Глава 56. ОТКРОВЕНИЯ АННЕТ И СТРАХИ МАРИИ.
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА – АННЕТ
В это лето очень рано газоны Щанска покрылись желтоточием одуванчиков; яичные желтки их горели повсюду, особенно возле Утиного, раскрашивая не шибко приветливые ландшафты города. И вот, эти пушистые жёлтые шляпки начали закрываться. А на щанском болоте спрятали свои соцветия белая кувшинка и мать-и-мачеха… На клёнах, которыми поросла западная часть Синюшиной горы, выступили крупные, как капли пота, бусины сока; и ивы на круглихинских дачах поворачивали свои листики тыльной стороной к набегающему ветерку. На самих дачах куры купались в песке, собаки рыли землю у будок да заборов. А пауки убегали в центр своей паутины и замирали там, не реагируя ни на что…
В это время, когда закатное солнце начало разбег за Синюшину Гору, Татьяна со своей армией прорывала бастионы недоумения в Первомайском; Лидия Ивановна в пустой библиотеке перебирала формуляры, отыскивая «невозвращенцев» книг. А за бетонными стенками «Бункера», настоящего, всамделишного бункера, устроенного когда-то как надёжное убежище против ракет мирового империализма, текла своя жизнь, и ни времени тут не было, ни ветра, ни атмосферы, ничего. Лишь кондиционированная благодать.
Лена ощущала всё больший и больший интерес к своей новой знакомой, этой Ане, которая на её глазах таким странным образом перевоплотилась уже два раза. Почти дьяволица за стойкой бара, ласковая кошечка в номере и вот эта – безбашенно-расслабленная в клубе. Девушка уже понимала: главные открытия впереди. Как Аня шла по улице… Нет, босым ногам её, несмотря на всю ухоженность, это не впервой. Как она легко вела себя в клубе! Да она, похоже, когда-то из таких заведений не вылезала. Что она скрывает, эта непонятная молодая женщина, какую тайну в себе носит?!
Бежать бы от этого всего, без оглядки, но авантюрная жизнь сосала под ложечкой, затягивала Лену. И она шла рядом – к пожарной лестнице. Бутылка джина покачивалась в руке Ани. Клетчатая юбка хлопала по острым коленкам. Чем-то это всё сегодня кончится… чем?
Вообще, туда нельзя. Но некоторым можно. Например, отдельные, особо глупые особи женского пола делали там Никитосу и Воле быстрый минет: в туалете толкотня, неудобно. А тут – тишина. И даром, что камеры везде: девки об этом не знали, а Никитосу было поровну, за минет не сажают, да и несовершеннолетних фейс-контроль надёжно отсеивает, и он иногда даже fuck камерам показывал. Ему – можно. Ну, дурачки, которые с таблетками сюда или с травой лезли, спаливались быстро, их охрана из клуба выводила и передавала «по инстанциям»; идиотов надо учить, а свои туда не сунутся, система отработанная есть, через бармена… Дзюба в своем заведении бардака не терпит, что показала история с Павликом.
Так что они ничем не рисковали. Очутившись на шершавом недружелюбном бетоне, Аня сказала:
– Красота. Жесть. А там сколько этажей вниз? Ты же туда?
– Не знаю. Этажа два. Ну, до гаража.
– Круто.
Она остановилась вдруг. Обернулась. Оперлась спиной о перила. Сделала большой глоток из бутылки, проговорила:
– Знаешь такую херню – фенобарбитал?
– Снотворное?
– Оно самое. Короче… оно по рецептам. Но если кому очень нужно, то можно и так. Знаешь, сколько моя мать с отцом на этом наварили?
– Нет.
– Туеву хучу… Две дачи-коттеджа, четыре машины, земельный участок, яхта… У отца самолёт был, но потом он ломался, он его продал.
– И что?!
– Подруга, у меня знаешь, чего только не было? Птичьего молока… – Аня гортанно рассмеялась, снова отпила. – Будешь?
Лена медлила.
– Что… – тихо спросила эта странная женщина. – Я тебе не вкатываю, да? Не понимаешь меня, да? А я такая же, как ты была… Золотая клетка, бля, золотой унитаз. Папаня с маманей этим бизнесом рулили так, что наш провинциальный Владимир охреневал.
Лена сделала решительный жест – взяла бутылку и отпила из горла.
– У меня СПИДа нет… – равнодушно заметила Аня. – Проверяюсь. Так вот, всё равно говном кончилось. Разбежались. На суде маманя говорит: у меня сердце, хрю-му, боюсь, не вытяну… А я, бля, взрослая такая уже, мне с папаней по кайфу, у него же яхта! И короче, сказала своё веское. С отцом осталась.
Она достала сигариллы, закурила. И Лену пробило: она у неё взяла одну коричневую твёрдую палочку. Дым горло обжёг. Худые ступни Ани белели на сером бетоне.
– Вот… Там, короче, живу. Отец баб водит. Ну, одну, вторую, третью. Потом меня подбешивать начало. Они им крутят, бабки его воруют, а он, как телёнок: мариночка, сашенька, хуяшенька. Ничё, что я так, по-простому?
– Ничего.
– Ну, тогда слушай далее… – Аня запрокинула голову, растрепала золотые волосы; затянулась глубоко. – Давай я его доставать. Ну, типа, поговорила – он ваще, не врубается. Я тогда – бац, такая! – например, к ужину спускаюсь голой.
– Совсем?
Аня хмыкнула.
– Совсем. Писька наружу. А я ещё выбрила специально. Ну, там у бабы истерика, она хвать шмотки и убежала. Раз, другой… А ты знаешь, что было самое кайфовое?
– Нет.
Аня стряхнула пепел. Не глядя куда – и серые частички легли на голые ступни её, на лак ногтей.
– То, что он меня всё равно любил… наорёт, потом напьётся с горя и лезет с извинениями. Типа, ты у меня кровинушка и так далее. В общем, там даже была такая одна, дерзкая. Я голая спускаюсь, а она – прикинь, ни в одном глазу. Вино хлещет и спрашивает: а может, мне тоже раздеться? Такая наглая, сука…
– И что ты сделала?
Аня курила. Рассматривала Лену необычайно внимательно; от головы до ступней, так же стоявших на грубом бетоне.
– А я… А я встала и, короче, надула им прямо на стол. Да… Как раз в туалет хотелось. Ну, на скатерть, ей на платье, в салат с этими долбаными устрицами. Жрите, типа, свежее да солёненькое. И ушла.
Лена хмыкнула. Этот неожиданной поток откровенности сшибал с ног, валил; это было как ветер. Но убегать сейчас, когда Аня «поплыла»? И не хотелось. И было бы трусостью… В конце концов, у неё тоже есть скелеты в шкафу, но смогла бы она так легко их выложить?
– Он тебя выгнал?
– Самое смешное: нет! – совершенно трезвым голосом заметила Аня. – Ну, побесился… И всё. Я пошла дальше.
– Это как?
– Понимаешь… Папаня у меня на охоте повёрнут был. Ну, ты в курсе: чучела там разные, шкуры натуральные. Ковры натуральные у каких-то персов, бля, заказывал. Реальные ковры такие, ворс сантиметров семь… Так это, тут где грязно совсем-то?
– Пойдём тогда, ещё спустимся.
На этой площадке, перед выходом в подземный гараж, курили шофера и охранники нижнего яруса – сюда было даже удобнее спуститься, чем выходить на улицу; а зимой – тем более. Большая стальная урна стояла в углу, и сегодня, по какому-то случайному совпадению, она была почти полна. Доверху. Наверное, заболел уборщик, не вывез…
– Кайф! – определила Аня. – Ну, сейчас я тебе покажу…
– То есть?
– А ты расслабься. Подержи посуду!
И она одним махом вывернула урну на бетонную площадку. Окурки, серая пыль пепла, раздавленные пачки сигарет и сока, пара до пергамента высохших презервативов. Смотря на это, блондинка спросила:
– Ты, случайно, писать не хочешь?
– Нет пока.
– Жаль… точно жаль. Ну, тогда хоть плюнь сюда.
– Зачем?
– А если я тебе скажу, что мне это надо?
– Хм…
Джин действовал и на неё. Нет, ни головокружения, ни привычного опьянения; но её затягивало в воронку магнетизма этой Ани. Куда-то туда, откуда слышался ровный гул каких-то механизмов, жерновов судьбы… Лена глотнула джина, остаток задержала во рту и спустила в пепел тягучую, густую слюну. Толстым вязким стержнем.
– Вот ты молодец…
Аня отняла бутылку. Босые ступни её шагнули в эту неимоверную грязь, они начали топтаться в ней, размазывая по полу; и этот пепел, эти искрошенные окурки, смоченные слюной покрывали ноги её голые, она туда джина плеснула ещё; и плямкало под худыми пальцами ступней, и замарывались они так, как у Лены – на съёмках в «санатории». А потом блондинка ещё, сладострастно жмурясь, провела одной ступнёй по другой, до щиколотки, оставляя чёрно-серые разводы.
– Видишь? Впечатляет?
– Ну.
И она ещё невероятное сотворила: дьявольски, изломанно улыбаясь, она подвигала бёдрами, помогла себе руками… И её нижнее бельё упало в эту грязь, причём она притоптала его голой ногой, окончательно сводя с ним счёты. И со свои прошлым?
– Так я вот босиком начала ходить. Везде. С утра вышла и шастаю до ночи. По всему говну… по рынкам там, с айзерами да прочими чурками, по всяким гадюшникам. Ноги вообще чёрные были. И в дом вхожу… – она упёрлась глазами-точками в неё. – И по его блядским коврам. По этим, бл*дь, шкурам его говённых оленей! Ногами этими голыми, пятками грязными… Я, вообще, без белья ходила. Ну, по приколу. И как-то в подъезд вхожу… Слушай, у вас в доме всё там: консьерж и всё такое?
– Да.
Аня выдала бесконечно презрительное «Пф-ф…» Поболтала остатки джина в бутылке
– Мне в лифте приспичило. Ну, я села, юбку подняла и кучу навалила. Потом там нонами потопталась – и по квартире. Ох, блин, как я чудила… Роскошно. Без границ. На меня такое нашло! Я даже этими ногами в говне ему по дивану прошлась, где он со своими бабами сидел. Понимаешь? Просто аут. А потом спать завалилась. Ноги, кстати, не мыла.
Лена вздрогнула. Поглядела на собеседницу: но та даже не закашлялась; выкинув окурок, уверенно закурила ещё одну сигариллу.
– А после этого?
– Ну, после этого… После этого он мне хату купил. В центре Владимира. Бешеные бабки, пентхаус, новостройка.
Лена рассмеялась. Первый раз за время их встречи. Свободно.
– И ты тоже там… по урнам ходила и домой возвращалась, чтобы по коврам.
– Нет… – Аня допила остатки джина, грохнула бутылку в пустую урну. – Я просто начала жить босиком. Чтобы пятки всегда чёрнее ночи были… Врубаешься? Пойдём, ещё пойла закажем. Ты как сама?
– Ничего.
– Тогда нормально.
– Ноги будешь мыть?
– А это тебе надо? – Аня резко обернулась.
– Нет.
– Ну, и мне – тем более.
То ли охрана уже известила бармена, что дамы чёрт-те-что творят на пожарной лестнице, то ли он нутром понял, потому и крутился у стола. Волосы, как и прежде, в колобок-шишку на острой голове собраны… Аня бросила, не глядя на него, мелкую сволочь:
– Текилы бутылку, самой лучшей, и лайм. Быстро!
Закурив, она не сразу начала говорить. Лена поражалась: её подруга не пьянела. Как доказательство, стала доставать из стаканчика зубочистки, срывать с них обёртку с и тщательно складывать а в аккуратнейший параллепипед. Худыми руками с острыми ногтями.
– Я не знаю, как ты это себе открыла… Я – через это. Нравились грязные ноги. Нравилось, что я весь день таскаюсь там-сям… Реально, я уже через неделю просто не чувствовала, что я босиком. Ну, как в обуви. Или как собака там – пока лапы не помоют, она ж не понимает. А ты вот скажи: ты хоть раз, когда босиком ходила, ты кончала?
Рука блондинки замерла над недоконченным строением из зубочисток и не дрожала даже. Лена задумалась.
– Нет, но… но я не знаю, когда на меня особо пялились, то было что-то похожее.
– А я кончала! – призналась та. – Реально, аж по ногам текло… От асфальта горячего. От грязи. Один раз в гнилые овощи наступила, знаешь, просто вообще, оргазм был фонтаном.
Она дунула на сооружение: оно взмыло вверх, в стороны, раскатилось по полу.
– Ты думаешь, я ё*нутая?
Лена хмыкнула.
– Ну, кто-то бы и так сказал.
– А ты?
– Ну… я думаю, это закономерно. Я же говорю – я что-то такое ощутила. И моя подруга, Энигма, тоже. Мы кайфуем.
– Оттого что смотрят, оттого что босиком, или оттого что голые ноги на чём-то?
– Какая ты любопытная…
– А я сказала: мне интересно.
Она подвинула к себе поставленную барменом бутылку, тарелочку с лаймом и, когда парень взялся за бокалы, кинула: «Пошёл вон!»; это сказано было настолько властно и резко, что шишкастоволосый испарился – будто его и не было.
Лена про себя подумала: такую бы на Никитоса напустить. Он него бы и мокрого места не осталось…
– Понимаешь, это такая херня… – Аня медленно наливала текилу, по краешку высокого бокала. – Я поняла, что я реально фут-фетишистка.
– Тебе нравятся чужие ступни?
– Да. Женские… Мужские. Да. Если красивые. Я их могу сосать, лизать, грызть… как тебе ещё сказать? – она снова уставила протыкающие зрачки. – Ничё? Не страшно.
– Нет. Похоже, ты и на мои запала.
– Да. Я тебе скажу: они грубые. Пальцы твои… С утолщениями. Я обожаю. Когда их в рот и захлёбываешься слюной.
– А мужские… ты тоже лизала?!
– Да. Но там надо, чтобы объект был… более-менее. Слушай, давай так: ты думаешь, что я напилась и поэтому тебе рассказываю?
– Нет. Но мы напились обе.
– Это ещё не напились… – усмехнулась Аня. – Ну, будь.
Залпом опорожнила бокал с текилой и закусила лаймом. С усмешкой смотрела, как Лена выполняет ту же операцию, но деликатней – с обязательным слизыванием соли с запястья.
– Лизни-опокинь-кусни… – заметила Аня. – Знаешь, у нас там на районе одна девка работала. В простой пивнухе, продавщицей. Я как-то заметила, она по лету по своему киоску босиком рассекает.
– Наверное, глаз положила?…
– Ну да. Я её пригласила. Короче, я текилу с её ног пила. У неё такие пятки, крепкие… шершавые, но здоровые. Вот с них соль слизывать – не то, что с рук.
Лена пьяно усмехнулась.
– Много ей платила… за такую работу?
– Не дороже денег.
– Ясно…
Лена взяла её пачку сигарилл, вытащила одну, не спрашивая. Аня поднесла зажигалку. Окрасив кончик пурпурным, сделав тлеющим угольком, девушка прищурилась.
– Я так поняла, что вся эта прелюдия… Ты мои ступни хочешь, что ли?
– Хочу! – призналась без всякого смущения. – Но не буду.
– Почему?!
– А ты не созрела. Тебе это самой по кайфу должно быть. Ты же не та пивнушница, чтобы я тебе платила… Нет, это только по доброй воле. Просто мы обменялись взглядами на жизнь.
– Странная она у нас… эта жизнь.
– Она у всех странная. Каждый сходит с ума по-своему и в одиночестве. В этом вся беда.
– Слушай, но если ты по женским ступням… значит, би или лесби.
Сигарилла волчком вертелась в тонких пальцах.
– Скорее, би… – ответила Аня спокойно. – Но под настроение. Вообще, лучше мужской хорошей палки нет ничего. Натуральной, а не всякие заменители. Так что я точно не лесби, подруга.
– Тогда кто?
– А вот это хер бы кто знал. Вот об этом и думаю.
Она помолчала. Танцпол внизу медленно заполнялся посетителями. Будний день, разгар будет к одиннадцати; может, и её туса подтянется.
– Знаешь… – проговорила блондинка с необычно грустной, даже смиренной интонацией. – Мы когда с Пашкой в караоке-баре сидели, я тебя увидела… Я смотрю: какие ноги! Б*дь, какие ступни! Как там, наверное, нежно между пальцами и какой большой, на боку шершавый… Ты ж босиком была. Но я же понимаю – не гнаться ж за тобой. Мне просто интересно стало. Вот и решила… поговорить. Я тебе ещё раз говорю: я не лесби. Я за тобой бегать не буду. Поговорили и забыли. Но ты просто должна понять… должна…
– Что должна понять?
– Есть такая херня в этом мире… Которую понимают только очень редкие, посвящённые, что ли. Я не знаю, почему ты босиком решила жить, честно.
– Ну, я просто… блин. Да я тоже не знаю.
– Ну вот… Ну ты пойми: ты уже уже куда-то пришла. И это с тобой будет – всегда. На тебя будут смотреть и…
– … и хотеть мои ступни.
– А может, и так. Ты просто должна быть к этому готова… – Аня расхохоталась, налила ещё текилы. – А то ты вдруг девочка-припевочка: я босичком, я от бабушки ушла, я от дедушки ушла… не получится.
«Разговор ни о чём…» – пронеслось в голове у девушки. Эта Аня её к себе в постель не заманивает, не соблазняет, не предлагает ничего. Просто выговорилась? И всё? Разгадка тайны так и не состоялась, Лена испытала досаду: как будто она смотрела триллер с захватывающим концом, и вдруг, за пять минут до финальных кадров появления таинственного убийцы, сел телефон. Видео выключилось.
Она решила не останавливаться. Зайти с другого конца.
– А этот бизнес… который вы ведёте. Павел сказал: фотографируем девушек. Босиком. Продаёте потом фото?
– Продаём.
– И покупают?
– Ты глупая. Или просто не в теме. Это серьёзный международный бизнес. Там крутые люди из Европы работают. Большие бабки можно поднять.
– Хм… это ж так просто. Пойти погулять босой. Это ж не сексом заниматься.
– Корму как… – Аня сверкнула прозрачным пламенем глаз. – Понимаешь, если взять проститутку, то она тебе всё покажет. Всё сделает. А тут главнее – реал, стопицот реал. Девушка, которая никогда… ну, как ты раньше. И вот так – топ-шлёп. Ножками голыми. Охи-ахи. Ступни в грязи. Ой-ай… Это стоит деньгов. Мы тут хорошо у вас подняли. Но время вышло, надо прикрывать лавочку.
– Подожди… я всё-таки одного понять не могу. Ну, увидела ты меня. И просто запала на мои ступни?
– Нет… понимаешь, я тебя как-то… поняла, что ли. Для тебя это тоже не каприз, не заработок… что-то другое. Если хочешь, я ощутила родственную душу.
– Но я по содержимому урн не топчусь…
– Это пока… – сухо и трезво оборвала Аня. – А потом придёт. Ты захочешь дойти до последнего предела. До донышка… Там много разных вариантов. Потом вернёшься, потом снова пойдёшь… Инь-Янь, знаешь картинку?
– Не знаю… даже представить трудно.
– Слушай… – блондинка положила локти на стол; локти острые обтянутые клетчатым; золотые серьги с бриллиантами в ушах – сверкали. – Давай так… чтобы у тебя не сложилось ощущения, что я тебя использовала, оки?
– Оки.
– Пойдём, босиком по вашему Щанску погуляем.
– А сколько время?
– Детское ещё время. Да мы недалеко, вокруг гостиницы.
– Давай… – внезапно согласилась Лена.
– С одним условием…
– Каким?!
– Потом мы вернёмся, и я тебе ноги вымою.
– Что?
– Ты не поняла… – она отчеканила, кривя рот в непонятной судороге – Я. Тебе. Ноги. Вымою!
Лена расхохоталась.
– Ну ты даёшь! Прямо библейская притча…
Пропустила мимо ушей. Кольнула зрачками:
– Ты согласна?
– Да.
…Когда вставали, под ногами Ани что-то хрустнуло: Лена глянула машинально: её спутница наступила на зубочистки, ею же сдутые со стола, разлетевшиеся вокруг. Одна неудачно закатилась в щель ковролинового покрытия и сейчас под пяткой Ани сломалась; но острый конец её не менее чем на полсантиметра вошёл в ступню, по белой коже быстро, на глазах побежала струйка крови.
Женщина очень медленно подняла ногу, поставила на край дивана. Очень медленно, растягивая движения и немигающе глядя на Лену. Коснулась обломка зубочистки. Подержалась за него, покачала в ранке, выдавливая ещё больше крови, наверняка разгоняя по телу импульсы боли; потом резким движением, даже не поморщившись, выдернула его, отбросила.
А потом пальцем растёрла это кровавое пятнышко на краю подошвы, окрасила его тёмно-алым. Поднесла ко рту и нарочито, почти сладострастно лизнула.
– Вот теперь кайф… полный! – произнесла она весело, нагло, торжествующе. – Теперь – пойдём!
Он уходили из «Бункера», попивая текилу на ходу. Молодой охранник, который когда-то разговаривал с Леной о Павлике, провожал их заинтересованным взором. И когда их белые босые ноги исчезли на лестнице вверх, к выходу, вынул из кармана сотовый.
ЛИНИЯ МАРИЯ – ОПЕРГРУППА
Мария подоспела к самому разгару. В кабине Колокольцева, собрав все стулья, сидели: он сам, женщина в голубой форменной рубашке, с погонами, молодой парень с белой прядкой на чёлке и какой-то смурной, скукоженный человек в гражданском, с короткой стрижкой. Маша влетела, опер объявил:
– Вот и героиня… нашей песни о главном!
Баба в кителе с неодобрением посмотрела на босые ноги Маши, хмыкнула:
– Туфли по дороге потеряли?
– Я так хожу! – отрезала женщина.
Рыжая повернулась к оперу:
– Колокольцев, у тебя все такие шизанутые? Я вторую такую в городе вижу…
– Варвара Михална! Давайте без сентенций. Что есть, то есть. В общем, Мария у нас завтра выступает в роли наживки…
– Мотыль или мормышка? – осклабился тот, что с прядкой.
– Канаев, заткнись! – гаркнул опер. – Маш, ты не обращай внимания. Мы тут люди суровые. Мужицкие байки.
Марии было, если честно, то уже всё равно. Она уселась, сложила босые, испачканные Щанском голые ступни на тумбочку – да пусть эта баба-майор смотрит, завидует, сердито осведомилась:
– Закурить мне даст кто?
Протянули сразу несколько пачек; Маша выбрала марку подороже, прикурила от оперовской зажигалки, объявила:
– Вы со мной, что хотите делайте, но если по чесноку, то я боюсь. Я с маньяками ещё не общалась.
– Какие твои годы… – меланхолично заметила Копытова, закуривая папиросу. – Замуж выйдешь, а он уже там. Наобщаешься. По самые не хочу. Степан, давай заново, по деталям.
Опер потёр голову, выстриженную на этот раз до гладкости куриного яйца, проговорил:
– Значит, так… В пятнадцать сорок пять наша Маша входит на территорию. Тебе сказали, с Военной?
– Да!
– А, там у них грузовой выезд. Ну, типа, её встречают… Она нажимает кнопку.
– Кнопку? – возмутилась женщина. – Я её чо, на пупке у себя нажимать буду?
– Маш, спокойно… обвеску дадим, там такой брелок-кулон. Ну, типа кулона.
– Между титек! – опять вмешался Канаев.
– Валя, я тебя придушу, на хер. Маша, аппаратура будет, не переживай.
– Угу. Батарейки только хорошие купите, а не дерьмо китайское.
– …после получения сигнала группа Канаева блокирует склады с Военной. Группа Степанова…
– А он в курсе? – раздражённо поинтересовалась майор. – Он где, вообще? Опять бухает с «контингентом»?
– Варвара… его вызвали куда-то. Не могу знать! В общем, Степанов блокирует главный выход и с группой патруля… Кириллыч, полковник-командир даст добро?
– Даст… – прочревовещал сутулый.
– И вот, с группой патруля к этому объекту. Там ждём второго сигнала.
Маша обтрушила окурок в пепельницу, полную таких же. Дым плавал по кабинету сизыми тучами.
– Это когда, типа, меня уже убивать будут, да?!
– Спокойно! Никто тя убивать не будет… Чё ты волну гонишь, Маша!
– А ничё. Сидите, планируете, а у меня очко жим-жим.
– Девушка, вы расслабьтесь… – посоветовала майорша, чьи ступни были в огромных ботах с потёртым рантом. – Органы не дремлют, спасут. Аборт, если что, бесплатно.
– Спасибо, утешили.
– Так! В общем, как только её начинают снимать, она даёт второй сигнал…
– Угу! – саркастически заметила Мария. – Это когда он мне паяльную лампу к пяткам подсунет, тогда я дам сигнал. А как-то заранее нельзя, без палёного мяса?
– Маша, там всё под контролем. Там три минуты. От КПП до линии Е-51 сколько?
– Да там по прямой… две минуты даже! – проворчал сутулый, видимо, представитель военных.
– Вот и хорошо. Группа Канаева выносит ворота, мы блокируем их, и громкоговоритель. Ну, понятно, что…
Майорша пошевелилась крупным телом. Загасила окурок в переполненной пепельнице.
– Степан! А если он её в заложники возьмёт? Маньяк твой?!
– Да ну, Варвара…
– Я тебе не «Варвара»! Я тебе «товарищ майор», мать твою. Ты вот это, эту хрень, предусмотрел?
– Ну, ГБР подключим… снайперы…
– Какие те на хер снайперы, если всё дело в закрытом боксе наверняка происходить будет?
Маше стало совсем не по себе. Она даже босые ноги с тумбочки убрала.
– Но… мы ж не планировали…
– А зря! Всё надо предусматривать! Хрена с два ты так всё гладко сочинишь…
Женщина встала, поправила китель. Показала пальцем на Марию:
– Пока ты этой девочке железобетонную безопасность не обеспечишь, я согласие на операцию не даю. Понял?!
– Понял, Варвара Михайловна.
– Вот и давай… работай!
Переваливаясь на явно попорченных туфлями ступнях, она покинула кабинет. Опер закурил, сказал горестно:
– Ну вот, я вам придумал красиво, а вы всё обосрали…
Женщина теребила край коричневой непритязательной кофточки, которую накинула, собираясь к психологу на встречу. Произнесла отрешённо:
– Мужики… вы только учтите одно. Ну, боль я как-нибудь вытерплю. Недолго, конечно, и не ужас там какой, а если ожоги… Пока ваша гэ-бэ-эр подскачет! Ну а если он меня долбанёт по голове, и всё на этом закончится?! Я и нажать ничего не успею. И будет вам ещё один трупик на Гнилом…
– Типун тебе на язык, Маша! – взвился Колокольцев.
Канаев, наоборот, развеселился:
– А вы что, боли совсем не боитесь?
– Боюсь. Но терпеть можно.
– Давайте проверим?
– Да проверяй ты… на!
Это женщина сделала в сердцах, особо не думая; мысли не тем заняты – подсунула босую ступню им на стол, на разложенные бумаги. Не станет же он, в самом деле, окурком в пятку тыкать.
Не стал. Взял со стола фломастер, снял колпачок и ткнул куда-то его кончиком, между мизинцем и безымянным пальцем.
Маша заорала в голос. Такой дикой боли она давно не испытывала; ступню словно раскалённой иглой проткнули. Дрыгнула ногой, свалила на пол пепельницу с горой окурков, вскочила, растаптывая, и заплясала на одной ноге.
– Канаев, бл*дь! Ты совсем идиот?! Ты чё сделал?
– Да я так, товарищ капитан… я попробовал… шиа-цу это.
– Х*яцу! Маша, что, совсем? Совсем невмоготу…
Мария только мычала. Ничего себе…
– Походить надо… – подсказал этот, молодой.
– Закройся, блин!
Прокурорский в костюме кисло наблюдал на всё это, заключил:
– Степан Григорьич, ну, если какие-то изменения по общему плану появятся, звонни мне завтра. Я пошёл.
Канаев, пристыженный, сметал рассыпанный мусор на листок, неумело орудуя другим; Мария, прихрамывая, действительно начала ходить взад-вперёд по кабинету, шаркая босыми ступнями, испачканными пеплом, и не боясь, что каждым шагом собирает пыль со старого линолеума; и правда, так было легче, болевой комок постепенно рассасывался. Колокольцев крутился вокруг неё, что-то бормотал, пока Мария не остановила его:
– Степан! Всё, закройся! Перестань мельтешить… У тебя выпить есть?!
– Выпить? Спрашиваешь… Когда у оперов выпить не было. Канаев, чё ты там возишься?
– Да неудобно тут…
– Ключи дай от сейфа! Вот…
Опер извлёк из железного шкафа бутылку «Столичной». Слегка засохший уже, нарезанный половинками лимон. Три стакана – неуверенно дунул в них, будто бы в этом заключалась необходимая дезинфекция. Но Мария не обращала внимания; стояла у открытого окна, откуда тянуло сыростью. Где-то там, в сгущающихся сумерках, громыхнуло – да так отчётливо, сухо, прямо над головой, что женщина дёрнулась.
– Ну, что? За то, чтобы всё хорошо прошло… – опер разлил водку, по полстакана, поднял свой.
– За то… чтобы это дерьмо закончилось, наконец! – с отвращением заметила Мария.
Эти полстакана водки она выпила легко, как воду. Бросила в рот лимонную дольку, начала жевать, чувствуя твёрдую цедру…
Колокольцев крякнул, утёр рот ладонью.
– Маш! Я тебе честное офицерское даю… Слушай, я тут вчера с Ненашевым разговаривал. Это следак, он на тяжких преступлениях на сексуальной почве когда-то специализировался.
– И что ваш Ненашев?
– Валя! По одной ещё?
– Давайте…
– Я не буду! Так что Ненашев?
– А он такую фишку рассказал… – водка булькала, с сожалением покидая бутылку. – Лет пять назад, короче. Едет «единица». Старая-престарая, скрипучая-прескрипучая…
– Колокольцев! Не тяни кота за яйца!
– Сейчас… выпью.
Вернувшись за свой стол, схватив сигарету, опер продолжил:
– Ну вот, это в середине дня была, в салоне полторы калеки. Бабки старые, как потом выяснили, и пьяный какой-то. И вот на «Рынке», представляешь, заходит туда совершенно голая девушка… – опер выдержал театральную паузу. – Абсолютно! Как в баню…
– А кондуктора там не было, что ли, в том автобусе? – буркнула Мария; она ещё переступала ногами, инстинктивно – место, ужаленное фломастером, теперь чесалось.
– В том-то и дело, что нет! Это была единственная машина, которая в это время вышла с конечной за ТЭЦ без кондуктора. Бабе там плохо что-то стало, с сердцем, по-моему… И водитель сам, типа, обилечивал.
Канаев хлопал глазами. Глупо улыбался.
– Во кино. Прям голая!
– Ты чё, глухой? Голышом. Зашла, короче, на переднюю площадку встала и стоит. За поручень держится.
– Вот народ прикололся…
– Балда ты, Канев! Бабки вообще сначала сослепу не рассмотрели. Даже крик не успели поднять. Алкаш только в себя пришёл. Там водила отреагировал. Он говорит: решил остановиться, выяснить, что за дела.
– Да просто она наверняка не заплатила… – глумливо подсказал Канаев. – Деньги бы откуда доставала?!
– Не суть. Короче, он по тормозам, и двери открыл – машинально. Она такая – шмыг туда. А там подлетает машина со шторками на окнах, чёрная «Волга», она туда – прыг! И уехала.
– А номера?! – спросила Мария.
Опер прищурился. Посмотрел в окно, где снова прогрохотало, раскатисто.
– Маш, какие номера?! Для нас, мужиков, это и так сильное потрясение… Водила даже потом не был уверен, не привиделось ли это ему. Такая вот история была. А ты не слышала?
– Я тогда только начинала работать… Нет, не в курсе.
– Вот так вот… Слухи пошли, конечно. Так я что хочу сказать: Ненашев говорит – с той истории начали девчонки пропадать в Щанске. Одна, другая. Мне Копытова, она вот с нами сидела, разрешение в архив выписала. Попробую там порыть, покопаться… как это дело закончим.
– Как закончим… – повторила Мария рассеянно. – Да, как закончим. Ладно, я тогда пойду.
– Слушай, может на такси? На улице вон, гроза катит. Штормовое предупреждение передавали.
– Я не сахарная… Дойду.
– Пока!
– Маша, завтра к двенадцати надо на инструктаж! – успел крикнуть Колокольцев ей в спину.
А на улице уже шуршал, нащупывал свои первые шаги дождь.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!
Искренне ваш, автор Игорь Резун.
