Глава 73. АД У КАЖДОГО СВОЙ…
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ ВИТА – ТАТЬЯНА
В момент, когда линии многих судеб скрестились на Второй Горной улице Щанска, на Синюшиной горе, где облепили со всех сторон невысокую, бледную – и не только от переживаний – девушку, Татьяна была в библиотеке, в «Центре», за ноутбуком и рацией. Вита сидела напротив, ела, как обычно банан и листала «Улисса» Джойса, в девственно-нетронутой суперобложке: эту книгу, судя по формуляру, ещё не брал в руки ни один читатель.
Когда в рации прорвался истошный крик Сонца, вопящей где-то рядом с приёмником: «Всё-о-о-о! Всё кончилось! Лена-а-а! Всё хорошо-о-о-о!», то Татьяна дёрнулась; последние минуты были наполнены совершенно непонятным треском эфира, какими-то обрывками фраз, пугающими: обходи, зажимай, под прицелом, правее, бери его, угроза сзади – и так далее, что сердце у женщины едва не выпрыгнуло и не укатилось резиновым мячиком в угол; и вот это напряжение лопнуло пузырём, а по чьему-то радостному визгу в рации стало ясно, что всё там закончилось хорошо…
Татьяна и сама закричала, ликуя:
– Нашли! Они её нашли!!!
– Я и не сомневалась… – меланхолично заметила психолог, захлопывая книгу. – Это перевод Махова, а он значительно хуже. Я читала в переводе Хинкиса – Хоружего в «Иностранке», ещё в восемьдесят девятом…
– Вита! Ну, как ты можешь?!
– Могу-у, могу-у! – пропела куплетом Вита, улыбаясь, смеясь всеми своими веснушками. – Горячее сердце я берегу для секса, а для жизни у меня холодная голова и чистая кредитная история… Ну, тогда мне пора к Фромиллерам.
– А…
– Ни-ко-го! – выбила голосом Вита, как на печатной машинке отстукала. – Приказ Габи. Танюш, ты хоть представляешь себе всю степень морального груза, пусть и радостного, который сейчас обрушился на Лену и обрушится – на Александру Егоровну?! Да тут каждый лишний «ах» со стороны – это мегатонна… Не-ет. Их сейчас надо очень тщательно вывести в гавань тихой радости. А то мы получим ещё один невроз и ещё один инфаркт. И тебе советую… успокоиться!
Татьяна догадалась. Сняла очки, посмотрела на Виту в упор, на каре-голубое двуглазие.
– Ты… поэтому со мной осталась?!
– Есессно! – невозмутимо призналась психолог. – Мы, когда ещё ехали с Габи к этой горе вашей… Синюхе, да? Я ещё тогда говорю: Габи, я поеду в библиотеку, чтобы там всё не оказалось забрызгано мозгами, слезами и соплями. Я ж тебя уже довольно хорошо знаю.
Таня кивнула. Конечно! Пожалуй, так, как знала её Вита, её не знал никто: даже её муж, даже её свекровь, даже… она сама.
Тогда, после разговора на фуд-корте, где Таня узнала про эксперимент по «десакрализации», где она впервые представила с ужасом голую Габи, голую Виту и себя даже туда примерила, простым манекеном, в это захватывающее чувства, будоражащее действо, она начала меняться. Не то чтобы испытания, которые наверняка приготовила ей психолог, её не страшили; страшили немного, но шла она на них с бесстрашно поднятой головой.
На первом этаже торгового центра Вита потянула её во фруктово-овощной отдел.
– Ой, посиди тут минутку, хорошо?
– Хорошо…
Оставила её с сумками, на скамеечке. Сама ускользнула туда. Наверное, бананов сейчас купит – куда же без них? Но Вита вернулась через пять коротких минут и – без фруктов. Таня посмотрела удивлённо на пачку гигиенических салфеток в её руке. И больше ничего!
– Кончились! – засмеялась женщина. – На кассе взяла. И напоследок – в дамскую комнату.
А там Татьяна и ошалела от увиденного. Один банан Вита извлекла из выреза кофточки: вероятно, прятала их между грудей, а ещё два – из лосин. Наслаждаясь произведённым эффектом, пояснила:
– Платить живые деньги за бананы – страшный грех. А ты знаешь, они очень удобно ложатся в трусы, как просто для этого созданы.
– Так вот откуда у тебя всё время… – догадалась Таня. – Ты их воруешь просто!
– Конечно. Ни одного отдела с фруктами не пропускаю! – гордо призналась психолог. – Между прочим, ощущение банана между ног, оно, я тебе скажу, очень необычное… Ладно, не буду. Так, тебе ещё чулки-сеточку предстоит надеть.
– В чулках… и без обуви? – казалось бы, всё уже было, но не такое же; женщина ужаснулась.
– Ага. Ну, дорогая моя, осталась капелька совсем твоего падения в ад кромешный. Ты потерпи!
Напялила. Вита усмешливо смотрела.
– Пойдём.
Много ей ещё предстоит узнать за сегодня? За этот день она совершила уже столько, чего могло хватить на всю прежнюю жизнь… Новый виток: на неё снова оглядывался, по дороге, то один посетитель, то другой. Конечно. Надо же быть такой дуре: в ажурных чулках и без туфель. Только бы не задержали…. Голые подошвы в таких чулках невыносимо щекотало.
ЛИНИЯ КОЛОКОЛЬЦЕВА
Колокольцеву операция не нравилась с самого начала. И не потому, что Копытова, назначенная начальником, дала ему полномочия фактические; нет, Варвара – баба тёртая, своя, она не подведёт. Только он знал, что операции, наспех придуманные в начальственных кабинетах, хорошо не заканчиваются. Вот захват базы «съемщиков» на военскладах обдумывали несколько дней, разве что «наружку» за ними не пустили – Пафнутьев санкции не дал! – а тут трах-бах. Сейчас и сразу.
Во-первых, утечка. Не только у оперов свои информаторы среди криминала есть, но и у криминала – полно своих ушей в полиции. Во-вторых, массовость. Да сейчас только слепонемоглухой в Круглихино не знает, что готовится масштабная полицейская операция. Патрули ППС на своих раскрашенных машинах стоят практически на каждой улице, с автоматами, в жилетах; балагурят с местными девахами, семечки грызут. ДПС переезд не перекрыла – она его просто закрыла к чертям, опустили шлагбаумы, вереница машин скопилась как на трассе, так и в Круглихино, водители звонят знакомым и родственникам: что за фигня у вас тут? Их-то машину с трудом пропустили, пока у всех по кругу удостоверения не проверили. А за ними ещё автобус с остальными: даже дамочек из лицензионно-разрешительного отдела выгнали на операцию, и ПДН в полном составе… Галиматья. Показуха. Пафнутьеву нужна демонстрация бурной деятельности. Сволочь.
Ни плана здания, никакой предварительной информации. Известно только, что ИП Водовозова охраняет некий ЧОП «Монолит», зарегистрированный аж в Татарске! А план дома… Когда Степан расстелил распечатанные и склеенные листы на столе, тот самый угрюмый опер – который в машине, следовавшей на котельную, за баб-оперов вступился! – хмуро спросил:
– Это чё, со спутника?
Колокольцеву ничего не оставалось ответить, как «С х*ютника!» Гугл Мэпс вам в помощь. Дронов бы запустить, но где ты в Щанке за пару часов дроны найдёшь? Сидели, прикидывали.
Дом сложный. Со стороны улицы – большой двор, там же гараж, веранда. А потом – ответвления. Пригородки. Выходят вообще на зады Круглихино, к лесному прогалу. И там наверняка все подходы просматриваются. Решили так: пока ГБР ломится со двора – а там мощно, там возможен и ответный огонь! – опера идут по крышам с двух сторон. В одну группу Колокольцев поставил Степанова с двумя пришлыми операми, себе Канаева взял. Так и решили…
Наркоконтроль он сразу предупредил:
– Игорь! Ты там не пали во все стороны, а? Опять кого нужного завалишь!
– А что, там нужные есть? – заухмылялся тот. – Я думал, там только наркоши…
– Там свидетели! По одному делу, очень важному!
– По какому?
– Бля. Всё тебе расскажи. Потом!
– Ох, темнит наш Степан Григорьич! – засмеялся Канаев. – Точно там кто-то под прикрытием, да?
– Нету там никого… такого! Мужики! Но давайте грамотно, ага?
– Замётано.
ЛИНИЯ ВИТА – ТАТЬЯНА
– Куда мы сейчас? – спросила женщина, когда они шагали по асфальту парковки; под редкими каплями – дождевая завеса на время спала с города, но улицы ещё не поняли этого, оставались пусты.
– Да тут, недалеко…
«Сеточки» промокли. И, кажется, начали рваться. Вита копалась в сумке. Достанет очередной банан?! Нет. Она извлекла бутылку с иностранной этикеткой и высокий бокал.
– Ты вчера коньяк пила? Пила. Сегодня попробуешь херес. Это «Гарви», знаменитое амонтильядо Tio Guillermo. Говорит о чём-то?
– Конечно… Эдгар По, «Бочонок амонтильядо».
Вита дохнула в пространство вселенской печалью:
– Боже, есть что-то, что она не читала?! Херес – это король аперитивов. Мы с Габи купили эту бутылку ещё поза-позавчера… или не помню когда! Божественный напиток, но мы только пригубили. Вот сейчас мы найдём улочку… Найдём, да. Да уже нашли!
Они стояли на тротуаре небольшого проезда, Таня осматривалась: точно, сейчас предложат ей что-то страшное. С одной стороны через Линию смотрят на них окна двух девятиэтажек. С другой – забор, окружающий промзону Горстроя, и какое-то производственное здание, тоже с окнами. Хороший выбор: с одной стороны, глухое место, с другой, оно всё на виду.
– Вот… Итак, выбираешь место на асфальте. Не самую лужу лужную, конечно, но так, чтобы мокро было. Ой, да тут везде мокро. Садишься посередине дороги и со вкусом пьёшь амонтильядо, медленно наливая из бутылки. Знаешь, как херес наливают? Очень высоко бутылку надо поднимать… И тонкой струёй.
Таня не слушала уже. Немыслимое Вита предлагала. Ужаснулась, ещё не до конца веря:
– Сесть… в эту грязь?
– Угу. Практически голой задницей. Ты боялась, что трусы заставлю снимать. Да ты и так всю прелесть этого почувствуешь. Прямо так садись и не вздумай платьем там под собой прикрываться. Как на пляже, садись. Будут машины ехать, сигналить – не реагируй, понятно? А остальное я разрулю. А, вот ещё, давай-ка для полной эстетика картины. Накройся! Но так легонько, за спиной.
И Вита вынула, раскрыла перед ней чёрный зонтик.
Она, как запрограммированный робот, отдала сумку свою, взяла из рук Виты бутылку с бокалом, зонтик раскрытый. Нетвёрдо ноги переставляя, пошла на проезжую часть, да что там – нетвёрдо, она их вообще не ощущала. Опустилась. Зонтик рядом положила, прикрыв себя разве что со спины. Да, телом, прикрытым лишь бельём, на холодный асфальт, это сильно. Промокло всё сразу; и трусики, и края платья. Почти в луже сидела и тупо смотрела перед собой, видя длинные голые ноги свои, пальцы ступней мокрые, нервно загнутые. И обнаружившиеся дыры на ажурных чулках, прикосновения грубого асфальта не выдержавших. Да не холодно было, нет, было… другое. Ах, надо пить, точно.
Ну, всё. Это точно – конец всего. Распитие спиртных напитков в общественном месте. Плюс совершено сумасшедшее поведение. Сейчас появится полиция, и её заберут. Вон из тех окон за ней наверняка смотрят, техники какие-нибудь… Уже звонят. Что ж, этим безумный тренинг Виты и должен был завершиться… Что остаётся? Пить херес.
Мокрая, чувствуя, как между ног под самым важным местом протекает вода, бежит сквозь Татьяну по асфальту ручей; журчит там, что ещё более страшно! – она налила бокал и отпила. Сразу добрую половину, жадно.
Удивительно нежный и одновременно терпкий вкус…
Сейчас сзади завопит автомобильный сигнал. По закону подлости именно в этом глухом проезде появится машина. Водитель ошалеет, высунутся, начнёт орать… Хотя, скорее всего, он начнёт на телефон её снимать, как сейчас это модно. А что. Сидит в луже баба под зонтиком, в дырявых чулках – её только сейчас осенило: ажурных, проституточьих, провокационных… Пьёт херес. Красота.
ЛИНИЯ КОЛОКОЛЬЦЕВА
И всё же предчувствие было – сосущее. Запах ещё. Пахло этой превшей землей, высыхающей глиной; запах сгустился так, что – не продохнуть. Это все свинарники, коровники да свалки в Круглихино высыхали, вознося свои «ароматы» в небо и разнося их по округе. Канаев чихал, Колокольцев на него цыкал.
Договорились: ДПС начнёт проверку документов машин, стоящих во дворе. У Водовозова – большой груз из Павлодара, водители, шесть человек. Конечно, двери откроют, будут бакланить: чего да как, чё за беспредел, всё в порядке. Тут ГБР и ломанётся. И одновременно даст сигнал Колокольцеву, а он – всем.
Лёжа на почти высохшем и начавшем даже жечь шифере, он думал: а ради чего это всё? То, что Лены там нет, уже знал; поиски куда-то на Синюшину гору переместились, а там вообще ни одного экипажа. Как бы Дзюба раньше поисковиков Лену не нашёл, его люди рыщут уже, он получил информацию, Мириам предупредил. Дзюба – это ещё ничего, это малая кровь, точнее, он Ленке ничего не сделает – но это будет ему разменный козырь… А они тут.
Мириам настаивала, через Руслана: у Водовозова может быть человек, который видел того, кто пытает девушек под камеру. Почему? Только потому, что её этот Руслан сопоставил какие-то случаи исчезновения и начало активной деятельности «ВездеВоза». Но это же на песке… Ну да, продают они девочек в бордели, это к бабке не ходить, на таком бизнесе пол-России подвязано, но при чём тут маньяк? Или Мириам знает что-то такое, чего не знает даже Мария, – и ему не говорит. Странная эта вообще, компания. Мириам Снеткова и её оруженосец чечено-еврейских кровей.
Ох, не зря они здесь появились, в Щанске. Причём чуть раньше, чем Анна Александровна Пилова, рыть по которой Пафнутьев ему запретил. Ну ничего. Вот Лену найдут – он вернётся к теме.
Ох, жжёт шифер щёку. А они лежат. ДПС-ники менжуются там что-то. И в этот момент Степан Колокольцев совсем некстати про Машу подумал.
Красивая ведь баба. И что самое главное, пока была такой финтифлюшкой с ТВ, он её воспринимал, как «одну из». Ну, был у него опыт не очень удачной семейной жизни без регистрации; потом во все тяжкие пустился. И вот – Маша. Фифа с ТВ. А как вот стала босоножить, какая-то правда в ней, что ли, появилась. Натуральность жгущая. Сразу стала не такая, как все. И в ногах её, широких, которые Колокольцев чаще всего видел теперь не в босоножках, не нахоленными в ремешках их, а пыльных, «нахоженных», чудилась какая-то особенная стать. Он часто представлял себе, как с Марией они картоху сажают. Да, как ни странно. У него ведь дача тоже есть, от родителей, но аж за Снегирями, в этом году так и не вырвался… Представлял, как эта голая, широковатая в пальцах ступня наваливается на край штыка лопаты и – их! – вонзает в землю и все косточки-жилочки напрягаются… и обе они, и ступня, и лопата, в земле. И он также сажает: босой, молодой – лет на десять моложе! – и весёлый. А потом, значит, с этими пыльными босыми ногами, с поля, в баньку идут, и там, значит…
– Товарищ капитан! – спросил Канаев, лежащий в трёх метрах от него.
– Чего тебе? – Степана как из сна вырвали.
– А правда, что отсюда девок на органы продают?
– Окстись, бля! Кому их органы прокуренные нужны? Дурью-то?
– А мне Степанов сказал, ему говорили…
– Дураки оба со Степановым. Простой вариант, как шлюх и продают.
Снова попытался чуть отвлечься; соберётся в любую минуту. Но иногда о каких-то вещах только и помыслить, когда в засаде сидишь или перед операцией. Хотелось ему СВОЮ бабу. Свою в доску, понимающую, как Тамара… Эх, Тамара! Он ожёгся тогда, столкнулся с этим, с укором её – мол, одинаковые вы. А если б Мария? Да хрен с ним, пусть в конце концов она босиком с ним ходит, пусть её эти пятки серые людей изумляют. Его баба? Его! Кто скажет, что сука, морду разобьёт! Потому, что его бабе можно всё, и точка!
А детишек она нарожает. С такими вот ступнями хорошими, твёрдо о землю цепляющимися. На картофельном поле. Ничего не боящимся… И представляется ему, как паучок ползёт там, где начинается от ступни – нога, по загорелой такой коже…
ЛИНИЯ ВИТА – ТАНЯ
Но не появилось машины, не возникли полицейские в чёрном, а вместо этого послышался гудок, протяжный, резкий, предостерегающий, и пошла мелкой мерной дрожью земля. Было понятно: по Линии тепловоз тащил с Опытного состав.
Толчки эти отдавались в тело, отдавались в таз, и, казалось, даже туда проникали, о чём она боялась думать; женщина прикрыла глаза, поднесла к губам бокал снова… Будь что будет! А тепловоз ближе, ближе. Как будто она сидит прямо на рельсах, и он накатывается на неё. А то, что происходит у неё внутри, это трудно описать словами. Если это и половой акт, то её насилует сейчас сама земля, сама Природа.
И в этом момент она осмелела. Безумие затопило её порывом; отрываться – так до конца, пройти в этом сладком безумии до края, сбить все ограничительные барьеры, сломать все запоры и задвижки. Кокетливо поигрывая зонтиком, она обернулась на тепловоз.
Обычный, сине-красный, он тащил вагон и две чумазых цистерны. И один из машинистов стоял на корпусе локомотива, держась за поручни; и второй выскочил и смотрел на неё – тот, что за штурвалом. Она не видела выражения их лиц. Хотя глаза и видели, может быть, но мозг просто отказывался принимать эти зрительные данные. Лица казались размытыми овалами, без черт. Таня согнула голую ногу, так что край красного платья обнажил колено, и она стала лить херес из бутылки на ажурную сетку; золотистая струйка бежала по ноге, по оголённой дырой пятке, срывалась каплями вниз и смешивалась с грязной водой…
Снова раздался гудок, но он показался каким-то ликующим, вроде механического «вау-у-у!», Таня подняла глаза. Железнодорожники махали ей руками, тепловоз плыл дальше, как привидение, и таял, как будто бы и не было этого, а привиделось ей.
Да. Но херес на ноге точно был, и вино, вылитое туда, пощипывало кожу: сегодня как раз Таня тщательно побрила ноги.
Руки Виты мягко поднимали её с асфальта. Забирали бутылку с бокалом.
– Ну вот и молодчинка! Больше не надо, десять минут на холодном не беда, а больше – уже фатально… – говорила психолог. – И давай в машину быстро!
– В какую?!
– Да вот, вот…
Она уже успела вызвать такси. И наверняка таксисту всё объяснить. Да и пообещать двойной, если не тройной тариф за эту поездку. Или он тоже безумец… Хотя нет. Всё предусмотрено. Заднее сиденье застелено большим куском полиэтилена.
Таня посмотрела на водителя, мужика средних лет, – тот спокойно тронул автомобиль с места, на Виту – та тоже оставалась совершенно невозмутима, и…
– Дай мне банан! – попросила Татьяна и решительно избавилась от ажурных чулок; но выбрасывать за окно не стала – нехорошо мусорить, сунула Вите.
Та поделилась своим лакомством.
– Кстати, кстати, хороший повод допить херес. Можно в вашем транспорте пить, товарищ водитель?
– Любой каприз за ваши деньги! – с ухмылкой ответил тот.
Херес – великолепен!
Татьяна откусывала нежную мякоть, слегка вяжущую рот; она обычно ощущала банановый вкус именно так и ничего не говорила, заново переживая каждый миг только что произошедшего. И холодную воду под собой, и резкий гудок, и машущую ей локомотивную бригаду. А Вита – не спрашивала.
Только когда психолог открывала дверь своего номера в бизнес-центре «Высота», на станции, Таня словно очнулась, вышла из этого сна наяву.
– Вита, а таксист… он тоже это видел, что ли?
– Разве что, как я тебя поднимала.
– Неужели он даже… не удивился?!
– А чего тут удивляться? – Вита волосы поправляла, веснушки сверкали искрами смеха. – Подруге плохо стало на улице. Слабость, падает, идти не может.
– Он подумал, что я пьяная…
– Да и шут с ним. А то ты не знаешь, что пьяные у нас на Руси как юродивые: им всё простительно. Я ему сразу сказала: вы уж примите меры, пассажирка мокрая с ног до головы… Чтобы сиденья вам не запачкать.
– Ну, ты, Вита… Ну, ты… у меня просто слов нет!
– Психологический тренинг требует очень тщательной подготовки. Тем более – экстремальный. Так! Бегом под горячий душ, стой, сколько хочешь. Всё сухое я тебе приготовила… Надеюсь, угодила.
Да, тут продумано всё до мелочей.
Пока она одевалась, Вита сидела на кровати, ела свой неизменный фрукт, босые ступни на тёмном ковре кривила, пальцы сплетала – резвилась. Говорила весело:
– Ну вот, основную часть курса Хаяо Каваи ты прошла. Это японский психолог, «отец» японского юнгианства… У него есть монография «Комплексы», а ещё очень малоизвестная книжка с названием «Десять стыдных ступенек к успеху». Причём книжка скандальная, можно сказать, мозговыносящая.
– Это о чём?
– О том, какие испытания должен пройти японский менеджер для достижения успеха в искусстве управления. Кстати, он и проводил их с топ-менеджерами ведущих японских корпораций. Довольно успешно.
– Он что, заставлял их воровать?!
– И воровать, по мелочи. И сидеть нищими на городской улице, собирать милостыню. И мастурбировать в транспорте… И совершать дикие поступки. Сумасбродные, причём публично. На грани фола. Как ты сегодня.
– Неужели в Японии… за такое не арестовывали?
– Да запросто. Конечно, там всё решалось. Но эта книга и этот опыт были настолько… шокирующи, что даже на английский долго не переводили. Так и оставалось чисто японским феноменом.
– Да уж… Никогда бы не подумала, что такое может быть полезно.
– Это укрепляет психику. Всё это стрессы, которые закаляют. То же самое, родная, что и десакрализация тела. Человек не становится бесчувственен – он просто приобретает иммунитет к психической атаке. Собственно, всё это можно пройти, конечно, и, так сказать, воображаемо. Беседы, разговоры, эти притирочки мазью по воспалённым мозгам… – оно криво изогнула рот. – Бр-р… Чем мои коллеги успешно и занимаются. Рубят «капусту» в тишине и чистоте кабинетов. Никакого риска.
– А поему ты… не так?
– Не люблю околопсихологической демагогии и научного трёпа. Предпочитаю добротную, действенную шоковую терапию. Выход за рамки привычного сознания, на деле. Это решает если не все, то девяносто девять проблем из ста – сразу. Включаются механизмы психики, о которых человек раньше не знал. Так что я просто провела с тобой… – она наморщила высокий лоб. – Сейчас… Да, второй, четвёртый и девятый тест профессора Каваи.
– А десятый?!
– А десятый мы сейчас пройдём. В моей редакции, правда… – жёлтая шкурка полетела в урну для мусора и приземлилась туда точно. Вита стояла, выжидающе глядя на Таню.
– Ты готова?
– Да.
– Тогда расслабься и попытайся сосредоточиться. И не болтай… Самоконцентрация. Думай.
– О чём?
– Подумай о своём теле. Всё, соблюдаем радиомолчание.
И она соблюдала. Это не тяготило: после последнего, «девятого», по словам Виты, испытания тёплая, мощная уверенность разлилась по всему её телу, от макушки до кончиков пальцев ступней; и позабылось, что они босы, что топают сегодня весь день, где только не топают, и наступают то в лужи, то в гнилые киви, то по полам супермаркета идут, то по коврам мини-гостиницы на самом верху «Высоты». Какая это мелочь.
Она, действительно, сегодня перешагнула через себя… А может быть, это и надо было когда-то сделать? Конечно, без Виты, её властного, даже наглого руководства, она не смогла бы никогда это сделать. Ни за что! Своровать вещи в магазине? Это плохо. Это нарушение библейских заповедей, вопиющее попрание порядочности… Но зачем она так поступила? Чтобы и в будущем позволять себе такие, неоплаченные, покупки? Нет. Не было даже стыда и отвращения от содеянного; действительно, это хулиганство, шалость, пусть и стоящая денег; но она уже покопалась в «приобретениях», когда они с Витой сидели в номере, и определила, что её подруга нарочно не брала ничего дорогого. Значит, не просто кидала в сумку, устелив ту припасённой фольгой. Ну что? Три пары перчаток, два газовых шарфика, несколько носовых платков, разноцветные носочки… Пустяки. Даже обеда в дорогом ресторане не стоит.
Да, это был просто эксперимент: сможет – не сможет. Смогла. Ладно. В мусоре, в её копании была другая подоплёка, но всё равно, и за это изъедал её жгучий стыд, который куснул её, как она хорошо помнила, во время первого своего, героического «забега» босиком в магазине на бульваре, в этой «Стекляшке»… Мокрая, с грязными ногами, эти взгляды, эти алкаши радостные. Ей казалось потом, что она избавилась, однако нет; вспомнила, как прошмыгивает босиком в библиотеку по проезду между домами и промзоной и трусливо успокаивает себя – никто не видит, «мёртвое поле» по времени, ах-ах. А чтобы так, чтобы вообще не иметь этой мысли, не ощущать и малейших следов её? Как это Светлана-Шакти делает, эта женщина молодая, фантастическая, из шахтёрского городка? Пройти эту черту, насовсем?
Вот и прошла. Этот мужик, которого она отшила у мусорных баков, эти молодые парни с телефонами да грузчики эти, ребята молодые… Да всё равно! Вита дала ей такой концентрированный яд, что организм, встав на пороге жизни и смерти – моральной смерти, противоядие сам нашёл. Волшебным образом. И конечно, так же, как и красть, она не будет рыться в отходах; но она через это прошла, и мысль об этом уже не жалит голову, не пугает, не сводит с ума. Она всесильна, она может всё… Сидеть в грязи посреди улицы, распивая чудовищно дорогой херес; выливая бокал на босую ногу, что ещё больше? И наплевать на всех… Но эти ребята, с тепловоза. Они не кричали обидных слов, они и обеспамятели, может быть, от такой неожиданной картинки, но ведь искренне порадовались. Ха, да ведь это называется «хайп», сколько людей делает похожее, выкладывая в соцсети, даже выражение есть – «хайпануть», ей Оксана Максимова рассказывала, и Таня поражалась: зачем? К чему? Она не могла себя представить на месте этих, «ловящих хайп».
А вот теперь побывала.
Нельзя узнать границы, не попробовав их перейти. Хотя бы мысленно; а если получается, если удаётся, в виде эксперимента, то лучше так. Ведь чем была вся эта сегодняшняя фантасмагория? Экспериментом. Тонко рассчитанным, холодно проведённым, разве что без снятия лабораторных анализов: хотя Таня не сомневалась, что в голове у Виты отложилось всё, в цифрах и фактах, как в больничной карточке, в истории болезни. И, в конце концов, она, Татьяна, взрослая и «приличная», ощутила себя там, на этой их летней квартирке, когда они: Вита, Габи и друзья её молодые – тоже переходили рамки дозволенного, запредельные вещи вроде делали – а для цели благой, практической.
Ничего! Ничего страшного она сегодня не совершила. А приключения – были! И осталось щекочущее чувство азарта, остатки дофамина ли, серотонина ли внутри. Татьяна тихонько, про себя, рассмеялась. Ну, Танюша! Ну, завбиблиотекой! Ты устроила, ты отчебучила…
А может, ты всю жизнь ХОТЕЛА, да боялась?!
Кажется, что бы Вита сейчас ей ни предложила, она была готова на всё. Такой сдвиг в мыслях её и представлениях произошел, что сама и не знала, куда ползут тяжёлые пласты коры её мозга – такой же толстой, как земная.
И спохваченно подумала: Вита же сказала думать о теле. Да. О теле. А она ведь всю жизнь думала о нём; в юношестве к зеркалу обнажённой подходила и рассматривала – не с отвращением, но с нелюбовью. Грудь плоская, соски слишком развратные какие-то, густого неприятного цвета; живот худой, втянутый, и сама она такая же, худая. А уж о ногах она не думала совсем, эта часть тела открылась совсем недавно. Ну, разве что волосами своими гордиться могла, но – рот слишком большой, зубы – чрезмерно крупные, улыбка нескромная; глаза какие-то чересчур блестящие.
Её не устраивало – всё.
И вот теперь, следуя за Витой, смотря даже не на ступни её, мелькающие белыми птицами из-под чёрных лосин по серому ковролину, глядя на разноцветную спину в кофточке, Таня понимала: а дело-то заключалось в том, что она стеснялась своего тела. Не того, что в первую брачную ночь ей надо было делать с Сергеем, что она себе представляла; худо-бедно, тут процесс ясен был, хоть и не пройден на практике, но это как необходимая хирургическая операция, да и положено между мужем и женой… Нет, Таня своего тела стеснялась. Она внезапно отчётливо вспомнила оторопь, охватившую её, когда молодожёнов оставили наконец одних в комнате, украшенной всяческими цветами свадебными, поздравлениями, сгрузили, под ревнивым присмотром свекрови, в угол подарки для новобрачных, и она, стоя посреди комнаты этой, сняла наконец новые, каменно-жёсткие туфли, голыми подошвами встала на линолеум – тут-то и стукнуло: сейчас и платье свадебное надо снять, и всё остальное…
Он-то красавец, фигура отличная, спортом занимался, военный, а она?!
Тело было главным кошмаром её все эти годы.
И, хоть не ушла эта мысль, но легла глубоко внизу, под тяжестью опыта жизненного, воспоминаний, а потом и не вылезала вовсе; не думала она о теле, когда училась, когда диплом защищала, когда еду готовила или стирала; когда стала библиотекой заведовать… Хоть вроде и забылась. А отравляла она всё, тихонечко разлагаясь там, словно труп.
Неужели Вита выковыряла её из-под такого спуда, вытащила на свет Божий?
ЛИНИЯ КОЛОКОЛЬЦЕВА
Про паучка, ползущего по ступне Марии, осыпанной высыхающим чернозёмом, Колокольцев не додумал. Рация ожила:
– ГБР, Опарин. Входим!
Колокольцев взлетел вверх ракетой. Закричал хрипло:
– Начинаем операцию!
Сущий ад. Вот она, прогалина в крышах. Спрыгнули. Ногой – дверь на хрен, ворвались. Темнота. Свет повсюду уже вырубили, это ясно. Фонарик с пояса. Орёт: «Всем мордой в пол, полиция!» Да хрен тут кого уложишь… Похоже, та самая комната, где все содержатся. И что-то напрыгнуло от стены с диким визгом. Колокольцев – выстрел в потолок, щепа полетела брызгами в лоб. И саданул ботинком в это визжащее – с налёту. Сзади тоже крики и шум борьбы. Канаев хрипит: «Лежи, сука! Это полиция!» Крутит кого-то. Едва встал, фонарём посветил.
Какая-то девка разлохмаченная пыталась на него аж с двумя кухонными ножами кинуться. Один от удара в лоб выронила, на второй – фактически села, он ей в ляжку воткнулся. Сидела, выла. Обернулся: Канаев крутит здоровенного ЧОПовца. У того глаза дурные, тоже обкуренный, видать. Пистолет рядом – хорошо, не успел пальбу поднять.
Канаев руки ему скрутил, Степан потащил за собой: пошли вперёд! Фиг знает, сколько тут ещё такой нечисти… И снова в лабиринты. Вылетели на кого-то, в свете фонаря только АКС-ы мелькнули, стволы, опер крикнуть успел: «Свои!» Один из двух ГБР-щиков в маске показал рукой:
– Двое туда ушли!
И тут как бабахнуло. Крыша валится, шифер раскалённый, доской по голове прилетело… ГБР успела присесть и ураганный огонь из двух автоматов в темень открыть. Пули выбивают, крошат кирпич, страшно подумать, что там с теми, в темноте. Но, с другой стороны, зачем гранату кинули? Хорошо, куда-то, видать закатилась, стеки этого коридора постарались.
Через четверть часа, когда кончено было уже всё, Колокольцев с Канаевым и ГБР прошёл этот коридор. И не коридор это, а подземный ход. Уходил вглубь. Граната взорвалась посередине, ямину сделала, но перебрались. А выводил он в канализационный колодец. И лежали там, сорвавшиеся со спасительной лестницы, ведущей наверх, два тела: кривоногий волосатый мужик и девчоночка в куртке, наспех наброшенной на платьице. С ножек, голеньких, свалились калоши. Пули прошили её спину, да и мужика тоже. Трогай, не трогай – готовы.
А с главного входа тоже не всё гладко было. Там стояли Степанов и хмурый низкорослый опер. Из обваленной кирпичной стены торчало лицо курчавое, нерусское и ноги в сапогах. Потрогал: всё, пульса нет. Степанов, потирая вспухающую на бледном лбу шишку, виновато оправдывался:
– Да я только вышел, а он как прыгнет! Ну, я ему приём, он об стенку… А она и обвалилась. Хреново ведь кладут, наркоши же…
– Тьфу!
Колокольцев вышел на свежий воздух. Уж шибко тут воняло анашой… Мимо него в автобус таскал обитателей «Дома», охранников с разбитыми физиономиями, шоферов каких-то. Опять – всё пошло не так.
ЛИНИЯ ВИТА – ТАНЯ
Они ехали на последний этаж. И психолог буднично пояснила:
– Крыша «Высоты», если что, – смотровая площадка. Туда можно подняться, постоять, пофотографироваться. Провести вечеринку или романтическое свидание. Оплачивается легко, через ресепшен…
Таня сказала больше для себя, чем для неё:
– Там наверняка камеры.
Поправляя волосы, как любая женщина делает, чуть кокетничая, Вита с удовлетворением проговорила:
– О! Молодец. Уже неплохо, уже вместо священного интеллигентского ужаса перед хулиганским выходом за рамки приличий – первое практическое размышление. Но я договорилась со службой безопасности. Камеры сейчас будут выключены. Я это тоже оплатила.
И она приблизилась, вплотную почти к Тане, обожгла дыханием:
– Или ты думаешь, что всё-таки нет? Если ты боишься, всё, тогда назад!
– Нет!
– Максимум, что про нас подумают, что мы две лесбиянки. Но это же не так, и ты это знаешь.
Она боялась не этого на самом деле; и, когда они миновали пост охраны, куда Вита сунула и квитанцию, и голову свою, рыжую – чтобы, наверное, пару особых слов сказать, поняла, что могло её сбить с пути. Ухмылка какая-нибудь, презрительное выражение лица охранника в чёрном; вот это возможное прилипание грязи отпугнуло бы её. Но мужчина, неприметного облика, посмотрел на Виту лишь, мельком – да наплевать ему было до глубины души! – кивнул и нажал что-то на пульте; замок в большой стальной двери в конце коридора щёлкнул.
Пропуская Таню вперёд, как почётного гостя, Вита проговорила за спиной:
– А первый раз мне это показала Ия Кизилова, тоже, кстати, шульженковская ученица… Утром, на берегу Томи, искупавшись, мы это делали. Такая красота!
Красота… да. Под ногами ласково пружинило резиновое покрытие. Площадка вознеслась над крышей «Высоты» – почти чашей. Ветерок развевал волосы, гнал по небу лохмотья туч, словно по заказу, для них с Витой ненамного разорвав хмарь. Таня услышала:
– Раздеваемся!
Да легко! Она отошла от перил чуть подальше, просто для удобства. Стягивала себе платье и бельё, с наслаждением подставляя своё нагое тело воздушным потокам. Да. Ощущать, как ветер гладит твоё тело… Она даже не смотрела на психолога – неинтересно. Стыд и страх, две главные силы, всё прошлое время двигавшие её, словно в алхимическом превращении, слились и сверкнули золотом. Опьяняющей свободой. Она, абсолютно голая, стоит на крыше двадцатишестиэтажной «Высоты», над всем Щанском!
И панорама его, захватывающая, открывалась вокруг. Таня вглядывалась в знакомый ландшафт, давно, пытаясь сохранить в памяти эти картинки. Город, лужицей растёкшийся между двух больших холмов – Золотой Горки и Синюшиной горы. Город, прорезанный Линией, и отороченный другими рельсами по краешку; город, проблёскивающий полоской Щанки – сверху не казавшейся ни грязной, ни вонючей…
Она Виту не услышала. Она почувствовала. Прикосновение сзади её горячего тела, такого же нагого. Вита взяла её за руки, ладонями её же провела по телу.
Медленно…
– Расскажи миру о своём теле. Как ты его любишь… Расскажи Небу о том, какая ты красивая… Хорошо расскажи, ярко, ты же умеешь! О лице, волосах, о груди, о бёдрах… о ногах! Говори!
Если бы её руки показались жадными и торопливыми, если бы Таня уловила едва заметную фальшь в этом голосе, может, и разрушилась вся эта сказка. Но руки Виты только управляли её руками, и Татьяна начала ощупывать себя сама. Гладить – лелеять. А Вита, отпрянув, нарочно прервав это прикосновение телом, оставила только лёгкое поглаживание шеи её, нежный массаж.
– Я люблю… своё… тело… – глотками выдавливая, по слову, мучительно трудно, начала Таня. – Я его люблю… потому… что оно… красивое…
Горячие ладони Виты на её шее. Южный ветер обвевает её – и там, внизу живота, тоже щекочет; и уже не чувствуется сырость и холод, и под низким серым небом ей тепло, тепло и свободно.
– у меня красивая… грудь… мои соски большие… я люблю их… мои бедра изящны! Мой живот совершенен!
И только тогда Вита ладонь её направила в нужное место, деликатно оставила на нём, прошептав: «Не стесняйся! Это помогает!»
– Я люблю… себя! Я красивая женщина! Моё тело… оно мне дано для… радости, оно… оно достойно! То, чем она занималась в далёкой юности, и то пару раз, переживая потом мучительный стыд, она делала голой на крыше самого высокого здания. И Вита отошла, она уже не касалась её, она нарочно оставила этот ритуал, эту жертву ей, только ей, без всякой примеси своего участия. Со стороны, да, это могло быть «Девятью с половиной неделями», но если бы Тане сказали об этом сейчас, она бы закричала: «Да! Я делаю это!»
Её затрясло так, что ослабли ноги; придерживаемая Витой, она опустилась на резиновый пол площадки. Мокрый. Но голые ягодицы не ощутили этого; пережитый оргазм прокатился по телу жаром, до пяток, она сидела, будто на пляже. Сложила ноги в медитативной, самой удобной позе. И рядом – отстраняясь, такая же нагая Вита, тоже в позе лотоса, с запрокинутой головой, веснушками, подставленными Небу.
Тишина. Сюда не доходили звуки, разве что редкие капли иногда стукали, как шмели в дачное окошко, об пол, о скамейки, о стеклянное ограждение смотровой площадки.
– Ничего не надо отвечать… – негромко, с закрытыми глазами, сказала Вита. – Тогда Кизилова провела первый тренинг «Радости Тела» на берегу Томи… Мы так же стояли и рассказывали о своих телах. Некоторые – первый раз в жизни. А другое… Об этом мне говорил один человек. Археолог. Он был на Алтае, на том самом кургане, где нашли загадочную скифскую принцессу… я сейчас не помню, это было в Интернете. Так вот, он рассказал, что в последний день… когда все сворачивались, он взял лошадь и приехал туда. Он зашёл на вершину, разделся догола. И совершил акт мастурбации. Один. В горах. Нагой, как первый человек… Он ощутил такое, чего не может забыть до сих пор. Тоже – вершину. Это может выглядеть как угодно, но… это реальная история. И главное – он стал другим. Так и ты прежней не будешь после этого. Ты ведь именно этого хотела.
…Они сидели так, больше не говоря ни слова и всё больше погружаясь в себя, растворяясь в пространстве, пока небо снова не громыхнуло и на их нагие тела не упали первые капли. Вита моментально вышла из прежнего состояния, со смехом вскочила:
– Давай одеваться! Второго комплекта одежды у меня нет.
Она удивительно легко менялась. И всегда сохраняла ясную голову. Неужели и у Татьяны так получится?
Взяв сумку, она покинула её номер, покинула торопясь, потому что начала свинцовым грузом наползать неимоверная усталость; и психолог предупредила: «Будет то, что называют «отходняк». Эмоциональное перенапряжение. Лучше – спать и ещё раз спать!» Да и по Вите это было заметно: разноцветные прожекторы глаз выключились. Татьяна ещё собиралась, а Вита, не раздеваясь, опрокинулась на кровать и сонным голосом пробормотала:
– Там табличка на столе… «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Дверь закрывать будешь – повесь, пожалуйста.
И засопела. Тихонечко, как ребёнок.
ЛИНИЯ КОЛОКОЛЬЦЕВА
…Пафнутьев на белом коне появился, в реальности – на белом «Форд-Крауне», для эскорта ГИБДД купленном лет пять назад. Большом, как ванна. Вышел, удовлетворённо отдувался. Он наверняка знал уже, что дочки Фромиллера тут нет. А какая, на хрен, разница?! Задержано столько-то, изъято столько-то… правоохранительные органы свою работу сделали. А с остальным пусть прокуратура разбирается.
Копытова тоже тут была, в автобусе. Неизвестно, что она там начальнику сказала, но выскочил он оттуда красным переваренным раком. Постоял, то надевая фуражку на большую голову, то снимая, порыкивая на всех. Потом подошёл к Колокольцеву. Тот сидел в закатных лучах, на спиленном чурбачке каком-то – разорили двор, много чего повыкатывали, повыбрасывали.
Курил.
Полковник остановился, снова фуражку снял, протёр её большим платком, спросил:
– Что, отдыхаешь?
– Сто х*ёв тебе в панаму… – мечтательно сказал Колокольцев, не поднимая головы и смоля сигаретку. – Хули те делать? Сиди да складывай…
Пафнутьев онемел сначала, даже содрогнулся. Потом заревел раненым на корриде быком:
– Капитан! Встать! Ты ваще… ты обкурился?
– Иди ты на хер…
Пользуясь тем, что Пафнутьев одеревенел просто – от собственной ярости, Степан Колокольцев поднялся с чурбачка, будучи в гражданском, одной рукой головной убор изобразил, вторую приложил и отрапортовал – громко, на весь двор:
– Тарищполковник! Прошу извинить, дурак был, не увидел! Разрешите также доложить: профессиональное выгорание. Совсем охерел на этой работе! Прошу отпустить меня в отпуск, а то у*бу кого-нибудь случайно! Не могу знать как, вот!
Пафнутьев фуражку уронил в грязь, она покатилась, мелькая околышем и блестящей кокардой. Покрутил пальцем у виска и отдалился – бочком.
А Колокольцеву было насрать. На всё. Но странно – ему напиться сегодня даже не хотелось.
ЛИНИЯ ВИТА – ТАНЯ
Вот поэтому сейчас, по завершении всего – а в Круглихино, о чём она не знала, тоже закончилось, тоже стихло всё, хоть и без результатов особых! – мощная волна тревоги последних часов, а потом – ударившая в голову радость от известия о спасении Лены лишь на миг её вывели из равновесия. Только по инерции, по привычке. И Таня, успокоившись, смотрела на уходящую Виту.
Действительно. Сейчас Фромиллерам, дочки и матери, нужна только она, разве что Шакти тоже. А остальные – лишние. Лишние эмоциями своими, расспросами, вообще – самим фактом мелькания. И это разумно.
– О! А ты, если хочешь выполнить то, о чём мы говорили… – босые ноги прошуршали к её столу, с полпути до двери вернувшись. – …то необязательно ждать ночи. Поможет снять напряжение. И вот тебе – в помощь!
На её стол лёг продолговатый, в жёлтой, с коричневыми пятнышками кожуре, банан.
И с уходом Виты в библиотеке повисла плотная, бархатная тишина. Как ночью. Сейчас тут никого, кроме неё.
И это она сделает сама, уже без посторонней помощи!
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!
Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.
