ПОЗЫВНОЙ “СТЕКЛОДУВ”. ЭПИЛОГ 1 ЧАСТИ. Обратный отсчёт.

ПОЗЫВНОЙ “СТЕКЛОДУВ”. ЭПИЛОГ 1 ЧАСТИ. Обратный отсчёт.

На одной части планеты, в пределах полосы примерно от Якутска до Вашингтона, царствовала темнота – либо очень ранняя заря, едва разгоняющая ночной мрак, либо густые сумерки. И большинство людей. Как и положено им в это время суток, спали. В том числе и наши герои.


В Ботиевской больнице, на втором этаже, на новой, но дефектной койке для «люксовой палаты», лежала Галка. Из её крепкого тела врачи недавно вынули две пули полицейского «калаша» – хорошо, ни одна не задела никаких важных органов, но в области живота и особенно справа, Галка была перебинтована туго, надёжно. И правая нога тоже в гипсе: её она сломала, когда убегала с ноутбуком в сторону леса, шарахаясь от автоматных очередей, с хрустом рушащих ветки над её головой. Конечно, идея попросить патрульных остановиться, «чтобы пописать» – не ахти какая умная, но времени особо импровизировать не было… Из гипса торчали её пальцы с покарябанным лаком; да, те самые, длинные, цепкие, так нравившиеся Борису – и женщина, сонно смотря на них, думала, что, наверное, зря… Зря не дала. Там, у Радки в автобусе, да и вообще, могла бы и сама подсуетиться. Был бы хороший, цветной сон в постылых сумерках её «крайних» годов жизни.


По федеральной трассе Е115 на Воронеж двигалась замызганная фура; усатый водитель-дальнобойщик в кабине делал всё, что полагается дальнобойщикам: курил, сплёвывал из окна в ночь, останавливался на заправках глотнуть кофе, один раз даже прикермарил на стоянке и трахнул “плечевую” – уже немолодую, со злым острым лицом и жёсткими губами; сначала она сделала ему минет, потом это его завело и он, приплатив немного, вставил ей между крепких ягодиц. Сопел, кряхтел, а баба, царапая его ноги жёсткой коркой на пятках, противно шмыгала носом, пока нечто твёрдое ворочалось в её прямой кишке…

И, конечно, водитель никак не мог предположить, что в кузове его старого “МАНа”, везущего охлаждённые свиные туши из Ставрополя, прямо на покрытом инеем стальном полу лежит почти голая девушка со спутанными чёрными волосами и замызганным голубым бантом в них; лежит, как в анабиозе, не чувствуя ни холода, ни касаний этих туш. Радка шла по маршруту, который диктовал у ней внутри её внутренний компас – шла, совершенно ни о чём не думая, не сопротивляясь ему, как впрочем, делала всегда в своей, более, чем странной жизни. А компас этот тащил её куда-то на север, где начинается в болотах Нева, где горит в свинцовом небе золотой перстень купола Исаакиевского собора. Туда было – надо!


Туда же, в славный град Санкт-Петербург, окольными путями – то через Балашов, то через Камышин, через маленькие посёлки, по разбитым дорогам, объезжая почты ГИБДД, двигался запылённый звероподобный джип. В нём – включая водителя, трое “быков” с характерными бритыми черепами и ломаными носами и на заднем сидении колыхается немного скособоченный человек с дёргающимся правым глазом, внушительной пачкой денег в “борсетке” и пистолетом “беретта” за поясом. Равиля Хусаинова внутренний компас не вёл, он вряд ли знал, что это такое. Ему просто поступил, внезапно, как будто в голове заработал телетайп, мысленный приказ: поехать в Питер и “вальнуть”  одного человека. Равиль бы и сам этого хотел, но лень было связываться с долгой дорогой – но приказ прозвучал так бескомпромиссно и жёстко, что он даже испугался; и себе, и быкам не мог признаться, что это – какая сила извне, управляющая им. А просто сидел, сопел, почёсывался и злился, смотря в непроглядную ночь за тонированными стёклами. Да, всё началось гораздо раньше: когда он принял “на отдых” группу боевиков-наёмников и там оказался этот проклятый египтянин, страшноглазый и молчаливый.


В самом же Питере – точнее, в двадцати километрах от него, в Мяглово, сидел в машине у старого, покосившегося дома с почти провалившимся в заросли, забором, в своей аккуратной “Тойоте” курчавый молодой мужчина, Роман, и, прослушивая сделанную час назад запись, содрогался. Старик доходит; цирроз печени, язва, что-то ещё; дочь, забравшая его из дома престарелых, долго отбивалась, пробовала не пустить Романа к почти уже умирающему, бывшему доценту Ленуверситета, Сергею Петровичу Шлакоблокову, но тот сам властным, хоть и уже рассыпающимся, булькающим голосом, потребовал встречи. А дочку, тоже пожилую и морщинистую, услал в летнюю кухню…

Лёжа на старом диване с торчащими из прорех пружинами, и чуть прикрыв синеватые складчатые веки, Шлакоблоков говорил:

– Мертвецы… там мертвецы не лежат, живут…  А всему виной это некрополь, памятник… борцам революции… Чудовищная сила, нельзя было его так строить… Я докладывал на заседании городского партхозактива. Из партии выкинули… с работы погнали… Антисоветчиком стал. Там… – он закашлялся, содрогаясь, выворачиваясь наизнанку, дёргая худым небритым кадыком с бурыми пятнами. – Там армия целая… её можно поднять…

– Чем? Кто-то может их оживить?

– Нет… оживить – нет… придать телесную оболочку… что не истлело… только нужен сильный дух, энергетическое существо… поднимет и…

– И мёртвые встанут их могил?

– Не встанут… Они появятся… там, где он им укажет… появятся и будут… рвать… их нельзя будет… убить… они и так мёртвы… ищите этого… он там.

Роману надо было ещё гнать по Мурманскому шоссе, проехать ночной Питер и дать подробный доклад Быкадорову. Ситуация с Марсовым полем заметно осложнялась – и то, что он узнал, могло серьезно поменять расклад сил. Теперь было ясно, зачем Анубис-Египтянин подался в Питер. Собрать “армию”.


А ещё дальше Питера, рядом с центром Зеленогорска, к западу от Золотого пляжа, где находится яхт-клуб, у большого фургона с непроницаемыми чёрными стёклами, разговаривали два сотрудника НТО ФСБ, в штатском. Один, пожилой, курил, нервно; часто стряхивая пепел. Говорил:

– Совершенно невероятно. Учитель физики… на пенсии. Как ему это удалось?!

– Гений-самородок.

– Как, он говорит, называется?

– “Котомыш”.

– Почему “Котомыш”?

– Не знаю. Крадётся, как кот, пролазит в щели, как мышь.

Сам Борис Пирогов, действительно – бывший учитель физики, пожилой, но довольно крепкий человек с жёстким лицом, слегка обезображенным давним ожогом, спокойно сидел в самом фургоне, сложив на колени длинные, мосластые руки. Только что он полазал, включив несколько прожекторов в старом ангаре, им десантную подводную лодку “Котомыш”. На двух человек. С манипуляторами-захватами на носу, с двумя герметичными выходами вместо торпедных аппаратов. С отлитой знакомым из металла нашлёпкой в виде кошачьей морды…

На создание этого аппарата, собранного из деталей старого бота, водолазного снаряжения и прочих, очень случайных деталей, у него ушло двадцать лет. И квартира, данная ему, как ветерану и пенсионеру, в Териоки. И семейное счастье: и сын, и жена от “сумасшедшего изобретателя” открестились. Жена – та вообще давно лежала в могиле, сын жил в Праге.

А двое разговаривали. Ночь плавала над ними чёрным блином. В Финском заливе вспыхивают редкие огоньки бакенов.

Старший выкинул окурок, закурил новую сигарету. Задумался:

– Теоретически… Если предположить, что объект спрятали не на земле, а под водой, или в подводных коммуникациях, это отличный аппарат.

– Да. Только захваты надо оснастить спецаппаратурой. Ну, и примитивное энергетическое прикрытие… Анатольич, да кончай курить! Мутит меня уже.

– Сейчас, сейчас… А ОН – может быть уже здесь?!

Собеседник вгляделся а темноту. Ответил нехотя.

– Вряд ли. Первая группа докладывает, что его активность локализована в Питере, на Марсовом. Вспомогательный объект законсервирован в Выборге. У него “маяков” просто нет.

Вот теперь старший не только бросил недокуренную сигарету, но и затоптал её штиблетом. Рванул галстук:

– всё! Вызываем спецгруппу… Старика с его “котомышем” одного оставлять нельзя.

Ночь, только ночь, тишина, ленивое поплёскивание воды у пирсов, белеющие корпуса яхт и больше ничего.


Наконец, ночь царила и в Юнтоловском заказнике на сервере Петербурга. Здесь, в развесистой тени деревьев, прячется “учебно-тренировочный Центр “Лазерус”, не отмеченный ни на одной карте; точнее, официальная его приёмная и почта – в “Лахта-центре” на высотной улице, на одном из верхних этажей, сумасшедше дорого, но там охрана, кондиционеры, улыбчивые сотрудницы, всегда готовые подать кофе, чай или минералку… Туда приходят солидные клиенты, заключают сделками: ведь “ЛАЗЕРУС”, вполне оправдывая своё название, выпускает сложное медицинское оборудование, обладает патентами, лицензиями. А вот Юнтолово – его экспериментальная база. Автомобили въезжают через шлюзовые ворота, как в колонии строгого режима, потом едут по аллее, потом резко сворачивают к главному корпусу. Но бывает, машины, не снижая скорости, летят по прямой, в глухую стену, перед которой всегда стоит несколько машин, стоянка вроде как… И тогда бетонный пол разъезжается, вместе с машинами, в стороны, стена обнаруживает чёрный провал въезда – и бело-синие фургончики “Лазеруса” исчезают в этом провале. А потом всё сдвигается, как было.

Под землей, на уровне тридцати метров – белый электрический свет, белая мебель, из металла, шкафы. Белые халаты. Озонированный воздух. В большом помещении – огромная машина, что-то вроде гигантской печки с экранами, проводами, трубками.  На главном мониторе переливаются сине-голубым контуры тел, устроенных где-то внутри, в специальных коконах-капсулах. Руки у них раскинуты, соединены. Вряд ли можно в этих обнажённых телах угадать мужчину и молодую женщину – по краём, и ещё более молодую, посередине. А, похоже, только она из них и жива; датчики регистрируют её жизненные функции и даже слабое дыхание.

Шилова и Эдуард Викторович стоял перед монитором в белом, во фланелевой униформе, как у работников “Скорой”, но вот ноги у них в пластиковых бахилах с тяжёлой, многослойной свинцово-серебряной подошвой; хоть и ходить в таких тяжело, но это мера предосторожности. Женщина неотрывно смотрит на монитор, потом тихо говорит:

– Значит, ей надо будет спуститься в ад…

– А это уж, куда Он пошлёт, – также, негромко, отвечает Эдуард. – Может, и в рай. В любом случае, Наталья Георгиевна. На вашей совести.

– Знаю. Отвечу, если нужно.

– Присутствовать будете…

Шилова пару секунд молчи, потом лицо её искажается в мучительной гримасе.

– Нет! Я… не могу. Я буду в комнате отдыха.

– Как скажете.

Гвоздев садится в кресло, напоминающее такое же из космического корабля. Наклоняется к переговорному устройству.

– Говорит главный пульт. Начинаем энергетическую трансмутацию. Запускайте обратный отсчёт…

Шилова, тяжело передвигая ноги в бахилах, шаркая и хромая, выходит из операционного зала.

То, что сейчас будет происходить здесь – а именно, “операция “Веретено”, ещё никогда “Лазерусом” не проводилась по-настоящему. Только отрабатывалась на математических моделях.

А сейчас она пройдёт и никто не знает, как это изменит окружающий мир.

(продолжение следует)