БОСИКОМПОВЕСТЬ. 7. РЫБА, АЛИСА И ПРЕДЛОЖЕНИЕ.
ВНИМАНИЕ!
ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ КАТЬКА-РЫБА – АЛИСА
Катька поменяла кисточку на более тонкую и с помощью её закончила дело: нанесла лак на совсем маленькие ногти мизинца и безымянного пальца на правой ступне. Потом взяла со стола аэрозоль для быстрой сушки лака и брызнула им на розовые оконца. Вот теперь можно откинуться на спинку скрипучего кресла, забросить ноги на кухонный стол, запахнуть много раз стиранный коричневый халат и расслабиться.
Педикюр она сделала. На недельку-другую точно хватит!
…В той профессиональной области, в которой работала двадцатипятилетняя девушка, по паспорту – Екатерина Семёновна Сапожкова, её никто ни «Екатериной», ни «Катей», ни даже «Катюхой» не звал. Прозвище у неё было короткое и ёмкое – Рыба. Ну, или «Катька-Рыба». И не потому, что её лицо в профиль напоминала рыбью голову, эдакого большого леща, вытащенного на берег и шлёпающего толстыми губами. Кстати, в анфас Катька походила уже не на рыбу, а на одну из моделей великого Модильяни… Длинный нос и вытянутое, несколько скошенное на левую сторону лицо с большими, болотного цвета, глазами.
Так вот, “Рыбой” она стала года три назад, когда была приглашена на вечеринку к одному из высоких городских чиновников. Не в качестве самой дорогой гостьи, но, вероятно, в качестве одной из самых высокооплачиваемых. Совершенно голая Катька возлежала в русалочьей позе на торце стола, уставленного фруктами. Её ноги были засунуты в серебристый мешок, оканчивавшийся рыбьим хвостом: конечно, русалка! Нагие груди с большими розовыми сосками, специально подкрашенными для пущего эротизма, свешивались набок, а ниже пупка мешок расходился, открывая подбритое место, ради которого, собственно, это чудо-юдо и было приглашено.
Её товарки, также полуодетые, сидели на коленях у собравшихся, хохотали, целовались и пили; другие, совсем голые, плескались в бассейне рядом, и в комнатках вокруг уже занимались тем, для чего пришли. Даже сюда доносились звонкие шлепки одного голого тела об другое…
У Катьки же работа – чистая синекура: и сношаться не надо, полёживай себе, а часики тикают, денежки капают. Рука только, и плечо, занемели, поэтому Катька периодически чуть меняла позу. Всё шло хорошо до того момента, пока изрядно набравшийся коньяка «Хенесси» пополам с вискарём гость не подошёл сзади и с гоготом, с возгласом: «А это чо за рыба, на хер?» – не ткнул ей обыкновенной четырёхзубой вилкой прямо в зад.
Ну, пошутил человек так…
Вилка воткнулась почти полностью – не рассчитал клиент. От неожиданной дикой боли Катька истошно заорала и могла бы спрыгнуть со стола, если бы ноги были свободны – или на худой конец, свалиться. Но проклятый русалочий хвост мешал. И девушка с воплем покатилась по накрытому столу, по тарелкам, бутылкам да закускам – трепыхаясь, как настоящая морское чудовище на палубе сейнера. Хвост её бил направо и налево, из раны фонтаном хлестала кровь; каким-то неприятным образом вилка задела бедренную артерию – и кровь эта летела на гостей.
Её, конечно, спасли в горбольнице, это да. Но вечеринка была испорчена, и больше Катьку на такие мероприятия на приглашали. На ляжке, ближе к паху, остался шрам из четырёх точек – след вилки, а прозвище «Рыба» намертво приклеилось даже среди своих.
Проститутку Сапожкову перевели на другой, более низкий уровень обслуживания.
Как и везде, в Щанске шлюхи были. «Плечевые» стояли на трассе. Их крышевали серьёзные ребята из Новосибирска и Омска, поэтому был жёсткий уговор с местными: трассовые – на трассе, городские в городе. Городских контролировали круглихинские бандиты, не очень серьёзные, гопота; но, по крайней мере, видимость порядка была – на улицах никто к прохожим не приставал, роль борделя играл клуб «Бункер» и сауна «Дубрава» в Проезде Дизелистов. При этом «ограниченный контингент» почти не пересекался; клубные были под охраной «Бункера», работали там, и очень деликатно, а те, что в сауне, трудились под началом Армяна, то есть Армена Багдасаровича Багдасаряна. Ну, случались переходы из группы в группу, но редко…
Катька числилась в группе «саунных», работающих посменно, всего около дюжины девчонок.
Сейчас она прихорашивалась, стандартная процедура, при такой работе форму надо держать. Посмотрела на ступни: прекрасные. Длинные, в меру худые, пальцы цепкие, с атласными подушечками, кожа гладкая, пятка отшоркана, ногти сияют… не стыдно такую клиенту показать. И дать пощупать… Правда, до сих пор катькиными ступнями мало кто особо интересовался, если и хватали, то только за упругий зад да титьки.
И тут позвонили в дверь.
– Твою ж мать! Кого чёрт принёс?!
Девушка сорвалась с места, побежала к дверям, глухо громыхая об пол насадкой на правой ступне, необходимой для высыхания лака – держащей промежуток между пальцев. Квартиру эту оплачивала Катьке-Рыбе «фирма», была она скромненькой, со старой мебелью, но это ничего. Вот накопит ещё немного и рванёт туда, где куски со стола падают пожирнее.
Гостьей оказалась Алиса. Из той же самой «Дубравы», коллега Катьки. Сразу достала и сунула хозяйке свёрток, в чёрном пакете:
– Привет! На… всё. Возвращаю.
– Чё, работает?
– Ну да. Повеселились от души…
В пакете лежал вибратор – наверное, самая дорогая вещь у Катьки. Остальные завидовали и иногда арендовали.
– Чего вчера смену пропустила? – спросила Алиса, стягивая с ног кроссовки и оставаясь в полосатых смешных носочках.
– А? Да я, блин, чё-то приболела… Засопливила, нос распух реально. Проходи на кухню.
Алису тоже по паспорту, звали, конечно, совсем не Алисой. Невысокая, тугая – не толстая, но в теле! – с плотной задницей и короткими ногами; круглолицая, темноволосая. Она, в отличие от вольноопределяющейся Катьки, училась заочно в каком-то омском вузе. Чуть ли не юридическом и работала мойщицей посуды в чайхане «Ташкент» недалеко от автостанции. Ходила же она по большей части в тёмных очках и только вот сейчас, придя на кухню, их сняла. Выставила на стол две бутылки баварского пива.
– А я пивасика принесла… – сказала она, льстиво улыбаясь.
– Угу. Я тут ногти сушу, подвинь это…
Катька забросила ноги снова на кухонный стол; пивасик, хорошо, конечно, но в качестве гонорара за аренду вибратора – маловато. Но ей не скажешь: хоть дружеские услуги и оплачиваются в их среде, драть бабки считается дурным тоном. Пошарила рядом с креслом, достала сигареты с зажигалкой, закурила. Спросила лениво:
– А чё, вчера как отработали? Кайфово? Клиентов много было?
– Да нет… Так, трое в день и один в ночь. Но вечером такой дядька богатый подвалил.
– Реально богатый?
Алиса открыла бутылки – себе и Катьке. Отпила пиво. Утёрла полные губы, сказала:
– Да эта… Он, короче, всех девочек вызвал. На три часа.
– Как – всех?!
– Ну, всю смену. Я была, Алька… Лаура, Максик и эта… новенькая. А ты пропустила.
От этого сообщения первый же глоток пива, светлого, всего четырёхградусного, показался Катьке горьким. Вот как, значит… «Классика» в Щанске стоит две за час, второй сто процентов оплаты. Третий – половина… пятеро девочек, значит, он каждой по пять штук, если без анала и прочих прибамбасов. Ё-маё! Он двадцать пять штук на это ухнул! И ей тоже пятёрик светил… Катька выругалась вполголоса.
А Алиса, рассматривая розовые катькины подошвы, овальные подушечки пальцев, коварно прибавила.
– И сверху, дал, наверное, Бригадир нам премию выписал…
– Бл*дь! – не выдержала Катька. – Да что вы такое там делали?! Оргию замутили?!
– Не-а. Он с бабой какой-то был, блондинкой.
– И чё?!
– Ну, его Лаура сразу окрутила, они с ней как в номер, так всё. А баба с нами в бассейне бултыхалась.
– И чё. Вы с ней, что ли?
Алиса сделала ещё глоток, рассматривая пятки Катьки.
– Да нет… Она просто… Блин, не знаю, как это сказать.
– Как сможешь, на хер, так и рассказывай. Вот я лохушка… мимо чего пролетела!
– Да ладно… – примирительно пробормотала подруга по ремеслу. – Она ничо такого не делала.
– А чё делала?! Прыгала и бегала?
– Не… купалась. Ни с кем даже ничего.
– А чё она тогда там делала? – заорала Катька.
– Она нас фотографировала.
– Что? На фотик? Всех, что ли, с лицом?
Алиса сосем смутилась. Хмыкнула:
– Не-а. Тока ноги, ну, эти, стУпни. Бумажку прилепит такую жёлтую, к стУпням, с именем и фотает. На телефон. Он крутой у неё.
Катька вообще перестала что-либо понимать. Это что за новое такое извращение? Она смотрела в лицо Алисы – та была неимоверно волосата, растительность всюду, от икр до локтей и даже над верхней губой тёмный пушок. За который сейчас зацепился клочок пивной пены.
– Я вообще не въезжаю. Зачем?
– А я чо, знаю? – обиделась Алиса. – Ну, не лица же фоткают… на Доску Почёта, да. Мы сфотались. А она у некоторых телефончики взяла.
Вот от этого сообщения Катька едва не выронила бутылку на пол. И даже пальцы на ногах с судороге скривились – больно стало.
– Что-о-о? Телефоны спросила? И вы дали?!
Это же атас галимый, это грубейшее нарушение всех правил. Конечно, у каждой девчонки есть свой заветный номер телефончика, но давать его клиенту – страшное преступление. Это значит, ты работаешь «налево» или можешь поработать… За это Бригадир, он же Бриг, кости переломает или лицо портит. Отвезут на Круглихинские дачи и будут там измываться.
Да и вычислить можно по номеру. Лаура, например, медсестрой в горбольнице работает, Максик – она же Максим – в библиотеке, Алька в колледже в приёмной сидит, кажется… Некоторые из другой смены вообще замужем, дети есть. И если всё это вскроется. Капец!
А Алиса всё так же загадочно усмехалась. И большим розовым языком слизнула пену с верхней губы.
– Ну, так она того… Она ещё по штуке сверху за фотки дала. Каждой.
У Катьки помутилось сознание. Так! Она вчера могла заработать шесть штук. А вместо этого дула сопли в подушку. Красота-а… Девушка убрала ноги со стола, сорвала с правой чёртову распорку. Выхлебала сразу треть бутылки. Угрюмо осведомилась:
– А у тебя взяли?
– Ага…
– Почему?!
– Да фиг знает… И лак на ногтях облезший был, и вообще…
– Потому, что дура ты, поняла! – злобно бросила Катька. – Говно всякое берёшь, жидишься на настоящее качество. Вот и облезает.
Подруга не обиделась. Даже расплылась в улыбке.
– А ей типа мои волосы понравились…
– Какие волосы, на хрен?!
– Ну, у меня на пальцах растут, на больших. Три волосинки. Она так, типа и сказала…
Катьку можно было тут же класть в гроб заживо и выносить на кладбище. Три волосинки! Она ноги до полировки выбривает, пятки пемзой хреначит, аж стружка летит; она за каждым пальцем ухаживает – а эта волосатая образина, выходит, лучше? И главное: эти два клиента точно заезжие, таких извращенцев в Щанске нет, значить, пролетела Катька мимо кассы…
Эта чёрная меланхолия, напавшая на подругу, от внимания Алисы не ускользнула. Она глотнула пиво и примирительно проговорила:
– Да ладно тебе… Может, ещё повезёт. Слушай… может, эта… подрыгаемся?
Алиса хотела утешить Катю – своеобразным способом. Иногда это получается – одурев от однообразного секса с клиентами, ищешь именно такое, и помогает. Расслабляет. Тут не надо выделываться, томно стонать, изображать страсть да бурю эмоций всё такое. Тем более, что Алиса не была суперполулярна у клиентов; Катька знала, она и «налево» ходит, на рынок, там в контейнерах и машинах дерут её неприхотливые нерусские люди почём зря. Мордой в помидорах лежит, сама рассказывала.
Катьке не хотелось. Ничего! Она со стуком поставила недопитую бутылку на стол.
– Есть у меня, с кем дрыгаться… Ну, принесла вибратор, всё. Давай, отваливай. У меня дел полно.
Алиса сморщила нос.
– Ну, как хочешь… А я вот знаю, где эта блондинка живёт.
Катьку как током ударили. Она напряглась.
– Где?
– А ты…
– Да, да, да! Ты скажи!
Босая ступня Алисы под столом коснулась её – голой. Подруга успела и носочек стянуть. А всё равно шершавая, той нежности кожи, что у Катьки нет; гладит-поглаживает. Сейчас лак размажет, час не прошёл ещё… Но девушка стоически терпела.
– Ну-у… они на джипаре приехали. Этого, который по образованию главный.
– Ты откуда знаешь?
– А я все номера «папиков» помню… – улыбнулась Алиса. – Он его недавно купил.
Это точно: память у неё была фотографическая.
– И чё дальше?
– Он у «Витязя» стоит. Если приезжие, значит в «Витязе»… Я с охранником побазарила, он мне номер сказал.
– Какой?
– Девятьсот восемнадцатый.
– Как зовут?!
– Блондинка не сказала, а этот… мордатый её, он то ли Саша, то ли Паша. Так Лаура сказала.
Алиса свою часть договора выполнила. Катя под столом резко отдёрнула ногу. Встала. Рывком сбросила халат на кресло, обнажив стройную фигуру с выпуклыми грудями. Взяла со стола телефон, включила музыку – поритмичнее и погромче. И, шагнув к тахте, бросила через плечо…
– Ну, давай… подрыгаемся!
ЛИНИЯ ЛЕНА – МАТЬ – ВАЛЕРА
Отец с субботы пропадал на рыбалке, где-то на озёрах в Новосибирской области, отключив телефон. Мать к воскресному завтраку встала поздно. Лена уже доедала его, завтрак: французский батон из частной пекарни, свежайшее «Елисеевское» масло, нежная, пряная красная рыба.
– Привет…- поздоровалась мать, садясь за стол.
– Привет, мам! Чаю согреть?
– Да. Зелёного.
Она равнодушно отломила половинку батонного кружка. Полила её оливковым маслом, взяла солонку. Лена сказала:
– Мам, паштет возьми… Он с травами, его в «Елисеевском» сами делают, я вчера взяла.
– Не могу. Диета номер пятьдесят восемь… можно только хлеб с солью и растительным маслом! – вяло заметила мать.
Лена ела, с удовольствием разрывая молодыми зубами просоленную рыбью мякоть и смотрела на мать. Вообще, в детстве она всегда считала её красавицей. Но это в детстве… Ещё тогда, в советское время, мать испортила волосы «химкой», химической завивкой, неудачно обесцветила по домашнему рецепту. Они вылезали, с трудом отрастали; она их постоянно красила, то в белый, то в чёрный, но они всё равно безжизненными прядями свисали на худую шею; сейчас покрасилась в брюнетку – и волосы выглядели ещё жиже… Глаза, узкие, как и Лены, обрели нехорошие мешки, припухлость внизу. Краешки узких губ изогнулись вниз, вечно недовольные, огорчённые, страдающие.
– Сегодня я пойду в филармонию… – объявила мать, откусывая микроскопические кусочки от своего, и так небольшого, «бутербодика» с оливковым маслом. – Там сегодня выступает Дайанидхи Дас. Будет философский анализ книг Бхактиведанты Свами… И медитация. Может ты со мной сходишь?
Лена поморщилась.
– Мам! Я тебе уже говорила… не люблю я этих твоих кришнаитов. И зачем ты снова пойдёшь? Когда ты его в прошлом году слушала? Что-то новое тебе скажет…
– Его лекции поднимают мою энергетику, – упрямо сказала мать. – Я чувствую духовную связь с космосом и вселенной. Это очень… живительная сила!
– Ой… мам, да брось! Чем тебя этот твой Дайхан-дас помог?! Ты как едва ходила, так и ходишь. Буквально ползаешь, за стенку держишься. Если хочешь, то они тебя, эти кришнаиты, до сих пор не уморили совсем только потому, что бы им бабки отдаёшь! Отцовские отдаёшь! Вот и нужна живой!
Впалые щёки матери залил румянец. Она сжала сухие костяные кулаки – а ведь когда-то были красивые сильные руки баскетболистки! – и стукнула ими по столу. Легонько. Закричала фальцетом:
– Не сметь! Не сметь мне эти гадости говорить… Я тебе… я тебе запрещаю!
Но она быстро выдохлась. В таком состоянии она уже третий год, наверное: истерики чередуются с депрессиями, мигренями, упадком. Вот и сейчас не хватило сил: обмякла, кулачки разжались, лихорадочный румянец сменился бледностью… Лена спокойно доедала бутерброд. Смотреть на мать было тяжело, но, во-первых, она привыкла, а во-вторых, от природы была довольно цинична.
Впрочем, как и отец. Не зря она «папина дочка».
– У меня сегодня к утру голова просто раскалывалась… И давление скакало! – пожаловалась мать, быстро перейдя с раздражения на плаксивость. – А у тебя ничего не болит, доча?
– Нет. Ничего.
– А кожа на пятках не шелушится?
– Ничего у меня… не шелушится!
– Может, ты попробуешь одно средство… оно для омолаживания кожи. Мне Евгения Петровна дала. Хочешь попробовать?
Девушка застыла с открытым ртом – открытым для очередного бутерброда, который намазывала:
– Мам! Ты опять за своё?! Ты опять к этой чеканутой уринотераперке ходила?
Этим мать увлекалась давно, ещё до того, как «заболела» медитациями, духовной музыкой и диетами. Ещё в конце девяностых, когда потянула на тренировках спину, а потом, на обратной дороге с соревнований Туве, умудрилась простудиться, трясясь на верхней полке продуваемого всеми ветрами вагона. Она не раз рассказывала, как поднялась на ноги только после того, как соседка по купе, какая-то девка из их команды с деревенским прошлым и довеском виде бабки-целительницы… просто помочилась на её поясницу и втёрла это всё в кожу.
Правда, потом мать скрутило вновь. Она уже ушла из профессионального спорта, уже не преподавала физкультуру. В Щанске появился свой «целитель». Солидный. В статусе члена-корреспондента РАЕН – «академии естественных наук» – некая женщина среднего возраста. Лена прекрасно помнила, как сидела в ванной, двенадцатилетняя, в одной маечке – а мать стояла рядом и просила: Лена, пописай на свои ножки, пописай… будет лучше! А той было и стыдно, и неприятно, и странно – ревела и тужилась. Это мать тогда так ей ОРЗ лечила. В конце концов, клизмочки с мочой и даже полоскание рта стали известны отцу, точнее, он с ужасом ощутил их последствия, и разразился грандиозный скандал. Мать от чудодейственной, по её мнению, практики отказалась, но увлеклась сыроедением и закаливанием; правда, делать это открыто опасалась, и выходила босой на снег на их лоджии, и обливалась там же – стоя в широкой лохани.
Потом они переехали сюда, в «Заповедник», пошли медитации, «Бхагавад-Гита», лечебные голодания и прочее – об урине мать забыла.
Однако не так давно Елена заметила у неё в спальне пузырьки с подозрительного цвета жидкостью и самодельные баночки с кремом – с не менее подозрительным запахом. Неужели опять начала? Тем более, что она знала из Интернета: та самая целительница, «народный терапевт» Евгения Жукова, никуда не делась. Просто перестала ездить с публичными лекциями и «оздоровительными» сеансами, а начала делать свои кремы и скрабы, в состав которых входила та же банальна моча, но смешанная с косметикой!
Похоже, ею мать и пользовалась для компрессов, потому что мысль о «омоложении кожи» и «разглаживании морщин» была постоянной её идеей фикс.
Только делала она это всё теперь тайком…
Губы матери возмущённо и обиженно дёрнулись – узкие выцветшие губы, а потом снова сникли в уголках. Значит, правда. Есть расхотелось, аппетит пропал. Лена вскочила из-за стола.
– Ну, знаешь! Всё, спасибо, я позавтракала. Кипяток готов…
– Ты собралась сегодня куда-то? – от стола спросила мать.
– Да! – Елена остановилась в проходе-арке. – У меня фотосессия сегодня.
Вот это сообщение вернуло мать к жизни. Она заинтересовалась.
– Фотосессия? Где?!
– На природе! – уклончиво ответила девушка. – Мам, мне некогда.
На самом деле она и сама плохо знала, где всё это будет.
…В пятницу она засела за исследование Интернета. Сначала искала по форумам фотографов, на фотовыставках. Ничего не получалось – либо имени фотографа не написано, либо он скрыт под псевдонимом. Фотографий босоногих девчонок насмотрелась досыта; и её возраста, и много старше. Разномастных ног – тоже. И в последний момент сообразила, что искать надо в другом направлении. Аксессуары для телефона! С доставкой в Щанске…
Нужный сайт нашёлся быстро. И девушка обратила внимание на всплывающее окошко: «НАДОЕЛО СМОТРЕТЬ НА ЦЕНЫ? ПРИКОСНИТЕСЬ К ПРЕКРАСНОМУ!». Нажала – и вывалилась на небольшую страничку фотографа Valeryi Inozemtsev, SchanskCity.
Под фото просили оставить отзыв. Но Лена, похоже, была первой, кто это сделал. Она просмотрела фотографии; да многие ей понравились. Особенно босая девушка, сидящая на камне в середине болотца, с лицом, скрытом длинными светлыми волосами. Лена написала в поле отзыва:
Вы меня недавно подвозили и сказали, что у меня скульптурные ступни. Готова предоставить их в ваше распоряжение для фотосессии. Жду ответа))))
И подписала в поле «имя»: stupni-kak-u-atlantov.
Ответ пришёл через каких-нибудь пять минут.
Валерий писал: «Спасибо за отклик. Не надеялся, что отзовётесь))) Давайте договариваться о месте и времени!». Он назвал свой номер WhatsApp, и они договорились в течение двадцати минут, подробно обсудив наряды.
Валерий сказал, что заедет за ней.
Вот поэтому Лена через пятнадцать минут, с рюкзаком за плечами, вышла из подъезда своего дома. Была она в джинсах и куртке, в дорогих кроссовках от Gucci Flashtrek серо-зелёного цвета – крепких, походных.
Мужчина, издали завидев её, приглашающе приоткрыл дверцу своей машины.
Вот теперь, кстати, она смогла оценить и её; тогда, ночью, не до того было, да и не приглядывалась она особо – спорткар как спорткар, хоть и приятного силуэта. «Тойота Труэно», первая серия, АЕ85 или АЕ86. Выпускалась с 83-го по 87 годы… Машинка старая, но, судя по внешнему виду и салону, в идеальном состоянии.
Поздоровавшись, отдав рюкзак с одеждой, Лена с этого и начала:
– Трёхдверный хетчбек, двигатель объёмом одна целая и шесть десятых литра, твайн кам… двухвальная система двигателя, так? Восемьдесят седьмого года?
– А ты, я вижу, Википедию читала, выучила… Даже про два распредвала! – с восхищением заметил Валерий, разворачивая машину; со вчерашнего дня они перешли на «ты». – Молодец.
– Память просто хорошая.
– Понятно. Нет, Елена, она восемьдесят третьего. Последняя заднеприводная «Тойота».
– А почему её называют «хачироку»?
– Индекс АЕ86. «Хачи» и «року» — цифры 8 и 6 по-японски. Да, старенькая – тридцать шесть почти. Но я её сам по винтику перебрал, а мотор друг форсировал. Так что это идеальный автомобиль.
Лена засмеялась. Валерий говорил о машине с неподдельной любовью. А вот отцу её, похоже, всё равно, на чём ездить. Возят его на работу на служебном «Лексусе», сам порой садится за руль отечественного «Патриота». Мать не ездит вообще, купленный для неё автомобиль только пару за пять лет гараж покидал.
– А «Шкода-Октавия» – это хорошая машина?
– Ну, с тех пор, как чехов купили немцы – неплохая. Почему ты спрашиваешь?
– Да так. У матери есть… – Лена поспешно сменила тему. – Значит, едем фотографироваться босиком?
– Босиком.
– Может, мне в машине разуться?
Он мягко улыбнулся.
– Успеешь ещё…
Всё это время она косилась на его облачение: зелёный камуфляж, не новый, много раз стиранный и даже с зашитыми прорехами. Старые кроссовки. Видавшая виды, хоть и чистая футболка. Нет, она тоже не в бальном платье, но одет он на сей раз нарочито убого, и даже швейцарских часов на запястье нет… Любопытство томило, и он догадался.
Посмеиваясь, сказал:
– Тебе хочется спросить, да: дяинька, а чего вы в таком дерьме, правда?
Лена смутилась:
– Ну, не совсем прямо так… просто как-то интересно.
– А ты вот увидишь сама, когда я буду снимать! – таинственно ответил Валерий.
– Там, куда мы едем, так грязно, что ли?
– Ну, не стерильно, точно.
– Хорошо. Где всё это будет?
– На санатории.
– О-па! В «Золотой Долине», что ли? – разочарованно протянула девушка. – Да я там каждый камень знаю… пять лет подряд отдыхала!
– Не-ет. Это другой санаторий. Ты что, про «Объект Чернобыль» на Гнилом Озере не знаешь?
– Ой… вот это да!
Конечно, она знала. В тот год, когда советский динозавр начал агонизировать и рухнул на передние лапы, ожидая смерти через пять лет, Завод почти закончил строительство санатория для своих работников. Да, между Промзоной НИИ КПА и самим заводом; ту самую заилившуюся протоку Щанки предполагалось почистить, сделать хороший водоём. Всё погибло, так как денежный потом разом иссяк, отделать санаторий не успели, и страшные коробки с пустыми глазницами окон так и остались стоять на отшибе города, зарастая деревьями, словно развалины Мачу-Пикчу в тропическом лесу.
Девушка поёжилась.
– Место страшноватое… Шприцы, наверное, везде, наркоманские.
– Да ну. Ничего там страшного нет… Шприцы вон, во дворах на КСМ-е и вокруг Щанки валяются. Не лазят туда наркоманы, не беспокойся – им далеко. Ну, нацики там бывали, судя по граффити, да сатанисты. Но вообще, место тихое.
– Ну. А почему оно-то? Почему туда?
– «Принцесса была прекрасная, погода была ужасная…» – с той же мягкой улыбкой продекламировал Валера. – Руины красят любую девушку. Тем более такую красивую, как ты… Это аксиома фотографов. А ты боишься, что ли?
– Я?! Да ничуть! – горячо окликнула Лена, возмущённо тряхнув волосами. – Просто думаю, как я там прыгать по твоим руинам буду.
– Ты тапочки взяла?
– Взяла. Резиновые. Для бассейна.
– Вот и хорошо… Ты пока лучше псевдоним себе придумай.
– Зачем?
– Не хочется писать под фото: «Надя». Потом «Люба». Потом ещё одна Надя найдётся, и снова…
Он осёкся: как угадал мысли девушки. Той хотелось приподнять бровь и сказать – м-да? Значит, со мной повозишься и другую Лену себе заведёшь? Но она этого не сказала. Смотрела вперёд – они как раз проезжали «Бункер» – и выпалила:
– Гретхен! Хотя… просто Грета!
Он кивнул. Поворачивая на перекрёстке с проспектом, спросил:
– Немецкое имя. Есть причины?
– Есть. Бабушка и дедушка – немцы этнические. С Поволжья в Сибирь выбросили.
– Репрессировали?
– Да. У деда было три брата, восемь детей и кажется, десять внуков. Умерли в степи все, кроме него и бабки. Это по папиной линии, по Фромиллерам.
Валерий покачал головой, понимающе.
– Вот откуда у тебя такой упорный характер. И память хорошая. Педантичность, наверное?
– Есть немного.
– Тогда пристегнись!
Самое время спросить у него самого: откуда он, как в Щанске оказался? Но Лена пропустила этот момент. Машина свернула на Второй проезд – по сути дела тупик, упиравшийся в заводские ворота с юга. Асфальт тут был довольно ровный, не разбитый грузовиками да фурами только по причине малой актуальности этого въезда. И девушку вдруг вдавило в кресло.
За какие-то секунды «тойота» развила бешеную скорость. Лена не разобрала, до какого деления скакнула стрелка спидометра, но за сто километров в час – точно. Запертые, клёпаные заводские ворота неслись на них бешеным поездом. Что водитель делал, что нажимал, девушка тоже не понимала, но уловила лишь то, что он выдернул рычаг ручного тормоза правой рукой и бешено крутил руль.
Белая «тойота» на полной скорости повернулась на дороге на сто восемьдесят градусов, сбросила скорость и покатила обратно. Тихо… Лена с трудом перевела дух…
– Ни черта себе…
– «Полицейский разворот» – скромно заметил Валерий. – На заднеприводной его очень трудно сделать, но научился.
– Ну, ты даёшь…
Автомобиль остановился там, где асфальт пересекали пронзительно рыжие рельсы и уходили, теряясь в траве, прямо в лес. Чуть заехал в траву с дороги – да замер.
– Приехали. Отсюда только пешком. Да, и сразу босиком.
– Почему?
– Надо, чтобы подошва была естественно-грязной. Ну, не до ужаса, а так, пыльной. Иначе это дешёвая постановка.
Лена усмехнулась. Расшнуровала кроссовки. Демонстративно медленно стащила модные «полуносочки». Ей почему-то показалось, что Валерий внимательно наблюдает за этими манипуляциями. И наблюдает с удовольствием.
– Я всё правильно сделала? – осведомилась девушка, показывая глазами на пальцы ступней.
Вчера она специально смыла лак. Ногти остались матовыми.
– Да. Правильно. Я люблю естественность.
– Хорошо. Подожди, я сейчас мейк-ап сделаю.
Пока Лена занималась косметикой, он вышел из машины, откинул спинку своего кресла, достал сзади кофр с камерой, начал внимать штатив из чехла. Лена краем глаза смотрела о на него, то на громаду недостроя, чья пятиэтажная башня высилась за верхушками берёз.
Конечно, с одной стороны – страшновато. Никто не помешает ему её изнасиловать прямо тут, в этом глухом месте. И убить. Как обычно маньяки делают… И перцовый баллончик она ведь сегодня, как на грех, с собой не взяла. В клубной сумочке забыла.
С другой стороны, это бред, конечно. Слишком сложная комбинация для маньяка. Не станет он делать фото своих жертв. И та девушка на камне, которую он снимал, наверняка сейчас жива-здорова.
Мысли Лены переключились на другое. Ночью опять поливал небольшой дождик, она слышала его капли, тарабанящие по крыше козырьку лоджии. Там наверняка грязюка. И она на этот раз уже нарочно, а не под влиянием настроения – как тогда, после «Бункера», будет пачкать свои босые ноги. Эти вот самые, которые сейчас на резиновом коврике элегантного чёрно-кожаного салона. Те самые, скульптурные – широковатые на взъёме, с расширенными крепкими суставами, с бугорками у больших пальцев. Как он сказал, «грубоватые»? Ну-ну.
Как это будет? Какие будут ощущения?
Собственно, за ощущениями она и ехала.
…Только сейчас, когда Валерий покинул водительское место, девушка заметила, что он слегка прихрамывает. Плохо сгибается в колене левая нога; но рюкзак отнял, не позволил нести, сказав:
– Это всё моя ноша. Иди… по шпалам. Не запнись только. А я буду сзади снимать. И ноги выше поднимай…
– Так надо?
– Да. Я «ходячие» кадры всегда делаю – там из пятидесяти один выстреливает позой, ракурсом.
Лена смотрела на фотоаппарат в его руках. Не «Никон» и не «Кэнон». Он угадал её немой вопрос.
– Да, «Фуджи», модель Х-Т2. А я просто эту марку люблю… у «кэнонов» всяких, конечно, качество хорошее. Но тут цветопередача обалденная. Ну, пошли?
– Пошли…
Шпалы оказались шершавыми и жёсткими. Именно то, чего ей хотелось! Только сейчас она поняла, что её привлекает в новом её хобби. Тактильные ощущения. Наверное, у неё чувствительная подошва. Но вот касание голой кожи и фактуры шпал включили весь спектр других ощущений: она стала лучше видеть, если так можно сказать, небесную синь с набухшей над Щанским болотом кромкой туч, пронзительнее стали цвета – бело-чёрно-зелёная пестрота берёз, свежий изумруд травы, белые, синие, желтоватые цветочки, названий которые она не знала, пронзительно-красная громада «Чернобыля», сами шпалы – серо-чёрные и яркие, буквально красные рельсы. Она ощущала луговые запахи, весенние, ещё чёткие и не перемешанные в кашу сумасшедшей жарой. Слышала звуки – ритмичное щёлканье затвора фотоаппарата сзади и собственные шаги; как босые ноги её ступают по этим шпалам, как приминают траву между ними, как под травой впивается в мякоть под пяткой камешек.
И это было приятно, чёрт подери!
И смотреть хотелось на свои же ноги, как они идут по этим шпалам, смотреть на разных поверхностях. Лена ещё такого не испытывала – разве что в далёком-далёком детстве, но тех ощущений она уже не помнила…
Метров через пятьдесят, недалеко от того места, где рельсы совсем тонули в кустах, обнаружилась тропинка к «Чернобылю». И Лена на секунду остановилась.
Тропинка – глинистая, земляная, блестела.
– Ты чего?
– Секунду… – девушка сглотнула слюну. – Я сейчас.
Она заворачивала края джинсов – выше, как можно выше! Хорошо, что они были не в обтяжку. Специально надела свободные. И синие завороты оказались выше стройных икр, почти на самых коленках.
– Осторожнее, там скользко…
– И-и-ах!
Не слушая его, Лена бросилась вперёд. Бегом! Это было потрясающе…
Босые ноги Лены били по мокрой земле, по настоящей грязи, по тугому её и скользкому, да плоти; попадали в лужицы, разбрызгивая, раздавливая их к чертям. По камешкам попадала её широкая нежная пятка, и больно было, но почему-то приятно, другая боль была. Она бежала, не думая, что брызги глины летят на джинсы и даже на куртку. Плевать! Как в детстве, очертя голову, по лужам да по грязи.
Девушка выдохлась только у самого входа в развалины – там уже начинались битые кирпичи. Особенно не побегаешь. Согнулась, упирая руки в колени, отдышалась. Подошёл Валера.
– Ну? Понравилось? – усмехнулся он. – Фееричный забег. Жалко, не предупредила, я бы снял.
– Я ещё могу.
– Нет, давай сначала основную программу. Тапки достать?
Лена критически посмотрела на дорожку впереди, на ноги и решительно мотнул головой.
– Нет!
– Ты уверена?
– Абсолютно.
Она сказала это совершенно искренне. С первым же шагом почувствовала боль, как чувствует её любой неподготовленный человек на каменном месиве. С трудом удержалась от мысли посмотреть на голую подошву: казалось, что острые края красных и белых сколков раздирают ноги в кровь, до мяса. Но пересилила себя, не стала. Да, ойкала про себя. Ахала и даже зубы на пару секунд стискивала.
Лена поняла: такая боль ей почему-то нравится.
Во всяком случае, это было что-то необыкновенно новое.
Последние сомнения в порядочности Валерия отпали, когда он привёл её в сравнительно чистую комнатку на первом этаже главного корпуса. По крайней мере, пол тут не очень ровно, но был застелен сравнительно целыми досками, а в углу стояла даже насквозь ржавая двухъярусная кровать с матрасом-сеткой и лежала на боку печка-буржуйка с оторванной трубой.
– Это бывшая бытовка для рабочих, – пояснил мужчина. – Тут ты будешь переодеваться.
– Ты уже тут хорошо ориентируешься! – заметила Лена.
– Да. Пристрелялся…
Она опять вспомнила про фото девушки, хотела спросить, кто это и где снималось – но спутник её деликатно ушёл. Обронив: «Переоденешься, позови!».
Он демонстративно не желал ничем её смущать!
Для первого выхода Лена приготовила камуфляжные брюки, сшитые её личной портнихой – когда-то для планируемой поездки с отцом на рыбалку, которая так и не удалась. И снежно-белый топ, открывающий её подтянутый живот. Волосы прибрала на голове в узел.
Эти кадры Валера снимал там, где, видимо, располагались раньше номера, уже почти готовые: тут имелись рамы и повсюду блестели битые стёкла. Они зловеще хрустели под тапочками девушки. А Валера снимал… Он основательно приготовился: хороший, массивный штатив, раскладной экран-отражатель вспышки, даже мини-софит, работавший на аккумуляторе. Он ставил её то так, то эдак. Не то, что чтобы Лена не умела позировать совсем, пару-тройку поз она знала, но тем не менее робко просила: «Ты говори, как встать!». И он помогал. Советовал. И переставлял ей ноги, если нужно.
Вот это прикосновение мужских, горячих, но не потно-торопливых, не влажных, а крепких мужских рук к её обнажённым ступням в самый первый раз её хлестануло – как ток прошёл по телу. И она сама себе удивилась: господи, но ведь это же просто прикосновение! Она ходит раз в месяц на массаж в фитнесс-клуб, расположенный в бизнес-центре «Высота». Там, на седьмом этаже, добродушный огромный мужик так и сяк мнёт её нагое тело, начиная от пяток до плеч, избегая, конечно, интимных мест, но мнёт, касается. И она не чувствует ровно никакого возбуждения. Абсолютно; лежит да рассеянно наблюдает сквозь стену-окно металлическую нить Транссиба, смотрит на поезда… А тут – он касается её ступней, и она загорается. Это было диковато, но приятно.
Не менее приятно, чем, ошалело вопя, нестись по грязи!
А ещё щекотало внимание к её ступням, самим по себе. Не, он делал фото и её лица, и фото в полный рост. Но иногда говорил: «Работаю по ногам». И тогда в этом самом камуфляже ложился на пол, на любую грязь, в пыль, в кирпичную крошку, в стёкла. Сняв фотоаппарат со штатива, приближал к ступням. И Лена просто физически ощущала, как око объектива скользит по этим всем утолщённым суставам её плоских пальцев, по изгибу пятки, по завитку мизинца…
Странное было ощущение. Но опять же – непривычно приятное.
Сделав серию, Валерий предложил:
– Тут мы отработали. Выжали всё, что можно… Может, перейдём в другое место. Но там «ужос» настоящий.
– Да ерунда. Перейдём.
– Тогда ты переоденься. Ты говорила, ещё шорты есть… Вот они там кстати будут.
– Погоди!
Лена шагнула от стены, где стояла – но не в сторону оставленных у камеры тапочек. Она шагнула голыми ногами прямо на битое стекло. На оконное. На осколки его, грязные и слоем лежащие у выхода на разрушенный балкон.
– Лена! Ты порежешься!
– Плевать. – Она обернулась и жадно посмотрела ему в глаза своими, светло-карими. – Плевать! Сними меня босиком на стекле!
Меняя позу, она переступала ногами и с замиранием сердца слышала хруст под ними. Каждый миллиметр голой подошвы чуял эту угрозу. И от этого мощного адреналинового выброса сердце у неё захолонуло, она ощутила там, где обычно это ощущают – оргазм, сладостную немоту…
– Хорошо… – едва выговорила она, когда он выключил нагревшийся софит. – Я иду… переодеваться…
Нет, она не порезалась, но то, что испытала, было шоком.
Какой-то рубеж, который она перешла на этом засыпанном осколками балконе, дал ей импульс. Шорты, сделанные из обрезанных светлых джинсов. Итальянская дизайнерская рубаха. Она распустила волосы. Стояла на пороге и оглядывала помещение.
Ничего особо художественного тут не было. Кроме разве что жижи. Вода попадала сюда регулярно через пробитую крышу. Застаивалась. Смешивалась с пылью. Цвела. И сейчас на вид была вида обычной человеческой рвоты – такой же буро-коричневой.
Валерий стоял сзади с фотоаппаратом в руках.
– Ну… если не слабо, то иди по этому всему. Будет настоящий экстрим.
Она обернулась на него на секунду. Всё-таки удивительно чистое у него лицо. Открытое. С таким лицом, рядом с ним – в огонь и в воду.
Лена без колебаний ступила в этот «ужос».
Да. Это оказалось скользко и липко, это моментально облепило ступни, и девушка, смеясь, шевелила пальцами там, наблюдая, как буро-коричневое чавкает и пузырится. И не было ни страшно, ни противно. В углу помещения обнаружила проржавленную совковую лопату. И сфотографировалась с ней… Мелькнула мысль – как у шеста в «Бункере»!
А после всего этого спросила:
– Ты говорил, граффити тут есть?
Валерий посерьёзнел.
– Есть. Но… на крыше второго корпуса. Пятиэтажного.
– Пойдём?
– Туда… туда один пролёт лестницы обрушен. Надо будет взбираться. Это опасно.
Лена хмыкнула.
– Слушай… Да от того, что я тут вытворяю, любая щанская девка тут же концы отдала бы. Из моих подруг. По крайней мере… И ты мне говоришь, что опасно?!
Валерий ухмыльнулся.
– Ну. Пойдём. Отважная Гретхен!
– Грета!
– Хорошо.
И опять, когда она забиралась по выступающим кирпичам, он подсадил её. Руки сложил лодочкой, делая ступеньку для её ног. И опять сердце Лены застучало сильнее: сильные мужские руки касались ступней, ласково и твёрдо, надёжно… Пока он влезал сам – она кинула ему какой-то болтающийся провод, видимо, не первый раз для это использованный раньше, – девушка рассматривала ноги. Боже мой, видела бы их сейчас мать! Или её педикюрщица. Или любой из завсегдатаев «Бункера».
Она уже просто перестала ощущать свою босоногость и перестала чувствовать саму грязь. Та чудесными разводами покрывала стройные ноги Лены-Греты до самых икр. Выглядела, как чулки. И по холодным ступеням, засыпанным каменной крошкой, запорошенным цементом, девушка шла, как по гладкому домашнему ковролину.
А вот там, на крыше, у ней захватило дух. От простора, от свежего воздуха – тут продувал ветерок, бросал на лицо её длинные волосы. Место для санатория выбрали неплохо: несмотря на соседство промзон, он находился на возвышении, и поэтому, если смотреть на запад, то открывался вид всего Щанска, изогнутый углом Проспект Первостроителей, жёлто-коричневые вафли их «Заповедника»; если глянуть на восток, то там за Круглихино – зелёные квадраты полей и перелески, простор…
На крыше они сделали целую серию фото на фоне стены с очередным загадочным творением граффитистов, бессмысленным набором латинских букв. Удивительно, но сами цвета надписи совпали с цветами наряда девушки.
…Часы, как оказалось, всё это время мирно лежали у Валеры в кармане. И время немалое: когда он деловито достал их, сказал, Лена ахнула: прошло три часа с лишком. Вот это тебе и фотосессия! Она их не заметила.
– Свет уходит тут уже… – деловито проговорил Валерий. – Да и аккумулятор, похоже, на исходе. Сворачиваемся.
Спустились. Собрались. Лена посмотрела на рюкзак. Заявила:
– А я переодеваться не буду!
И шла до машины, нарочно топая по глине, только уже не бежала, а шла. С наслаждением впечатывая босую ступню в мягкую, ставшую такой ласковой, глину.
…В машине у Валерия оказались наготове трёхлитровая бутыль с водой, кипяток в большом термосе и смешной красный тазик. Лена села на сиденье, спустила ноги… И тут он предложил:
– Может быть, я сам тебе помою?
Девушка посмотрела на него изучающе. А потом откинулась назад, легла на сиденье и в потолок «тойоты» блаженно сказала: «Мой!».
Никогда ещё мужчина не мыл ей ноги. Больше никто не делал этот так ласково и аккуратно, как её новый знакомый. Выщупывая каждую косточку, даже между пальцев промывая. Как жемчуг перебирал.
На обратном пути Лена поймала себя на мысли: с момента выхода из дома, а точнее, с первой утренней, выкуренной на лоджии сигареты, она так к ним и не прикоснулась. Никак. Вот что делает это странное хобби… Пачка «житана» так и оставалась в кармане джинсовой куртки.
Когда уже подъезжали, девушка вдруг задумчиво спросила:
– Валер… а почему нравятся ноги? Ступни?
– Ну… я про твои сказал.
– Я вообще спрашиваю – а почему они нравятся? Они разные у всех.
– У девушек – да. Наши же, мужицкие… – он усмехнулся. – …грубее и однообразнее. Так Природа распорядилась.
– Ну, хорошо. Допустим. А чем они нравятся?
– Лена! Это трудно объяснить. Просто нравятся. Может быть, видим мы их редко… Вы же с обувью не расстаётесь. Цивилизованный мир.
– Нет, но тебя же они цепляют?
«Тойота» вкатилась во двор их дома. Мужчина выключил мотор.
– Цепляют. Я и не скрывал. А чем… Я подумаю, слова найду.
– Да… будет интересно. Хорошо! Слушай… а когда получить фото?
– Сегодня по Ватсапу кину первый десяток. Не переживай.
– Да я не переживаю… Ладно, пока.
Она забрала рюкзак с вещами, отошла было, а потом снова бросилась к машине. Он уже завёл мотор.
– Валера!
– Да, что?
– У тебя руки… очень… хорошие! – с трудом выдавила из себя Лена и сообразила: сейчас она густо покраснела. – Вот теперь – пока!
И бросилась к подъезду.
Консьерж, уже другой, вернее – консьержка – противная баба лет сорока, явно с милицейским прошлым, стояла в коридоре, пристраивая на доску объявлений Совета дома какой-то листок. Лену не узнала, когда та, в шортиках и рубашке, проскочила мимо; хамоватым голосом окрикнула:
– Эй, ты куда такая?
И только обернувшись, замерла с открытым ртом:
– Ой…
Лена скорчила ей гримасу. Ткнула кнопку лифта. И пока стояла перед стальными дверями, от затылка до пяток вся горела: таким уничижающим, злым, изумлённым и ненавидящим взглядом тётка её оглядывала.
Ну, не всю. Конечно.
А её босые, хоть и совершенно чистые ноги.
(продолжение следует)
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, без предварительной корректуры. Возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!
Искренне ваш, автор Игорь Резун.
