Глава 82. НОВОСИБИРСК: КОЛОКОЛЬЦЕВ, ИРМА И ТЕКИЛА.

ТОЛЬКО ДЛЯ

СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.

---

НОВОСИБИРСК. ЛИНИЯ ОПЕРА.

Степан Колокольцев, старший оперуполномоченный «убойного отдела» уголовного розыска горда Щанска, прибыл в Новосибирск в шестнадцать часов пятнадцать минут того же дня, что и Мария. Но, в отличие от женщины, путешествовал он на комфортабельном фирменном «Сибиряке», вагон попался ему «СВ», проводница – молоденькая, застенчивая, с которой он полюбезничал вволю, насладился крепким чаем в фирменных подстаканниках, душистыми полотенцами да и прошёл через новосибирский вокзал без каких-либо приключений. Плечистого светловолосого мужчину в порыжелой кожанке, джинсах, крепких «берцах» да со спортивной сумкой в руке было не только не в чем заподозрить, но и из толпы выделить – замысловато.

В Новосибирске он бывал раз в жизни, и то проездом, кажется, по заданию «расколоть» какого-то сидельца в одной из колоний области; в город не выходил, ограничился перекуром на высоком виадуке над путями, подивился жути бетонной башенки пригородного вокзала, напоминавшей уродливый минарет, да и сел на электричку. А сейчас с удовольствием глазел на красивую, напоминающую лондонский Биг-Бен архитектурную затейливость на том же месте, с часами; с удовольствием купил на площади ванильное мороженое и съел. Сырость дня не пугала его, тем более что чуть-чуть развиднелось, отступили тучи. С таким же торжеством погрузился в промытый дождями светлый троллейбус, отмечая простор его салона, удобные сиденья… Поехал в Управление СК.

---

Контакт тамошнего человека дала ему Копытова. К ней он заявился по дороге с дачи домой, ещё не приняв цивилизованный вид. Начследствия аж руками всплеснула; выскочила из-за стола, плотно закрыла дверь своего кабинета и только тогда зашипела на опера:

– Степан, совсем ох*ел! От тебя разит, как от запойника после двух недель пьянки! Хочешь, чтобы Сутулов тебя прижучил?!

Подполковник Сутулов был начальником службы собственной безопасности, вёл здоровый образ жизни и пьянство на работе выжигал калёным железом – хоть и особо в том на просторах ГОВД не преуспел. Степан икнул, потупился, а потом кратко передал Копытовой свой разговор с Мириам Снетковой.

Этой бабе, начальнице следственного отдела, можно было доверять. В девяностые годы бандит пырнул её ножом и сбежал; так она, в буквальном смысле придерживая руками собственные кишки, ползла за ним по пятам по всей «Щанке», от  дома к дома; всё-таки выследила, вызвала наряд и только потом потеряла сознание.

Выслушав Колокольцева, женщина помрачнела, хуже некуда. Выхватила из принтера лист бумаги, стала писать, скрипя дешёвой китайской ручкой.

– Что ваяете?

– Чего?!

– Что пишете, Варвара Батьковна?

– Командировку тебе. Распоряжение. Пойдёшь в бухгалтерию, девки ещё там…

– А шеф как?

Копытова подняла глаза и выдала такую тираду о том, как ей на Пафнутьева положить, да с таким грузом непечатных слов, что материализуйся та, раздавило бы в лепёшку. Отдала лист оперу.

– Езжай. И выскреби там это дело, как яйцо, понял?! Погодь… Вот, телефон возьми. Это однокашник мой. Ваня Рюмин. Он начальник в СК сейчас. Поможет.

– Спасибо, Варя.

На этот раз она не сала возмущаться его фамильярностью. Только головой с обесцвеченными волосами покачала:

– Ох, Степан, Степан… Последний ты мент на этом свете. Ты, да я, да мы с тобой!

– И за это тоже отдельно спасибочки.

– Вали давай, ёп твою в корень! Пока касса не закрылась!

…Иван Иваныч Рюмин оказался маленьким, полненьким, круглым человечком в огромном кабинете. Да и в кресле своём, непомерно большом, он казался тоже карликом. Сложил розовые ручки на сверкающей глади стола.

– О, Варя-Варюша… Ну, как она у вас? Ох, какая ж тростиночка была! Глаза – голубые, фиалки прямо! Полшколы милиции за ней ухлёстывало! Карьеру тут обещали, начальники обхаживали…

– А она? – полюбопытствовал Степан, с ужасом понимая, что он сейчас узнает кое-что новое о биографии своей начальницы.

– А она выбрала простого сотрудника… – грустно проговорил Иван Иванович. – Своего сверстника. Влюбилась без памяти. Того по разнарядке, в Щанск, там как раз отдел создавали. Пожили три месяца, ребёночка заделали, и его – чпок! – на первом же задержании пулей в лоб уложили. Так она и осталась там у вас… бедовать. Ладно. Говори, зачем приехал.

Колокольцев изложил историю о девушке, о безвременно скончавшемся в поезде Гнатюке, и, по мере того как Рюмин слушал его, то всё больше мрачнел.

И начал в кресле туда-сюда вертеться. Поворачиваться.

– Ну-у, что я скажу… Формально, так сказать, Следственный Комитет к этому делу отношения никакого не имеет. Мы его не вели, насколько я знаю, оно в архив сдано. Это надо в УВД города обращаться. И к прокурорским…

Колокольцев опешил. Как так?! Ему дают от ворот поворот?! И если бы не оживлённая жестикуляция Рюмина, он бы так ничего и не понял. А тот выскочил из-за стола.

– Давайте я вас провожу, Степан Григорьевич! А то заблудитесь тут у нас… В общем, вам надо в городскую прокуратуру. Гнатюк всё-таки в их структуре работал.

Приговаривая так, жёстко держа Колокольцева за локоть, точнее – сковывая, Рюмин вытащил его из кабинета, спустил по лестнице на пролёт вниз и только там зашептал горячечно, оглядываясь:

– Мать твою! Нашёл, за чем приехать?!

– Что такое-то? Дело как дело…

– Да помню я это дело! Понимаешь, какая пердулька-то выходит… Эта девчонка, которой он занимался, она того…

– Чего? Ненормальная, что ли?

– Хуже… – Рюмин насупился. – Она – внебрачная дочь губера нашего. Толи-Коня. Ну, слышал. А он нынче полпред президентский.

– Так что же он…

– А то! Рамсы у них были. Вот и косячила она направо и налево. И поэтому Гнатюку сказали сверху это всё по-тихому закрыть. Тем более, что ты же в курсе, что было?

– Да. Она, когда Гнатюку сдалась, она такого понарассказывала! А, слава те хоссподи, подстреленный ею в вашем Щанске тоже заявление подавать не стал. Всё, закрыли и забыли.

– Да погоди! Фишка в том, что её, может быть, убили!

– Ну, это уже после. На тот момент жива-здорова была. Короче… – Рюмин поморщился. – Я тебе помогу. Я сейчас выписываю разрешение, дуешь в архив, смотришь дело. А дальше сам. Идёт?

– Идёт! – согласился Колокольцев.

– До шести успеешь… Пойдём.

Всё с теми же отвлекающими разговорами, Рюмин оформил необходимое разрешение. И напоследок спросил:

– А у Вари… ноги такие же красивые?

– Что? – не понял Степан. – Ну, эта… ноги, они обыкновенные.

– Эх! Она так цыганочку плясала на выпускном… – Рюмин глаза зажмурил. – Юбка разлетается, ножки – точёные, босенькие. Мы аж там все… ну, ты понял.

– Понял. Спасибо за помощь!

– Да бывай. Всегда рад.

В архив он, конечно, не успел. Располагался тот вроде как и в центре города, на какой-то улице Каменской, но так далеко за центром, что опер блуждал в лабиринте новостроек, решил «срезать угол», да так и не вышел из этого чёртового нагромождения. Вернее, выбрался, но уже через час, когда архив безнадёжно закрылся.

Полюбовался величественным зданием театра, посмотрел на памятник Ленину, ещё троим мужикам рядом да девке с колосом и рабочему. Спросил у группы тинэйджеров, раскатывавших по памятнику на своих скейтбордах и присевших отдохнуть на чёрный мрамор постамента:

– Ребят, а это чё за люди рядом с Лениным? Герои новосибирские?

– С кем? – почти хором удивились они.

Колокольцев почувствовал себя неграмотным алеутом.

– Ну, с этим… – он показал на памятник.- С Лениным, который вождь!

Старший из компании сообразил.

– А, с Бэтмэном? Да хрен знает.

– Это эти, Сталин, Троцкий и Дзержинский! – авторитетно подсказал другой парень.

– А почему Бэтмэн? – удивился Степан.

– Так эта, вы ж видите, как у него плащ развевается! Чисто Бэтмэн, в натуре!

Они заржали.

Колокольцев отошёл, понимая, что на вожде мирового пролетариата не плащ, а пальто и что стоявшие рядом красноармеец, рабочий и крестьянин точно не могут быть Сталиным, Троцким и Дзержинским, как ни напрягать воображение. Что ж, времена меняются. И неожиданно он подумал: а Машке бы поставить памятник! Бронзовый! В человеческий рост. Чтобы она стояла, так картинно ступни свои огненные сложив, «четвёрочкой», грудь – вперёд, и волосы – от ветра волной! Нет, руки, тоже красивые, за голову…

Так замечтался, что пошёл на переходе на красный свет и едва под машину не угодил.

Поселился он в гостинице у вокзала, ведомственной – точнее, бывшей ведомственной, а нынче работавшей по контракту с МВД. Номер на четырёх человек, койки одна над другой. Когда заселился, два места были заняты, два угрюмых, плохо бритых мужика играли в нарды и пили водку. Познакомились. Один оказался полицейским снабженцем из Омска, приехал получать приборы ночного видения для ОМОНА, второй – опером из области, спьяну открывшим стрельбу по бутылкам в баре и вызванным за справедливым возмездием.

– Будешь? – спросили они, показывая на доску и бутылку.

– Не, мужики… Пойду, пройдусь – отказался Степан.

В нарды он играть не умел и не любил, кавказская это забава; а водки не хотелось. И так за последнюю неделю пил, не просыхая.

---

В полной прострации он пошёл гулять по улицам. Эх, Новосиб, столица! Спустился в метро, полюбоваться; жетончик купил, как полагается, сунул куда-то, ждал, пока что загорится, потом пошёл – ему как шарахнуло, чуть ли по яйцам, в глазах потемнело. Дежурная по станции пришла на помощь, вызволила его, но дальше Степан идти не рискнул, извинился, выскочил на свет Божий, кляня свою провинциальность. Вроде такая простая штука – турникет, а и тут осторожно надо…

Пошёл дальше. На углу площади – лоток с чудной надписью: «ПЯН-СЕ». Что это за «пянсэ»? стоил тридцать пять рублей. Отсчитал  мелочь, пошутил глупо: «Не с собачатиной вроде?» Торговка разоралась: «Я те щас дам с собачатиной! Хам! Вали отсюда! Полиция! Полиция, идите сюда!» Опять пришлось бежать – и не со страху, но проблемы ему не нужны.

Пирожок оказался сносный, с капустой, только очень острый, от специй у Колокольцева зажгло во рту. И он стал искать вывески рюмочных. В Омске, в Питере, где он был раз в жизни, такие были – а тут ничего. Наконец, нашёл: «КАФЕ ОМ». Кому «Ом»? Типа «КАФЕ МЫ». Ну, чёрт с вами.

В кафе народу немного: молодёжь, и не за столиками в основном, а в каких-то беседках, прикрытых полупрозрачным муслином. Обувь – на ковриках. Видимо, там сидят без неё. Колокольцев хмыкнул; огляделся. За стойкой – женщина с копной беспорядочно набросанных волос. К ней направился. Локтями навалился на стойку, едва ворочая сухим языком по пергаментным губам, попросил:

– Мне воды.

– С газом, без газа?

– Блин. Воды. Мокрой!

Бармен, похожий на индийского йога, ухмыльнулся, принёс ему стакан воды. Видимо, простой, без газа, пузырьков не наблюдалось. Степан жадно выпил и продолжал сидеть, искоса посматривая женщину рядом. Надо бы выпить заказать, но чего?

Сухопарая, почти безгрудая.  Но гибкая, как тетива. Костюмчик такой – спортивный. Брючки в облипочку, кофточка серая, курточка тоже обтягивающая. О! Он упёрся глазами в её ноги. Босые…

Может быть, обувь в сумке, которая лежит рядом? Может быть. Но такие жилистые и коричневые ступни, с белым лаком на ногтях, что…

– Вы глаз не вывихнете, милейший? – спросила она мягко, чуть наклоняясь к нему.

Степан смешался.

– Да, эта… У нас в Щанске… – он тыкал пальцем, забыв про вежливость.

– Где?!

– Ну, в Щанске. Это я оттуда…

– Господи, каких только только городов не бывает! – заметила она. – Я думала, только Хреново в Ивановской области в этом топе. Ну, и как в Щанске?

– Хреново! – мрачно признался обескураженный Степан. – А что вы пьёте такое… Янтарное?

– Это текила. Кактусовая водка.

Колокольцев, в принципе, знал это, поэтому не стал разражаться недоумённым «Чо-о-о?», что неокончательно похоронило, как безнадёжного провинциала; и баба красивая, конечно не такая яркая, как Мария; но лицо живое, я ямочками, губы красивые, выпяченные, глаза – азиатские.

– А, ну я в курсе. Это, типа, лизнул руку, солью посыпал и выпил.

– Ну, не совсем так… Вот, смотрите.

Она взяла со стойки солонку и блюдечко с нарезанным лаймом, которое он поначалу не приметил.

– Сначала лижете кожу между указательным и большим пальцем кисти. Вот так… – у неё оказался маленький кошачий язычок. – Потом сыпете соль на это место. Потом выдавливаете несколько капель сока лайма… Или просто кладёте ломтик туда. Так… слизываете всё это и залпом выпиваете текилу.

Лайм подрагивал на её смуглой руке с короткими, но очень аккуратными ногтями.

– Погодите! – завопил опер.- Бармен! Текилы одну!

Невозмутимый индус принёс маленькую стопочку. И, по методу незнакомки, выпили. Особого вкуса Степан ничего не почувствовал, но в голову его будто бросили свето-шумовую гранату.

– Вам понравилось?

– Типа да… А как вас зовут?

– Ирма.

– А меня – Степан! Бармен! Ещё текилу… и эта, что там к ней нужно.

Он достал сигареты, закурил; говорят, в крупных городах уже начали бороться с курением, но тут табличек не было. А, хрен с ним, скажут – затушит. Ирма с любопытством рассматривала его;  ага, значит, её незнакомец из провинции тоже заинтересовал… Глаза её были птичьего, уникального разреза, тёмно-карие.

– Скучно, наверное, в вашем городе. Зачем в Новосибирск?

– По работе.

– А кем работаете?

– Полицаем! – бухнул Колокольцев, которому текила начала понемногу развязывать язык. – В местной ментовке.

– О, интересная работа. Детективы не пишете?

– Да хрен там, детективы… Тут каждый день такой головняк, и писанины столько. Не до детективов. А вы кем?

– Я йогу преподаю. В ДКЖ. Вот, сеансы на сегодня провела.

Сколько ей лет? Сорок? Пятьдесят? Больше? Блин, ведь не скажешь. Эта загорелая кожа рук и ступней – как сандаловое дерево, гладкая, упругая. Баба в соку. Сколько бы ей ни было. И эта причёска… Как будто налепила на себя волосы, каждый по отдельности. И курчавые, и в то же время с локонами.

– Йога?! А, ну да. Раджи всякие, брахманы, медитирование…

– Медитация. А насчёт брахманов – не надо. Это индийское кафе.

– Индийское? – Степан ошалело огляделся, будто бы ожидал змей, расползшихся из мешка факира. – Ни фига себе… В Сибири.

– Ну, мы всё-таки её столица. Любите свою работу?

– А вы?

– Я – очень. Танцую. Потом медитируем с ученицами.

– Везёт же людям! – машинально выдал опер. – А вот у меня, мать его в душу, ни одной ученицы! Алкаши, гоблины и всякая сволочь. Ну, что, ещё по одной?

– Давайте…

Бармен принёс ей ещё одну стопку. Степан ревниво смотрел на то, как женщина вылизывает промежуток на кисти, солит его. Сделал так же. Положил лайм. Не удержал. Лайм упал.

Неудобно было мусорить – решил поднять. А когда шарил рукой по по полу, слезши с барного стульчика-насеста, оказался в явной близости от её голых ступней. И ощутил явственный запах мускуса; точнее, сам он не определил, что это мускус. Пахло корой берёзы и специями. От её узких пяток, от длинных пальцев, вцепившихся в никелированный поручень. Дурманящий и тёплый запах.

Вернулся на стул Степан уже немного пьяный – но не от текилы.

– Простите… Так, заново. И – раз!

Выпили. Теперь восприятие стало даже не трёхмерным, а четырёхмерным. Какое-то новое, непонятное пространство прибавилось. Степан, не сдержавшись, заговорил о главном:

– Слушайте… Ну, вот это я не совсем понимаю. Йога и прочее. Ну, это ж гимнастика. Типа только замудрённая.

– Почему. Ещё и тантра. Я кружок тантры преподаю тоже.

– А это что такое за зверь?!

Она усмехнулась. Всё-таки какой у неё рот красивый! Большой, чувственный.

– Ну… это общее обозначение эзотерических традиций буддизма. Ещё – вид диалога Шивы и Шакти… Практики и инициации. Не думаю, что вам интересно, Степан.

– Да мне, блин, всё интересно, особенно выпить. Короче, я так понимаю, вы за здоровье и всякое такое? Вон, босиком ходите…

Она не стала отпираться, просто ответила:

– Когда босая, когда в шлёпках. Они у меня в сумке. По настроению. Сегодня захотелось так…

– А у нас! – задохнулся Колокольцев. – У нас, в Щанске… у нас полгорода так! Не, ну я сказанул, конечно, но девки красивые так… блин. Короче шастают так. И вот. Короче… Бармен!!! Ещё.

– Вам нравится, когда женщина босая? – она поинтересовалась без какой-либо примеси кокетства, с чистым интересом; голову наклонила, отчего птичий разрез круглых глаз стал особенно заметен.

– Не… некультурно. Но вообще, да. Как-то эта… как-то того, необычно. И красиво, типа. Если Маша.

– Какая Маша?

– А! Да это я так… к слову. Не, ну вообще да. Но это не признают. То есть я-то ого, я ничего, но они ого… Тьфу!

Перед Степаном возникла очередная порция текилы. Лайм ещё оставался.

– Ну, будем, Ирма? – обратился он к женщине. – А кстати, что это за имя, нерусское?

– У меня фамилия Каулакене. Отец – литовец.

– Ага. Ну, всё рано – будем!

Третий залп текилы на несколько секунд выключил Степана из внешнего мира. Когда пришёл в себя, увидел перед собой новый стакан воды. Такой же, без газа. Как будто мираж путника в пустыне.

– Выпейте… – мягко посоветовала Ирма. – Вам непривычно…

– Да конечно… А что ж вы, если за здоровый образ жизни, пьёте?

– Алкоголь выветривается, в отличие от никотина. Кроме того, с ним человечество знакомо с древнейших времён. С табаком оно познакомилось гораздо позже.

– Ага. Особенно с индийской коноплей!

Он съязвил, конечно, но сигарету в пепельнице загасил и больше не закуривал. Стыдно стало как-то при Ирме.

– Ну, это вопрос спорный, курили ли коноплю индийские брахманы. Если и курили, то это в ритуальных целях. А не для развлечения или от скуки.

– А щас все смолят! – мрачно сказал опер. – Довели страну… Ирма! А у вас муж есть?

– Нет.

– А почему? Молодая, красивая, и чё?

– Вы предлагаете руку и сердце, Степан?

– Э-э… я щас отойду! Пардоньте…

---

Так его ещё не полоскало. На всю катушку. Ощущая мучительные уколы стыда, он попытался произвести наименьшие разрушения, пав на колени перед унитазом; и потом, изведя тонну туалетной бумаги, аккуратно ликвидировал последствия, как опытный киллер уничтожает улики. Выбрался в зал. Но место Ирмы за стойкой  пустовало. Степан зверем кинулся на индуса:

– Алё! Где она? Где женщина эта?

– Она ушла.

– Твою ж дивизию… Ладно. Сколько я должен?!

– Нисколько… – бармен смиренно протирал бокалы. – Она заплатила.

– Ёп… понял.

Но индус протянул ему визитную карточку:

– Она вам это оставила, уважаемый.

На карточке чернело большими буквами: «ИРМА», ниже: «ТАНТРА-СТУДИЯ» и телефон.

Степану ничего не оставалось, как взять карточку, кивком непослушной телу головы поблагодарить бармена и покинуть кафе «ОМ».

Когда он добрался до гостиницы, соседи его уже спали. Конечно, на нижних шконках. Взбираясь на свою, верхнюю, опер наступил ногой на что-то мягкое. Снизу раздалось сонное:

– Ты, хули…

– Лежи смирно. А то пере*бу! – так же сонно пообещал опер и рухнул спать.

Сон закончился, началось банальное спаньё.

ЛИНИЯ ТАТЬЯНЫ.

Очень далеко от него на листы белой бумаги формата А4 ложились мысли, которые ему очень бы помогли. Но он об этом не знал…

«Как только я узнала о притягательности женских стоп для мужчин от В-т, я была шокирована. Я и к своим привыкла относиться как к чему-то грязному. Всё-таки – пот! Его никуда не денешь. А потом начала анализировать. И вспомнила. Ведь самый романтический секс с Серёжей случился у нас на даче свекровки под Омском. Я тогда валялась на надувном матрасе на грядках, принимала солнечные ванны. А Сергей прятался от мамы в сторожке, где вроде как чинил что-то, я уже не помню. Вспотела на этот матрасе, как мышь, мокрая, меня разморило. Я хотела пить. И тут он меня зовёт. Я думаю, что ему нужно помочь, встала, пришла и всё случилось. Бог ты мой, во всех позах. И сидя, и стоя. Выходит, нравился ему мой пот, запах его?! Выходит, так. Я страшно боялась пауков, но, когда в тот момент я лежала на топчане, мне буквально на голову свешивалась паутина и я ничего не страшилась… Да, а через девять месяцев после этого безумного секса в сторожке, а тридцати шагах от свекровки, которая обихаживала свою драгоценную клубнику, родилась наша дочка.

И только сейчас, уже в таком запоздалом возрасте, приходит воспоминание: а ведь он в этот момент кусал меня за ногу. Я сейчас не могу сказать: лизал, сосал или что-то ещё, но ощущения помню точно. Мне кажется, мой муж просто тихо рычал…

После рассказа В-т об их юношеских экспериментах я была в шоке. Но ведь это, простите меня, лабораторный опыт. Насколько он чист, с точки зрения условий, можно спорить, но просто отмести его невозможно. Как жаль, что В-т и её команда не смогли зафиксировать это в Интернете! Она говорила, что они отослали копии отчётов психологу Шульженко, ещё куда-то. Я искала в Сети, даже намёка нет на это. Что же, так и пылится в машинописном виде в архивах какого-нибудь института?! Какой кошмар. Это ведь ценнейшие знания, и они лежат втуне.

У меня была мысль организовать на базе нашей библиотеки что-то вроде такого же кружка. Но, во-первых, это настолько выходит за рамки щанского бытия, что и помыслить страшно! Во-вторых, сейчас это просто опасно. В третьих, я представляю себе эту компанию и понимаю, что психологически собрать её сложно. У всех, у С-ца, у Л-ны, у Ш-ти, свои представления об этом тонком мире. И столкнуть их в таком эксперименте было бы жестоко. В-та согласна, поэтому даже не говорит об этом.

С другой стороны, я понимаю, что рано или поздно Л-на, её подруга Э., М-на, Е-в и даже маленькая С-це придут к этому. Я боюсь предполагать, но мне кажется, что С-це, при всей своей наивности, и Ш-ти, при всей своей нарочитой отстранённости от этих вопросов, уже этот этап где-то как-то прошли. И что? Стали они от этого хуже? Растеряли ли свои человеческие качества? Станут ли они плохими жёнами? Нет. Абсолютно уверена: нет. Если знание чисто, если оно не имеет ничего общего с похотью, оно священно. Разве кто этим увлечётся… Ну, это рассудит Господь. Та же О. М. призналась мне, что неоднократно принимала участие в лесбийских оргиях в их кругу, но это не сделало её лесбиянкой. Она мечтает о любящем Мужчине. И я понимаю, что те же моряки дальнего плавания, моряки-подводники (девять месяцев под водой, в сугубо мужском коллективе!!!) не становятся ни гомосексуалистами, ни завзятыми мастурбаторами. Это – вынужденно. Наверное, Природа нас хранит, иначе мы бы давно разбежались по свои гендерным уголками и забыли бы о существовании другого пола.

Да, О. М. жаждет любви; теперь, бросив своё «ремесло», она особенно трепетно её ждёт. Конечно, не отнять то, что кокетничает она своими босыми ногами отчаянно. И я думаю, а как определить, кто из восхищённых этим, воздыхателей её, на самом деле умный, честный, порядочный, не грубый, не садист и не скучен? Ничего этого по этой склонности не определишь. Правильно В-та мне цитировала Венечку Ерофеева о том, что в ногах правды нет. Ну а как её искать, эту правду о человеке? Точнее, понятно, как искать, в разговоре, в душевном общении, но может быть, не совсем плохо, если начинается с этого?

Вообще, когда говоришь об этом или пишешь, как сейчас пишу я, очень трудно выдержать стиль. Можно писать «моя киска», но это настолько слащаво-эротично, что даже Анри-Рене Альбер Ги де Мопассан этим гнушался, как и  его переводчики. Можно писать грубо, используя лексикон подворотен, но это убьёт содержание. Можно писать медицинскими терминами: «клитор», «половые губы» (и ещё слово «стопы», которым я пользуюсь тут!!!!), но тогда будет, как в  кабинете гинеколога. А как писать, я не знаю. Но что-то есть. Может быть, очень надо человеку ощутить оргазм сначала без самого полового акта? В рамках какой-то игры, какого-то представления. Сейчас я пишу это и думаю: а ведь моей дочери шесть лет. Через десять будет шестнадцать. И придёт она ко мне и скажет: мы тут с подругой пробовали полизать ступни (конечно, не факт, что придёт и скажет, но это я так, фантазирую). И что же я скажу? Рассыплюсь в ужасах, громах и молниях, как правоверная мамаша?! Свекровка точно бы рассыпалась. Там была бы война миров, скандал вселенского масштаба. Для неё это табу, немыслимый разврат (признаться, мне-то тоже так казалось в самом начале моего пути, теперь я же думаю, а что такого? Дерзко думаю, ну а если взять мои полуночные приключения в библиотеке???). Или скажу: молодец, продолжай в том же духе?! И  то, и другое, наверное, не совсем правильно. А как правильно, я не знаю. У В-т ещё не спросила. Но ведь у неё сын, там другая кухня.

И я ведь хорошо понимаю, что скрыться, спрятаться от это невозможно. Молодёжь, та же О. М. сейчас смотрит западные фильмы по Сети, в которых в порядке вещей заявить: мама – София, папа – Мария (и это не только США, это Европа!!!). Да, можно настаивать на русском духовном изоляционизме, но тогда надо перекрыть все границы, опять ввести «железный занавес». Свекровка рассказывала, как её, заседателя народного суда, подвергли унизительным проверкам в КГБ при выезде в турпоездку в Югославию. Всех её любовников вычислили. Спрашивали: а она ходит в церковь? А может, тайно посещает синагогу или молельный дом?! Бог ты мой, неужели мы докатимся до такого же морального зверства?

Да, моя дочь будет жить  в мире, который и мне-то сейчас становится не совсем понятен. Но я честно стараюсь понимать. А чего хочется? А хочется в первую очередь, чтобы её жизнь была лучше, чем у меня. И не в плане бытового комфорта, это будет само собой, я вообще не думаю об этом. Прекрасно помню свою детское и юношеское стеснение от высокого роста, слишком больших рук, слишком больших ступней (ха-ха, знала бы я ТОГДА, как это будет хорошо смотреться СЕЙЧАС!!!), несоразмерного (как мне казалось, ассиметричного, как на картинах Пикассо) лица. Мне повезло, что в нашем классе меня не преследовали, не травили из-за неестественной худобы (хотя комплимента «жердина» я пару раз удостоилась!). А вот толстую девочку, из параллельного «Б», травили всей школой. Травили жестоко, изобретательно, был потом скандал, педсовет, но девчонке пришлось уйти. А ведь это та же медаль, только другая сторона.  Травить тех, кто выделяется из ряда. Травить толстых, травить худых, слишком умных или вот, любящих ходить босиком, или, «страшно вымолвить», любящих ноги. Я хочу, чтобы моя дочь росла в мире, где никто никого ни за что не упрекает!!! Ну да, а если упрекает, то как раз за злость или грубость. Вот это надо преследовать.

В-та вообще много знает о культуре секса у разных народов, потрясающе много информации. Она переписывается в пятью или шестью психологами из-за рубежа, есть одна африканка. И та подтвердила: да, у нескольких африканских племён (где-то у озера Чад, но сейчас не хочется лезть на полку за атласом!) есть подобная практика: мальчики и девочки до восемнадцати, что ли, лет, спят вместе. А спят-то, как это легко представить, в набедренных повязках. И там в порядке вещей это подростковое тисканье, и игры с ногами тоже. В-та говорит, что в США это явление, в другой, конечно форме, есть, и это называется «подростковый петтинг». Секс без секса, его суррогат, заменитель, который с одной стороны, не грозит ранней беременностью и венерическими болезнями, а с другой стороны, даёт необходимый опыт «взрослой» интимной жизни. И о петтинге говорила та самая профессор Шульженко, на основе которой и возник их «исследовательский кружок». Одним словом, всем этим размышлениям я хочу подвести один итог. Я лично созрела для этого. И даже легко представляю себя рядом с Витой в такой компании. Но это, конечно, чистой воды фантазия.

Сегодня опять побыла «Леди Годивой». На этот раз не только в книжном зале, обошла почти всё мою вотчину. До пожарного выхода. Вспомнила, что Л. И. жаловалась, что ей кажется, что там мышки шуршат. Подумала, а если я наступлю босой ногой на мышь в темноте? И удивительно, страха не почувствовала. Но он накатил на меня волной, когда я дошла до конца, до старого кресла, на котором сидела О.М., прячась там от этого отвратительного К-ва. Эта история последние дни меня занимает, я думаю о ней постоянно. Какая же молодец О.М., переборола свой страх (а я обнажённость тела своего и души, эти флюиды именно там поймала, у этого кресла, оказывается!!!) и написала это заявление. Мерзавца сейчас ищут… Каким же мерзавцем надо быть, чтобы в кабинете издеваться над молодой девушкой, утончённо так издеваться, доставлять ей боль и смотреть, как она корчится. Садист, а ведь наверняка на хорошем счету у начальства, и вообще, «приятный молодой мужчина» для многих!

И вот что думается сейчас, в эти ночные часы, когда моим собеседником является только эта бумага, и то на совсем недолгое время. Может быть, одна из причин возникновения этих маниакальностей, этого «тёмного фетиша», связанного с пытками ступней, о которых рассказала В-та и тогда, во время наших поисков, М. М., как раз в запретности самой темы? Загнанности этого в моральное гетто, загнанности таких людей, с такими вкусами и наклонностями (я не про садизм, естественно, я опять про ноги и то, что называется, как я поняла, «ФФ»). Может быть, если бы не лежала на этом каинова печать всеобщего осуждения, «ненормальности», то такие люди бы не прятались и не развивалось эта тяга так уродливо-задавленно?! В-та считает, что однозначно так. Смеётся, говорит, что она – последний партизан русской сексуальной революции. Вообще, конечно, они с Г-б вытворяют такие вещи, которые я даже придумать не могу. Говорят, что водят за нос всю городскую администрацию (Г. сильно рискнула, подставившись в случае со мной, сыграв роль «понятой» с В-т, но это, конечно, сыграло большую роль, а с чиновниками, она говорит, уладит дело с помощью ещё какого-то хитроумного финта!). И её Р., он потрясающий молодой человек! Я буквально влюбилась в него, чуть ли не как девочка, когда он первый раз пришёл ко мне по поручению Г-б (потом это поняла, и сердце до сих пор ёкает!). Если бы не он, проследивший за этой сволочью К-вым (да и если бы придуманная Г-б система контроля за тем, кто какие книги смотрит, вытаскивает из ряда на полке!!!), то точно сидеть бы мне сейчас в тюрьме за хранение наркотиков. А с мелом придумала О. М., когда мы обнаружили эту страшную закладку. Но в любом случае, мы опять сделали очень большое дело, опять всей нашей босоногой командой.

И, выходя из дома утром, я, если вижу лужицу, я наступаю в неё и потом  поворачиваюсь, как маленькая, смотря на оттиснутый на асфальте отпечаток подошвы. Улыбаюсь! Потому что это почти что наш тайный знак, нашей «тайной организации», своего рода негласная клятва… Могу ли предать этих людей?! Никогда! А ведь если я вдруг скажу себе: фу, бросай это дурацкое босоножество, ходи, как все, то предам. Так мне почему-то кажется, хотя я, может быть и не права…»

Татьяна отложила ручку, отпила уже холодного, совершенно остывшего кофейного напитка. Ничего, спать это ей не помешает. Опять она до последней капли выжала себя на бумагу – сон у неё будет спокойный и умиротворённый.

А бумаге суждено сгореть, обратиться в прах всего через пару десятков минут.

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

---

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!

 

Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.