – Ваши права, гражданка.

У Марии всё было в руках. Смотрел. Она поняла – не на корочки смотрит, в другое место. И вот глаза от её голых ступней на чёрном, очень сочно-чёрном асфальте, напоминавшем вулканическую лаву, поднялись до головы; спросил неуверенно, даже робко.

– А почему вы босая… Мария Алексеева?

– Я так хожу! – заявила женщина. – Жарко потому что… И вожу, вот!

А может, запрещено? Чёрт её дёрнул. Сидела бы в машине, не заметил бы, как пить дать.

– В самом деле?

Мария отступила к машине. Дверцы открыла.

– Вот. Посмотрите… туфель нет. И сланцев нет, ничего!

– А это?

– Это вещи. С рынка. Закупалась… – и она вдруг засмеялась. – Могу показать! Обуви там тоже нет.

Ох, доиграется она сейчас со своей откровенностью! Он ощупывал, всё так же, глазами, ноги её от самых щиколоток, по приятно выпирающим икрам и круглым коленкам, до границы юбочки. А ведь нравилось, чёрт возьми! Маша даже плечи расправила.

– Возьмите… Доброго пути! – он вернул документы.

Мария кивнула, поспешно, радуясь тому, что дорожное приключение завершилось благополучно; забрала права с ПТС, за руль уселась, завела мотор и… и ушам не поверила. Так и не нажав босой ногой педаль газа, высунулась – даже дверь раскрыла:

– Что? Что вы сказали?!

Он уже уходил – но лицо обернул. Простое, чистое, не запоминающееся.

– Я говорю: езжайте. Будьте осторожны.

В лёгком ступоре Маша захлопнула дверцу, выжала педаль. И в таком, чуть ошалевшем, состоянии, ехала до самого «Клёна».


Настя сидела за крайним столиком в белом платье с лимонными разводами, дорогом даже на вид. Бокал сухого мартини, «тёплый» салат с мидиями, и красные, похожие на клубнику китайские ягоды личи. Мария уселась за стол, не веря себе, ещё раз осмотрела еду, ещё раз – Ашу с пушистыми волосами, с украшением в виде цветка с бриллиантами на шее, серёжки, перстни с камешками, браслеты и только выдохнула…

– Привет! Ну… ты даёшь! Хорошо живёшь, подруга!

– Заказывай, что хочешь… – тихо и без пафоса ответила девушка. – Всё оплачено.

– Всё – оплачено?! Ты не шутишь?

– Да.

– Так! – Маша понемногу приходила в себя. – Я всё поняла. Ты меня щас просто по стенке размажешь своими откровениями… Понятно, спокойно, тихо! Я должна подготовиться.

Официантка выросла за столом, как призрак, и Маша, не глядя на неё, отчеканила:

– MALFY Gin, лимон нарезанный с сахаром. И быстро!

Она достаточно хорошо знала меню. Бывать приходилось, хоть и нечасто. Последний раз – в январе, когда бригадир «круглихинских», некто Шрам, хотел заказать телесюжет про свою свадьбу. Едва удалось перекинуть сюжет на Аглаю. Она там напилась до бесчувствия, но это уже другая история…

Принесли, действительно, быстро. Настя всё это время смотрела в окно с безучастным выражением, один раз отпила мартини и пару раз ковырнула вилочкой салат. Мария же осушила одним глотком рюмку, закусила лимоном и потребовала:

– Ну вот… отошло. Давай, адреса, пароли, явки. Как дошла до жизни такой?!

Аша в первый раз за время разговора улыбнулась. Ямочки на её щеках остались прежними: трогательными, детскими.

– Слушай, давай я начну с воспоминаний?

– Давай.

– Отец был жив… Девяносто второй, кажется. Мне сколько тогда было? Семь, восемь… или девять, не помню. Он с навигации привёз банку красной икры. Трёхлитровую такую, я помню, крышка была из ткани, в смоле какой-то. Да, в смоле, она воняла так… И мама давай кормить меня этой икрой. Утром – бутерброды, вечером – бутерброды. Или каша, тоже с икрой, представляешь?

– Ну да. Кашу – с трудом, но да.

– Потом оладушки. Потом что-то ещё.

– Ты, поди, на всю жизнь наелась?

– Нет… – тихо пробормотала девушка. – Мать сама не ела, отцу не давала, гостям тоже… Только для меня. А мне эта икра поперёк горла встала! Понимаешь, я шоколадок хотела, а тут эта икра. Горькая даже, как я потом думала.

– Ого. Такие пласты памяти… И что?

– Протухла.

– Икра?!

– Ага. Почти два литра. У нас тогда ещё холодильник тогда сломался… а я ведь не ела.

– Фу-у… вкусно рассказываешь! – заметила Маша. – Ладно, я тогда закажу себе ещё. Нет, ты точно уверена… в своих возможностях?

– Абсолютно.

Пока Мария делала заказ официантке, Аша снова молчала. Вообще, она стала другой. Расслабленной. Спокойной. Какой-то чуть примороженной… И серьёзной.

А вообще – как прошло лет десять. Мария видела перед собой почти ровню себе, женщину по повадкам и манерам.

– Ну, и дальше-то что? Кроме протухшей икры? – спросила журналистка, жадно набрасываясь на принесённого цыплёнка и овощное ассорти.

Аша улыбнулась.

– Просто рассказала… потому, что мне потом всю жизнь хотелось до отвала наестся такой икры. Красной. Из трёхлитровой банки.

– Наелась?

– Ага. Ужас.  С горшка в номере не слезала… Смотреть на неё теперь не могу.

– Ну, это всё, так я понимаю, присказка. Ты давай уже сказку.

– Сказку? – засмеялась Аша. – Да уж точно сказка…

И выложила ей все про «Тезаурус», Виктора Яцухно и эскортинг.

 

У Марии аж зубы свело.

– Ни хрен-на-ссе… И это всё в нашем Щанске?!

– Да. Клиент задержался в Европе. Балдею. Сплю без просыпа. По бутикам хожу. Покупаю. Вот это платье – взяла позавчера, думаю, для жары.

– В бутике? – саркастически ухмыльнулась Мария.

– Нет. Я звоню в Москву, в «Эмпорио Армани», они мне присылают каталог, и я выбирают. Доставка – два дня.

– А стоит?!

– Шестьдесят, кажется… я точно не помню.

Вилка грохнула об тарелку в руках Марии. Вот так. Она – с «оптовки», щанские модницы – из бутика, втридорога, а эта – из Москвы. Из «Эмпорио». И явно коллекционное, за такие-то деньги. Шестьдесят – и не помнит!

Маша решила ещё выпить. Во второй раз заказала уже двойную порцию, так что средство от стресса имелось. Но аппетит – пропал. Откинулась на спинку дивана.

– Да-а… Теперь я понимаю, что это всё реальность. Слушай, Аша… ну вот приедет клиент. И что дальше будет?

Девушка пожала плечами.

– Не знаю. Буду ходить с ним везде босая.

– А он?!

– Тоже не знаю. Может, и обутый.

– Блин… А если он к тебе…

– Запрещено контрактом.

– Как у вас всё серьёзно. Так же не бывает!

– Как видишь, бывает.

– Аша… ты понимаешь, что это примерно то же, что было у тебя… Съемки там и всё такое. Только под другим соусом.

Настя передёрнула плечами. Взялась за бокал.

– А ты знаешь, мне всё равно… теперь. Фут-фетиш или поп-фетиш. Если будет всё, как в контракте, то это работа. Кто-то за прилавком весь день стоит, а кто-то – босиком ходит. И не так, как с этими… упырями. Кстати, там в контракте прописано, что фотографировать может только клиент. И только на личный телефон или камеру.

 

За этими разговорами они не заметили, что в зале «Клёна» появились трое. Коротко стриженные, одинаковые, в кожанках на футболки, с синими от татуировок пальцами. Взяли бутылку, балык, овощи; сидели, разговаривали. И острыми, колючими взглядами весь зал прошаривали. Вот один из этих и подошёл.

– Здорова, девчонки! – подвинул табурет с грохотом; табуретами здешними можно было двери вышибать. – Как делы, как ваше ничего?

– Ничего! – сухо ответила Мария, уже предчувствуя нехорошее. – Уважаемый… Ты зачем подошёл?

– Познакомиться хочу. Чисто так, по жизни.

– Дела – у прокурора. Давай без рамсов, хорошо. Мы тут с подругой о своём, о женском.

Он оскалился. Золотозубый, правый глаз дёргается.

– А давайте о мужском. У меня пацаны застоялись, разминка нужна. А вы обе молодые, незамужние…

– Почему?

– Колец нет. Да, короче, чё ломаетесь? Это недорого. У нас тут хата, на дачах. Пиво-водка-полежим.

– Как вас зовут? – вдруг спросила Аша, совсем кротко.

– Меня, типа? – он даже изумился. – Меня Круглым зовут, если чо.

Девушка уже нажала какую-то клавишу – всего одну; этот момент развязный отследить не успел. И сейчас она протягивала свой телефон – тоже, как заметила Мария, супердорогой, из тех, что пока только объявлены к продаже в столице.

– Поговорите…

– Чо? С херов-то?

– Ну, я просто вас прошу. Пожалуйста.

Он стушевался. Он ожидал совсем другого – бараньей покорности, к которой привыкли «круглихинские», или к визгу-крику, который бы они легко подавили. А тут – такая любезность. Взял мобильник, челюсть отквасил:

– Алё! Это кто?! Чо? Я Круглый, мож, слышал…

Вот теперь Аша смаковала мартини, допивая, и Мария поразилась её взгляду: он стал жестоким, уничтожающим, просто испепеляющим. То ли от того, что Круглый его ощущал, то ли от того, что ему говорила трубка, он сдувался на глазах – из накачанного шара в жалкий комочек. Под конец вытаращил глаза. Передал телефон Аше.

– Вы, эта… вы простите, если чо… Мы тут эта, с пацанами… мы просто так, водчонки… Вы сидите, всё нормалёк!

И кинулся прочь – едва ли не с табуретом, с грохотом повалив его, – к своим. Последовало очень короткое, почти мимическое объяснение; троица, прихватив початую бутылку, исчезла.

Мария сидела молча. Этот эпизод окончательно расставил всё по местам.

– Служба безопасности… – виновато проговорила девушка. – Мне сказали звонить в таких случаях.

– Я понимаю.

Маша буквально кожей ощущала, сколько стоят её жалкие тряпки по сравнению с одеждой Аши. Мир перевернулся вверх ногами. Когда-то она угощала её копеечным  мороженым и совала пятитысячную; сейчас всё поменялось.

– Вот теперь и правда, пробрало… – пробормотала Мария, понимая, что стремительно пьянеет. – Мда. А ты другая стала, Настя. Совсем.

И вот тут девушка сломалась. Женщина видела – в углах глаз навернулись искорки слёз.  Аша выпрямилась.

– Маша-а! Да что ты говоришь… Ну почему вы все?! Я такая же осталась! Я простая девчонка! Я, блин… я не знаю, за что это мне! Я не буду ничего плохого делать! Почему вы меня все ненавидите-то? За тряпки за эти все, что ли? Да я щас разденусь и голой пойду, и гори всё…

– Спокойно… – Мария поймала её за руку, вздрагивающую; хотела спросить, кто это – «все», но не стала. – Настя! Успокойся. Всё хорошо.  Нормально… Ты моя подруга, и всё здорово. Вот я тебе сейчас другое расскажу. Слушай.

Передав разговор с Маштаковым, Мария и сама успокоилась. Немного. Вспомнила, что сигареты остались в машине, подозвала официантку. Закурив и выпустив в деревянный потолок струю дыма, резюмировала:

– Я тоже раньше думала, что тут что-то не так. А потом… Ну, есть мы. Есть наши ноги. Есть мужики. Им они нравятся. Не всё ли равно, чем их радовать? Себя блюсти – это одно… А остальное наше с тобой личное дело. Ладно… Чёрт! Я только напилась, как свинка, за руль не сяду. Ты теперь на машине?

– Меня возят… – ответила Аша и достала телефон. – Меня отвезут и тебя. А твою машину отгонят, куда скажешь.

– Кстати… о машинах! – женщина ухмыльнулась. – Сейчас такое было.

Она кратко описала диалог с ГИБДД-шником, и торжествующе добавила:

– А потом он так, вполголоса, мне: «А ноги у вас очень красивые!»

– Он? Правда?

– Да, блин, я тоже сначала подумала, что мне послышалось! Нет, я тебе отвечаю – он так СКАЗАЛ. Правда, очень тихо…

Мария плохо помнила, как доехала, на заднем сиденье «Мерседеса» посапывая на тёплом плече девушки. Ну, видно дошла домой сама и даже душ приняла – потому что утром проснулась в добром здравии, голой под одеялом, в аккуратно расстеленной кровати. И куль со шмотками стоял в прихожей.

Заварила кофе. Включила ноутбук.

И прочитала сообщение, пришедшее ровно в восемь утра – пока она досматривала последние сны.

Её новый друг Вуду писал:

ЗАВТРА. ВОЕННЫЕ СКЛАДЫ НА ЛЕЖЕНА. ВТОРЫЕ ВОРОТА С ВОЕННОЙ. ТАМ МАЧТА ЛЭП. ОДЕЖДА ЛЮБАЯ. ТЕБЯ ВСТРЕТЯТ. В ЧЕТЫРЕ, НЕ ОПАЗДЫВАЙ.

И это было – как приговор.

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.