«ШКОЛА КАК ЕЁ НЕТ». Мемуары режиссёра. Татьяна Арнольди.
Автор и первый режиссёр пьесы “ШКОЛА КАК ЕЁ НЕТ”, Игорь Резун, готовясь к постановке Студии Валеентины Ворошиловой, размышляет о героях пьесы, актёрах и смысле их персонажей.
ОТ ОВЕЧКИ К ТИГРИЦЕ
Единственная фотография прообраза Тани Арнольди,, отражающая её гордый характер..
Образ старшеклассницы Татьяны Арнольди – врать не буду, полностью выдуманный. Такая девушка могла бы встретиться мне в пору моей школьной юности, но не встретилась, а среди моих учениц – и встретиться не могла…
Дело в том, что в моё время, то есть это с начала восьмидесятых по середину девяностых любой среднестатистический класс делился на две половины, как юрта. И общение происходило в основном, в пределах этих чётко обозначенных половин, с определённым исключением на турпоход/дискотеку или просто посидел под гитару, с портвейном, в скверике. У каждой половины были свои лидеры и аристократы, свои “изгои” и свои середняки.
В мужской части класса одним лидером был, как правило, неформальный – главный хулиган, главный драчун, порой с явными криминальными наклонностями; такие и создавали в начале 90-х молодёжные банды, переросшие потом в серьёзные криминальные группировки. Второй лидер, чаще всего был “красавчик” или “богатый”, а иногда и то и другое вместе – “аристократ, “из состоятельной семьи. Он довольствовался пользовался ролью пресыщенного умника и классный/школьный хулиган его обычно не трогал: из тактических, так сказать, соображений. В изгои, естественно, как и полагается в мужском коллективе, попадали либо люди слабой физической силы или же с какими-либо врождёнными недостатками.
У девчонок ситуация была немного иной. Обычно в классе было сразу две лидерши. одна “красавица и отличница” (но в этом случае “красавица” всё-таки редко, скорее, просто чистоплотная аккуратная девушка). Вторая ходила во всём модном, прикинутом, делала пирсинг, тату, красила волосы в дикие цвета, училась кое-как… и всё равно пользовалась немалым влиянием на девчоночий коллектив. В “изгои” тут по причине слабых кулаков не попадали, но толстая неряха и ленивая дура запросто могла бы ею стать.
Вот такие нравы царили в советской школе, с её бурной жизнью, пионерами-комсомольцами и т.д. Потом мы это разрушили, с удовольствием, знамёна с ильичами и пионерские значки перекочевали из “ленинских комнат” на барахолку. И мы ни на минуту не задумались, что, убивая советскую соборность и коллективизм, мы запускаем в жизнь, во все её сферы, и в том числе в школу, страшного зверя – индивидуализм.
Он разложил нас, он разъел молодёжь (да и нас тоже!). Я понимаю, говорить так – непростительная банальность, из серии “…раньше и голубей было больше, и гадили они – меньше!”, но я кажу. Нынешняя молодёжь атомизирована. Каждый за себя. Любимая присказка – “все люди разные!”, универсально оправдывающая всё – от наркомании до некрофилии и каннибализма. Разные все, понимаешь, бро? Пусть каждый выёживается, как может – какое мне дело?!
И вот поэтому сильных лидеров, что со знаком минус, что со знаком плюс, на этом выжженном поле, родиться не может. Современные молодёжные характеры потеряли цельность, истовость и эмоциональность. Скучно стало, господа.
Поэтому такой девчонки, как Таня Арнольди, вы никогда в жизни не встретите.
Прообраз Тани – модель Студии, Jana Matchless, которая и даёт нам понимание образа Тани...
Но вернёмся с нашей героине пьесы. Она там проходит долгий путь: от унижаемой и избиваемой “овечки” – через совершенно дикий случай на репетициях (о нём позже), до сцены на остановке, когда Арнольди бросается с разбитым горлышком бутылки – “розочкой”, на Раевских и Мульпямяну; и даже те, видавшие-перевидавшие на своём веку, поражённо и опасливо отступают…
Вот же вопрос тогда: а почему сразу “не”? Почему в самом начале Таня – это прямо-таки катастрофическая жертва, прирождённая? “Только не бейте меня сильно…” – какими же трясущимися губами это надо выдавить? всё дело в том, и к побоям, и к насилию Таня просто… привыкла. Да!
“Трио” тиранит своих одноклассниц уже несколько лет подряд. Методично, жёстко, безнадёжно. Знаете, привыкнуть можно ко всему: люди даже в гитлеровских концлагерях привыкали к этим адских условиях, в ГУЛАГовских лагпунктах, жили, тоже привыкнув… Так и Таня. Тем более, что она прекрасно понимает, что ей пожаловаться просто некому. Рассказать члену Совета Старшеклассников – Михайловской? Да она только сделает лицо кирпичом и отойдёт быстро. Зинаиде Коломенской пожаловаться? Та, конечно, потребует объяснительную, но… ходу дела давать не будет. Как потом язвительно заметит Литвиненко – “это же пятно на педагогическом мундире школы, падение показателей!”. Ковалёву сказать? Он поахает, поохает, помыкает, и… и ничего не сделает. Не зря его в издёвку называют “Цезарем”; властвует, но не правит. А Литвиненко может сказать, устало сморщившись: “Ой, Танюша, решайте сами все эти ваши молодёжные проблемы…”.
И так Татьяна Арнольди живёт годами.
Всё-таки, актриса Колмогорова оказалась для этой роли грубовата. Слишком примитивна.
И ступни, да. Я понимаю, не каждый зритель заметит , но… но не сценическая Таня так изуродует пальцы своих ступней “вечными кроссовками”!
Она – из интеллигентной семьи. Её предок – Максимилиан Юрьевич Арнольд, один их тех, кто делал эскизы Томского университета. Дедушка, тоже архитектор, успеть посидеть в лагерях; тема эта в семье не табуирована – вот поэтому-то у Тани и есть вторая причина спокойно принимать всю эту окружающую несправедливость и “свинцовую мерзость”; она убеждена, в том, “ничего не изменишь”, “всё так устроено”, и скепсис это просто парализует волю, не хуже удавьего взгляда.
Героиня Тани Арнольди – с виду тонкая и хрупкая. Но ТВЁРДАЯ, как титановый стержень!
Тем не менее, гордость у неё есть. В пьесе этого по понятным причинам нет, но в повести девушка после избиения (как вы помните, одну туфлю её Раевских раскрошила в бешенстве о стену!), снимает в кустах колготки, вторую туфлю и идёт босиком через весь свой городок (деньги-то у неё отняли тоже!), по осенним лужам, по грязи, встречая знакомых, шалеющих от её вида, безмятежно улыбаясь, роняя: “Да ничего… просто захотелось… Мне так нравится!”. Вот он, стальной её характер.
И вот – смотрите! Внезапно веет каким-то свежим ветром. В школе появилась Юлия Чичуа. Будут ставить спектаклю по Шекспиру, современный, модный, с этими странным “прочтением” – все босы, знак обнажённости души (в более позднем варианте оказались и от сложных театральных костюмов, заменив их бесформенными балахонами; Чичуа говорит – чтобы зрители слушали, и на лица смотрели, а не на одежды!). И если помните, когда Чичуа вбрасывает эту идею в притихший класс – надо же, в первый раз не “конкурс строя и песни”, “новогодний утренник”, а что-то реальное! – Таня Арнольди первой отскакивает от мольберта: я хочу! Запишите меня!
Вот и начинает распрямляться её пружина, стиснутая, сжатая всё прошлое время; пружина характера. А потом судьба посылает ей ещё одно испытание…
СТРИПТИЗ НА СЦЕНЕ И БОЙ НА ОСТАНОВКЕ
Вообще, с этой сценой было много проблем. Некоторые “критики”, в том числе продюсер пьесы, Владимир Бочаров, очень хотели её убрать. Я упёрся намертво: нет! Она необходима! Но и сам, конечно, не до конца понимал, как это сыграть – да ещё в коллективе, где половина актёров – реальные старшеклассники и студенты. Представить совершенно голую Арнольди на сцене, даже спиной к зрителям… Ну, мы не “шоу для взрослых”, это немыслимо.
Решение пришло спустя месяцы, и как-то неожиданно. Я понял: между девушкой, стоящей спиной на сцене, и зрительным залом, надо поставить… ширму. Да, такую растяжку, может быть, даже недорисованный ватман “декорации” – та же замковая стена. В какой-то момент – ах! – хитон спадает с плеч Тани. Зрители видят её голые плечи и голые ступни до колен, к которым падает невесомая ткань. И вытаращенные глаза актёрской труппы… При этом актриса бы стояла там в элементарном боди, скрывающем грудь и прочее нескромное; не развратнее, чем на пляже! Но потом она нагибается, поднимает ткань, говорит свою фразу и – затемнение! – в этом затемнении, легко обвернув вокруг себя кусок ткани, она уходит со сцены…
Всё грамотно, технично, красиво и без риска быть обвинённом чёрт знает в чём, при современном-то ханжестве.
Сцена избиения. Очень было сложно показать его реально. Что мы только ни делали: и подушку под живот избиваемой подкладывали, и положили её на поролон – Раевских пинала его, на самом деле…
В этой сцене Арнольди играет неизвестная актриса из массовки, а вот Татьяна Тумашова (на заднем плане) переквалифицировалась в Вику Ковыригину. И навсегда.
Почему я не хотел, и не хочу отказываться от этой сцены? Во-первых, она корригирует со сценой выступления Ковалёва в хитоне на голое тело. Он там перебарывает стыд и страх; и Таня перебарывает. Всё. Это как лицом в грязь, это как с размаху по голове – бац! И ты понимаешь, что дальше некуда, что это – конец, катастрофа.
Режиссёр Лукино Висконти писал, эта фраза – одна из моих любимых: “Ни одно поражение не бывает полным и окончательным; в каждом поражении рождаются новые силы, новые энергии…”. Вот так и Таня, пройдя сквозь искупительный костёр своей внезапной наготы перед одноклассниками, о, ужас! – она начинает чувствовать и жить по-другому. Полной жизнь и заявлять о себе, о своих правах жить, так как она считает нужным.
Опять же, в повести есть такой момент, который не вошёл в пьесу по причине сложности сценографии. “Трио” забивает Юлии Презе “стрелку”. Девчонки, понимая, не без оснований, что эта “стрелка” может окончиться банальным избиением Юли, вызываются её поддержать. Вера Шиверских разрабатывает стратегический некий “план”; и тут возникает логичный вопрос: а как… идти? То есть там-то, в повести, к этому моменту, школа давно расколота – одни “за босоногость”, другие против; и это что-то вроде свифтовской борьбы “остроконечников” с “тупоконечниками” – все понимают, в настоящий смысл и в чём реальный вопрос, но – символ слишком ярок, чтобы им пренебречь. Поэтому девушки решают пойти босиком. Но проблема им нужно взобраться так на гору щебня. Вы босыми ногами ходили по железнодорожной насыпи? Во-во. А они забираются, и Таня – впереди. Ну, а там уже, захватив “господствующие высоты”, они дают мощный отпор трио, причём самым настоящим орудием пролетариата – камнями. Красотке Раевских разбивают выщипанную бровь, громила Мульпямяну зарабатывает фингал, юркая Вика Ковригина получает камнём по спине… Ну, я её люблю, вот ей и меньше всех досталось.
Поэтому этот стриптиз – крайне важен. И в первом случае Таня могла бы ковылять в туфле без каблука по городу, всем своим видом вызывая жалость: авось бы кто подвёз, или дал денег на такси! Ан нет. гордость не позволяет. Так и тут: гордость не позволяет надеть кроссовки и поступиться убеждениями. Типа, теперь это наша “форма” такая. И тут – что, насмотрелись?! Всем спасибо, все свободны! Гордо накинула ткань и ушла. Это пусть ОНИ – обтекают… Слюнями или её чем-то.
Двое на остановке. Арнольди и Презе. Они не знают, что их ждёт…
Сцена с “розочкой”. Мульпямяну по замене играет София Бочарова.
“Да ладно!” – смело говорит гламурная Юля Презе. – “Так и пойду домой, босиком!”. Это – подвиг.
…Так что, когда Таня бросается на остановке на грозную Мудьпямяну с “розочкой” – ей всё равно. Изобьют, убьют, зарежет ли она кого сама, будет ли сидеть. Пофиг! Это есть наш последний и решительный бой. Вперёд – и без размышлений!
Та же сцена в первых репетициях.
Роль Арнольди исполняет актриса Калугина. Кричит – фактурно.
Вернусь к началу. Нету таких сейчас цельных характеров, не производят больше. И запчастей нет. Поэтому я понятия не имею, какую актрису мы найдём на роль Тани Арнольди и найдём ли вообще.
