41 глава. ДЕФИЛЕ. ОКОНЧАНИЕ. КОНФУЗЫ НА «ЯЗЫКЕ» И ПОЦЕЛУЙ ФРОМИЛЛЕРОВ.

41 глава. ДЕФИЛЕ. ОКОНЧАНИЕ. КОНФУЗЫ НА “ЯЗЫКЕ” И ПОЦЕЛУЙ ФРОМИЛЛЕРОВ.

ТОЛЬКО ДЛЯ

СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ ДЕФИЛЕ.

…Алексеев стоял на залитой светом сцене, на фоне коричневых занавесей, неимоверно парадный, торжественный, будто в Щанск мимоходом заглянул сам Лучано Паваротти и согласился сбацать для щанцев пару легендарных арий. Галстук-бабочка худрука источал сияние, а слова произносил, казалось, не он сам, а микрофон в его руках; и голос Алексеева лишь повторял за умной машинкой.

– Дорогие друзья! Дорогие жители Щанска! Знаете… я вот родился и вырос в Сочи. А у нас тут с вами суровый климат. Всего в году три месяца лета. Мало солнца, тепла… И, вы знаете, мне вот всё время хотелось, так сказать, некоторым образом, добавить этого света и солнца в нашу жизнь. Сделать её немного праздничной! Понимаете… Щанск – хороший город. Такой крепкий город, рабочий, такой… иых-х! – от полноты чувств, распиравших его, так и не найдя внятной метафоры, худрук потряс розовым кулачком, напоминавшим наливное яблочко, и продолжил: – Одним словом, не хватает нам праздника. И вот я очень рад, что нашлись люди, которые… которые его вам… дадут, да! Это руководитель Щанского Театра моды, не побоюсь так сказать – именно Театра моды, Светлана Алексеевна Сабирова и её модели-красавицы. Пусть это у нас сегодня не полноценное представление, а только показ… Но Театру молодёжной моды – быть! И я очень надеюсь, что эти девушки… эти люди сегодня вам подарят эту частичку лета, красоты, которую… которую мы… Одним словом, встречайте!

И Алексеев дёрнул головой, окуная её, с зачёсанными назад гладкими волосами, с бородкой, в шумные аплодисменты. Потом торопливо сбежал со сцены; занавес уже раздвигался. Свет по краям зала погас, грянули фанфары, вызванные к жизни щуплым юношей-звукарём. Над «языком» вспыхнули белые беспощадные лампы, в отдельном пятне света появился Мартынов, не менее торжественный, чем худрук. Прижал к губам саксофон.

И под эту мелодию – пошли!


Светлана стояла не за кулисами, она специально спустилась в зал, недалеко от сцены, чтобы видеть это всё глазами простого зрителя. Она не волновалась: за кулисами сменой костюмов распоряжалась Ирина Николаевна, оказавшаяся женщиной понятливой и не скандальной. Света-Шакти во все глаза глядела на своих девчонок…

Первой шла Кристина. Её худощавую фигуру сверху украшала сложносочинённая куртка-платье, расшитая индейским орнаментом, с бисером; она шла, как оживший абажур, голые ноги начинались чуть ниже бёдер и заканчивались, естественно, босыми ступнями. Накануне Кристина едва не сорвала всё мероприятие: в последний момент она испугалась, что все, особенно первые ряды, увидят её татуировку и скрываемые ею шрамы. Ступни девушки передвигались по подиуму как раз на уровне глаз сидящих, и она могла это предугадать… Светлана битый час разговаривала с Кристиной, утешая её, подбадривая, и вообще работала в качестве психолога. И сейчас эти гибкие ступни, напрягаясь каждой своей жилочкой, гордо несли татушку, чей незамысловатый узор в чём-то даже совпадал с нарядом.

Кристина себя пересилила. Она развернулась на конце «языка», ей хлопали.

 

 

Следом шла Милана. Это уже было платье, полноценное; на смуглой шее болтался «ловец снов», созданный лично Шакти, края платья колыхались разноцветными перьями… Крылатый змей Кветцалькоатль смотрел в зал с этого платья, переливались его махаоновы «глаза» на крыльях. С ней тоже пришлось вчера работать, и работать долго. Девушка позвонила Шакти в час ночи и призналась, что «нажралась», и вообще боится… чего? Она боялась, что в зале окажутся те, с кем она забивала «косячки», с кем куролесила на наркоманских флэтах; всё это пугало её до безумия, поэтому даже полбутылки водки не могли заглушить этот страх. Но Шакти сотворила невозможное. Она убедила Милану, что таких «зрителей» в зале, вероятнее всего, не будет; а если и будут… то класть на них с прибором! И это сработало. Грациозные ступни Миланы пропорхали до конца подиума, девушка тоже сделала разворот… Аплодисменты показались Шакти странными: словно в два приёма, сначала обычные, вежливые, а потом взорвавшиеся ликованием. Но она ещё ничего не понимала.

Третьей шла Ева – с немного кислой миной на лице. Ну, её-то как раз уговаривать не надо было; наоборот, Шакти изрядно потрудилась, чтобы убрать излишнее виляние бёдрами и умерить пыл новой модели. Ева жаждала славы, жаждала внимания ко всему: своему наряду, телу, своим голым ногам… Накануне она переживала совсем не о том, о чём переживала Милана: ей, наоборот, пригласить-то было некого. Поэтому и лицо её восторгом на подиуме не светилось…

– Ну не Вадика  же приглашать с его полоумными товарищами! – горестно сокрушалась Ева. – И не наших гусынь, для которых мода – это самое дешёвое на рынке. Чтоб как у всех и не хуже других… Ну где ж мне ценителя-то найти?!

– Ева, милая. Рано или поздно такой появится! – убеждённо сказала Шакти. – Надо только уметь ждать.

Молодая женщина прыснула.

– Ну, да… есть один такой. В санаторий приходит. Он по моим ступням угорает.

– Вот как?

– Ну да. Хлебом не корми, дай… Ой, а почему у меня тут не застёгивается? Я что, пуговицу оборвала?!

– Погоди, не крутись… Да, похоже. Сейчас исправлю. Так что там у тебя с этим «ценителем ступней»-то?

– А? Да, эта… в стиральной запираемся, и он мне…

Тут Шакти позвали, отвлекли – кажется, звукарь пришёл, требуя указаний по ходу дефиле, и она умчалась. Так и не договорила с Евой, а потом было уже поздно. И вот сейчас, глядя на костлявые, но невероятно гибкие, к тому же прошедшие через дорогой салон, ступни Евы, Шакти, кажется, понимала, про кого та говорила…

Ева сорвала бурю оваций. И задержалась на конце «языка» чуть дольше, чем следовало; Шакти уже готова была броситься туда и знаками показывать ей: давай, давай, уходи! Дефиле – это чётко распланированная, по секундам, операция. И замерла. Она поняла, почему так бешено аплодируют именно Милане и Еве.

Они бегали курить. Да, лак на ногтях безупречен, ступни ухожены до блеска, но… но подошвы-то чёрные! Точнее, тёмно-серые, и эта пикантная деталь сразу бросалась в глаза. Вот почему ошалело хлопали первые ряды, в которых Шакти, помимо весьма гламурной публике, заметила тех самых простоватых ребят-плотников, обещавших придти на дефиле. Это Кристина не сорвала таких оваций, потому что пришла в обуви, как её когда-то учили – не дай Бог пяточки испачкать.

А Милана с Евой просто об этом не подумали.

Но вышло – удачно.

Короткая блузка с аппликацией открывала её живот – помнится, она последние дни всё хотела сделать себе пирсинг в пупке; нарядная переливающаяся кармином юбка хлестала на острым коленкам. Ева была на верху блаженства…

Пел саксофон. Хлопали ладоши.

Девчонки шли второй раз. Теперь Кристина совсем растрепала длинные волосы, спустив их на плечи; платье с мексиканской вышивкой пряталось под небрежно накинутой чёрным полуплащом с бахромой. Она шла, как сомнамбула, смотря в одну точку, и Шакти чуть не вскрикнула – ей показалось, что девушка грохнется сейчас с края подиума в публику. Но обошлось. Чуть заплелась ногами в самом конце, но технично выполнила разворот – и вернулась. Шакти поразило мертвенно-застывшее лицо Кристины, так не похожее на лицо в первом выходе, но сейчас думать об этом было некогда. Светлана бросилась за кулисы: переодевать, распоряжаться. По опыту она знала – как бы хорошо ни было срежиссировано дефиле, за кулисами царит бедлам, что-то обязательно теряется, что-то не надевается так, как нужно, а что-то рвётся в последний момент… В зале она побывала, первую зрительскую реакцию увидела, и убедилась, что она хороша. Помидорами да яйцами не закидали, не освистали, и то хорошо.

А в маленькой гримёрной, действительно, царил здоровый творческий хаос. Ирина Николаевна, растрёпанная, вспотевшая, помогала и своим девчонкам, и моделям Шакти. Посторонних тут, конечно же, не было; Светлана знала, что выжить за кулисами модного показа, в самой гуще, из мужчин может только либо профессионал-модельер с крепкой психикой, либо конченый гомосексуалист. Остальным там, в царстве полуголых дев, делать нечего. На беду свою, в гримёрку сунулся Алексеев, вероятно, с какими-то добрыми вестями относительно реакции публики.

– Светочка-а! – пропел он, раскидывая полные ручки. – А мне сказали…

В этот момент к Светлане подскочила полуодетая Милана с двумя топами в руках; сочные, аппетитные её груди грушевидной формы покачивались, маня свежими, розовыми сосками. У Алексеева все слова застряли в горле, как состав на сортировочной станции.

– Ой! – спокойно и насмешливо сказала девушка, бесстыдно сверля худрука тёмно-карими глазами. – Свет, мне какой топик надевать: тот или этот?

Алексеев что-то пискнул и опрометью вылетел вон.

Света решилась показать всё-таки кое-что из старых коллекций, из шифона и «карибского набора», как она сама его называла. Как раз для первого отделения, а потом девчонки Ирины пойдут. Шло пока всё гладко, даже удивительно… Ирина как раз помогала закреплять на Кристина голубое шёлковое платье, спереди украшенное полоской бус; они образовывали сложную конструкцию, под платьем переходя на спину. Шакти прикрикнула на девушку:

– Кристя! Что тобой такое? Ты дрожишь вся как осиновый лист… Холодно, что ли?

– Да нет… Просто…

«Наверное, всё ещё переживает из-за татуировки!» – подумала про себя Светлана.  А у Ирины спросила то, что давно хотела:

– Ира, а твои девчонки… ну, я понимаю, ты их ходить учила, но они какие-то курсы ещё проходили?

Сама Ирина носилась тут, за кулисами, в простеньком васильковом платье, перехваченном пояском; конечно, как и все, голоногая. На круглые, аккуратных ногтях ступней – совершенно никакого лака, что, впрочем, их совсем не портило. Женщина весело рассмеялась:

– Да нет особо времени у них на курсы… Они ведь учатся, а после учёбы подрабатывают.

– Кем?

– Малярками. Бригада малярных работ на Опытном, в лакокрасочном цехе. Так что почти весь день в обуви гоняют, техника безопасности.

Так вот откуда корочка загрубевшей кожи на пятках этих спокойных, фигуристых девах! После паузы снова завёл мелодию саксофон – пора!

– Иди, иди в зал! – шепнула Ирина. – Я же вижу, тебе смотреть на это хочется… я справлюсь!

Светлана-Шакти благодарно кивнула и убежала.


…Конфуз случился, конечно, и случился он с Кристиной. Девушка преодолела почти половину «языка», и тут нитка, на которую были нанизаны разноцветные цилиндрики стекляруса, не выдержала, оборвалась. Цилиндрики полетели на подиум, под ноги Кристины, но не это было самым страшным. Тканевые «лепестки» на её груди раскрылись, опали и явили всему залу её обнажённую грудь. Небольшую, с маленькими торчащими сосочками.

Света-Шакти ахнула. По галёрке покатились смешки. Эти несколько секунд тишины текли ужасающе медленно… Могло быть всё: неопытная модель могла, сгорая от стыда, бросить за кулисы – Светлана знала, что только прожженные профессионалки не позволят себе такого, даже если с них вдруг слетит платье; могла просто сбиться с шага от смущения. Но босые ноги девушки ступали по-прежнему ровно, чётко, ложились в «ниточку», прочерчивались стрелки сухожилий, длинные пальцы равномерно изгибались, прикасаясь к ковролину. И зал ответил Кристине сумасшедшими аплодисментами! Она спокойно дошла до конца, выполнила положенный разворот, пошла дальше. Шедшая за ней Ева в чёрном шифоне такой славы уже не сорвала. Вероятно, она наслаждалась тем, что её грудь была хорошо видна под прозрачной тканью, упивалась этой разрешённой наготой, плыла по подиуму…

Надо бы Кристину подбодрить – она что-то всё-таки явно не в себе. Как раз погас свет над «языком», как раз вспыхнул он в зрительном зале, и сдвинулись занавеси, знаменую этим антракт, но тут в кармане Шакти заверещало телефон, она прижала его к уху и услышала панический голос Алексеева:

– Света, всё пропало! Горун приехал! Он внизу… выпускай цыганок. Боже мой… он же всех разгонит сейчас, всё запретит.

Молодая женщина бросилась на первый этаж.


ЛИНИЯ ЛЕНА – МАТЬ – ДРУГИЕ

…С самого начала этого мероприятия мать Лены, как заметила сама девушка, испытывала необыкновенный азарт. Она вертелась в кресле, поворачивалась то туда, то сюда, разыскивая знакомых; однако таких было мало, зато «золотая туса» Лены пришла почти в полном составе. Расселась в первых рядах напротив. Они махали руками Лене – мол, иди сюда! – но та, конечно, не пошла. Мать это заметила.

– Лен, а это твои друзья, да? С которыми ты в клубе встречаешься?

– Ну да, мам… – нехотя ответила девушка. – Да я с ними теперь редко.

– А кто вот этот молодой человек, высокий?

– Ну, это Никитос, он как бы центровой…

– То есть?

– Ну, главный, что ли, как сказать… Законодатель мод. Черноволосый с ним рядом – это Саша Воля. Пыжится крутым быть.

– А этот, мужчина в светлом?

Вальяжного молодого мужика в голубом спортивном пиджаке, с продолговатым лицом и длинным хрящеватым носом Лена не знала, а вот Энигму, восседавшую рядом с Никитосом, заметила.

– Не знаю… девушка эта, рядом, моя подруга Оля. Помнишь, мы бегали и увидели, как она фотографируется?

– Да. Кстати, а когда мы…

– Мам! Будет, будет. Потом.

Во время показа Александра Егоровна оживилась до крайности; как маленькая, пихала Лену локтем, обсуждая:

– Лен, а вот это бы на тебя, короткое… А?

– Ну да… может быть…

– Нет, ну у тебя ж ноги длинные, будет роскошно!

– Мам, ты себе что-нибудь выбери. Светлана, может, сошьёт.

– Ну, мне вот это, с перьями, понравилось… У меня бёдра узкие, нормально будет.

Объявили антракт. Лена поднялась.

– Мам, пойдём в буфет! Я пить хочу, умираю… Можно и кофе чашечку.

Мать неожиданно стушевалась. Смотрела на Лену жалобно, ёрзала в кресле.

– Лен, ты иди… а я тут.

– Что значит «тут»? Почему?

– Ну, ты тогда мне принеси чего-нибудь…

– Мама! Ты же мне сама говорила, что в зрительном зале неприлично есть-пить! – изумилась девушка. – Это же не кинотеатр с попкорном…

А потом она заметила. Мать сняла свои туфли на высоком каблуке, стыдливо задвинула их под кресло. И так же стыдливо пождала сейчас свои белые голые ступни на серой мозаике пола. Как раз подошёл Цветайло, осведомился:

– Дамы, в буфет? По коньячку?

– Адрюш… Ну как-то не очень. Сплетни пойдут… – пролепетала Александра Егоровна.

– Сплетни?! Саша, я тебя не узнаю. Да если бы сплетни были, они бы сто лет шли уже! – расхохотался замглавы по физкультуре и спорту. – С той самой поры, когда мы с тобой в одной баскетбольной команде играли…

– Мама просто стесняется пойти с вами в буфет босиком! – выпалила Лена. – А от туфель устала.

– О-о! Какая ерунда! Пусть смотрят и завидуют… Мадам, разрешите? Давайте руку… Могу встать на одно колено.

 

Добили они её. Мать вскочила – а, будь, что будет! – приняла руку Цветайло. Пошли. Лена, ухмыляясь, следовала сзади, буквально кожей ощущая на себе и на матери взгляды, которым награждали их представители щанского среднего класса, его верхней планки; и понимала, что это не поход босиком в «Елисеевский». Там – кэжуал, там свой мирок «Заповедника», где богатым прощаются многие причуды, даже пробежки ранним утром…

Они были в гуще публики на почти официальном мероприятии. И это, что называется, подщекочивало.


ЛИНИЯ ДЕФИЛЕ.

А Светлана, сломя голову, летела на первый этаж. «Засадный полк» разместили в гардеробе, закрытом по случаю отсутствия верхней одежды на посетителях филармонии. Женщины принесли с собой коврики, раскладные стульчики, термосы с травяным чаем, испеченные дома плюшки, привели своего баяниста: с таким набором они могли выдержать долгую осаду! Света-Шакти ворвалась туда:

– Товарищи! То есть… девчонки! Там… там надо выходить, там замглавы, его надо…

«Девчонки» лет сорока с гаком, а чаще – пятидесяти загомонили:

– Ой, да сейчас… а мы будет выступать?

– Будете! – клятвенно пообещала Шакти. – Но этого, пожалуйста, нейтрализуйте.

 

Она с удовлетворением отметила, что все «цыганки», как полагается, были босы. Конечно, ступней этих не коснулась рука мастера элитного педикюра, не блистали они модным лаком ногтей, не мраморной гладкости были их пятки… Да и разросшиеся косточки кое-где предательски торчали, напоминая о возрасте, о жизни, проведённой в не лучших образцах советской обуви. Но – ни одной обутой.

– Афанасьич, пошли! – бодро скомандовала старшая, дородная. – Заводи шарманку…

Цыганки высыпали в фойе.

Горун приехал с референтом – серым, безликим и тощим человечком. Светлана не сомневалась, что замглавы прислали «на разведку»: каких бы своих шпионов администрация сюда ни посылала, требовалась тяжёлая артиллерия. Вряд ли он, конечно, кого-то «разгонит» и что-то «запретит», но скандал он вполне может устроить. Провокацию, так сказать.

Хорошо, что в фойе филармонии Алексеев распорядился развернуть филиал буфета: чай, плюшки, печенье, конфеты; тут же развернули свою выставку наряженных кукол дети из второй школы. Начальник департамента образования просто обязан был подойти к этой выставке. Это его и погубило.

Шумный цыганский табор вырвался из гардероба, как вода из взорванной плотины. Мели пол широченные цветастые юбки, стучали об него голые пятки. Баянист рванул меха:

– Эх! К нам приехал, к нам приехал Ро-ди-он А-фа-на-сьич дорогой! – грянули цыганки.

Они моментально окружили тушу Горуна, наверняка задавили, притиснули к нему референта. Баяну подыгрывали гитары в руках двух самых молодых «цыганок». У дородной откуда-то в руках появился поднос с традиционной рюмкой… Она поплыла к Горуну, вполне сравнимая с ним по габаритам, мониста сверкали, чёрные волосы текли по плечам.

Чиновник стушевался. Начал оглядываться. Но пути к отступлению перекрыты – мало того, что таборными, так ещё и любопытствующими зрителями.

– Алкогольное? – выдавил Горун.

– На травах! Лечебное! – лихо вскрикнула дородная. – За здравие!

Делать было нечего. Горун выпил, и тут же две цыганки подхватили его за могучие руки:

– А спляшем, Родион Афанасьич, а?

 

Человек-гора ничего не успел ответить. Цыганские юбки моментально образовали круг, молодая бабёнка с красивыми, загорелыми до черноты ногами, вылетела в него; и закружили Горуна под музыку. Бедняга, не имея возможности ни остановить этот кавардак, ни перекричать его, топтался в кругу, как медведь на цепи, неуклюже, потешно, с вымученной улыбкой на лице-груше; даже Шакти, стоявшей позади этого гульбища, был виден бриллиантовый пот на широком лбу замглавы.

Она посмотрела в сторону лестницы: там две «цыганки» прижали референта. И вполне по классической технологии обрабатывали его: одна гадала по руке, вторая бормотала что-то ему в ухо…

Разгром полный. Враг остановлен.

Совершенно успокоившись, Шакти поднялась наверх. Ирина Николаевна улыбнулась:

– Всё в порядке?

– Да.

– Света, а пусть твои с моими тоже пройдут. У меня брючки и шортики, они хотят…

– Да пожалуйста… Милана, Ева! Примеряйте. А где Кристина?

Этот вопрос повис в воздухе. Милана, с удовольствием натягивавшая белые шорты, оглянулась:

– Да только что вот тут была… Может быть, в буфет пошла?

– Как так в буфет? Я же сказала – никуда отсюда!

Светлана обводила глазами помещение. Странно. Куда исчезла девушка? Она посмотрела на подоконник, где лежала повседневная одежда моделей – джинсы их и кофточки. И тут же, под батареей, стояли туфли Кристины – в которых она пришла. А вот её самой – не было.

Светлана толкнула дверь выхода на пожарную лестницу. Конечно, открыта – Ева с Миланой курить бегали.

– А может, она… Вы её тут не видели?

– Не, мы курить сейчас не выходили! – отозвалась Ева.

Однако времени расследовать это происшествие не оставалось. Антракт закончился.


…Модели Ирины шагали по подиуму не хуже, чем девушки Шакти. Но походка была другой; нет, правильная, безупречная, но не манерная. Босые ноги ступали широко, необыкновенно смело, ярко; и неогламуренность этих ступней, наконец, избавившихся от кроссовок да спецобуви, напоминала серые от пыли подошвы Евы и Миланы. Что-то в этом было дерзкое, нарушавшее традиции и одновременно – привлекательное.

Шакти не планировала ходить сама. Но появиться на подиуме должна была. И для появления этого выбрала одно из тех платьев, которые везла с собой в Щанск для чего? – сама не знала; для того, чтобы где-то блеснуть; белое в тонкую синюю полоску, муаром переливающееся на её гибком теле – а на плечи набросило нарочито простоватую джинсовую курточку с вышивкой. Да! Это был её стиль, это был её выход, её триумф…

Стоя в освещённом пространстве, стискивая в руке холодный цилиндр радиомикрофона, Света-Шакти внезапно ощутила страх. Совсем недавно она приехала в этот городок, сама не ведала почему – соблазнил Алексеев, которого она тогда почти не знала, кто-то посоветовал: мол, на чистом месте надо начинать, с нуля. Она некстати вспомнила, как выгрузилась из поезда на Щанском вокзале в конце апреля, под пригревающим солнышком; уже стаял снег, тротуары были чисты, и безумно захотелось снять полусапожки, в которых ехала в не очень чистом вагоне и пройтись босиком по новому месту, как делала это в Прокопьевске; как с трудом подавила это желание, а решилась только через неделю, и били в спину перекрёстным огнём косые взгляды, и в магазине «Отдых» в Центральном парке продавщицы обсуждали её босые ноги, смуглую кожу – где загореть успела? И что же она, совсем сумасшедшая? Да, наверное, сектантка какая…

И только через несколько недель она привыкла к этому. Но город этот – ещё не победила. А вот сейчас, когда десятки мельчайших эпизодов и деталей складывались в одну единую мозаику, в разноцветный витраж, как в окнах собора, Светлана-Шакти понимала: а вот сейчас победила.

Окончательно.

Поэтому и голос её налился необыкновенной звонкостью и силой.

– Дорогие друзья! Сейчас вы видели профессиональное дефиле… Я – новый человек в Щанске. Но я хочу… я очень хочу, чтобы каждая женщина тут почувствовала себя свободной. Красивой. Желанной! И я хочу сказать, что… что моделями могут быть все! И молодые, и среднего возраста, и худые, и полные… Все, кто чувствует себя так. Это просто. И вот, чтобы показать вам это, в заключение дефиле мы покажем вам тех, кто выйдет на этот подиум первый раз в жизни, никогда не обучаясь, просто так… просто выйдет. Встречайте!

Под бурные овации Шакти сошла со сцены, чувствуя, как рука с микрофоном одеревенела; она не сразу даже смогла разжать пальцы, чтобы отдать его звукооператору.

А на «языке» появилась Дуся.

В немудрящей белой блузке и небесно-голубой юбке. Ничего особо шикарного; и шла она, старательно переставляя ноги, правая из которых была украшена выше белой, полной ступни цепочкой; не очень умело… но в этом и состояла вся задумка! Дуся была частицей Щанска, плоть от плоти его, обыкновенной, чудом вынесенной на этот подиум; как и сказала Светлана – моделью может быть любая женщина. Чувствующая себя таковой. А в царственном повороте головы Дуси, в её великолепных плечиках и руках эта женственность чувствовалась, девушка просто сочилась ею. И поэтому тут зал встал, аплодируя.

Невероятно…

 

А потом пришёл черед Фаты. Что-то было демоническое в этой женщине. И Светлана удивилась: Фата не стала надевать на себя ничего экстравагантного. То же чёрное платье, кружевное, облегающее её фигуру – в котором Шакти её первый раз увидела. И проход Фаты оказался совсем другим… Нет, это было не дефиле; она играла. Она шла, будто в потёмках, на невидимый маяк, она раздвигала пластичными руками темноту. Видимо, договорилась со звукооператором, который со своего пульта умудрялся и светом командовать, – и зал погрузился в темноту, прожектор выхватывал тонкую фигуру в чёрном, с металлически поблёскивающими платиновыми волосами. Актриса то шла вперёд, то возвращалась; она искала… искала что-то, и в зале повисла напряжённая тишина. И на самом конце она, словно найдя это, сокровенное, опустилась на чёрное полотно. Что-то в руках сжала, прикрыла – и оно засветилось там багровым, мерцающим.

Шакти догадалась: цветок папоротника!

А то, что это был крошечный светодиодный фонарик, это уже мало кого волновало.

Дефиле закончилось. Фата ещё сидела на краю, подогнув ноги, показывая узкие, кожистые подошвы, а на подиум выпорхнули «цыганки». И под звуки гитары, под цыганский романс залетали цветастые юбки, замелькали босые ноги, загремели какие-то маленькие бубны да колокольчики…

Шакти уже стояла у занавеса внизу, с дородной предводительницей. Спросила:

– Откуда вы такие… все?

– Из Щанска, откуда ж! Хотя я родом с Краснодара, бабка цыганских кровей была. А так у меня все пенсионерки, некоторые вон с внучками пришли… Эх! Когда и не жить, как на пенсии!

– Я боялась, что вы не согласитесь… Пол холодный, и вообще.

– Ой! – предводительница снисходительно поморщилась. – Какая ж ерунда… Так нам же за радость только. Весело. Я ж говорю: нам, старым, всё нипочём.

На подиуме уже вела аукцион-распродажу Ирина: она вызвалась это сделать, чтобы отвести возможный чиновничий огонь от “главной виновницы”; шли на “ура” мелкие вещи – жилетки, сумки, перчатки, топики и что-то такое ещё, этническое.  Шакти это уже мало интересовало.

…Когда она с моделями, со всеми, вышла перед публикой на прощальный поклон, в горле застрял ком; попросили бы её что сейчас сказать – слова бы не выдавила.


ЛИНИЯ ГРЕТА – МАТЬ – СЕРГЕЙ – АННЕТ – ПАША.

Выйдя на воздух, сырой, влажный, но тёплый, Александра Егоровна закинула голову к небу, уже траченному сумерками, и проговорила:

– Вот это было… красота-а-а!

Она уже давно сняла свои тёмные очки, да и в фойе во время “цыганской феерии” начала пританцовывать, размахивая цветастой накидкой… Цветайло усмехался. Звонил кому-то, сообщил:

– Алексей не откликается. Поди, дома уже, вас ждет. Поехали?

– Андрюш… Нет, не хочу. Мы прогуляемся.

– Хм. Ну, тоже хорошо… Ладно, хотел супругу с рук на руки передать. Саша, спасибо за вечер.

– Это тебе спасибо!

Мужчина кивнул, поцеловал им руки – Лене и матери, отошёл к своему глазастому внедорожнику. Александра глянула на дочь:

– Слушай, Лена! Мне так домой не хочется! А тебе?

– И мне.

– Эх, потанцевать бы где сейчас… Вон, как Родион плясал. Бедняга, его совсем умучали эти цыганки, он едва до машины добрался. Даже в зал не пошёл.

– Ну да…

– Хотела я с ним «цыганочку» сплясать, да там не протолкнуться было… Лен, а может, в твой клуб? Ну, где ты…

Девушка думала. По будням в «Бункере» немноголюдно, кот наплакал, богатые романтики только захаживают – посидеть за ужином при свечах, с бокалом вина, покачаться в томном танце. Это не совсем под то разгульное настроение, которое бурлило в матери. И тут придумала:

– Мам, в «Витязе» на втором этаже есть караоке-бар! Там попеть можно и поплясать… под хиты твоей, э-эх… ну, что ты слушала, когда…

– Моей молодости… – с оттенком грусти закончила Александра. – Моей и твоего папы. Добро, пойдём.

Они пошли в направлении гостиницы, а на том конце Большой Ивановкой замерла машина. Когда они вышли, чёрная жужелица завела мотор, готова была развернуться – между прочим, через двойную осевую! – но отчего-то этого не сделала. Лена с матерью не обратили на машину никакого внимания.


Караоке-бар «Витязя» тоже многолюдьем не отличался; небольшой, он, тем не менее имел танцпол, экран, несколько столиков, окружённых диванчиками. За одним сидел молодой парень лет двадцати пяти, с простым безмятежным лицом, с пшеничными волосами, будто невысохшими после душа и торчащими во все стороны. Светлые джинсы, белая рубашка… Перед ним стоял какой-то салатик и графинчик с прозрачной жидкостью. Водка.

Лена сразу же направилась к бару:

– Выпьем, мам?

– Ну, разве что немного… Закажи чего-нибудь лёгкого.

– Два мартини со льдом, фруктовая тарелка… – не стала долго раздумывать девушка. – Пойдём, мам.

– А где выбирать… Ну, под что?

– Вон, там…

Танцпол огорожен красной лентой на бронзовых столбиках, три стойки с микрофонами и экранами для выбора. Лена подвела мать к одному из таких. Разобралась с меню. Александра оробела:

– А вдруг у меня… не получится?

– Мам, брось! В караоке-барах поют даже те, кто… даже глухонемые! Да и кто будет слушать? Официантки?

Да, кроме голубоглазого парня в белой рубашке, слушать их было некому. Александра тыкнула пальчиком в одну из строчек:

– Вот эту хочу! Под неё мы с Алексеем познакомились.

– Ну, бери микрофон, давай… Ты на экран смотри, не спеши. Петь – когда слова появятся!

– Ага. Трам-там-там, там-та…

Мать подождала, пока большой экран вспыхнет, жадно ждала появления титров; а едва дождалась, завела неожиданно сильным и глубоким голосом:

– Теплоходный гудок разбудил городок… На причале толпится народ…

Лена улыбнулась. Первым желанием было пойти к столику, куда официантка уже поставила два бокала с золотистым мартини и фрукты; пусть мать поёт. Но голос её, доселе не слышанный в таком тоне, может быть из самого глубокого детства, заворожил девушку. И она ступила на танцпол. Совершенно незнакомая мелодия, непривычная, так не похожая на рваные ритмы «Бункера», в котором попсу не жаловали. Лена двигалась неуверенно, но когда мать протянула долгое «…только десять минут здесь стоит теплохо-о-о-од», ноги Елены сами пустились в пляс. Будто ощутили эту вибрацию голоса.

– …На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу! Машу рукой, а сердце замирает, и ничего поделать не могу! – заливалась Александра.

Лена ощутила – её закружило. Босые ноги её обрели привычную упругость, гибкость, она стала выделывать ими па – и, не сдержавшись, поманила мать: иди сюда, можно танцевать с микрофоном! Александра Егоровна тоже вышла на танцпол.

И они зажгли. Пожалуй, давно девушка не испытывала такого упоения музыкой, нехитрой совершенно, голосом, никогда её голые пятки не горели так от притопывания; и жалко безумно было, что песенка скоро закончилась.

– Давай ещё какую-нибудь! Твою! – жарко выдохнула Лена.

Мать бросилась к стойке.

«Я хотел бы ветром быть и над землёй лететь» – высветилось на экране.

Так высока и так близка – дорога в облака.

Лена сошла с ума. Она выделывала такие кренделя, что на танцполе «Бункера» просто бы давно расшвыряла других танцующих. И мать в паре с ней тоже; никогда в последние годы Лена не видела её в таком безудержном движении. Никогда не были так красивы её разлетающиеся руки, вдохновенно закинутая голова, тонкая шея и голые ступни, оказавшиеся столь же подвижными, столь же пластичными, как и у Лены. Откуда это?! Вот танцовщица…

– А под эту песню я свой двадцать второй год праздновала! – прокричала мать в перерыве между всплывающими словами, на проигрыше, не думая, что микрофон разносит её слова по всему бару. – Лёшка мне предложение сделал! Я счастливая была такая!

Эта композиция их обессилила. Возбуждённо посмеиваясь, переговариваясь, пошли к столику. Лена жадно отпила мартини, с наслаждением пропуская ледяную жидкость в организм.

– Он тоже танцевал… когда-то! – сказала мать. – Ну, не умел особо, но он ведь… вприсядку может.

– Правда?

– Правда! Он, знаешь, какой стильный, тренированный был? А их тренер и говорил: танец вприсядку – народная гимнастика. Вот так.

Немного отпив, Александра поставила бокал на столик, потрогала пальцем ножку вишенки, болтавшейся в мартини.

– А ты знаешь, как мы по стерне босиком бегали?

– По чему?

– Это сухая трава. Остатки скошенной… Она осенью остаётся, а весной, когда оттаивает, сухая такая, острая. Как колючки!

– Зачем же вы по ней бегали?!

– А мы студентами были, на сплав ездили. На Катунь. И вот людей много, а лодка одна на всех. В общем, разыгрывали очередь. Наш командир придумал: кто по стерне первый прибежит – того и лодка.

– И ты бегала?

– А как же! Два раза первая приходила! – гордо призналась Александра. – Ноги в кровь исколола, но своим лодку добыла…

– Мам, это ж больно!

– А, ерунда! – отмахнулась женщина. – Тогда об этом не думаешь. Прибежала, лодку дали, и в неё. Спасжилет главное, не забыть надеть. Ну, и ноги в Катунь опустишь – холодная, ужас! – и всё проходит.

– А папа бегал?

– Тоже. Один раз. Потом больше мне ноги зелёнкой мазал… – рассмеялась мать. – Ну что, ещё?

– Давай!

Они исполнили Осина, «Плачет девушка в автомате», текст которой Лена откуда-то смутно помнила. Она приникла к микрофону в руках матери, азартно выдала: «Мокрый лёд на щеках блестит, это след от мужских обид!» А потом сама выбрала – Земфиру, «Курить». И вот уже на этой песне они обнялись, двигались парой, покачиваясь, под усталый, грустно-надрывный голос певицы. Арриведерчи… Арриведерчи!


Вернулись за столик. Александра с аппетитом поедала банан; раскрасневшаяся, блестя глазами. И перед их столиком вырос тот парень, голубоглазый. С графином и рюмкой.

– Я извиняюсь… – проговорил он смущённо, хорошим глубоким голосом. – А можно к вам? А то вообще никого.

Девушка с матерью переглянулись, как провокаторши.

– Присаживайтесь! – весело откликнулась Лена. – Вы со своим?

– Ну да… как-то так, я это всякое…

– Ну, и ладно. Вас как зовут?

– Сергей.

– А нас Лена и Саша!

– Ага. За знакомство?

– Давайте.

Тренькнули бокалы. Смущенная Саша мигнула Лене: ну, ты что! Я не готова, мол… Девушка ответила тем же: ничего, мам, привыкнешь.

– Ну, и что, Сергей, вы из Щанска?

– Нет. Я командированный… – усмехнулся парень. – Тут вот, на Опытном, месяц работал.

– А кем, если не секрет?

Сергей взъерошил волосы, и так лежавшие на его голове беспорядочной копной:

– Да это… я бульдозерист. Там новый «Комацу» пригнали, болотоходный. Ну, а у него джойстик один для управления. Для поворота, то есть… Его пла-а-авненько так надо. А эти работяги привыкли на себя штурвал рвать. Ой… я, наверное, ерунду всякую говорю?!

– Нет-нет! – в один голос запротестовали женщины. – Нам интересно!

Лена про себя смогла бы ещё добавить: никогда не видела бульдозеристов вблизи. Тем более в светлых джинсах LAMODA и белых рубашках. И не воняющих соляркой, смешанной с потом.

– Правда? – не поверил Сергей.

– Правда… а зачем им болотоходный?

– Ну, у вас тут какое-то Гнилое Болото есть, хотят его осушать. Типа там новые дома элитные строить будут.

– Хорошенькое дело.

Он помолчал, налил себе ещё водки. Заказал, очевидно, граммов двести-двести пятьдесят, это Лена намётанным глазом определила по графинчику; но пил мало, аккуратно.

– А я вот вас хочу спросить, девчонки… Вы, кстати, кем трудитесь?

– Я домохозяйка! – быстро ответила Александра. – А Лена у нас Педагогический колледж заканчивает.

– А-а… ну, хорошее дело.

– Так что вы хотели спросить?

– А вы почему без туфелек? Я в смысле, думал, может, потеряли…

Лена захохотала, откидываясь на диванчик:

– Ма-а-м! Точно! Где твои туфли? Под креслом?!

– Ой… в филармонии… – ахнула Александра. – Да и шут с ними.

– То есть вы так вот… босые и танцуете? То есть ходите?

– А что? Плохо танцуем, или вам не нравится, что босые? – коварно спросила девушка.

Вместо ответа Сергей показал большой палец: мол, отлично! Добавил:

– Не… просто считается, что так эта, не совсем прилично. Не, вы не обижайтесь, я просто говорю.

– Да какая разница, как считается! А вам, Сергей, босые женщины нравятся?

Лена удивлённо посмотрела на мать. О, начала интриговать! Ну-ну.

– Ну да… Это как так… ну, в деревне, что ли. По-простому, без понтов.

– Ха! Значит, нравятся! А при чём тогда тут приличия?

– Да ни при чём, наверное… Я того, любовался. Ноги у вас красивые… у обеих! – брякнул он. – Вам-то можно…

Лена чуть не прыснула от начавшего разбирать её смеха. Встала:

– Я отойду на минутку…

И, сдерживая спазмы, ушла.

Ей надо было в туалет, который находился в основном зале, за перегородкой. Там полутемно и тихо; посетителей ещё меньше, чем в караоке: два человека за стойкой. Худая блондинка с недовольным жёстким лицом – опущенные уголки красивых губ – и светловолосый крепыш.

И вот, идя на них – мимо, но фактически по прямой, девушка ощутила жгучее, буквально пронизывающее всё тело внимание к себе.

Это чувствовалось на физическом уровне; чьи-то руки словно раздели её, безжалостно, холодно, ощупали от шеи, от груди, от промежности, где невидимая рука показалась особо морозной, и начали тискать её голые ступни, сдавливая подушечки пальцев. Наваждение? Девушка пошатнулась, идя. И хотя не видела из-за головы светловолосого, но понимала – это взгляд блондинки.

Стоило больших трудов развернуться в сторону туалета да юркнуть туда.


А Аннет, проводив глазами девушку, исчезнувшую в проходе под табло WC, сухо приказала Павлу:

– Выйдет – сфотографируй на телефон.

– А зачем? – беспечно поинтересовался тот, потягивая ром. – Может, просто подойти, познакомиться?

– Дурак. Не того полёта птица. Сам не видишь?

– Нет. Ну, девка приличная, высшей категории, но…

Паша получил такой пинок острым коленом Аннет под зад, что чуть не слетел кубарем с высокого барного табурета.

– Я тебе сказала: сними!

– Да ладно, ладно, что ты опять злишься…

На выходе Лена снова столкнулась с этим взглядом и тут уже увидела прозрачные глаза блондинки с точками зрачков; они гипнотизировали, они пригибали к земле – и девушка не заметила Пашиных манипуляций с телефоном. К счастью, блондинка отвела глаза, Лена проскочила в караоке-бар.

И не слышала, как за её спиной блондинка говорила своему спутнику:

– Узнать про неё всё. Поройся по соцсетям. Кто такая, как зовут. Она из тусы, напряги нашего человека. Понял?

– Да.

– Что с бабой-охранницей?

– Узнал. Якубова Тамара Казбековна, живёт с дочкой и матерью мужа. Муж погиб в Дагестане… вроде как то ли боевики убили, то ли федералы.

– Адрес?

Он назвал адрес.

– Людей зарядил?

– Да. Двое. Отморозки… но дело сделают.

Аннет слезла со стула, оставив недопитым свой бокал виски. Обронила:

– А про эту – всё, что узнаешь.

И ушла в номер.


…Когда Лена вернулась, мать с Сергеем оживлённо беседовали. И, как догадалась Лена, о самом «главном».

– …ну, я как думаю: если жене нравится босой ходить, то я-то что? Не, я как бы тоже не против, но работа там, то-сё. А если она может, так эта, почему и нет?

– А если бы вы не бульдозерист были, а начальник? Жене тогда можно?

– Эта… жёнам начальников всё можно! – хмыкнул парень. – Не, если бы я был начальником… Не, один чёрт: она ж моя жена, верно? Чего я буду других разных слушать.

– А вам что в женщине нравится, Сергей? Ноги, грудь, бёдра?

– Голос… – неожиданно ответил тот. – У меня бабанька так пела. До самой смерти. Уже неходячая была, в коляске катали, а пела. Голос сильный от природы был.

Лена выросла перед столиком.

– О, вы всё о вечном! А я думала, Сергей тебя учит бульдозером управлять, мам!

– Лен, ну что ты ерунду говоришь.

– Шучу. Сергей, так вы нас оправдали морально? В смысле босоногости.

– Так я и не эта, не осуждал… Я думаю, что девушка, которая без каблуков, она нормальная. Не жадная, в смысле, не будет мужа пилить – дай то, дай сё… Блин, я чего-то опять не то сказал!

– Всё нормально! – Лена увлекла мать за руку. – Мам, я ещё по мартини заказала. Пойдём, попляшем!


Из «Витязя» они вышли только через полтора часа, перепев все хиты девяностых годов и натанцевавшись так, что мягкая часть их пяток даже побаливала. Александра расхрабрилась; призналась, что с Сергеем дёрнула рюмку водки; сам он, правда, куда-то исчез вскоре. Успела рассказать Лене ещё пару забавных историй из своей жизни. Как отец на спор лазил на старую неподключенную ЛЭП возле их общаги – босой, кстати, лазил, потому, что кеды забыл у неё в комнате, а штиблеты портить жалко было; как Лена в детстве наступила на осиное гнездо – и странно, земляные осы её босые ножки не тронули, а вот лицо изжалили так, что неделю ходила с физиономией, превратившейся в спелую дыню. Рассказала и о том, как отец нёс её, материны, вещи – а Лена только как полчаса назад родилась, и остановил отца милицейский патруль: куда это мужик ночью, зимой, тащит норковую шубу и дефицитные югославские сапоги, с кого снял, варнак?

Рассказав об этом, мать осеклась. И замолчала. Лена положила свою руку на её.

– Мам, я всё помню… В смысле про то, что брат не родился. Не надо, пожалуйста! Как вышло… так вышло! Я у вас есть.

– Ну да… – сквозь комок в горе сказала мать. – А мне всегда, Лен, хотелось двоих детей. Чтоб братик у тебя. Ты… может, когда-нибудь внука подаришь. Я хочу уже.

– Ой, мам! Рано пока!

– Вот мы с Лёшей – рано да рано. А потом затянули срок, и роды такие были. Всё, всё, хорошо, не буду больше об этом!

Она, смущаясь, промакивала салфеткой глаза, убирая навернувшиеся слёзы, а Лена думала о Дамире. Да! Надо зайти к нему в общагу. Переломить свою гордость – и первой сделать шаг навстречу.

На улице их объяло влажным теплом. Уже накрыла Щанск темень, над лесом за Круглихино метались голубые вспышки зарниц. Лена сказала рассеянно:

– Папа спит уже, наверное… Я сейчас такси закажу!

И тут какой-то мужик в рубахе, с расстёгнутыми рукавами, бросился к ним от машины.

– Саша! Лена! Ну где вы… я вас караулю…

– Лёша?! – оторопела мать.

Меньше всего сейчас Алексей Николаевич Фромиллер, советник 1-го класса, заместитель главы администрации города федерального подчинения, напоминал сейчас такового. Сорочка чуть ли не пупа раздёрнута, рукава висят, запонок нет, волосы всклокочены. А главное, на что девушка с изумлением обратила внимание: шнурки на штиблета отца развязаны, намокли от воды, тащатся по асфальту и… на нём нет носков! Фромиллер стиснул жену в объятиях.

– Сашка! С тобой всё в порядке?! От тебя пахнет…

– От тебя тоже… – Александра Егоровна чуть отстранилась. – Пил?

– Валерьянку… – покаялся отец. – Переживал.

Лена с интересом наблюдала эту непривычную семейную сцену. Она готова была вставить какое-нибудь язвительное замечание, вроде: «Ну, хватит разборками заниматься!», но тут произошло невероятное.

Алексей Фромиллер притиснул к себе отбивающуюся жену, яркую, встрёпанную, словно птичка в когтях хищника, и… поцеловал её. И она затихла. Слившись губами с мужем в этом поцелуй посреди ночной улицы.

Девушка замерла. Ничего себе… Она боялась пошевелиться, шорох издать. Через минуту, наверное, Фромиллеры опомнились. Отскочили друг от друга, словно чужие.

– А… Лена, ты тоже… тут… – с глупой интонацией пробормотал отец. – Ну, значит… значит, домой, да?

– А ты что, за рулём, Лёша?

– Нет. Я такси выкупил. На всю ночь. Мало ли.

– Ты с ума сошёл! Ну, пойдём.

Ночь над Щанском переливалась сполохами зарниц, мутным светом уличных фонарей, огнями на трубах Опытного и телебашне; и Лена, садясь в машину, рассеянно смотря на все эти огоньки, вспомнила песню, которую хотела найти в караоке-баре, но так и не нашла. Тоже девяностых годов, но не из материного репертуара.

Посмотри, как узки бриллиантовые дороги.

Нас зажали в тиски бриллиантовые дороги.

Чтобы видеть их свет, Мы пили горькие травы.

Если в пропасть не пасть, Всё равно умирать от отравы…

 

А дорога, и правда, блестела водой луж, казавшихся поистине бриллиантовыми в свете фар.

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.