ИСТОРИЯ САЙТА И СТУДИИ. ПЛЕСНИТЕ КОЛДОВСТВА…
Есть вещи настолько иррациональные по своей природе, что человечество, вероятно, никогда не сможет истолковать их и осмыслить. Ну, например, вот лемминги – почему бросаются со скал с равномерной периодичностью? Почему киты выбрасываются на берег? Почему первая школьная красавица-отличница, любовь класса эдак с пятого, вырастает, как правило в страшную мымру, к которой и приближаться страшно? Почему обычно дорогу в незнакомом городе в большинстве случаев подскажет лишь десятый, вами остановленный?! И так далее, в том же духе…
Есть в Новосибирском Академгородке широкий и гордый Морской проспект; гордость его и краса, его “Пикадилли”, начинающийся от белокаменного, словно Кремль князя Дмитрия Ивановича, здания Президиума Сибирского отделения Российской Академии наук, он упирается, сбегает серой асфальтовой лентой к Бердскому шоссе. Но никогда бы этот проспект не носил столь знаменитого своего названия, если бы не Георгий Сергеевич Мигиренко – контр-адмирал, соратник Лаврентьева по работе в Москве и Сибири. В свое время Мигиренко принимал по репарациям флот Третьего Рейха, курировал эксперименты по «гидродинамике» (я в одной из серий уже рассказывал о заброшенном полигоне института гидродинамики; так вот, там была и недостроенная центрифуга для опытов с ныне легендарной торпедой «Шквал») и приехал в Академгородок буквально в первые годы его рождения, этого научного оазиса. Товарищ Мигиренко одесситом был, и это самое главное. Первое, что он сделал, так это сказал: «Що? И эту большую улицу, которая упирается прямо в море (Обское – пр. авт.), вы называете Академической?! Не смешите мои кальсоны, это же чистый Морской проспект!».
Так это было или не так, сейчас уже никто доподлинно не скажет: у старожилов Академа баек – что у дурака махорки. Но именно при Мигиренко улицу переименовали, стала она «Морским проспектом», а «Академической» зовут теперь параллельную, оттесненную на задворки Академа, идущую буквально по самой его зеленой опушке…
Академгородок. Морской проспект – угадывается по “фирменной” живой изгороди справа! Та самая часть собственно “города”, которая следует после рокового перекрёстка с улицей Жемчужной, “обувающего” всех идущих с пляжа. немногие девушки и женщины осмеливаются и дальше топать босиком в “цивильной” зоне – как эта дама…
И вот на этом самом Морском проспекте действует загадочнейшая аномалия, разгадать тайну которой я пытался всё лето, точнее, два лета: с 2007 по 2008 год.
В День Города десять лет назад, ещё можно было увидеть гоняющих по центру босоногих детей… В наше время – уже никак. трёхлетнее отсутствие Ассоциации Босоногих в общественной и медийной жизни наложило свой отпечаток: новосибирцы разучились разуваться. И наш город сейчас ничуть не лучше таких унылых мегаполисов, как Москва, Питер, Казань, Екатеринбург и иже с ними.
Итак, дано: есть улица. Асфальт, как везде. Грязный (читай – заплеванный; миф о небывалом культурном уровне жителей Академа умер примерно так в середине семидесятых), не очень ровный. И, конечно, с произрастающим там, по общему мнению, грибком, серебристым стафилококом, СПИДом, туберкулезной палочкой, окурками и битыми стеклами. Спорить не буду, ибо бессмысленно, верую в данном случае, как Тертуллиан. Асфальт этот продолжается до перекрестка-поворота на улицу Жемчужную, продолжается и далее – разве что исчезают дома, и по обе стороны примерно на полтора километра тянется лес, плюс проезжая часть проспекта.
Так вот, сколько раз приходилось наблюдать идиллическую картину: шагает по Морскому, в разгар лета, компания. На пляж Академгородка. Обутые: кто в туфли, кто в шлепки, кто в кеды. Доходят они до перекрестка и дружно… разуваются. И ну сверкать голыми пятками дальше, по асфальту, через измызганный бензином асфальт Бердского шоссе (переходной мостик построили только в середине нулевых!).
Обратно – та же история. Идут весело, щебечут; пляжные девы несут в пакетах обувь, мужчины с голым торсом (как и девы – в верхней части купальничков). Доходят они до перекрестка… Бац! Срабатывает невидимый ограничитель. Словно кто-то тут генератор «лучей смерти» расположил, в кустах. Обуваются дружно. И идут дальше: многие с голым торсом или в верхней части купальника, сверкая молодыми грудями.
Не понимаю. Хоть убейте меня, хоть я и не сдавал кандидатский минимум по философии: в чем дело?!
Если взять соскоб асфальта ТАМ – на этих несчастных полутора километрах ДО перекрестка, и соскоб ЗА ним, то количество микробов будет совершенно идентично. Те же окурки, высохшие плевки, пролитое пиво (иной раз и блевотина от его переизбытка), и то, о чем я написал, что верую.
КАКАЯ РАЗНИЦА?!
Но по тому участку, как заколдованному, радостно идут босыми ногами, а по такому же асфальту через сто метров – только обутыми. И это при том, что ведь не на транспорт идут – до конечной большинства маршрутов, до этого края городковской Ойкумены еще два километра вниз по Жемчужной.
Ну, хоть кто-то мне объяснит?!
Девушки на Михайловской набережной. Та, которая идёт в туфлях, сразу же закрылась рукой. Стыдно рядом с босой подругой?
Видимо, какая-то странная задвижка, какое-то непонятное реле встроено в человечий мозг: там МОЖНО, потому, что это НЕ ГОРОД, а тут уже нельзя, потому, что тут УЖЕ ГОРОД. Дома, люди, киоски. Задвижка, которой напрочь лишен я, урод генетический и большинство моих друзей. Но она срабатывает абсолютно точно, без сбоев, в 99,9% случаев.
…Тем самым летом 2007-го года я занялся изучением этого феномена. Причем на хорошем научном уровне, я считаю: я убил три дня на то, что бы в два приёма – с 11 до 15 и с 17 до 19 просиживать на травке близ этого самого перекрестка, с бутербродами и сигаретами; и тупо фиксировать… Да, именно фиксировать количество разутых-обутых, разувающихся и обувающихся на невидимом этом рубеже. Листочки эти у меня не сохранились, но результаты я еще тогда занес в компьютер. Вот что получилось.
Босая женщина средних лет – предтеча Gloriosa, Gabi, Vita, Ornella… и многих других. Тогда, постояв на парапете, так и пошла домой, в сторону метро.
17 июля 2007 г., вторник.
Время наблюдения: с 11:15 до 15:25.
Температура воздуха: +27.
Количество прошедших на пляж: 89 чел.
Шли обутыми: 87 чел.
Шли разутыми: 2 чел.
Разулись на границе: 27 чел.
Не разулись: 60 чел.
Время наблюдения: с 17:35 до 20:20.
Температура воздуха: +27.
Количество прошедших с пляжа: 70 чел.
Шли обутыми: 15 чел.
Шли разутыми: 55 чел.
Обулись на границе: 51 чел.
Не обулись: 4 чел.
Далее я не буду утомлять вас цифрами. Я скромно посчитал, в меру своих математических способностей, соотношение в процентах. И результаты меня не удивили. На злосчастном перекрестке, где мы снимали фотосет с Ксенией, по дороге на пляж разувается примерно 15% людей. Обувается на том же месте, возвращаясь с пляжа, гораздо больше, до 93%. О чем это говорит? О том, что в сознании девяти из десяти наших сограждан (я не думаю, что эти показатели чересчур специфичны и характерны только для нашей геонаучной аномалии), такая ЗАДВИЖКА есть!
И логическому объяснению, повторяю, это не поддается: тем более, что среди них немало биологов, экологов, медиков и прочих товарищей, которые уж точно могут на глаз определить степень загрязненности асфальта там и тут; о количестве представителей социальных наук я не говорю – они если не изучают биологию, то уж логику – вполне профессионально…
Ан нет.
Эту босую даму я поймал как раз на роковом перекрёстке. Сфотографировал, потом познакомился, потом, конечно, спросил: а чего вы так, не стесняетесь идти до остановки? она засмеялась, махнула рукой в сторону ближайшего дома: “Да я тут и живу, уже пришла!”. Счастливая.
Конечно, делая фотографии (никогда не стеснялся подойти, представиться, спросить: вот интересно, почему босиком?), я иной раз спрашивал, если, конечно, успевал редких босоногих догнать. Сейчас отобрал некоторые фото из галерей «Энск босоногий» того времени – и я ведь помню ответы!
Так же, на набережной. Та, которая справа – из Академгородка, уговорила подругу поехать гулять босиком в День Города.
Очень редкий кадр. Юноши – босиком. Трезвые и весёлые…
Вот компания: два обутых пацана, две босых девушки. Девчонки со смехом, уверенно: «Так мы же на пляж идем!». Пацаны неразборчиво, тоже со смехом, но смущенным: «А нам эта… стрёмно!».
Логическая загадка: ну, вот почему именно ДВЕ из ЧЕТЫРЁХ девушек идут в этой компании босиком?!
Вот замечательная романтичная пара; девушка – загляденье, модельная внешность, отличные ступни. Ответила что-то вроде «Мне так приятно!», а потом к своему парню с вопросом: «Я же тебе нравлюсь босая, даже, котик?!», и начали… целоваться. Прямо на улице. Я с умилением ретировался…
«Я же тебе нравлюсь босая, даже, котик?!»
Другие девушки – хоть и не вышли из дома без обуви, но… заснял я их гуляющими с туфлями в руках! Да, тринадцать лет назад всё было немного по-другому, даже в Академе.
А это две девушки, которые вышли из подъезда прямо на меня – я там сидел, возился со слетевшим зеркальцем заднего обзора на велосипеде. Едва успел схватить фотоаппарат, догнал на курьерской скорости уже у ярмарки на улице Ильича: почему, говорю, только вышли и уже туфли в руках?! Объяснение потрясающее своей простотой – дескать, подруга решила пойти босиком, я же вышла в туфлях, и прямо тут вот, в подъезде, позавидовала и разулась, а возвращаться – плохая примета…
А это вообще смак: молодая, красивая женщина, мама и сын – оба босые, идут на пляж, и никаких признаков обуви с собой! Сказали радостно: «А мы всегда так на пляж ходим…». Кажется, были не местные, а москвичи, приехавшие сюда к родственникам…
У матроны с двумя девочками ничего не спрашивал. Потому, что услышал, что младшая девочка канючила – еще издали услышал! – «А чё она босЯком? Я тоже хочу-у-у!». Матрона ворчала и не разрешала. Даже не подходил.
Такие вот истории «с асфальта», с этого коротенького полукилометрового отрезка!
…Более глубоко я, признаться, не копал. Просто я для себя уяснил: местом охоты надо сделать короткий промежуток от перекрестка примерно до бывшего кафе «Улыбка» («Ухмылка» на городковском сленге). И тот человек, который дойдет до этого места босой с пляжа, он – не просто Человек, он Наш Человек. Мой человек, готовый материал для Ассоциации Босоногих и сайта.
Феерия. Босоногие “обнимашки” подруг на фонтане театра “Глобус”.
Вот так вот, одним теплым июльским – или августовским, я не помню, днем, встретилась мне на этом пути черноволосая милая девушка с чудесной светло-оливковой кожей, живыми черными глазами и роскошными, ощутимыми даже в прическе-узле, волосами. И шла она совершенно легко и спокойно босиком, и ни следа туфель нигде, в этом образе – как потом выяснилось, лёгкие сандалии, невесомые, лежали в её маленькой сумочке), а обуться она планировала только на конечной остановке автобуса, увозящего её в город, дабы в этом автобусе ноги не отдавили.
Звали эту девушку…
Нет, я не буду говорить вам, как ее звали по релизу, по документам. И не потому, что боюсь выдать некую страшную тайну.
Просто посетители сайта навсегда запомнили ее под тем псевдонимом, который она себе выбрала…
ЕВА!
АКАДЕМИЧЕСКИЙ ВАЛЬС
Итак, Ева…
Как это ни странно, но модели запоминаются не ногами. Не ступнями, точнее говоря; хотя, конечно, и это имеет огромное значение – у всех запомнившихся божественные конечности, великолепные ступни, которые в первый момент (и мне тоже, признаюсь, я ведь тоже живой человек!) хочется держать в руках, гладить, ласкать-целовать… как какую-то драгоценность. Но удивительное дело: проходит время, смотришь архивные фото, рассматриваешь придирчиво…
И вдруг понимаешь, что ничего особо необычного в этих самых ступнях и нет. Точнее, не было.
Как говорят, весьма справедливо – в ногах, мол, правды нет. Нужно быть пьяным гением на манер Венечки Ерофеева, чтобы с мизантропической убежденностью прибавить к этой расхожей фразе своё окончание: «…правда, её нет и выше!».
Ева, без преувеличения, стала первой самой женственной моделью сайта. Очень сочным сексуальным образом.
Но выше-то она как раз есть. Безукоризненных пропорций женских ног, длинных пальчиков-маслин, мизинчиков-завитушек, похожих на виньетку в уголке старинного фолианта, я с ходу могу назвать… ну, около пятидесяти; это и понятно – иных-то не берем. Но вот тех, кто запал в душу, как человек, и поныне среди моделей Студии – чуть больше десятка, может быть дюжина. были и с более красивыми ногами, да не запомнились, или вспоминаешь без особой теплоты, без щемящего ощущения под сердцем… А среди тех, кого вспоминаешь: вот так, как я говорил – взглянешь и задумаешься.
Нет, здоровые ноги, гладкие пятки (или не гладкие), шишек нет, всё хорошо…
А чем-то взяла!
Ева возникла передо мной – пишу «возникла», потому, что никто так больше не умел подкрадываться кошачьими шагами, возникать из небытия! – в короткой, белой с рисунком, юбочке; в кофточке, полностью открывающей загорелые бархатные плечи и, конечно, босая. При этом тогда, на улице я даже не успел предупредить ее о «Правиле № 1» лета: модель, дескать, приходит на съемку босиком. А она сама это поняла, продумала (как тут не вспомнить Айгуль!) и пришла.
И начался наш «академический вальс».
Буквально первые шаги. Я увидел лужу и указал девушке на неё. И она легко – пошла!
И не то, что бы я не был уверен, что своими загорелыми прекрасными ногами Ева сможет пройти по грязноватой луже у торгового Центра… мне просто хотелось посмотреть, КАК это произойдёт.
Ну, как я мог еще назвать галерею, в которой это тропическое насекомое, бабочка или стрекоза, не знаю, порхала по Академгородку?! Помню такой крошечный, но характерный эпизодик: мы дошли, разговаривая, до пешеходного перехода напротив Дома учёных, стояли, пережидая поток машин; в этот момент я боковым зрением заметил, что как раз перед кромкой тротуара расстилается лужа – не то, чтобы фантастически грязная, но темная, какими бывают только лужи Городка, обязательно с донцем липкой глины и нападавшими листьями, хвоей, уже тронутыми естественной гнильцой… Можно было бы обойти ее, метра за три, и, несомненно, любая «приличная» девушка так бы и сделала, озабоченная чистотой своих лелеемых ножек… Но Ева, не прерывая разговора, так и шагнула в эту грязь, в эту лужу. Я даже не стал спрашивать потом о мотивах, не стал приставать с очевидно идиотскими вопросами, потому, что было по всему видно – она выше этого.
На фоне буйной зелени Академгородка, на улице Ильича.
Первая съёмка – и Ева переоделась в короткую юбку. Это был стопроцентно выигрышный ход!
Смуглая кожа Евы, ее большие темные глаза, высокий лоб, волосы, зачесанные назад и сзади забранные в пушистый узел (она распустит его в кафе «Каприз» и тогда я буду млеть от восторга!) – всё это бесконечно гармонировало с зеленью летнего Академа, с его старыми зданиями, с природой самой… Там же, напротив ДУ, на другой стороне Морского, до сих пор сохранился каменный парапет. Как в какой-нибудь Италии или где-то там; пусть и встает за ним типичная растительность Средней Сибири, ни и хрен с ним – а всё равно романтика. Ева шла по этому парапету, пританцовывая, ее красивые загорелые – именно загорелые! – ступни отливали бронзой на серых камнях. Безумно жалко, что часть этого очарования бестолково сожрало яркое солнце, этот вечный враг фотографа на улице, грозящий пересветом фотографии, насмерть убивающий полутона, чертов пляж посреди города…
Девушка шла легко, как ангел. На фоне грубо намалеванных граффити белых «свечек» на улице Ильича она смотрелась хрупкой статуэткой, гостьей из неведомого мира. Когда я посадил ее на скамейку в парке за ДК «Академия» и просил принять то одну, то другую позу, я первый раз ощутил, как она умеет СМОТРЕТЬ. Этот поворот головы, этот задумчивый взгляд внезапно приобретал невероятную глубину; и я понял – взгляд Евы СЕКСУАЛЕН. Понимаете? Не ступни в данном случае, о чем я постоянно говорю, нет; а именно глаза, приманивающие, зовущие, скрывающие какую-то тайну – в прямом смысле слова роковые. Ева как будто звала куда-то и одновременно исследовала: а можешь ли? А пойдешь ли? А не испугаешься ли? В полной мере я прочувствую магию этих глаз на последующих съемках, но тут ощутимо кольнуло под ложечкой.
По этим подошвам вы можете определить, что фотосессия длилась несколько часов. у Евы было – много времени!
Никаких особенных событий в той фотосессии не было. С ней вообще ничего не случалось, она не притягивала несчастий или каких-то житейских оксюморонов, как некоторые мои модели; ничего не теряла, не забывала, не резалась, не боялась, не переживала и… и ничего. Ровно, как вальсе, она вела меня – не я её, а она, по Академгородку, по его улочкам, и позволяла себя снимать, именно позволяла.
Как сытая кошка.
У Евы было, также в отличие от многих моих моделей, очень много времени. Каюсь, я даже не спрашивал, с чем это связано. Кажется, Ева была одной из последних моделей, которой платила Студия по часам (я говорил уже об этом); но получалось, что эти деньги были скорее, как долг вежливости, проформа, что-то необязательное: она не считала их, не задумывалась о проведенном времени, никогда не торопилась прочь после съемок… Уж не знаю, каково ее было финансовое положение, но я хорошо видел, что деньги для нее значения не имели.
Ну, а для нас тогда тоже – диски продавались успешно, вошли в моду «сольники» с Айгуль, Еленой, Иринессой, Таней и прочими и средства были. Мы даже этим гордились; любой труд должен быть оплачен!
Посиделки с босой девушкой в уличном кафе – тоже входят в “меню” фотосессии, что очень радует фотографа.
Так вот, мы после той фотосессии присели за столик в кафе «Восток-Запад», у знаменитого фонтана и Ева начала меня выспрашивать. О босохождении, о его особенностях – чисто психологических, о восприятии и о нюансах работы «босоногой моделью».
И тут я с удивлением понял, что ни физиологический, ни социальный аспект этого явления девушку не интересует.
Её четко и целенаправленно, без всяких скидок и сносок, без ложного стыда и фарисейства интересовала СЕКСУАЛЬНОСТЬ голых ступней.
И в первую очередь – её собственных.
Нет, конечно, таких забавных моментов, как с Татьяной Анисимовой (рассказ о Тане и других женщинах ассоциации Босорногих – в следующих сериях – пр. авт.), у меня с Евой не было. Как и интима – в очередной раз могу похвалиться, что я этого избежал (хотя трудновато было…); и массажа ступней – тоже. Как я понял, у неё был какой-то друг, может быть партнер – и, вероятно, полученные от меня «сокровенные знания» она использовала в личной жизни: можно лишь гадать, как. Кстати, феноменально, что это был на редкость нехарактерный «друг». Среднестатистический ухажер давно бы запретил ей строго-настрого съемки такого рода, как и делают наши российские мужланы-собственники. Но, видать, и сама Ева была настоящей «кошкой, которая гуляет сама по себе» – и партнер ее это хорошо знал, поэтому не препятствовал ее фотосессиям.
А продолжались они два года. На тот момент почти рекорд!
На тот момент мне казалось, что красивее этих ступней я и не встречу…
Поэтому очень скоро мы обсудили все темы, являющиеся, мягко говоря, темами фут-фетиша; и не с практической точки зрения, с отстраненно-научной, психологической. Так два лаборанта могу рассуждать о частоте спаривания в популяции каких-нибудь редких животных, без эмоций. Это, конечно, тот еще завод, не всякий это выдержит; это и сладко, и пугающе одновременно.
Но я был безумно рад, что у меня есть такой внимательный слушатель.
И повторю: Еву это реально интересовало, и, похоже, это была первая (даже единственная!) модель, которая честно призналась, что ей нравится демонстрировать публике свои босые ноги, и нравится, когда на них обращают внимание… да-да, с какими-то далеко идущими мыслями.
Согласитесь, для девушки, выбравшей ТАКОЙ псевдоним, это более чем естественно.
Следуя заветам Арно Феррана, я особенно и не заморачивался. просто девушка, просто гуляет. Босиком.
МОСТИК ДОБРА И ЗЛА
Ева быстро стала у нас особой моделью: сейчас на студии этот статус называют «приоритетным». А начало положил я! Рука не поднималась снимать Еву в банальном «походняке» по улицам. Для такого бриллианта требовалась хорошая оправа, какие-то эксклюзивные идеи…
Например, очень романтичный пешеходный мостик через овраг, как раз там, где проходит по кромке Академгородка улица Академическая, низвергнутая сюда из центра волей контр-адмирала Мигиренко. Снимали мы на этом мостике толи в конце августа, то ли в начале сентября; не помню, но на фото виден золотой лист, и хотя желтеет листва у нас в Сибири рано, скорее всего, вся эпопея с Евой раскручивалась ближе к осени.
На девушке в этот раз было простецкое: джинсы, и пестрая ветровка на тонкую кофточку. Нарочитая такая грубость, казуальность. Волосы она заплела в косицу, тоже небрежного образа… Босые ступни, широковатые у основания, с большими «воротами чувства» на левой ноге (промежуток между большим и указательным пальцами), смотрелись очень стильно на деревянном покрытии мостика, на серых досках. Кстати, да, собственно по ступням я могу сказать, что погода стояла прохладная: подошвы на фото чистые, значит, Ева разулась уже перед фотосессий.
В разгар фотосессии я заметил какой-то колющий глаз блик. Потом еще раз. Пригляделся… Напротив располагался за оградой бывший детский садик, на тот момент ЦДЮТ, районный центр детско-юношеского творчества, прибежище разных кружковцев и секций, в котором как-то даже я вел фотодело; шел там как раз ремонт и вот оттуда, из зелени, из нагромождения строительных лесов над фасадом и сверкал этот блик.
Я довольно быстро догадался, что это отсвечивают в буйном солнце линзы бинокля.
Я сказал об этом Еве. Она, что называется, и ухом не повела: наоборот, стала еще грациознее, чуть манернее, выставлять розовую пятку. Я спросил, не смущает ли ее то, что за нами кто-то весьма пристально наблюдает – и явно не сторож данного учреждения дополнительного образования.
Не ручаюсь за точность диалога, с диктофоном я тогда не ходил, но постараюсь привести хотя бы по памяти:
– Ну, и пусть наблюдает…
– То есть тебе всё равно? Или даже нравится?
– Скорее, нравится.
– Хм. Немногие так скажут из наших моделей…
– Ну, я же женщина. Это логично.
– Хм… Слушай, а другу твоему бы это понравилось?
– Раз он ничего против фотосессий не имеет, почему не понравится?
– Тоже логично…
Про её загадочного «друга», кстати, я смог выяснить только то, что он значительно старше её и занимает довольно высокое положение – то ли в чиновном мире, то ли в финансовом. Ева мастерски умела уходить от прямых ответов и переводить разговор на другую тему; говорить всё, ничего не говоря.
Да и я боялся лезть глубже, боясь ненароком открыть какой-нибудь ящик Пандоры.
…Потом туда, в ограду учреждения въехал рычащий КАМАЗ со стройматериалами и блеск бинокля прекратился, видимо, наблюдателя либо отвлекли, либо спугнули.
Мы закончили съемку и я пошел провожать девушку до остановки; как обычно, состоялся диалог, закономерно продолживший тему острых ощущений – например, ощущений модели, за которой пристально наблюдает человек… явно не с целью ведения дневника фенологических наблюдений. Каким-то боком, не помню, вырулили на тему маньяков, ночного кладбища; вспомнили культовый фильм «Кладбище домашних животных» Мэри Ламберт (не помню, первый или второй) и сон героя, в котором он идет на то самое место. Сон как сон, просыпается – и с ужасом видит, что сам чистый, лежит в постели, а босые ступни – в черной маслянистой грязи.
Опять привожу диалог, основываясь только на своей памяти.
– …когда немного страшно, это даже приятно!
– А у тебя были уже такие эпизоды? Когда ты делала то, что было вот так, страшно и приятно?
– Да… Я на кладбище городское ходила. Я как раз на даче жила, недалеко… Ночью и голая.
– Голая?
– Ну, не совсем голая. В ночной рубашке на голое тело.
– И босиком, конечно, да?
– Естественно. Глупо было бы в ночной рубашке и в туфлях.
– Представляю. Это наверное, действительно страшно…
– Сначала приятно. В центральной части там ухожено все, тротуарная плитка. Холодная! Идешь босыми ногами, и кажется – как по могильным плитам. А потом зашла в старую часть… Ну, знаешь, там где заброшено всё. Там грязь. Под ногами чавкает… Густая. Я чуть ли не по колено перемазалась.
– Страшно-то было?!
– Сначала – да. Очертания размыты, кажется, что за каждым кустом нечисть. Звуки разные… странные, может быть.
– Но ты призраков не видела?
– Нет. Но вот такое ощущение… Одиночества такого и не знаю… вседозволенности. Потом привыкла. Ощущала себя ведьмой. Даже ночнушку сняла и немного совсем голой побродила. Никого же нет, всё равно.
Вот такие воспоминания. Ничего предосудительного я в них не вижу, хотя мой внутренний цензор всё время меня одергивает: кабы не написать лишнего, скажем так, не обидеть кого несправедливо…
Но тут я спокоен. Я бы и сам, будучи девушкой, так сходил – ночью и голышом на кладбище. При этом, естественно, не для совершения сатанинских обрядов и не для глумления над могилами, и не сексуальной утехи ради, а просто потому, что это мощная психологическая встряска, на грани дозволенности; это критический опыт, это реальное соприкосновение со Страхом, исследование его – а момент сексуальности, выражающийся в том, что голые подошвы ощущают эту сырую холодную землю и нагое тело кажется совсем нагим, не чувствует покров «ночнушки», это страх усиливает, концентрирует и тебе самому неизвестно, справишься ли ты с ним… Страх – чувство древнейшее, мощнейшее, на нем построена мировая индустрия триллера, и он, как это не парадоксально, заряжает.
Из этого разговора родилась тема следующей фотосессии, о которой я расскажу ниже. Но сейчас не это важно. Я в тот день, договариваясь о том, когда я передам Еве диски со всеми записанными фото (приоритетные модели получают весь качественно получившийся фотосток, а не только портфолио, и могут сами обрабатывать; привилегия, доступная только этому разряду фотографирующихся), спросил: а какие фото из «Академического вальса» понравились, какие нет? И Ева беспечно ответила:
– Все…
– Как так «все»? Не может быть!
– Почему? Я всегда себе нравлюсь. Почти всегда.
– Почему?
– Я же женщина… – загадочно повторила Ева эту свою многозначительную фразу и прибавила – Женщина всегда должна себе нравиться!
Вот такая позиция. Теперь уже мне понятно, что удерживало Еву на этом месте, что заставляло ее тратить время на фотосессии, приезжая с другого конца города и что потом явилось причиной ее ухода; она получала кайф от самого процесса – для нее это было примерно, как ночью на кладбище…
Только не так страшно.
Только наверное, так же щекочуще.
Вы не забыли, о чем она в самый первый раз начала меня расспрашивать?
ПОЛЁТ НОЧНОГО МОТЫЛЬКА
Кладбище у нас в Академгородке есть – Южное; там лежат мои дедушка с бабушкой, теперь и мой отец, царствие им небесное; но снимать на кладбище я не решался тогда и не решился бы и сейчас из морально-этических соображений. Одно дело – личный психотренинг, для себя самого, процесс, скажем так, интимный, и другое – грубое ремесло, постановка, одним словом суета житейская, да еще под таким соусом.
Нет, не будем тревожить прах покойников.
Для фотосессии «на грани» требовалась просто грязь, строительный мусор и темнота.
Проще всего было бы проникнуть на территорию того самого внешкольного учреждения, которое находилось за мостиком. Но мне не хотелось связываться со сторожами; как Остап Бендер, я чту Уголовный кодекс и уважаю – Административный. К счастью, натура нашлась рядом: трансформаторная будка, относившаяся к ведению того же самого ЦДЮТа, только метрах в пятистах. Около нее сваливали строительный мусор: ломаную мебель из учреждения, доски, а вокруг была непролазная распаханная грязь и безлюдный лесной массив… Я заранее исследовал эту мини-свалку на предмет битых бутылок и торчащих гвоздей. Ничего не обнаружил. Сниматься можно было без опасений.
…Да, вот теперь я понимаю, что пишу об осенних фотосетах с Евой. Ступни у нее на половине фото чистые. Потому, что накануне погода испортилась, температура резко упала. И к ночи наша грязь, которую мы хотели вдохновенно помесить босыми ногами, попросту замерзла, превратившись в подобие лунного пейзажа. Но Еву это не остановило.
В тех же джинсах, в белой кофточке и черной кожаной куртке она карабкалась по разломанным партам, старым холодильникам, ставила точенную ступню на ржавое железо.
Грязь мы нашли только в самом конце фотосета: какую-то лужу в пахоте, чудом не сдавшуюся холоду. Девушка храбро залезла туда обеими ногами… Вот она, эта фотография: Ева стоит и улыбается. Реально улыбается, не для камеры.
Ей приятно и интересно.
Ступни девушка испачкала честно – да в такой грязи, что подумать страшно…
…и честно, я первый раз погрузил модель в такую гшзищу, первый раз увидел (после Веры), как выглядит такой “художественный приём”.
Ева курила, но крайне редко. При мне, по-крайней мере. В тот раз, когда мы присели передохнуть – я перезаряжал аккумуляторы, которые быстро посадила не выключаемая вспышка, она выкурила тонкую дамскую сигаретку.
При этом рассматривала свои ступни, покрытые аспидно-черным: там ведь лес, и даже не коричневый суглинок, а вполне живородящий чернозем!
Пробормотала:
– …полюбите нас черненькими.
– Полюбят! – успокоил я – По нашим «внутренним меркам» это геройство. Преодоление порога… брезгливости и того страха, про который ты говорила.
Было очень тихо. Темная неосвещенная территория ЦДЮТа – ни одного фонаря, темный, безмолвный лес. Не хватало только уханья совы! Разнообразные, вроде какие-то зонтичные растения забавно и пугающе высвечивались на фото: это я замечу потом, будто фосфоресцировали.
– Я не о том… – снова с интонацией пифии сказала девушка – Я о том… что не люблю быть такой приличной, как все. Мне хочется попробовать… всё.
Разрази меня гром, я не помню, чем закончился этот диалог. Никаких особенных откровений, но почему-то осталось ощущение, что мы опять с Евой прошли по лезвию бритвы, по самому краешку определенной границы взаимоотношений. Интересно другое: что я хорошо помню…
Кажется, я сделал комплимент по поводу безупречной формы ее ступней. И тут моя красавица выдала:
– А они мне не нравятся…
– Вот как?! Как же так? Ты говорила, что ты себе всегда нравишься!
– Ну да. Нравлюсь. Просто… вот сейчас они нравятся. А когда они такие чистые, гладкие, не нравятся. Неживые какие-то, искусственные.
“Полюбите нас черненькими!”. С грязными подошвами. Полюбили…
Редкий психологический феномен, с которым я, грешным делом, еще не сталкивался: Еве не нравилось быть «чистой». При этом следила она за собой отменно, на уровне законченной гламурной стервы: маникюр, педикюр, косметика. Получалось, что этот ее образ – навязанный? Но кем, почему?!
Ступни Евы на изгибе демонстрировали ту самую “неправильность”, которую я позже увижу у Maria Magnifica и назову божественной; красивые и сильные, женственные ступни её завораживали этим…
Она любила запах человеческого пота. Она любила мыть пол (естественно, босиком) и руками – как Редникова в фильме «Вор». Она любила серый цвет босых подошв, испачканных в пыли. Она любила лазить по скалам (потом я узнал, что она занимается в секции скалолазания, в турклубе и единственная, кто взбирается на учебную «скалу» босиком); любила походную романтику и то, что можно назвать общим словом «лишения». Такая вот кукольная креолочка с черными шелковистыми кудрями… Об интимных пристрастиях я умолчу; их вполне можно представить, но это уже, боюсь, выйдет за рамки повествования об истории Студии RBF.
Она любила нарушать запреты. Вероятно, и общеэтические, общепринятые – тоже.
Я жил тогда уже один, фактически, поэтому без задней мысли, подчеркиваю, предложил девушке дойти до моего дома, это недалеко, помыть ноги горячей водой и попить чаю.
Но Ева отказалась.
Она спокойно вызвала такси, и, когда приехала серая «девятка», погрузилась туда с пакетом, в котором лежали кроссовки, с грязными своими ступнями – только слегка очистив их на газоне о жесткую ость травы и уехала.
Я даже боюсь смоделировать ее диалог с водителем!
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В «КАПРИЗЕ»
Сразу оговорюсь: мы снимали еще в сентябре, пока стояло «бабье лето». Снимали в разрушенной теплице бывшей 166-й школы, ныне 5-й гимназии, засыпанной осколками стекла; снимали в городе, у фонтанов. Но этих снимков я не нашел в архиве. Что ж, река времени сохраняет только то, что велят ее боги. Наверное, самое ценное.
Столкнувшись с любопытными мыслями Евы по поводу собственной внешности, точнее, не внешности, а… а физической «обложки», что ли, я довольно долго думал. Мне встречались существа женского пола, которые в своей антигламурной прыти нарочито пренебрегали даже элементарными правилами гигиены: пардон, я ничего страшнее не видел! Мне встречались девушки, которые наоборот, доводили себя до состояний фарфоровых кукол… но тут было что-то непонятное. Абсолютно обольстительная красотка не хочет – быть обольстительной!
На входе в кафе “Каприз”.
Поэтому я предложил Еве роль, в которой ей и нужно было бы сыграть стопроцентно сексуальный, соблазняющий образ. Совпало это с любопытным событием: я каким-то образом свел знакомство с немолодой дамой, хозяйкой одного из первых кафе нулевых в Академгородке – кажется, называлось оно «Каприз». А познакомился, кстати, в HomeNet, когда увидел, что сия рыже- и пышноволосая дама запросто расхаживает по кабинету гендиректора в колготках, оставив туфли у дивана. Устала она от них, а сидела с Левиным, обсуждая какие-то финансовые вопросы, уже второй час, и разулась… Вышла она, правда, уже обутая – ну тут я ее и поймал. Не фотографирования ради, а для предложения сделать серию рекламных фото.
Дама – ее звали Анжелика Андреевна! – согласилась.
Соблазнительная, искусительная, манящая, завораживающая, кажущаяся доступной… Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала!
В назначенный вечерний час мы появились в кафе. Располагалось оно в «баррикаде», или «колясочной» – так иной раз называют большие пустые помещения, пристроенные к каждому общежитию НГУ, в данном случае аспирантскому, на улице Учёных. «Баррикадами» потому, что в девяностые захламлены они были старой мебелью и хламом, а до этого, в счастливые брежневские времена, там можно было легко оставить коляску, велосипед и даже миллион долларов в чемоданчике – никто бы не тронул.
Кроме того, настал ноябрь, и выпал снег – как раз то, о чем мы с Евой говорили: а по снегу смогла бы? Смогла.
…Да, стоял уже ноябрь и полноценная зима, которая наступила в том году довольно рано, сразу же после бывшего коммунистического праздника. В Москве традиционно считают, что в это время на улицы Новосибирска выходят медведи-шатуны, в скверах воют голодные волки, а сибиряки сидят в шубах по домам, топят печи-буржуйки и прислушиваются, как со скрипом проседает от снега потолок… Это почти так, за исключением медведей, волков, шуб и потолка.
Но и в кафе по зиме, по крайней мере, жители Академгородка еще не привыкли ходить. Привыкли сидеть на кухнях, с советских времен, употреблять разные, алкогольные и не очень напитки, трепаться за жизнь. Поэтому в кафе мы оказались единственными посетителями, а компанию нашу разбавлял только бармен – молодой парень и официантка в «балетках».
Ева надела белое короткое платье. Вообще-то, я бы его назвал той самой «ночнушкой», в которой только ночью на кладбище. Ну, это на мой невзыскательный мужской ум. Нет, я не говорю, что оно было нелепым, некрасивым и т. д. Оно было, скорее, слишком… слишком эротичным, что ли.
Собственно, я этого и ожидал.
Начались съемки. Бармен принес Еве бокал шампанского; я сказал – нам чего-нибудь, типа него, чтоб светлое из пузырьками, можно было и «Спрайта» налить. Не, он принес настоящее шампанское…
А потом просто залип за стойкой, поедая нас глазами.
Бокал вина и босая ступня… Этой темой грехопадения была проникнута вся фотосессия.
Ева сидела на узких кожаных диванчиках. Потягивала шампанское. Я несколько раз поставил бокал рядом с ее прекрасными ступнями – получился отличный кадр. Глазами своими, маслинами, девушка глядела в кадр так, что пробирала дрожь. Какое-то Рио-де-Жанейро (или Макондо в новой инкарнации). Здесь Ева была стопроцентной креольской девушкой, такой Кармен, может быть… Ну, я немного смешал архетипы, каюсь; у меня просто не хватает обычных слов и понятий, чтобы передать всю гамму этих чувств. Скорее всего, самые показательные кадры – с тем самым шампанским. Когда оно рядом с её босыми ногами, когда она вглядывается в бокал и когда, держа его в руках, смотрит своим бесподобным взглядом Евы – взглядом, предлагающим, черт подери, сорвать яблоко! – в объектив…
Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала, как в романсе.
Качество – увы, всё-таки ночь и вспышка, и второпях, но это 100% real photo!
Потом мы вышли на снег: Ева набросила на это воздушное платье куртку, и ее изящные босые ступни заскрипели по снежной дорожке от кафе. Очень жаль, что я не смог поработать тут долго: и не потому, что Ева замерзла. Вспышка! На морозе, она за тридцать-сорок щелчков «съела» батарею и камера начала показывать режим скорой кончины аккумулятора… А она мне нужна была в помещении.
Когда мы заходили в кафе, то бармен – с чашкой горячего чая и официантка (с полотенчиком!) нас встречали, как почетный караул. Надо было видеть, как Ева, выскочив прямо на них из дверей, стуча по доскам деревянного пола залубеневшими голыми пятками и отряхивая со ступней снег, выдохнула: «Ка-а-айф!!!».
И они просто попятились.
Потом мы повторим тему “босиком по снегу”, уже при свете дня!
Потом Ева снималась в роскошном платье, длинном и опять с голыми плечами. Они казались совершенно обольстительными в этой атмосфере, в этом полумраке, в этом золотисто-коричневом обрамлении стен, мебели…
Бармен заботливо поднес второй бокал шампанского.
Ну, и конечно, собственно, развязка. Как часто бывает в наших историях, она наступила позже. Нет, не когда Ева ушла; тут как раз и она успела посмеяться!
Если кто и мог сыграть соблазнительницу, то это была Ева. Та самая Ева – не удивлюсь, если праматерь была именно такой!
Я обещал директрисе «Каприза» фотографии через неделю. Но сначала я закрутился, а потом у меня полетел компьютер – и мне пришлось еще две недели жить без него, без доступа к слитым в архив фото.
А в кафе забеспокоились.
Сначала я услышал по телефону молодой женский голос, явно принадлежавший не рыжей хозяйке: «Вас беспокоит кафе… Скажите, вы УЖЕ ВЫСЛАЛИ нам фотографии?». Я покаялся, посыпал голову пеплом, всё объяснил. Вспомнил, что в баре оставил визитку с телефоном и интернет-адресом сайта.
Потом позвонил, дня через два некий напористый «менеджер Дмитрий». Он начал снова… буквально требовать фото. Я снова пообещал, уверенный в скором ремонте; дело затянулось… и менеджер позвонил снова. Теперь уже чуть ли не в приказном тоне, пугая какими-то там неустойками. Я не выдержал и откровенно послал «менеджера Дмитрия».
Через месяц примерно фото я все-таки отослал.
Чудесный изгиб голых женских ступней – есть ли ещё что-то столь же волшебное в Природе?
Потом приблизился Новый Год, прошла сладостная неделя ничегонеделанья; ближе к концу января я решил позвонить хозяйке, тем более, что мы говорили с ней как раз о «рекламе для мужчин», чтобы привлечь именно эту категорию посетителей на близящееся 23 февраля.
Опять же, диалог привожу по памяти.
– Добрый вечер, Анжелика Андреевна! Это такой-то… Простите, вы фотографии получили? Я вам перед Новым Годом на корпоративный адрес кафе высылал.
– Нет, не получила…
– Как так? Странно… (диктую адрес).
– Да, это он… Я внимательно смотрела почту! Я думала, у вас ничего не получилось.
– Да нет же! Получилось… А менеджер, Дмитрий его зовут, он вам разве не показывал?
– Какой Дмитрий?! У нас нет никакого Дмитрия!
– Погодите… Мне звонил менеджер вашего кафе…
– Да нет никакого Дмитрия! У нас вообще я, мой муж – он техник-экспедитор, бармен Сережа и две официантки с поварихой!
– Странно… Ну, я могу вам выслать еще раз.
– Да вы знаете, не надо… Мы вообще рекламу давать не будем.
– Почему?
– Мы закрываемся. Какой-то год неудачный выдался… как-то так, простите.
Она не обманула. «Каприз» закрылся. Не пошлел бизнес на отшибе Академа. Да и год наступил еще более неудачный: 2008-й, год дефолта.
А с Евой мы продолжали сниматься. В том числе в… школе. Фотосеты «Черно-белый этюд», «Чёрно-желтый этюд», «Практикантка», и весной снова вышли на снег – сняли фотосет «Пробуждение земли».
Но об этом – в следующий раз!
Кафе “Каприз”. Фото с меню никуда не пригодилось…
Текст подготовлен редакционной группой портала “Босиком в России”. Фотографии Студии RBF.
Все права защищены. Копирование текстовых материалов и перепечатка возможно только со ссылкой на newrbfeet.ru. Копирование фотоматериалов, принадлежащих Студии RussianBareFeet, возможно только с официального разрешения администрации портала. Если вы являетесь правообладателем какого-либо материала, размещенного на данном портале, и не желаете его распространения, мы удалим его. Срок рассмотрения вашего обращения – 3 (трое) суток с момента получения, срок технического удаления – 15 (пятнадцать) суток. Рассматриваются только обращения по электронной почте на e-mail: siberianbarefoot@gmail.com. Мы соблюдаем нормы этики, положения Федерального закона от 13.03.2006 г. № 38-ФЗ «О рекламе», Федерального закона от 27.07.2006 г. № 152-ФЗ «О персональных данных».
