Глава 83. АННЕТ ПРОЩАЕТ ПАВЛА И ПОКАЗЫВАЕТ, КАК НАДО РАБОТАТЬ…
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ АННЕТ – ПАВЕЛ.
Павел принимал решение в тяжких раздумьях. И оно всё ему никак не давалось, не казалось верным выходом. Психологически он готов был бросить уже всё ко всем чертям, благо наснятый архив фото и видео остался у него, на флэш-картах. И если он уедет прямо сейчас и бросит слетевшую с катушек Аннет, то, чисто теоретически может толкнуть эти фото через Сеть любителям от своего имени. Но существовала загвоздка, даже несколько, и лежали они совсем не в моральной плоскости. Во-первых, организовать продажу этого всего – дело муторное, хлопотное; российские любители таких кадров много не заплатят, а западных он не знает, это канал Аннет. Во-вторых, обрубив все концы, он не получит даже части тех денег, которые они с ней уже заработали: все ключи-пароли от счетов, на которые им приходит оплата, у ней. А старый заказчик один и тот же материал оплачивать не будет, он напишет Павлу – экскьюз ми, сорри, дорогой!
Проще было, конечно, вернуться в «Витязь», к Аннет. Но он боялся и того, что та ещё не перебесилась – и чёрт его знает, что будет. Она же в ярости кошка дикая совершенно, своими когтями лицо может расцарапать так, что шрамы останутся. Кроме того, он боялся, что Катька-Рыба, по дурости своей, устроила похищение материала с жёсткого диска с одной целью: потребовать за него «выкуп» у Аннет. И даст да его или не даст – ведь речь шла всё-таки о видеоархиве Армена из «Дубравы», компромате, о получении которого с таким трудом удалось договориться! – но неизбежно встанет вопрос, а от кого Катька получила его, как она его отжала у Павла?
И вот тогда точно несдобровать. И никакие объяснения не помогут. Ещё во Владимире ходили неясные слухи о жестоких расправах с теми операторами, которые осмеливались пытаться зажимать материал, по сути, красть его у Аннет. Одному она якобы разбила бейсбольной битой обе коленные чашечки, второму прищемила мошонку дверь так, что парень остался без одного яичка на всю жизнь.… И хотя это вроде были как тёмные личности, бывшие или не бывшие наркоманы, и было ясно, что в полицию они не побегут, тем не менее и Павел ведь тоже не пойдёт к ментам, и Аннет это знает!
А что касается её взбрыка… Он этого не понимал и от этого ещё больше злился. Временами на его партнёршу находили какие-то приступы непонятного покаяния, тем более – непонятно за что. Это было сродни сеансам религиозной флагелляции, самобичевания; только чаще всего она всё-таки снимала их крепким алкоголем, а в этот раз тряхануло серьёзно. Он помнил, что первый такой инцидент случился как раз после того, как в Москве они познакомились и вроде даже работать начали. Тогда Аннет нашла какую-то автостопщицу, гостившую в столице; идеальный вариант – приезжая, снимется и исчезнет, покатит дальше по российским просторам, ищи-свищи. Павел тогда договорился на роскошный заказ с одним западником. Модель должна была босыми ногами давить котят, да, именно такое хотелось увидеть этому человеку, причём с воплями несчастных животных, с их кровью на чьих-то босых ногах…
Сумму предложил астрономическую даже для Москвы: двадцать пять штук баксов за десять минут сюжета. Ну, учитывая этих идиотов, защитников прав животных, в последнее время активизировавшихся, и угрозу реальной, вообще-то, уголовной статьи, это были нормальные деньги; и, наверно, в Майами, откуда пришёл заказ, тоже есть свои защитники таких прав – поэтому клиенту такое видео снять в США или даже Европе стоило бы в разы дороже… Всё было на мази. Павел студию подготовил, даже котят проклятых купил у метро, пять, разных окрасок.
И тут у студии их встречает Аннет, забирает девку у Павла и исчезает с ней на несколько дней, отключив все телефоны.
Полдня Павел сидел в студии, поил котят молочком, потом плюнул да и выгнал их на улицу, а сам уехал. Аннет заявилась на четвёртый лень, расхристанная, босая, в дырявых джинсах этой девки, такой же узкобёдрой, пахнущая алкоголем и вся в засосах. И угрюмо заявила, что та-де всё равно бы отказалась сниматься, поэтому хрен с ним, и вообще, дело тухлое, может она подстава от тех самых любителей… Павел тогда вспылил, наговорил ей грубостей. Так, мол, дела не делаются, а за безопасность я отвечаю, какого хрена? Партнёрша сидела молча и рассматривала фото на телефоне. А там – ноги этой девчонки.
И дело было не в лесбийских её капризах, и даже не в том, что она сама возбуждалась от чьих-то красивых ступней, причём как можно более грубых, «нахоженных». Она западала на тех, чья жизнь, судьба каким-то образом напоминала её собственную, о которой Павел, конечно, знал только понаслышке, из очень скудной обрывочной информации. Вроде как были у Ани богатые родители во Владимире, а она долго чудила там, живя с ними, потом ушла…
И было такое ощущение, что её тянет к таким же. Тоже странным, тоже прошедшим через излом внутренний, через богатство и тяжёлый самостоятельный путь наверх, по морю грязи и дерьма; как искупление – но чего? И что было за спиной у этой девчонки с каким-то странным именем-прозвищем, Павел его не помнил, что на неё буквально набросилась Аннет?!
А теперь вот эта, дочь городской шишки.
Спрашивать он даже не пытался. От попыток влезть в душу Аннет приходила в бешенство.
Он валялся в мотеле, иногда садился в машину, колесил по дорогам, просто так, пытаясь заглушить в себе тревогу и одновременно принять какое-то решение. Не удавалось. Снял местную проститутку. С трассы. Та после душа вышла к нему голая и в туфлях на каблуке, как и «полагается», как она и считала наиболее сексуальным. Он потребовал снять эти каблуки, и сразу же всё желание попало. Кривые пальцы, выступающие шишки сбоку убили его напрочь, несмотря на ухоженное тело, парфюм и бархатные пятки; он минут двадцать поболтал с ней о пустяках, посадив на кровать, дал денег и выпроводил.
Нет. Это было не то. Вот если бы Аннет сбросила с ног свои босоножки… Эх!
Но всё когда-то кончается, и у Павла терпение лопнуло тоже. Так, поехали. Внедорожник он оставит на парковке станции, пусть Анечка делает с ним, что хочет. А он поедет далеко-далеко с ноутбуком, и, когда она очухается от своей внезапной вспышки, они в Москве уже поговорят. Тем более что часть фото ещё не отправлена в Барселону…
Освободившись наконец от дилеммы, мужчина собрал вещи. Закинул на плечо спортивную сумку, обвёл глазами номер, проверяя, не забыл ли чего, толкнул дверь номера, открывая её в коридор.
И, как это придумывают режиссёры в фильмах – попятился назад, внутрь.
Прямо за этой дверью, в коридоре, словно ждала этого, стояла Аннет. Золотые волосы уложены в сложную, но внешне – скромную причёску с множеством шпилек, а ля пятидесятые; дорогое платье от Dior, тоже совсем простого фасона, но Паша-то знал, сколько стоит любая вещь из гардероба его подруги.
А холодный немигающий взгляд бледно-голубых глаза толкал его всё дальше, дальше, вглубь номера, пока он не наткнулся на кровать и не сел на неё с размаху, уронив сумку на пол.
Сейчас Аннет не укоряла. Она молчала. Прошлась взад-вперёд по комнате, стуча каблуками чёрных, наглухо закрытых туфель; зябко обхватывая, обжимая себя худыми руками – будто бы ей было холодно в такую жару. И только после этой паузы, полуобернув к Павлу голову, она деловитым тоном отметила.
– А ты рано собрался валить, Паша. Всё самое интересное только начинается.
– Я не собрался… – пробормотал несостоявшийся беглец.
– Не лги! – устало перебила его Аннет. – Я знаю, что у тебя куплен билет на дневной поезд. Через полтора часа.
Она подошла к самой кровати. Выросла над ним; руки на груди. Смотрит строго и требовательно, как мать на провинившегося сына.
– Ты не понимаешь, Паша… Зачем мы, как ты думаешь, затеяли дела с Арменом?
Павел пожал плечами. Он ещё тогда не понимал, на кой чёрт Аннет ввязалась в местную политическую дрязгу. Ну, зачем ей это чиновное прикрытие, понятно: с помощью созданных ей «юношеских студий» и «кружков фотосъёмки» они хорошо сэкономили. Но вся эта политика… шла бы она лесом!
Аннет неожиданно улыбнулась. Произошло одно из тех необычайных перевоплощений, на которые она была мастерица: лицо это вмиг стало миловидным, и даже леденящие взглядом светлые глаза заголубели ласково-ласково.
– А вот сейчас, Пашенька, игра и начнётся. Настоящая, Большая игра… а ты, глупый, бежать собрался, ну?
Он сидел на кровати потерянно, тупо уставившись в стену дешёвого этого мотельчика, в рыжие обои незатейливые. И в тишине упала с ноги Аннет туфля. А потом эта ступня прохладными нежными пальцами залезла в его штанину, погладила его, прижалась; и уже выскользнув, продолжила свой путь дальше, и вот уже пальцы эти, необыкновенно гибкие, оказались на том самом месте, с чего всё начинается; и расстегнули верхнюю пуговку ширинки…
Аннет умела делать этот фокус на спор!
Павел поднял глаза. Аннет смотрела на него, склонившись, положив локоть на оголённое колено, поднявшее платье до последней границы, и улыбалась всё так же.
– Ну, глупыш… Я надеюсь, ты уже передумал?
– Да… – прохрипел Павел.
…Когда всё было кончено, Аннет стояла у зеркала, оправляла да разглаживала платье и нашаривала ногами туфли, а её спутник ещё лежал на полу, сглатывая слюну, заполнившую весь рот, и застёгивал джинсы, Аннет обычным своим, холодно-требовательным тоном проговорила:
– Меня сейчас заберёт машина. А ты бери нашу и езжай в гостиницу. Пора возвращаться к работе!
– Опять по прежней схеме?
– Нет. На этот раз сделаем сами, и последний заказ. Модель я тебе найду сама.
– А что за заказ?
Она обернулась. Вот сейчас глаза нехорошо, зловеще блеснули.
– Тот, который мы когда-то не сделали… помнишь, с котиками?
– Ты… – он охнул, – нашла того западника? Заказчика?!
– Да нет. Из местных клиент появился. Это потом.
– А ты что будешь делать?
– А я, Паша, по районам покатаюсь. Надо на прощанье показать, на что я способна как эффективный кризисный менеджер. И отдать последний долг этому тухлому городку… А потом, пока они расслабятся и будут думать, кого купать в шампанском, мы с тобой и – фьють! Всё, до встречи. Будь на телефоне.
Она вышла, оставив в номере запах своего парфюма, резковатого, пряного, пахнущего так же, как и то, что в ней Пашка любил больше всего.
ЛИНИЯ АННЕТ – ДРУГИЕ
Для того, что Аннет сразу же окрестила «агитбригадой», выделили новый японский микроавтобус с полным приводом и богатым салоном, оборудованным столиком, компьютером с принтером и множительным аппаратом, системой громкого вещания, флагштоками и держателями для транспарантов и даже светомузыкой на крыше. А за этим «ниссаном» цвета «мокрый асфальт» следовал просто УАЗ модели «буханка», доверху набитый средствами собственно агитации.
Здесь лежали пачки спецвыпуска газеты «Заводчанин», первого бумажного за три года: Фарид Исмагилов в каске и рабочей спецовке с бульдозера руководил каким-то процессом, указующе вытянув вперёд сильную руку; надпись гласила: «НОВЫЕ ДОМА. НОВОЕ БУДУЩЕЕ!» Также тут были и предвыборные листовки главы, на которых он представал перед избирателями на фоне компьютера в рабочем кабинете, на совещании, но без галстука, который портил бы его бычью – нет, в этом контексте сильную мускулистую шею. Слоган на листовках утверждал: «НАДЁЖНЫЙ. РАБОТЯЩИЙ. УМЕЛЫЙ!» Ну, и буклетики были тут, отпечатанные на новейшей многоцветной немецкой машине, на первоклассной толстой мелованной бумаге, отчего сложенным буклетиком вполне можно было бы нарезать сало… На том буклете Исмагилов, в простой народной «олимпийке», но на фоне книжного шкафа с золототиснёными переплётами, мудро и значительно смотрел в окно, говоря написанным девизом: «ВЫБИРАТЬ – ВАМ. ВЫБИРАЙТЕ ТЕХ, В КОГО ВЕРИТЕ!»
И подарки избирателям тоже были. Будильники на батарейках, выпущенные Опытным заводом, где лик главы заменял собой цифру «12». Настенные календари, тоже отменнейшего качества, с видами самых известных зданий Щанска – фото, правда, пришлось взять из фототеки советских времён и изрядно подретушировать, так как на большинство зданий, исключая разве что городскую администрацию, смотреть без слёз сейчас было невозможно. Домохозяйкам предлагался набор кухонных ножей и разделочная доска: на Исмагилове можно было шинковать, резать, рубить, отбивать… в общем, он всем оказывался нужен! Молодёжь планировали обрадовать чехлами для мобильных с фото Главы, мужчин хозяйственных – шуруповёртами с изображением Главы, рукастых – рулетками, тоже с Главой. Рыбакам и охотникам предлагались раздвижные стульчики, на Главу можно было спокойно сесть с размаху пятой точкой, и ничего, не порвался бы! Самая большая проблема вышла с детьми: на плюшевого мишку или зайчика Фарида Исмагиловича не налепишь, но всё-таки нашли выход: Человек-Паук на тунике нёс исмагиловское фото: по этому поводу было много прений в Штабе, но сошлись на том, что вряд ли малыши ассоциируют Фарида Исмагилова с образом паука, таящегося в сердцевине коррупционной сети.
Ну и всякая дребедень вроде кружек с главой, магнитов с Главой, блокнотов с Главой, компьютерных ковриков с главой, значков с Главой и ручек – не с главой, но с ещё одним слоганом, самыми интимным: «Хочу. Могу. Сделаю! Ваш Исмагилов». Была тут и простая, русская водка – ящиков десять, на всякий случай. А для ВИП-ов в запертом мини-сейфе были приготовлены золотые часы, паркеровские наборы ручек, золочёные портсигары и пепельницы из малахита. Тут уж обошлось без портрета Исмагилова. Как-то он там некстати…
Но всё это работало само по себе в умелых руках. А вот умелые руки составляли основную проблему. Уже по лицам, мо мимике тех, кого Романенко бегло представил Анне в администрации, она поняла, что это совсем не та команда, которая может делать великие дела. Но она ничего не сказала, догадывалась, что Романенко скажет – других у нас нет.
И ведь не было! Брать в поездки по районам совершенно зелёных раздатчиков листовок из штаба или активистов из числа ТОСов, ЖЭКов и пенсионерских объединений было бессмысленно. Молодёжь же, услышав о перспективе объезда самых запущенных углов Щанского муниципального округа, бежала в ужасе, как от армейской службы.
И Анне пришлось согласиться.
На коротком инструктаже в кабинете Романенко она не могла всего сказать, но зато смогла познакомиться с потенциалом каждого члена этой «агитбригады». Все они, кстати, были отпрысками кого-то из чиновников среднего звена, засунутых в избирательную компанию родителями как своего рода любезный жест в сторону Главы – и все, очевидно, рассматривали эту свою ипостась как чистую ни к чему не обязывающую синекуру. Светлая шатенка представилась: «Олимпия», при том что её фамилия в списке значилась, как «Хвостова», что сразу же умилило Анну; покивав головой на сообщение о том, что надо брать с собой и как одеваться, и, по всей вероятности, пропустив это всё мимо ушей, Олимпия задала первый свой вопрос:
– Анна Александровна, а вы ногти в «Высоте» делаете или в «Питере»?
Анна всё поняла. Коротко отрезала: «У мастера!», а Хвостову про себя обозвала «Липой», и ведь не ошиблась: после разговора та так и вилась вокруг неё и даже, будто бы случайно, общупала её сумочку. Настоящий Versace или нет. С ней всё ясно.
Высокий, метр восемьдесят девять, Андрей Дудак казался писаным красавцем. Геометрическое мужественное лицо, высокая шея; серые бархатные глаза. Герой-любовник. Слушал очень внимательно. Он прокололся только тогда, когда Анна предупредила: личные дела надо оставить дня на два, а то и на три. С иронией осведомился:
– А что, мы за день не управимся? Это же рядом всё.
«Сосунок!» – поняла Анна. Дальше Щанска, точнее, в его пригороды не выезжал, хотя наверняка побывал и в Таиланде, и в Эмиратах. Дала ему прозвище «Герой» – на контрасте.
Третий персонаж пыхтел, беспрестанно возился со своим навороченным телефоном, ему даже замечание Романенко сделал. Курчавый, потеющий, племянник Решетовой. Его интересовало другое:
– А кормить-то будут, да?
– В самых лучших ресторанах! – уверила Анна серьёзным тоном. – Но на подстраховку – сухой паёк. Верно, Лев Гордеевич?
– Да.
– Завтра выезд по графику в восемь утра. Я скажу, где меня забрать.
И вот сегодня, в четверг, Анна садилась в «Ниссан». Отворила дверцу, забралась, никто ей не помог – ни Липа, конечно, ни Герой, ни Сынок, как она окрестила решетовского племянника. Села на своё место, к окну. Водитель тронул машину, маршрут он знал. Анна поправила платье ещё раз, рассеянно посмотрела в окно. Потом на группу.
– Здравствуйте!
– Ой, здрасьте, Анна Александровна! Мы так рады!
– Анна Александровна, а в кафе по дороге можно будет заехать?
Этот вопрос, конечно, задал Сынок, но ответа не получил, потому что его перебил сидящий рядом с Липой красавец-Герой:
– Там дождь снова обещали, вы ничего не слышали?
Анна Пилова изобразила на лице самую миролюбивую из своих гримас.
– Не слышала. Всё идёт по плану. Сейчас давайте помолчим, вопросы потом. Если что-то будет нужно сообщить – я скажу.
Они притихли, немного обескураженно. Анна глянула на часы. Они ехали в Чомы, первый пункт. Сейчас справа окажется развилка дорог, там небольшой рынок. И магазины. Пора действовать.
Женщина обратилась к шатенке:
– У вас такое платье чудесное, Олимпия! Брали в бутике?
– О! Конечно! Мы с отцом в «Высоту» поехали, там прямо из свежей партии…
Про себя Анна сразу подумала: всё ясно, сток из Омска. В Москве лежало месяц, потом месяца три болталось на плечиках в Омске, потеряло две трети цены, оказалось в Щанске. Ну, не сэконд, конечно, «Высота» этим не балуется, но скорее – от проводников.
– И лак очень хороший, насыщенный! – продолжила она тем же сладким-сладким голосом. – Не покажете?
– Да пожалуйста!
Шатенка в ярком клетчатом платье протянула ей сразу обе руки с накладными ногтями – перламутр с белыми наконечниками. Она не знала, в каких стальных тисках тех окажутся. Анна погладила ноготь большого пальца:
– Отличная работа. Дорого отдали?
– Да нет, ерунда, я по скид… Ой!
Женщина обломала ноготь, белый краешек полетел на ворсистый пол, Липа хотела отдернуть руку, но Анна держала клещами.
– Ох, простите. Неаккуратная я… Ай!
– Да что вы делаете! – завопила на весь салон Липа. – Вы мне второй ноготь…
– Обломала. Так неудобно… И на указательном пальце, ой. Какая досада!
Вырвав руки, девушка отломала и третий – на другой руке. С невыразимым ужасом наблюдала свой испорченный маникюр и от этого – даже онемела. Что ж, первая жертва есть. Анна с тем же умильным лицом обернулась к Сынку:
– Женя, а вы во что там играете?
– Space Marshals! – радостно объявил тот. – Только вышла… Это охота за беглыми преступниками в космосе!
– А картинка хорошая?
– Конечно! Вот, посмотрите!
Анна с любопытством взяла смартфон, левой рукой, правой опустила стеклоподъёмник, и… аппарат полетел туда. Прямо на проезжую часть, под колеса какой-то неспешно ползущей фуры, которую обгонял «Ниссан». На лице Сынка, то есть в миру Евгения Крысина, отразилась мировая катастрофа.
– Это что было? – пролепетал он. – Вы зачем это…
– Чтобы ты больше не отвлекался, Женя.
– Да вы знаете, сколько…
– Знаю. Китайское дерьмо. Купишь себе новый, но попроще, без игр. Когда вернёшься. А для связи внутренней есть рации.
Анна посмотрела на Героя, и он уже всё уловил – сказанное. Испуганно протянул женщине телефон свой:
– Вот… Можно даже выключить.
– Мне это не надо… – Анна качнула золотыми локонами. – Презервативы на стол.
– Что?!
– Гондоны, говорю, сдавай! – прикрикнула она грубо, разбив всю идиллию. – Тебе этим там не придётся заниматься!
Посеревший Герой полез в спортивную сумку и осторожно положил на стол несколько пачек дорогих презервативов. Они отправились по маршруту смартфона Сынка.
– Итак, дети! – жёстким, по нервам пилящим голосом проговорила Анна. – Зарубите на носу: это вам не прогулка. И не отдых. Начальница я и только я. Мне насрать на всех ваших высоких родственников, вместе взятых, и на их должности. Здесь вы будете пахать, а не играть в игры, слушать музыку или охотиться за глупыми деревенскими девками. Кто не согласен, выходит сейчас, пока до города можно добраться на попутке. Вопросы есть?!
– А…
Что хотела спросить Липа, осталось неизвестным. Она так и замерла с отрытом ртом.
– Зубы сожми! – посоветовала Анна. – Сейчас ухабы начнутся… Мои распоряжения выполняются беспрекословно. Любую инициативу обговариваете, получаете добро или идёте на хер. Называю вас при своих по прозвищам, я – Аннет, при чужих по имени-отчеству.
Она подумала, что ещё сказать, но увидела надвигающийся рекламный щит.
– Сейчас выходим и примериваем вещи.
– Какие?! – осмелилась пропищать Липа.
– Которые вы будете носить.
…Превентивный удар, который она нанесла им в первые минуты путешествия, почти всех просто лишил возможности сопротивляться. Анна, справившись о размерах, сама выбирала вещи в довольно большом зале сэконда, расположенного здесь, и, как она знала, постепенно прогорающего, поэтому большую часть одежды продавали за полцены. Липа вместо клетчатого платья обзавелась почти такой же юбкой по самое колено, тёмной кофточкой, чёрно-коричневым платьем и лосинами – маечек ей Анна позволила выбрать сколько угодно. Девушка попыталась сопротивляться:
– Но это же… немодно!
Анна поступила к ней на расстояние меньше шага. Впилась зрачками в её глаза.
– А ты думаешь, избирателей твоя задница интересует?! Твои грёбаные коленки? Ты хочешь, чтобы потом они говорили: вот, шлюхи за Главу приехали агитировать?!
– Ой… простите… да, я поняла.
Сынка она лишила модного пиджака и полосатого галстука, отправив всё это в мусорку на входе. Сообщила:
– Тебя в школе «жиртрестом» не дразнили? Значит, я буду. Таким людям, как ты, галстук смертелен для имиджа. Футболка и толстовка, а пиджак под них я сама подберу…
Меньше всего хлопот вышло с Героем. Он отправился в путешествие в джинсовой куртке на футболку, выглядел гармонично. Выкидывать её Анна не стала, но настояла на пиджаке со стоячим воротом. Он примерил, красуясь, спросил:
– Хорошо?
– Пойдёт.
– А я вам нравлюсь, Анна?
Лучше бы он это не спрашивал. Женщина подняла глаза. Те самые, бледными бритвами режущие до мяса.
– Мальчик… тебе сколько лет?
– Двадцать семь!
– А член твой эрегированный – сколько сантиметров?
Он растерялся.
– Я… не мерял!
– А вот померь. Я линейку дам. И если меньше восемнадцати, я тебе его порежу на ломтики, как отварную сосиску. Понял?
– Ага.
Анна швырнула ему в лицо чёрный полукожаный пиджак:
– Надевай, мачо!
По их личным территориям она прошлась ордой Тимура-Тамерлана, превращая в пепел всё на своём пути. Воля к сопротивлению была подавлена. Забирались в машину молча, только Липа тихо скулила: Анна заставила её переобуться в «лодочки», но нужного размера не нашлось – и те жали. Сынок периодически хватался за карман, где лежал новый, простой до тошноты телефон, и, достав, с недоверчивым ужасом его рассматривал. Герой втащил в машину упаковку минеральной воды и две пластиковых короба безалкогольного пива. Сама Анна купила себе на рынке две бутылки козьего молока.
Отпив, она проговорила твёрдо и совершенно спокойно:
– Правило первое: вы едете не себя, любимых, показывать. Вы едете представлять Фарида Исмагилова, кандидата номер один. Минимум себя, максимум его. Вы должны быть незаметны, как гной под гипсом. Ясно? Хорошо. Поэтому я вас и переодела, мажоров щанских…
Помедлила. Посмотрела в глаза Липы – не дай Бог, эта вот отмочит что-нибудь…
– Второе. У нас нет узких специалистов. Все отвечают за всё. Что я скажу – то и делаете. Никаких: а это вот не моё, я не умею. Умеем всё. Учимся на ходу. Липа!
Та не сразу поняла. Анна объяснила им суть их новых имён.
– …корову доить умеешь?
– Нет.
– Научишься. Правило тренье: что бы мы ни делали, это должно работать на избирательную кампанию Главы. И точка. Четвёртое: никакого алкоголя в дороге, на местах – только с моего разрешения, курить – только когда вас никто не видит. Мы – образцы.
– А с ногтями – что? – взвыла девушка. – Они же…
Ответом ей была пилка, брошенная на стол.
– Спиливай. До Чом времени хватит. Пятое…
Она глянула на Героя. Тот попытался ответить ей вызывающим взглядом, но быстро сдался.
– Никаких заигрываний с местным населением. Натянули улыбку – «Чи-и-из!» – и говорим только то, что прописано в ваших сценариях…
– А они…
– Сейчас будут. Шестое: если что не понимаем, идём ко мне. Думать – не надо, у вас нету в этом опыта. Спрашиваем. Но если кто додумается до чего хорошего, премию обеспечу.
– И… всё? – подал голос Сынок.
– Пока – всё. Что ещё?
– А кормить… ну, я эта, насчёт обеда…
– Галеты с минералкой возьми у Героя. Тебе разгрузочные дни не помешают. Ещё?
– Анна Александровна, туфли ваши жмут!
– Терпи или снимай. Вот, разберите мемориз. Это «Сто вопросов и сто ответов членов избирательной бригады».
Хлопнув на столик три отпечатанных и сшитых пачки, Анна откинулась на спинку кресла. Отрегулировала его. До Чом ещё тридцать минут езды, она успеет подремать.
Ведь это она всю ночь писали эти бумаги!
ЧОМЫ: ЛИНИЯ АННЕТ – БРИГАДА.
…В посёлке Чомы избирательной кампанией Фарида Исмагилова руководил директор местного ЗАО «Чомский кирпич», когда-то это предприятие от Фарида и получивший. Как только микроавтобус скатился на грязноватую площадку центра Чом, Анна скомандовала в переговорное устройство: «Стоп!»
Наступила тишина. Женщина некоторое время всматривалась в окна, благо стёкла тонированные, они видели всех, их – никто. Потом быстро раздала задания.
– Командировочные выписали всем? Покупаете за налик, чеки берёте себе. Ни в коем случае не выкидывать и не оставлять кассирше. Так, Герой! Вон очередь у магазина, ждут открытия. Идёшь туда, покупаешь бутылку водки. Подешевле, любой. Разговариваешь с местными. Чем живут, что думают.
– А если выпить с ними придётся? – ухмыльнулся Герой.
Анна сложила губы окошечком:
– О! А ты пить не умеешь?
– Умею.
– Тогда знаешь, как поступать. В карман выливай. Липа! Ты идёшь в парикмахерскую. Вон, на углу. Делаешь причёску.
– Какую? Мне моя нравится!
– Мне по херу, что тебе нравится. Хоть налысо стригись. Разговариваешь с мастером, выбирай бабу… темы те же. А ты… – она испытующе посмотрела на толстого Сынка. – Ты чеши по этим улицам, их всего две главных. Стучись в калитки, предлагай бесплатную спутниковую тарелку. На некоторых домах уже, туда тоже.
– Да как я…
– Как хочешь! В калитки ломись. Игры свои рекламируй.
– А визитка?!
– Проспект Главы. Обещай им спутниковое до заливу, если выберут. Типа: тотальная спутникизация населения. Понял?
– Ну да…
Анна Александровна Пилова, она же Аннет, она же – владимирская девчонка, прошедшая крым и рым, она же – воротила фотобизнкеса, лучезарно улыбнулась своим новым подчинённым:
– Тогда… вперёд! Через два часа – сбор здесь.
И она, отпустив их, снова задремала.
Липа вернулась самой первой. Чомская парикмахерша не смогла испортить её волосы. Девушка сообщила:
– Я полировку заказала и стрижку горячими ножницами… У них и такое есть!
– Молодец… – отозвалась Анна.
Она полулежала в кресле-сидении, голые ноги поколись на столике. Липа глянула на них, потом попросила жалостно:
– А можно, я тоже… разуюсь… Жмут!
– Да разувайся.
– Но это же…
– Это не «Жэ». Это ничего не значит. Что парикмахерша говорит?
Сдёргивая с ног выбранные Анной тесные «лодочки» – до сих пор она так и не решилась это сделать! – девушка зачастила:
– Да все против! Кирзавод умирает! Глава заказы отдал новосибирской фирме, в Чанах. Она ему кирпич гонит. Директор в отпуска отравляет пачками… в неоплачиваемые. А эта, у них тут по малому бизнесу мужик из налоговой вообще оборзел! Приходит и говорит: мне надо в этом месяце столько-то в карман! А почему так много?! А он: ты сиди, пока сидишь, а то сядешь за уклонение!
– Ясно. Всё сказала?
– Ну да… Анна Александровна, почему вы такая злая?
– Я не злая, я менеджер. Рот закрой, отдыхай пока.
Минут через десять в машину ввалился Герой. Выпитое он зажевал мятной жвачкой, но, видно было, с заданием справился, рассудок не потерял. Доложил:
– Водка выпита с двумя фермерами. Чек – вот… Они мясо продавали тут, им всё перекрывают. Люди какие-то, говорят, от Главы – просто их громят по-чёрному. Колёса фурам простреливают, те набок. Ещё на трассе. Говорят, круглихинские это дело крышуют. Говорят, мы за чёрта лысого проголосуем, но только не за… ну, вы поняли.
– Поняла… – сонно отозвалась Анна. – Садись, водички попей.
Последним забрался в машину Сынок. Он отдувался, пиджак на нём висел мешком, сорочка на груди промокла. Низ светлых брюк – в разводах грязи, как и белые его кроссовки.
– Тут такое дело, Анна Александровна… – забормотал он гнусаво, сопя и отдуваясь. – Все тарелки у них от «СибСвязьХолдинга». А это у нас, в Щанске… Говорят, была какая-то другая фирма, омская, ставила свои. Но у тех, кто поставил, дома сгорели. Не хотят, говорят: пусть Глава скажет, от кого нужно ставить, мы погорельцами быть не хотим!
Анна в секунду очнулась, приняла прежнюю позу. Бросила в переговорное: «На кирзавод!» – и обвела глазами свою команду:
– Что, всосали? Суть избирательной компании?! Надеюсь… Так. Сынок! Ты филолог?
– Да. Я заочно…
– Будешь писать тексты. Липа, продумай программу дотаций малому бизнесу…
– Анна Александровна! Да как же я…
– Интернет – тут! – отрезала Пилова. – Включай комп, работай. Герой…тебе самое сложное задание. Слушай меня. Берёшь три ящика водка из «буханки», Садишься с ними у магазина. Делаешь печальное лицо. Не такое! Ярче! Спрашивают, говоришь: «левый товар», Глава распорядился уничтожить, чтобы людей не травить, а машина застряла… Понял?!
– Понял. А как её уничтожать?
– У тебя помощники найдутся! – пообещала женщина. – Очень быстро… Главное: всем в уши дуешь, что Глава борется с нелегальной торговлей алкоголем. И вообще, человек строгих правил. В смысле здорового образа жизни!
Андрей Дудак ухмыльнулся, возразил:
– Анна Александровна… Так они ж никогда за сторонника трезвости потом не проголосуют.
– Жёны проголосуют… – оборвала Анна сердито. – А жёны узнают, ты уж поверь.
Через десять минут они были у проходной кирпичного завода. Ветхий шлагбаум поднялся, пропуская кортеж, и совсем скоро Анна стучала металлическими набойками туфель по лестнице заводоуправления. Сзади поднимались Липа и Сынок.
Их ждали. Но, видимо, без особого энтузиазма. Директор, рыхлый мужик с двойным подбородком, в распущенном воротничке сорочки, в галстуке, нелепо повисшем на животе, приподнялся- из вежливости:
– Ну, товарищи… вы как-то неожиданно. У нас тут самый разгар! Я звонил Главе, докладывал. У нас всё в ажуре.
– Очень рада за вас, Владимир Трифонович! – Анна пошла ему навстречу, источая улыбку и миролюбие. – Да мы по пути просто… Значит, всё хорошо?
– Конечно? Я своим скажу… Да они за чёрта лысого проголосуют.
– За чёрта лысого не надо! – ласково предупредила женщина.
– Ой… я не то хотел сказать. За Фарида Исмагиловича, конечно!
– Это отлично. Слушайте, а что у вас так плохо с мясом? Местные не торгуют, свинина вон втридорога…
Директор, выпучивая маленькие глазки, руками мазнул, как прыгать с вышки собрался:
– Да мне что до этого?! Нет, я понимаю всё… но вы вот смотрите, сколько у меня бумаг! Рутина! – он показал на стол, стал папки складывать одну на другую. – Это вот бухгалтерия. Это вот налоги. Это вот, по соцобеспечению, наши, так сказать. Ветераны… Это вот отчёты а департамент.
– Ой, простите! Вы занятой человек, я понимаю.
Приблизившись к столу, Анна отдала очень тихое распоряжение Герою: на него одного она могла тут рассчитывать. И директор не сразу понял, отчего в кабинет ворвался лёгкий, дарящий летний ветерок.
– Вы позволите? – мило улыбнулась Анна, забирая несколько особо пухлых папок со стола.
– Да, но…
В следующие секунды женщина оказалась у открытого Героем окна, и папки… полетели во двор. На кабины грузовиков, в грязь, на крыши заводских построек. Листы вылетали из них, кружились в небе белыми чайками, падали беспорядочно. Директор чуть не упал в обморок.
– Вы что… вы как?!
– Я вас освобождаю… от этой рутины! – важно объявила она.
Подошла. Очень близко. Взяла этого толстяка за его спущенный галстук, натянула так, что воротничок впился в складки жирной шеи. Приблизила арктические глаза к его лицу. И очень тихо, раздельно проговорила в это мясистое рыло:
– Придурок! Тебе за что Фарид платит? За счёт кого ты живёшь, а? Рот закрой! Сейчас ты сядешь… и будешь делать то, что мои ребята тебе скажут!
– Д-да…
Отступив, она скомандовала:
– Евгений, вы поможете нашему товарищу составить речь для общезаводского митинга в обеденный перерыв – кратко, энергично, минут на пять максимум. Материал для речи – в меморизе, который я раздала в машине. На всё про всё… – глянула на роскошные, в позолоченном корпусе, часы на стене, – у нас полтора часа. Вечером на шесть назначаем общегородской митинг. Олимпия… продумайте варианты гардероба, потом начинайте обзванивать местные СМИ. Я подключусь позже.
– Так сразу… Уже в обед? – захлопала глазами шатенка.
– Да! Привыкайте к военным условиям.
Анна повернулась к совершенно уничтоженному директору:
– Вызовите немедленно главного инженера. Мне нужен комплект рабочей одежды вашего завода.
И, с удовольствием сбросив туфли, встав у края длинного стола для совещаний, отвернувшись от всей этой суеты, стала ждать. Ждать выполнения её приказов…
На подоконнике трепетал последний, зацепившийся за какое-то препятствие, лист. Пахло жарой. Анна вскинула голову кверху и улыбнулась. Да, это другое. Но и тут она – может!
Сынок с директором, очень похожие друг на друга габаритами, сели за стол голова к голове, принялись за речь. Оба сопели и вздыхали: выполнение задания давалось с трудом. Олимпия, чиркая по экранчику своего смартфона коротким ногтем – типсы ей сняла, отпарив руки в горячей ванночке, сердобольная парикмахер! – искала варианты одежды для героя выступления; выпускать его в мешковатом, хоть и дорогом деловом костюме было нельзя…
Затем появился главный инженер, унылый тощий мужик с вислым носом. То, что он принёс, Анна забраковала сразу:
– Не пойдёт! Всё с иголочки. Надо старое и ношеное!
– Ну, пойдёмте в сушилку… – недоумевающе пролепетал тот.
И с ещё большим ужасом увидел, как эта лощёная блондинка последовала за ним, из кабинета, в котором оставила свои туфли, на лестницу, потом по по пыльному переходу-коридору, потом снова по ступеням, засыпанным вездесущей кирпичной пылью, потом по двору, где гравийная крошка перемешалась с листьями да высохшими тополиными почками… Женщина чувствовала, как он её ел глазами, и невысказанные намерения прочитывались буквально, как если бы он бормотал это про себя; сдерживало, наверное, лишь вышестоящее положение. В деревянном бараке-сушилке он показал, что имелось. Безразмерные сапоги-бахилы, закаменевшие от глиняной пыли, грязные, даже после сушки пахнущие потом; такую же каменную негнущуюся робу, штаны брезентовые в пятнах краски. Перчатки, чуть ли вдвое больше рук Анны.
– Отлично! – одобрила женщина и невозмутимо стащила платье – через голову.
Сунув его в руки инженера, ошалевшего от её тела в чёрном кружевном белье, платье, она строго предупредила:
– Отнесите в кабинет и повесьте на плечики! Надеюсь, они там есть. Где у вас самый сложный участок? Самых тяжёлых работ?!
– Та-а-ам… – едва смог выговорить мужчина. – Вон… видите, пресс. А как вы…
– Это не ваша проблема. Идите! – Анна сдёрнула в верёвки чью-то косынку и лихо повязала её на голову. – Ну, что стоим столбом?!
Такого нашествия «Чомовский кирпич» ещё не знал…
Сырую глину смешивали гигантские барабаны вверху, издавая утробное завывание; потом глина сваливалась в раструбы, сужающиеся книзу, и выползала из прямоугольного зева мокрым, блестящим языком. Специальный аппарат, представлявший собой стальную проволоку на раме, рубил этот язык на ровные части – так и получался кирпич, который плыл дальше по конвейеру, тянувшемуся, наверное, на километр. Там его, ещё сырой, снимали с конвейера и клали на просушку в специальные короба; потом они отправятся в печь для обжига. Башни этих печей были видны в мутные, местами треснувшие стёкла цеха, в котором очутилась Анна.
Таких прессов тут было три.
Под бахилами чавкала грязь, потому, что отовсюду лилась вода, журчала, булькала. Пахло мокрой глиной, гнилым деревом от дощатых мостков, какой-то химией и машинным маслом…
К Анне сразу бросилась какая-то высокая, мужеподобная девка в такой же косынке, только грязной, заляпанной коричнево-серыми пятнышками, крикнула:
– Новенькая? Вставай на этот пресс, тут человека нет!
– А что делать? – так же прокричала женщина, потому, что разговаривать в этом грохоте можно было лишь на таких тонах.
– Если эта ху*вина лопнет, хватай эту хрень и сваливай с конвейера! Потом вынесешь, покажу, куда! Поняла?
– Да!
– Чё Иваныч маску не дал, пидор?
– Не знаю!
– Сука. Ладно.
То, о чём предупреждала эта широкоскулая, с заметным пушком над оттопыренной губой и яростными чёрными глазами, случилось через пять-семь минут, как по заказу. Тетива стальной проволоки лопнула со звуком хлопающего паруса, и пласт глины полез: огромный, гранёный по бокам… Пока там, наверху, остановили пресс, пока машина среагировала, вылез на грязную резиновую ленту кусок длиной примерно с полметра.
– Хули ждёшь? – заорал кто-то невидимый. – Скидавай!
Анна взялась за кусок.
Он оказался не то чтобы очень тяжёлым – ну, килограммов шесть, но неудобным, скользким. Обвалила себе под ноги, мокрые холодные комочки глины проскочили в бахилы. По железной лестнице спустился чумазый усатый мужик с кабелем сварки в руке. Мельком глянул на Анну, спросил про то же самое, что и скуластая:
– Новенькая?
– Ага!
– Вот бл*дь… Рама опять на*бнулась. Отойди, варить буду. Епанёт, тутти мокро.
Женщина отошла, взобралась на сухие поддоны для кирпичей. Гул пресса стих; мужик подключил сварочный аппарат, надвинул на глаза маску, начал что-то приваривать в железяках. К ароматам цеха прибавился запах жжёного металла, быстро гаснущие искры сыпались в разные стороны; но можно было разговаривать – хотя бы и отвернувшись от слепящего огня сварки.
– Часто так у вас?
– Да хули, раза два в час. Старьё же кругом.
– А что не поменяете?
– Ишь ты, какая умная! Ты откудова такая?!
– Да я со Щанска переехала… Работы нет.
– У нас работа есть, только денег нет. Что, уже рада?
– Да так…
– Ну, привыкнешь. Я тут уже шестой год. Пресс уже рассыпается. А начальству что? А им по херу. Всё равно смену делаем.
– А что, не покупают крипич? Он вроде всем нужен…
– Бля. Наш, что ли? Наш только на коровники или зону строить. Щас этот, цветной хотят все. Катэджи строить. Замужем?
– Нет.
– Вот, бля. Ну, жди, начнут подкатывать.
– Кто?
– Инженера. Они тут любят перву ягодку…
Он исправил поломку. Отключил аппарат, полез к себе. Опять заревел пресс, опять зазвякала рубящая струна. Кирпичи получались ровными, как серые конфеты. Они уплывали вдаль, теряя капли воды… Через полчаса всё повторилось. На этот раз не только проволока лопнула, но и рама застыла, не повинуясь механизму. Наверху это заметили, только когда Анна закричала изо всех сил: «Эй! Порвалось!»
«Язык» на этот раз вылез метра на полтора. Опять слез механик, осмотрел повреждения, выматерился густо и длинно:
– Всё, хана. Подшипник полетел. Последний…
– И что делать?
– Пукать и бегать, девка. Резерв запчастей с гулькин хер, с мехбазы заказывать будем. Пойду докладывать.
Остальные прессы тоже шумели, там, видимо, дело шло лучше. Появилась та, высокая. Рявкнула на мужика:
– Опять? Заманали вы!
– Чо «заманали»? Вишь, металл устал!
– У тебя всегда устал…
И обратилась к Анне:
– Давай уберём говно это. Погоди. Поломать надо сначала.
Глиняная пастилка была разорвана могучими руками молодухи; почему-то перчатки она сняла и ломала мокрую глину без них, затем скомандовала:
– Хватай, вынесем.
И первой потащила отходы куда-то из цеха. Анна следовала за ней.
Там, метрах в двадцати, открывался овраг. Лысый край его свисал над пропастью, забросанной такими же плитами; падая, они причудливо переламывались, и высыхали, приобретая коричневато-серый цвет, напоминая развалины древнего храма, разрушенного землетрясением. Одна плита улетела в овраг без происшествий, а вторая – из рук Анны – вместе с одной рукавицей. Теперь понятно, почему товарка обошлась без этой детали спецодежды: приклеиваются.
Впрочем, её это не удивило. Хмыкнула:
– По первости все рукавицы так теряют… ничё. Вечером руки детским кремом смажь. А то завтра и ложки не ухватишь.
– Смажу. А почему?
– Глина у нас едучая. С непривычки руки потом корёжит. А ты такая вся, в норме… – оценивающе проговорила работница. – Тоща, а ворочаешь!
– Да я спортом занималась.
– А-а… Я Анфиса.
– А я Маринка!
Пока они дошли до цеха, смолк и второй кирпичный пресс; только третий шумел возмущённо, видимо, продолжая выдавливать серые параллепипеды. Анфиса сплюнула:
– Ну, бля, каюк. Трактор опять на*бнулся. Всё, если не причинят, смена закончилась. Пойдём к нам, на второй конвейер. Перекусим.
– Так сейчас обед уже скоро… в столовой.
Анфиса смерила её гневным взглядом:
– Ты в этой столовке была?! Там цены, как в Москве! Только шоферюги да инженера едят… Пойдём, говорю. Второй и третий – одна банда! А откуда сама?
На этот вопрос у Анны уже была готова – история. Она рассказала, что она вообще-то из Омска, но в Щанск переехали родители, рано умерли, она женилась, а муж, рабочий на Опытном, связался с нехорошими людьми, стал колоться, из дома всё вынес, ей угрожал… вот вроде как она и сбежала. Анфису история устроила. Она только предупредила:
– С Зозулей уже говорила?
– С кем?
– Главный инженер наш.
– Нет. Меня какой-то мастер сюда послал…
– А, понятно. Короче, он в трусы сразу лезет. Всех девок молодых через себя пропускает. А ты как бы незанятая получается, будет приставать.
– И что, отказать нельзя?!
– Придирками замучает. Одна у нас тут не выдержала, травануться хотела от всего этого… Откачали в больничке.
Они перешли из одного страшноватого здания в другое, которые соединял замерший конвейер; там рядом с ним стоял стол, немудрящее сооружённый из поддона для кирпича, и сидели женщины. Человек восемь. В основном – за тридцать, ближе к сорока, были две молоденьких девчонки. Одинаковые сероватые от глины лица, запылённые косынки, робы. Некоторые сняли бахилы и сидели без них – и ступни, с мозолями и натёртостями, покрывала та же коричнево-серая патина.
– Девки, я новенькую привела… встречайте! Поест с нами.
Они закивали головами, что-то заговорили: анна не могла ответить, сообразить, просто кивала. На столе – кефир, хлеб, копчёное сало, варёные вкрутую яйца, картошка в мундире и крупная, желтоватая соль. Кривые, обросшие крупными пупырями огурцы.
Ей тут были рады – без всякой подозрительности, враждебности. Пододвинули еду, отрезали хлеба… Женщина с рябым лицом, с седеющими волосами, рвущимися из-под несвежей косынки, спросила жалостливо:
– Ты как угодила-то к нам?
– Да я тут… в Щанске работы нет, разве что пола драить. А тут мне сказали, приглашают, деньги платят.
Этот её ответ был подобен раскалённому ядру, залетевшему прямо в пороховые погреба. Женщины взорвались:
– Ща-а-аз! Платят! Три х*я в карман!
– Ползарплаты! Простои же по полнедели.
– А если Ефим тебе за робу и рукавицы вычтет, вообще хрена с два…
– Сами себе дач понастроили, козлы, жируют там!
– А когда телевидение приехало, они нам даже косынки выдали фирменные! И забрали потом!
– Пыль-то, пыль! Я уже кашляю, как куряка последний!
– Нам, вообще, респираторы должны выдавать, конвейерникам! По закону. А поди, спроси за это?!
– К им сунешься, к бухгалтерам, отчего в этом месяце на две тыщи меньше, они нам в компьютер тычут! Там один эс или два эс…
– Да чё там говорить, девки! За быдлоту держат нас, вот и всё!
Анна уже съела бутерброд с салом и одну картофелину. Анфиса подмигнула:
– Махнёшь с нами? Давай.
Из-под поддона появилась бутыль самогона, напоминавшего модный апельсиновый лимонад, два стаканчика. Анна не стала отказываться.
Она следила за временем, хоть на руке и не было часов; телефон завибрировал в кармане робы, женщина встала:
– А где у вас тут… туалет?
– Вон сараюха стоит! – показала рябая. – Тока ты, девка, туда не ходи. Утонешь. Вон, за цехом есть местечко…
Конечно, Анна больше тут не появилась.
В кабинете главы кирзавода, обшитом до середины стен дубовыми панелями, по традиции многих «высоких» кабинетов советских начальников, уже шли финальные приготовления: сам директор в полном изнеможении киселём растёкся на диване для посетителей, на столе для совещаний пожилая секретарша гладила спешно привезённую из директорского дома чистую сорочку, рядом разложили с десяток галстуков – на выбор. Сынок правил последний экземпляр речи, Липа инструктировала местного фотографа-любителя с толстовской бородой. Анна вошла, у порога свалила с ног пудовые гири бахил, стащила с волос косынку.
– О, Анна Александровна! А у нас всё готово!
– Где текст?
Сынок подал ей лист бумаги. Анна пробежала глазами. Треск: её худые сильные пальцы разорвали бумагу несколько раз, на мелкие обрывки – а те порхнули на ковёр.
– Ручку!
Галстуки она тоже смахнула на пол, заявив: «Никаких галстуков! И сорочка на две пуговицы сверху расстёгнута!»
Обернулась к директору:
– Крест нательный у вас есть?
– Да… вот… – он стыдливо показал крестик.
– Не годится. Липа, у вас ещё полчаса. Поставите на уши всю контору, нужен массивный крест, неважно, из какого металла.
Говоря это, она черкала на листке. Потом подала директору.
– Вот это вы зачитаете…
Мужчина посмотрел написанное бегло; побледнел, затрясся и завизжал:
– Это… это невозможно! Я не могу этого сказать! У меня акционеры… учредители. Это вопиющее нарушение всех законов! Вы сумасшедшая!
– А воровать и строить себе дачу – не нарушение? – заткнула его Аннет. – А иметь сексуально озабоченного главного инженера?! Кстати, чтобы сегодня же его духу не было на заводе. И приказ об увольнении по каждому цеху расклеить…
– Но…
Аннет сузила глаза. Знаменитый её взгляд, пронзающий насквозь – рапирой. Стало слышно, как из лёгких директора со свистом выходит воздух, будто его и правда проткнули.
…На митинге он был хорош. В рубашке с закатанными рукавами. С вроде как невзначай видным массивным крестом, одолженным у одного из местных таксистов, он стоял на импровизированной сцене из поддонов. Голос гремел в привезённых с его же дачи стереоколонках. А собранные рабочие – в основном женского пола, почти все, собранные мастерами, слушали правильные, кружившие им голову слова. Директор каялся. Он говорил о том, что решил пересмотреть политику администрации. Что товарищ Исмагилов лично дал ему две недели на то, чтобы восстановить доброе имя и исправить ошибки. О том, что завод бросает силы на поиск рынков сбыта и уже работают над этим нанятые экономисты в Щанске. О том, что из резервного фонда будут закуплены респираторы, а в бухгалтерских графах появится строка доплаты за вредность… Что контроль над столовой передают в руки трудового коллектива и за ценами будут следить. О том, что отныне и бухгалтерия вся будет прозрачна, как лёд Байкала, что он просит провести выборы инициативной группы, первого профсоюза завода, который будет иметь доступ ко всем финансовым документам и принимать участие в принятии решений…
Аннет стояла тут же в толпе, но с краешку. Она старалась не попасться на глаза своим новым знакомым. Но они её заметили. Рябая женщина толкнула скуластую:
– Гляди… наша стоит. А ты видела, какие у неё волосья-то? Уж явно не нашего стада овечка…
– Я всё поняла! – шепотом согласилась скуластая. – Вырядилась она. А приехала, поди, с Москвы. С прокуратуры.
– Зачем?!
– Засранцу нашему шило в жопу вставить. Вишь, как запел, козлина! Не, не зря мы тогда. Помнишь, Президенту жаловались, кто-то из наших?
– Точно. Вставили, кому надо. Ну, Исмагилов-то порядок наведёт, раз такое дело…
И скуластая, крепко сбитая Анфиса заметила восхищённо:
– Хоть она, мож, и с Москвы, но пьёт-то лихо. По-нашему!
Речь была короткой и энергичной. Потом грянула музыка. Специально подобранные люди, уже из «штабного» местного актива, стали одаривать работниц подарками – разделочные доски с ножами да будильники. Раздавали спецвыпуск «Заводчанина» с биографией главы и его программной статьёй «ХОЧУ ЖИТЬ В СЧАСТЛИВОМ ГОРОДЕ!». Появившийся Герой выискивал в толпе мужиков и тихонько совал по бутылке, каждая из которых была любовно завёрнута в тот же спецвыпуск.
Директор с митинга в кабинет не пошёл, а, как побитая собака, поплёлся на двор заводоуправления, к маленькой фигуре Ленина, едва возвышавшегося лысиной над «Ниссаном». Аннет сидела там, выставив наружу грязные голые ноги.
Директор заскулил:
– Анна Александровна… Может, я организую? Покушать, посидеть. До вечера-то время есть.
Женщина смерила этого плешивого жулика взглядом.
– До вечера вам надо побывать в парикмахерской, обновить гардероб с нашим стилистом и выучить новую речь, чтобы без всяких бумажек и запинок! Мы о себе позаботимся… А вот ванная комната у вас на даче есть?
– Даже две! У меня сауна! – директор прижал руки к сердцу. – Да ради Бога… Сейчас я человечка дам, он покажет. В полном вашем распоряжении.
– Извините, уважаемый!
Это Герой отодвинул его, как мешающую тумбочку, принёс из кабинета платье Аннет и туфли. Директор, зачем-то нелепо кланяясь, бочком уходил.
Появилась Липа, посмотрела на ступни начальницы, ахнула:
– Боже… вы что с ними сделали?!
– В глине испачкала, девочка. Так, садимся в машину и едем приводить себя в порядок. Кофе и пёрышки почистить. У нас на это всего два часа.
– А потом? Митинг же вечер…
– А потом, – зловеще закончила Аннет. – Снова – работать!
Над потревоженным заводом, кружась вокруг уродливых башен глиняных прессов, кружились, обиженно каркая, вороны.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!
Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.
