32 глава. ЛЕНА И ОБЩАГА.

32 глава. ЛЕНА И ОБЩАГА.

ВНИМАНИЕ!

ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА – ШАКТИ – ЕВА – ДРУГИЕ

В шестидесятые годы в Щанске жили весело и сытно. Весело – потому, что только застраивалось пространство между двумя Ивановскими новенькими панельными домами с трогательной плиточной облицовкой по верху квадратных панелей; молодые рабочие семьи с Опытного получали там квартиры и праздновали новоселье – шумно, с музыкой, с баянами. Везли на грузовиках допотопные шкафы из рабочих общежитий-бараков, торшеры и купленные в очередь холодильники. Летом купались ещё в Утином Озере, говорят, берег его, примыкающий к нынешнему Дому госучреждений, был настоящим пляжем, с хорошим песком и стройными смолисто-багровыми соснами. На месте безобразных бетонных  нагромождений Монумента Павшим стояла большая деревянная танцплощадка, и на ней отбивали пятки – точнее, ломали в плясовом азарте каблуки, а потом уже шли в год пропеченные, голые, коричневатые крестьянские пятки! – работницы Опытного и РЭУ каждую субботу, перед законным выходным.

А сытно – потому, что по рельсам «Дороги жизни», как в насмешку, ничуть не умаляя память ленинградской блокады, называли железнодорожную ветку щанцы, по этим рельсам каждую неделю приходили составы с опломбированными вагонами из самой Москвы. Они шли не на ТЭЦ, они разгружались в могущественнейшей организации – УРСе, Управлении рабочих столовых Щанска. И каждый работающий или служащий Щанска, каждый винтик и приводной ремень, каждый сустав огромного монстра, Опытного, получал в столах заказов – на месте которых сейчас выросли супермаркеты! – «мясо гов. 1-й кат.» по одному килограмму и «мясо гов. 2-й кат.» тоже по одному, но на одного же члена семьи. Выходило неплохо – до шести ка-гэ мяса в неделю! Пельмени самолепные на столах жителей не переводились, да под водочку или круглихинский самогон…

Масло сливочное и подсолнечное, сметана, творог, крупы, яйца – всё это шло в Щанск прямой дорогой из столицы, как городу «спецобеспечения»; а на праздники сюда же путешествовали золотоголовые бутылки «советского шампанского», высокие тонкие бутылки КВВК, огромные, толстокорые, бьющие в нос запахом эфирных масел марокканские апельсины, конфеты «Мишка на Севере» и шоколадки Бабаевской фабрики…

Да, весело и сытно, сытно и весело, потому как не было никакого Педколледжа, точнее, стояло его трёхэтажное здание, как стоит сейчас, только фронтон его был увенчан неизменным кумачовым лозунгом «НА СТРАЖЕ МИРА ВО ВСЁМ МИРЕ!», а территория – забрана забором с бронзовыми звёздами на решётке. И в трёх сегодняшних общежитиях располагались офицерские казармы. В первом – для высшего комсостава, там паркет, говорят, сохранился в комнатках, а на второй этаж вела парадная лестница, достойная Генштаба; второе и третье предназначалось для офицеров и их жён, но в основном заселено было молодыми литёхами да старлеями. Они-то и приходили на танцплощадку, в новенькой форме, пахнущие одеколоном «Шипр», заигрывали с местными. Или в развевающихся синих трусах да сапогах, иной формы не было, гоняли мяч на стадионе на перекрёстке тогдашних Романтиков и Танковой… Что охраняла эта небольшая воинская часть, какой мир в каком мире, какими способами – это было страшной государственной тайной, которая, впрочем, никому была неинтересна, кроме особистов в части; и что делали эти лейтенанты в цехах Опытного завода, за каким производством надзирали – тоже. Миновал Карибский кризис, сняли Хрущёва, молодой и энергичный бровастый генсек провозгласил разрядку, и лейтенанты радостно улыбались, танцуя, зная, что до войны ещё миллиард лет, какое бы «оружие мира» они ни ковали на Опытном.

От этой поры в корпусах общежитий остались «ленинские комнаты». Давно не было там столов под красной тканью, лозунгов и алебастровых бюстов лысого человека с монгольскими  скулами. В «единице» в этом помещении проводили дискотеки, а между ними – шла бурная личная жизнь, в том числе и половая, в «двойке» – сделали колясочную, так как именно там скопилось больше всего молодых мам, а в «тройке», самой отвязной, просто понаставили электрических плит да длинные столы; это место было излюбленным для проведения сабантуев и вечеринок, с разрешения администрации колледжа, конечно, под строгим наблюдением вахтёрши, хотя… до положенных одиннадцати часов. Софья Великая ревностно следила за порядком, однако на всякого мудреца довольно простоты, и вот такая явилась в образе знакомых химиков из Техколледжа. Они придумали какое-то «лекарство», которое умудрялись подсыпать Великой в чайник; и усатая исполинша благостно засыпала прямо у себя за конторкой, храпя оглушительно, как африканский рог. А веселье продолжалось, и порой на полную катушку. Правда, «химики» нечасто пользовались своим спецсредством, и, если вечеринка не предполагала массового распития алкоголя, танцев в лёгкой одежде, то никто их и не просил. В среду, после митинга, происходило примерно то же самое: в большом помещении раскрасневшаяся Дуся Рубан,  немного неуклюжая в кухонных делах Кристина и тихая Наташа Волосюк шинковали да чистили картошку. Её вызвалась готовить Шакти, по своему особому рецепту, но одной сковородки для собравшихся априори мало, и поэтому картофан резали на три больших сковороды, одна из которых была вообще взята в аренду у «двойки».


Дуся, в пёстром платье-сарафане, с голыми до пышных плеч руками, ловко орудовала ножом и рассказывала Шакти, сортирующей купленные на рынке специи:

– Свет, прикинь: Великая-то тоже должна была на митинг пойти, приказали. А она прохалявила, типа – ноги больные, то-сё. Ну и эта… Кристя, ну чё ты её мучишь?

– Кого?

– Картошечку! Режь её. Вот так – зык! – и всё!

– Да я чуть не порезалась уже два раза!

– А ты учись… Ну так вот: не пошла. А тут ей про тот митинг рассказали. Она поняла, что он был типа за Главу нашего, и там говорили, что босиком ходить нужно для здоровья… Прикинь?!

Нож Дуси с хрустом разрубил очередную картофелину, и половинка вылетела мячиком, шлёпнулась на кафельный пол – тут его ещё в советские времена почему-то застелили жёлто-шоколадным кафелем! – рядом с босой ногой девушки, этот кафель храбро попирающей. Дуся охнула, нагнулась, подняла картофелину. Хотела резать дальше.

– Дусь! – закричала Кристина. – Её ж мыть надо теперь! Она грязная!

– Сама ты грязная… Пять минут не лежала!

– Дуся! – строго заметила Шакти. – Не спорь. Сходи на кухню, помой.

– Да ну вас! Я её сама её тогда съем!

И Дуся с аппетитом крепкими белыми зубами откусила от сырой картофелины – правда, обдув её предварительно. Кристина скривилась.

– Так-у-от… – энергично жуя, продолжила девушка. – Великая теперь ко мне… да и вообще ни кому с тапками не пристаёт! Раз Глава сказал – значит, так тому и быть. Я вчера босиком ходила в «Отдых», так специально перед Великой потом погарцевала. Пятки грязные показывала.

– И чего она?

– Да ничего! Хмурится, но бурчит: вот, мол, раз разрешили… – и Дуся залилась счастливым, жизнерадостным смехом.

Остальные засмеялись тоже. Вообще, эйфория после митинга была чудовищная: они шли босоногой толпой и нарочно поднимали щанскую пыль столбом, словно по степи скакал табун молодых лошадей. Они даже пританцовывали от счастья, от острого, пряного, буквально во рту ощущаемого чувства победы… И ничто не могло это ощущение испортить. Разве что некоторые мелочи; вот и сейчас, видно, Кристина о них вспомнила. Даже чуть нож не выронила:

– А эта… Что там с этой женщиной? Которая с бензином-то прибежала?!

– Забрали её! – хмуро сообщила Шакти; её этот эпизод покоробил тоже, настолько он не вписывался в финал “митинга”, в танцы молодёжи из “Синергетики”, в смеющихся молодых мам с детьми, некоторые из которых разули даже в колясках, что она сама не знала, что думать. – И правильно! Чёрт-те что натворила, чуть нам всё не испортила…

– А хотела-то она что? – простодушно поинтересовалась Дуся.

Шакти рассердилась.

– Не знает никто! Вон, Юля-Сонце чуть её не побежала спасать! Босиком по бензину! Хорошо, её Ева оттащила в сторону: не лезь, мол, дурочка! Вообще, спектакль какой-то дурацкий… Всё, забудем о ней. Обошлось всё и слава Богу!

В комнату заглянула Лена. На ней и Еве лежала одна из самых важных деталей вечеринки: как выражалась Дуся, «винище». Хоть и предполагалось его немного, Шакти категорически была против пьянки, да и остальные тоже, но Лена внесла коррективы: девчонки хотели купить  дешёвого красного, которое делали армяне на рынке, но Лена заявила, что с картошкой и рыбой следует пить белое, и только итальянское; конечно, вино она купила на собственные деньги, сходив в «Елисеевский».

– Девчонки, товар прибыл. Загружен через первый этаж! – возвестила Лена. – Вам чем-то помочь?

Сюда, из «ПАБа» её пригласила Шакти, спохватившись и позвонив; в кафе Лена как раз вела беседу с оруженосцем Никитоса, Сашкой Воля. Насупив густые брови, тот допытывался:

– Звёздочка, а чего ты голоногая-то гоняешь?

– Нравится.

– Фигня какая. У тебя ноги грязные.

– Помою.

– Да стрёмно же так…

– Кому как.

– Блин, да вы все как с ума посходили… Это вы на тусе у администрации об этом орали?

– Орали.

– Ну и дурры вы… все.

– Кто все?

– Энигма твоя ещё… – недовольно заметил Воля. – С пацанами был на рынке, закупались для одного дела, так она чапает. В голубом такая вся, босиком.

– Фотографировалась?

– Да нет. Одна. Крышак поехал, точно.

На этот раз Лена ничего не сказала – раз Валеры не было рядом с Энигмой, то и неинтересно. А Воля заключил:

– Да, это, короче, новый такой прикол… Перебеситесь и забудете. Про Стаса Горуна слышала новость?

– Нет…

Тут вот как раз Шакти и позвонила; и Лена так ничего не узнала «про Горуна». Впрочем, и это её мало интересовало.


…Попав сюда, она знакомилась с жизнью общаги, как этнограф, попавший в племя аборигенов. Она никогда тут раньше не была. Точнее – нет, конечно, была, а ещё точнее, не в этой, а в “семейной”, отличавшейся более партриархальными нравами, большим уютом и чистотой.  И всё равно: с общагой она себя не смешивала. У неё – другая жизнь, она дочка того, кто рулит этим несчастным городом и вершит его судьбы в составе большой команды. Можно снять в прихожей какой-нибудь комнаты сапоги, стоящие трёх стипендий её обитателей, если не больше; походить в колготках по вымытому ради такой гостьи полу, благосклонно принять кружку горячего чая, не самого лучшего, конечно – дома бы она такое дерьмо и пить бы не стала! Можно и поболтать с эпизодическими, неблизкими подругами, смотрящими на неё, как на редкое животное из заповедника, настоящего заповедника, а не одноимённого микрорайона. Можно и вина-кислятины или приторного ликёра, столь же отвратного, не больше, чем полбокала – ради временных “дружеских” связей, чем-то да полезных.

Это был край, предел её проникновения. Да и все прекрасно знали, кто она, поэтому вокруг девушки всё время для понимающего глаза серебрился пузырь-оболочка её высокого положения. А сейчас всё было не так.

Не узнаваемая никем – старшие курсы почти не пресекались с “малявками” от третьего и ниже, Лена ходила по коридорам, чувствуя босыми ногами отставший линолеум, гладкие, стоптанные сначала сапогами, а потом – кроссовками студентов, ступени лестницы. Поражалась, как она сама может ходить босой по такой «грязище»; впрочем, тихо, про себя, и несильно – привычка уже глушила прежнее недоумение. Да и общий настрой говорил сам за себя: по этим же полам вкусно шлёпали полные ступни Дуси, мягко, на гибких ногах с татушкой, передвигалась рафинированная Кристина, чуть пришаркивали босые ступни девушки в длинной, до пят, юбке, бронзовые ноги Шакти летали, а худая, нескладная и, по всему видать, резкая на реакцию девушка Ева стучала костяными пятками.

И от этого Лене было хорошо, словно от какой-то сопричастности к некоему тайному ордену.

Чистившие картошку привлекать Лену к своему занятию не стали – всё равно бы ножей не хватило! – а отослали в комнату двадцать один, правда, называвшуюся «очко», – за посудой. Дескать, у них посуды много. Дуся предупредила:

– Ты тока смотри не влюбись там…

– В кого?!

– Ой, сама увидишь!

Заинтригованная Лена пошла. Уже за дверью, носящей имя знаменитой карточной игры, она догадалась о смысле слов Евдокии: из комнаты доносились мужские голоса. Не пьяные, нет. Хорошие такие голоса, поющие.

– Током е…нуло, вылезли глаза! А—а! На х…й он туда пошёл!

Девушка осторожно заглянула в щель. В углу комнатки с о стенами, облепленными какими-то лозунгами, два интеллигентного вида молодых человека делали пирожки: один раскатывал тесто, другой распределял мясную начинку. Рискнула отворить дверь побольше, увидала других обитателей. Блондин с обнажённым торсом и крестом на груди, с рыжеватой небристостью под носом и на подбородке и такой же обнажённый по пояс брюнет с татуировкой от плеча до локтя самозабвенно бренчали на гитаре.

Лена сориентировалась быстро:

– Привет, парни! Меня Дуся за стаканами послала.

Они прервали песню, захохотали; блондин ответил, показывая полный рот крупных зубов:

– А у нас нетути стаканов. Только кружки.

И тут девушка не сплоховала. Хмыкнула:

– Портвейн, получается, из кружек пьёте? – и кивнула на стоящие в углу две пустых бутылки из-под недорогого креплёного вина.

– А как же! – серьёзно ответил блондин. – Портвейн только из кружек надо. Так говорил Заратустра!

– Дамир! – перебил его брюнет. – Не парь девушке голову. Дай стаканы! Вас как зовут, прекрасная? Меня – Савватей. Можно просто Савва.

– А меня Елена…

Занятые готовкой очкарики только кивнули дружелюбно; Дамир и Савва окинули взглядом наряд гостьи и ничуть не изумились босым ногам. Дамир почему-то полез под кровать , татуированный Савва, отложив гитару, спросил:

– Дуська вечеринку наметила?

– Вроде того.

– А, говорят, вы там зажгли? Мы, блин, в Кабаклу катались, к Дамириным родителям.

– Ясно…

– А вы новенькая? С какого курса?

Почему-то девушка испугалась перспективы быть признанной “своей”, из колледжа, в любом качестве… Общага и притягивала её, и пугала. Несмотря на то, что она испачкала о её полы свои босые ноги, становиться “своей” она до конца не хотела.

– Да я в гости зашла… – смущённо соврала Лена, что случалось с ней нечасто; от парней шла неясная, но упругая и вибрирующая энергетика.

Ложь удалась. Ну да, подруга из Щанска, мало ли чья; может, и сестра чья-то…

– Понятно. Скучно у нас, да?

– Скучно! – вызывающе ответила девушка.

– Ха! Это потому, что вы ещё не вкупились…

Она с интересом рассматривала обстановку: две двухэтажных кровати, которых никогда не было в “семейке” – их называли “мамонты”; на столе и тумбочке компьютер с современным монитором и ноутбук. А на стенах, как она поняла, распечатанные на принтере: «Поколения за поколениями люди работают на ненавистных работах только для того, чтобы иметь возможность купить то, что им не нужно», «Вперёд, можешь плакать, если есть о чём!», «Заводишь друга, друг женится, и у тебя больше нет друга» – и другие изречения Чака Паланика, автора «Бойцовского клуба». Дамир с грохотом выволок из-под кровати картонную коробку; в ней звякало.

– Мыть пойдём! – весело сообщил он. – Пыльная тара, нельзя так. Некошерно.

– Куда?

– В кухню.

Он направился с коробкой к выходу, Лена тоже вышла; обернувшись, увидела, что парень, одумавшись, сбрасывает с ног сланцы. Усмехнулась:

– Это тоже некошерно?

– Ага. Ты босиком, а я в резине. Пойдём.

Его панибратское «ты» почему-то не коробило. Крест, довольно большой, массивный, на простой чёрной нитке, посверкивал на хорошей, тронутом загаром, коже.

Она поймала себя на мысли: вот тогда, на скалах, она хотела увидеть ступни Валеры. Ну, увидела. А эти были красивые. Более худые, более жилистые, но тоже очень мужские и красивые. Как у дикого, аборигенского тоже, охотника.

– Ты не бойся, это у нас волна такая сейчас! – сказал Дамир, идя по коридору. – «Красную плесень» слушаем. Трэш и угар! А вообще мы попсу слушаем.

– Попсу?

– Ну, я подумал, тебе нравится.

– Нет. Не нравится.

– Ну, тогда так: «Полки уходят в небеса-а-а… Горят холодные глаза-а-а… Приказа верить в чудеса не поступа-а-ало…

Лена засмеялась в голос. Дамир прервался, посерьёзнел. Посуда в коробке звякала в такт его шагам, аккомпанируя.

– В общаге не жила ни разу?

– Нет.

– Понятно, на новенького. Вот и пришли.

Это была большая кухня – тоже с плитками, но ещё и со ржавыми раковинами. Пол тоже кафельный и на ощупь чуть скользкий. Лена ощутила укол брезгливости, но он пропал быстро. Дамир выгружал из коробки в найденную кастрюлю стаканы – советские ещё, гранёные.

– В Кабакле как-то взяли у деда одного… – объяснил он. – За бутылку. Не знаю, зачем он их копил. Щас кипятком ошпарим, чтобы портвейн выветрился…

Некоторые стаканы были с наростами пыли, похожей на мох, и какими-то насекомыми, иссохшими в шелуху. Лена убедила себя, что это комары или мотыльки. Струя горячей воды ударила в кастрюлю.

– Покурим? – спросил Дамир весело.

– Покурим… а тут можно?

– Сегодня муж Великой дежурит… Это наша вахтёрша. А он дед старый, запрётся у себя в комнате и телевизор смотрит. Так что можно.

Из крайнего шкафчика Дамир достал сигареты – что-то такое недорогое, крепкое, в красной пачке. Пояснил: «Общие. Как в избушке охотника – запас пополняем!» Дал Лене одну, чиркнул спичкой.

Уселись на табуреты. Лена на таких приспособлениях не сидела – если и сидела, то в баре, там они другие; поэтому села не очень уверенно, широко расставив ноги – для прочности. Дамир сел рядом. Слушая журчание воды и звяканье понемногу всплывающих стаканов, заметил.

– А ты не наша. Точно – в гости зашла… Ты с Верхушки.

Лена поперхнулась дымом. “Не наша” звучала не как её определение непричастности к составу студенток Педколледжа, а гораздо глубже. Как отверженность от самого духа общаги, от этой жизни, плавно перетекающей из аудиторий в комнаты и обратно со всеми её привычками и традициями. Да и читалось между строк: не нашего уровня достатка ты, “гостья”.

– Это… почему ты решил?

– Педикюр. Многослойный паттерн, гель-лак…

– Ого. Разбираешься.

– Да так. Я вообще-то на историка учусь. И на курсы педикюра хожу. Уже делаю знакомым. Типа подрабатываю.

Девушка слегка ошалела. Вот тебе и общага Педколледжа! Кивнула в сторону коридора, имея в виду комнату, откуда они только что пришли:

– А у вас весёлая жизнь… в комнате, да?

– Ага… – беззаботно подтвердил Дамир. – Пьём, музыку слушаем и в карты играем. Развратничаем помаленьку.

Лена усмехнулась. То, что «развратничаем» – это для неё не ново. Она несколько раз засыпала на флэте, когда рядом несколько совершенно голых пар яростно занимались сексом. Так сказать, механически, это же личное дело, и все люди разные, и так далее. Но в словах Дамира почему-то этого ощущения скучного, пошлого, грязноватого «разврата» не было. Звучало как-то романтично, как рассказ о приключении…

– Да нет… – успокоил парень. – При Софье кильдым уже не устроишь. Строго последние годы. А раньше вон там, в конце коридора, «свободная кровать» стояла. Железная такая.

– То есть?

– Ну, вечером на ней сидели, играли. А ночью, сама понимаешь.

– Так слушай, у тебя тут подруга, да?

Он спросил с подтекстом – и Лена поняла. Ну да, он удивлён. Как её, дорогую такую экзотическую бабочку, занесло в общагу. Почему она сидит, прижимая босые подошвы к нечистому полу, почему сыпет пепел в древнюю чашку с трещиной, но попадает и на пол, по которому она сейчас пойдёт босиком. И одежда её, и лак на ногтях рук и ног – всё говорило о том, что она чужая.

– Да. Светлана, модельер. Знаешь?

– А, такая черноволосая? Казашка, да?

– Это напрягает? – вопросом на вопрос ответила девушка.

– Да нет. Я сам башкир.

– Башкир?

– А что? А, понятно. Слушай меня сюда: настоящие башкиры, чистокровные – они арии. Потомки Великих Ариев. Голубоглазые блондины, как я. Веришь?

– Верю…

– Ты прикольная! – просто сообщил Дамир. – Да и эта твоя подруга тоже. Ноги у вас красивые.

«Началось!» – подумала Лена. Гася окурок, лениво проговорила:

– Один мой знакомый… утверждал, что у меня ступни, как у атлантов перед Эрмитажем. Скульптурные.

Дамир не удивился.

– У тебя кость широкая. Такая дикая, самобытная ступня… Хищная.

– Вот как. Ну, такого ещё не слышала. Слушай, хватит уже их парить, а? Я помою.

– Давай. А я сложу.

Ещё несколько минут назад Лена так ни за что бы не смогла сказать. Оболочка-пузырь надёжно предохраняла её; и внезапно она порвалась… Что характерно – изнутри. Пересиливая брезгливость, снова слегка куснувшую внутри, девушка начала мыть посуду. И подумала, что ей, в общем-то, нравится. Нравится не думать о брызгах воды, летящих на её дорогую одежду, нравится, что под голыми ступнями мокро и она переступает ими в этой лужице… что всё вот так, без приторных изысков и рафинированного снобизма её привычного круга.

– Я босиком недавно хожу… – вырвалось у неё неожиданно. – Не знала, что так можно. И что это так…

– Заводит? – подсказал Дамир.

– Заводит! – девушка тряхнула головой. – Это сексуально. Даже для себя.

– Так, понятно. Кожа, тактильные ощущения, активные точки, гормон удовольствия… как при сексе.

Парень встал и, вытряхнув пыль  с трухой из коробки, простелив её найденной газетой, стал складывать туда стаканы. Голый по пояс, босой, в джинсах, обрезанных чуть повыше колен, с нарочитой лохматостью и клёпками. На миг сознание девушки затуманилось. Она представила, как прижимается грудью – своей, обнажённой, к его, как это красивое лицо с сильными губами приближается к её губам. И даже, как они касаются на мокром полу друг друга голыми ступнями…

– …ты не переживай, у нас тут парни спокойные, – услышала она. – Мы вообще обет дали девчонок не заводить. Всей комнатой.

Лена очнулась.

– Почему?

– Заводишь друга, друг женится, и у тебя больше нет друга! – процитировал парень Паланика. – Да не, я опять пошутил. Просто мы ж не твари какие. Так что у нас безопасно в общаге. Никто не пристанет.

– Приняла к сведению!

– У нас тут автостопщица жила, девка без комплексов. Голая в душ ходила.

– Совсем?

– Ну, полотенце на бёдра намотает, и всё. И иногда – с парнями. А то душ один, смены расписаны, но ей иногда в лом ждать было. А парней раньше побольше было, физкультурный факультет когда был.

– А-а-а…

– Она стихи писала ещё.

– А потом?

– Да уехала куда-то. Вот у неё несчастная любовь и была. Не с нашими, с кем-то из города. Всё, сделано! Пойдём к твоей Дусе.

Они пошли обратно – теперь уже по лестнице. Девушке показалось, что Дамир, идущий с коробкой сзади, следит за тем, как она идёт; не испытывает ли отвращения от босых шагов по ступеням. Тряхнула тщательно помнимыми с утра волосами, спросила:

– Почему ты начал про приставания? Что, если я босиком, обязательно пристанут?

– Могут.

– Это, получается, пошло?

– Пошло – это то, что пошло в народ! – блеснул эрудицией парень. – Алексан-Сергеич так говорил. Нет, это просто неординарно, вызывающе, смело. А смелая женщина у нормального мужика вызывает острое желание…

– Даже если у неё некрасивые ноги?

– Безотносительно, в общем. Тут смысл важен. Это поступок, понимаешь? Акция. Ну, вот как вы там делали…. У администрации. Кстати! – он захохотал. – У нас вчера на первой обшаге на стене краской намалевали: «ВЫБОР СДЕЛАН, ХВАТИТ ВРАТЬ – НАМ НЕ ИЗ КОГО ВЫБИРАТЬ!» Сегодня с утра закрашивала целая бригада.

– Интересно…

– Ага. Красят таджики с рынка. Ну, и замазывают только буквы. А они от этого ещё больше! Приехало начальство, разоралось, пригнали бригаду уже наших, с РЭУ, – и всю стену общаги заново покрасили. Сплошняком. Хоть одна стена теперь в цивиле.

Лена кивнула с улыбкой, а Дамир закончил:

– …а ноги у тебя действительно красивые. Только бреешь зря. Так что вперёд и с песней!

Мысли, которые крутились в голове Лены, скромными нельзя было назвать. Да и фраза парня про бритьё поставила  её в полный тупик: то есть как – зря?! Но они уже входили в то  самое помещение для вечеринок. Дамир закричал громко, весело:

– Девки! Наше вам здрасьте. Посудон пришёл.

Его сразу же облепили, выхватили коробку, стали о чём-то спрашивать. Лена обратила внимание, что Дамир относительно ровно поздоровался со всеми, крупную девушку Дусю дружески, легонько хлопнул по плечу, а вот тихую, в длинной юбке и бесформенной кофте, по имени Наташа, слегка тепло приобнял. И та не сопротивлялась.

У Лены что-то заныло под сердцем, скребуще.


Шакти уже жарила картошку – её дух распространялся по общаге. Но он не казался тяжёлым: пахло, собственно, не картошкой, а специями – тмином, кориандром, мускатным орехом, укропом и чем-то ещё. В баночках на табуретке у кастрюль Лена заметила оранжевый порошок карри. И картошка, которую сосредоточенно, чуть ли не поминутно переворачивала на сковороде Света, имел тот же золотистый, слегка оранжевый цвет.

– А наши парни пирожки делают. С мясом! – признался Дамир.

– Ой! Где печь будете?! У нас ни одна духовка не работает! – удивилась Дуся.

– Пф-ф! В «двойку» сбегаем, там новые плиты есть.

– О-о… Ты смотри, так только в «двойку» не побеги. Босой и голый.

Лена засмеялась:

– А там ещё революции не было?

– Там за антисанитарию выселяют… – тихо ответила ей Наташа, топтавшаяся у дверей. – Меня оттуда два года назад и выселили.

– Без тапок ходила?

– Немного.

– Девки! – грозно окрикнула Шакти – Не трындите, давайте вторую сковороду мешайте, там начинается…

– Свет… а у вас в общаге в душевую можно сходить? – подскочила к ней Кристина. – У нас дома уже неделю горячей воды нет, ремонт.

– Да господи! Мне дадут сегодня картошку пожарить или нет?! Дуся! Отведи её в душевую! И дай, что нужно… Или нет, ты мне тут нужна.

– Я отведу! – вызвалась тихая девушка Наташа. – Пойдёмте со мной.

Лена внезапно ощутила острое желание помыться тоже. То ли смыть с себя пыль, в которой она извозилась во время осмотра съемной квартиры Валеры – а заодно и память о нём; то ли пот, которым она улилась во время митинга. То ли ей просто хотелось войти глубже в эту непритязательную, грубую на ощупь, немного бесшабашную жизнь.

– И вы пойдёмте.

Наташа повела их сначала к себе: выдать необходимый инвентарь, потом в душевую. Шла впереди, шлепая задниками пяток. Лена, шедшая сзади, всё время смотрела на эти пятки и поражалась их пламенеющей красноте. Она слышала, что танцовщицы индийского танца свои аналогичные части ступней красят кармином, кто-то говорил ей про это, но эта ведь явно не танцует хучипуди! И этот наряд… Лена уже почти была морально готова разом поменять весь свой роскошный гардероб, реально занимавший половину комнаты, на что-то более простое, но ходить в таком одеянии, неким среднем между монастырём и колонией строгого режима, она не стала бы и под дулом пистолета!

Девушкам был выделен шампунь, две новых мочалки, туалетное мыло и почти новые полотенца.

– Голову сушить по очереди! – предупредила Наташа. – Фен один у нас, старенький…

В комнате Наташи всё было в цветочек. Обои в цветочек, компьютер с неработающим интернет-кабелем, кухонная плитка, комод, зеркало  и такой же двухэтажный “мамонт”, тоже обклеены «цветочной» бумагой. Тут было бедновато, но чисто; Лена сунулась в санузел, но, едва включила свет, обилие мелких форм жизни в районе слива проржавленной раковины заставило её пулей оттуда выскочить. И забыть о том, что она хотела сделать – не в душевой.

Пошли в душевую. Та тоже не баловала обилием света: окна заложены кирпичом почти до самого верха («старшекурсники любили на голых девок смотреть в бинокль!»), горят две тусклые лампочки («завхоз китайское барахло покупает, перегорают быстро!»). На входе Лена запнулась о красную табуретку с шампунями да лосьонами; ещё с пяток таких маячили впереди. В скольком полутёмном пару мылись две студентки.

Девушка поняла, что одежду она свою тут не оставит, да и надевать прежнее платье на вымытое тело откровенно не хотелось.

– Наташ… – робко попросила Лена. – А есть что-нибудь – на себя накинуть?

– Хорошо. Я у Дуси спрошу! – покорно ответила та.

Мывшиеся и уже закончившие это дело девки были новоприбывшим не рады. Обе низкорослые и задастые. Одна, выходя из моечного помещения с полотенцем, увидела Кристину, уже раздевшуюся и явившую своё беломраморное, тонкокостое тело.

– Новенькая? – хрипло спросила жительница общаги.

– Не-ет… – пропищала Кристина. – Мы это… гости!

– Гости. Кожа до кости!

И задастая могучим бедром впечатала бедную Кристину в стену, да и своими растоптанными плоскими ступнями прошлась по её, невесомым; девушка ойкнула от боли.

Вторая помытая посоветовала:

– У Пап-Иня рог поцелуй, пройдёт!

Что это означало, осталось загадкой. Лена и Кристина полезли в полумрак, цепляясь за скользкие стены; да вообще всё тут, от кранов до стен, от пола до табуреток, было скользким, словно мыло не растворялось в воде, а оседало тонкой плёнкой.

Намыливаясь, разговаривали. Чтоб не так страшно было.

– Ты заметила, в чём наша Наташа ходит? – спросила Лена.

– Заметила. Ужас. Как на зоне.

– Ну, не знаю, как там… Она как старообрядка.

Тут Кристина хихикнула – в монастырской тишине душевой показалось громко.

– У неё ноги волосатые!

– А ты откуда знаешь?!

– Она когда нам шампуни доставала, на стул привстала. Юбка задралася. Там вообще, прикинь, шёрстка такая! Густая.

В голове Лены моментально промелькнула фраза Дамира – и, кажется, она теперь поняла её суть.

– А ноги бреешь, Кристина?

– Да, блин… Лазерную депиляцию делала, и чё? На три месяца хватило.

– Слушай… а тебе в голову не приходит, что некоторым мужикам наши небритые ноги нравятся?

– Вот ещё. Ну если извращенцам только…

– Ты откуда знаешь?

– Да я… Ой, ё!

Видимо она неосторожно обращалось с краном. Вырвался клуб пара – кипяток.

– Ты смотри! Ошпаришься… Слушай, а кто тебе татушку на ступне делал?

Даже не ощущая её, Лена почувствовала, как собеседница напряглась.

– Парень… знакомый. А что?

– Да простая какая-то… – она хотела сказать «небрежная», но решила не обижать.

– Ну, это так… шрамы закрывала.

– Ты обожглась, что ли?

– Ага. В костёр на пикнике наступила! – беспечно объяснила новая подруга.

Что-то Лене показалось нелогичным, надуманным в этом ответе, но она, увы, не спросила: пришёл её черёд бороться с кранами душа, с воплями, шараханьем то от кипячёных, то от ледяных струй. И вопрос как-то сам по себе ушёл, забылся.

Вымывшись, они обнаружили в «предбаннике» одежду: Кристина – свою, а Лена – джинсы и мужскую рубашку. Всё выстиранное, чуть пахнущее порошком, чистое. И тут же лежал тот самый «старенький фен» – с трещинами на пластиковом корпусе.

Когда они посушили волосы и вернулись в комнату вечеринки, та уже шла вовсю. Ева сыпала шутками, по-прежнему заставляющими Свету-Шакти краснеть; девушка из интерната освоилась тут гораздо быстрее, чем Лена, вошла, как нож в масло. Она устроилась на коленках у одного из очкариков, и вроде по логичной формальной причине нехватки табуреток. Но сидела нахально, обвив своими голыми ногами – ноги партнёра. Пыталась кормить его с ложечки. Капризно требовала “следить за посудой” – то есть за полнотой её бокала.

– Ой, девки! Ко второму котлу чуть опоздали! – прищурилась Дуся. – Налетай. Рыба моя, мой папаня в райцентре коптил, картоха общая, а вино твоё, Лена!

Они ели – за ушами трещало, ибо проголодались; они пили, при этом вкус дорого итальянского  Gaja Costa Russi Langh из солнечного Пьемонта казался Лене совсем другим. До этого она пробовала его с другими составляющими: с суши, с филе тунца или средиземноморской форели, с травкой или с сексом – как получалось, но сейчас, с хрустящей картошкой Светы-Шакти, это всё было по-другому. Каждый ломтик картошки получился обжаренным индивидуально; он хрустел боками, таял во рту.

– А всё почему? – сказала слегка зарумянившаяся девушка. – Солить, девки, надо… перед подачей на стол, поняли?!

– Нефигассе… а мы сразу!

– Вот поэтому у вас каша подгорелая, а не картошка!

– Да, блин… Круто!

Их оказалось немного: сама Лена, Света, Ева, Дуся с тройкой незнакомых подруг по общаге, два этих очкастых, лепивших пирожки, – они их принесли немного. Татуированный собрат Дамира с гитарой, он наяривал потом на ней песни из репертуара «Би-2».

Но не было почему-то Дамира и Наташи.

И Лена догадывалась, в чьей рубахе она сидит.

И от этого снова, как в первый раз в этой комнате по приходе Дамира, сосало под ложечкой.

…Потом покурили с Евой в той самой комнате со ржавыми раковинами. На мероприятие тощая интернатовка заявилась в продранных джинсах и безразмерной футболке с непонятной надписью; даже на её худые бёдра джинсы оказались малы, и, когда она нагибалась, то открывалась полоска голого тела чуть ли не до ягодиц. Но Еву это не смущало. Она взгромоздилась на разделочный стол с ногами. Стала ковырять между длинными пальцами босых ступней, довольно щурясь. Лена с ужасом смотрела на эти ступни без малейших признаков ухоженности, с жёсткой каёмкой пятки, с шершавой кожей на краях подушечек, с плоскими, наскоро – чуть ли не канцелярскими ножницами – стриженными ногтями, и это тоже никак не трогало Еву. Она сама с искренним удовольствием смотрела на свои ноги. И выдала:

– Да-а… Я-то думала, что главное – грудь да жопа, которых у меня нет. А получается-то, и они ничё!

– Кто?

– Ну, лапы. Стопы, как сказать.

– Это тебе кто-то сказал?

– Ну, есть у меня знакомый, любитель… Но я думала, он один такой. А сейчас ещё и Евсей сказал.

– Какой Евсей?

– Ну, один из очкастых. Археолог… Который повыше.

– А, у которого ты на коленях сидела! – прищурилась Лена. – Быстро ты парней окручиваешь…

Ева небрежно махнула рукой с сигаретой, сыпя пепел.

– Да ну… они голубки. Ну ты поняла, да?

– Правда?

– Ага. Оба-два. Живут, не кашляют. Пацаны другие даже не гнобят. А ты, похоже, в Дамира втюрилась.

Лена вздрогнула. Вот об этом ей меньше всего хотелось говорить! В упор глянула в чёрные глаза:

– Допустим. А тебе-то что?

– Да мне, собсна… мне по фигу, если чё.

Ева спрыгнула со стола. Окурок затушила в пепельнице-чашке. Пошла на Лену, кривясь ухмылисто, голые ступни вертя волчком при каждом шаге на сером грязном полу. Жилистые тонкие пальцы растопыривались, ещё больше сплющивались. Приблизилась, жарко дохнула в лицо Лены запахом табака и лёгкого – после спиртного – перегара.

– Я так… Только ты смотри, подруга, если ты его одними голыми пяточками хочешь взять, ничё не выйдет! Хоть в лицо тыкай…

От такого обращения и такой метафоры Лена растерялась. Даже отступила на шаг.

– Ты… ты про что?

– Сама понимаешь! – отрезала Ева совершенно незнакомым, жёстким голосом. – Вот когда ты, куколка, свои понты подрастеряешь, жизнь похаваешь, тогда у тебя с ним чё-то и получится. Это на будущее тебе!

И вышла, насвистывая что-то такое, озорно-издевательское.

Лена, конечно, не разрыдалась в голос: не того замеса, хотя неприязнь интернатовки немного царапнула её. Но пришлось дождаться, пока девушка попрощается и уйдёт; это случилось, правда, очень скоро. Из окна с лестницы Лена видела, как в вечерних сумерках Ева в обнимку с крепким, квадратным битюгом из этой же общаги двигалась в сторону Центрального парка. Из кармана джинсовой куртки её спутника торчало горлышко легко узнаваемой водочной бутылки.

Домой Лена поехала в одиннадцать, успев помочь девчонкам вымыть посуду. На такси. Провожать девушку вышли Шакти и Дуся. Последняя в порыве чувств Лену обняла.

– Ленка, блин! Ты – нашенская!

– В смысле!

– Дуся, не говори ерунду! – вмешалась Светлана. – Лена, ты молодец. Спасибо!

– Да не за что…

– Лен, в субботу соберёмся? Разговор есть.

– Запросто.

Дома она застала тишину. Мать спала, отсыпаясь за несколько лет бессонницы. Но ужин был приготовлен – хоть Лену и не интересовал. Хотя, может быть, это Даша, домработница. Отец встречался с кем-то из своих – из его кабинета доносился неразборчивый рокот разговора и запах дорогих сигар; сам Алексей Фромиллер не курил, но гости его из высших кругов – позволяли себе.

Лена отправилась спать. И с удивлением отметила, что впервые после принятия на грудь некоего количества алкоголя она не пьяная. А просто – дико уставшая.

От эмоций.


Вот так закончилась та самая среда, а ныне была суббота, и Лена сидела в комнатке Шакти, пила чай с остальными, а Милана и Кристина мерили наряды; тут же тишком сидела и Наташа, спрятав свои красные ступни под юбку.

Наблюдая, как модели Шакти примеряют то один, то другой этнический костюм, смотрясь на себя в большое зеркало, стоявшее прямо на полу, Дуся завистливо вздохнула:

– Све-е-ет! А на меня у тебя что-нибудь есть?

– Блин… Дуся! Родная! Ну, я не планировала. Ну, прости. Сама понимаешь.

– Ых! – с чувством выразилась девушка. – Ну куда пампушкам податься… Ладно, приду поглазеть. Это хоть можно?

– Можно.

– И я приду! Обязательно! – пообещала Лена.

Шакти всплеснула руками.

– Девчонки! Вот вы ж трынделки, а? Мы зачем сегодня собрались? Поговорить. А вы о тряпках уже час.

– Полчаса всего.

– Не важно! Давайте к столу и… поговорим!

Девчонки нехотя вернулись за чайный стол – не снимая нарядов. Шакти отпила чаю, сказала строго:

– Ну, вот. Дефиле мы по графику с вами проведём. Алексеев сказал – дали зелёный свет. Потом, через неделю, у Татьяны в библиотеке выступим. Выступим же?

– Однозначно.

– Хорошо. И что дальше?

Они не поняли. Кристина, потрогав губами чай, спросила:

– В смысле?

– В смысле, что мы с этим будем делать? После всего?

И Света-Шакти, отодвинувшись от стола, вытянула вперёд, показала свои босые ступни. Безупречные, загорелые, с разноцветным лаком на ногтях.

Последовало минутное замешательство. Первой нашлась Дуся.

– Так эта… я вот планирую в колледж такая придти. Босиком. А что? Пусть обкакаются от злости.

– Я ходила уже. Только никто не видел… – заметила Лена. – Тебя проректор по внеучебной, Андрей Ананьевич, с этой какой сожрёт.

– А вот и не сожрёт! Я слышала – там когда кипеш по поводу Юлианны… помните девчонку? Сонце у неё погоняло! Так вот, как кипеш поднялся, он говорит: главное, чтоб девчонки не курили и не пили. И с голыми пупками зимой не ходили! А босиком, говорит, это нормально. Если не в морозы!

– Девушки! – укоризненно сказала Света-Шакти. – Смотрите: на этой неделе уже экзамены начались. Ещё две – и не будет в колледже никого. Куда ходить-то? Всем фиолетово на ваши босые ноги.

Дуся сникла:

– Да, блин, верно…

Тогда возразила Кристина. Несмело. Она подвигала ногами – под столом, заявила:

– А я… а я вот буду разуваться уже у подъезда! Я стеснялась раньше, а теперь так. Буду!

В этот момент Дуся пихнула в плечо Лену:

– Лен, а твоя тусовка как реагирует? Ты же уже не ихняя, тоже босоножишь…

– Дуся! Я «не ихняя» уже давно. Я вторую неделю босая хожу!

– Девчонки! – взмолилась Шакти и даже ложечкой постучала по кружке, как заправский тамада. – Я второй год так хожу. С Прокопьевска!

– И что? Не наезжали?!

– Ещё как наезжали! И дразнили, и угрожали… и малые пацаны, по приказу больших, коровьим кизяком закидали как-то… – вздохнула черноволосая богиня. – Не в этом дело. Это всё личное, понимаете? Нам что-то для города надо сделать. Чтобы увидели, что мы не дурочки босые, что мы… сила позитивная, не знаю!

– Ага. Дамир сказал – мы революцию устроили! – поддакнула Дуся.

Дамир… Лена снова ощутила жжение под сердцем.

– Революция тогда чего-то стоит, когда она – продолжается! – жёстко отрезала Шакти. – Что мы для всех сделаем, а? Об этом надо подумать.

Пришло ещё более продолжительное, глухое молчание. И тут встрепенулась Кристина.

– Погодите! Вы эту девчонку… Ну, худая такая, Ева, кажется, помните?

– Помним.

– Так вот она что говорила… К ним в интернат забрасывают сорок детей из Тарыштинского детдома.

– Закрывают, что ли?

– Ну, реконструкция у них там! Так вот, она и сказала: не знает, что с ними делать. То ли интернатские детдомовских поубивают, то ли детдомовские интернатских передушат…

Метафора показалось сильной, девчонки засмеялись. Потом Шакти посерьёзнела:

– И что ты предлагаешь?

– Для них летний лагерь организовать!  Отдельный! Ну, блин, как раньше это было! С играми всякими. С костром или чего там у них было… я знаю.

– Кристя-а! – теперь Дуся отвесила пих плечом тщедушной Кристине. – Ты-то откуда знаешь? Ты в таком была?

– Не была! – заупрямилась девушка. – Не пихайся ты! Мне мама рассказывала… Она была!

– Оссподя! – закатила глаза Дуся. – Да кто ж нас пустит? Воне у нас с Ленкой только педобразование, и то незаконченное. А ты, Кристя, кто?

– Инженер-технолог! – гордо мотнула рыжими волосами девушка.

– Технолог! Бык без тёлок… – подколола Дуся. – И чё?!

– Так! Ша! – вскрикнула Шакти. – Молчите все. Это называется во-лон-тёр-ство.

– Чего?

– Волонтёрство. Работа по общественному призванию, без оплаты. Когда эти дети приедут?

– Через две недели…

– Вот! Нам Мириам Снеткова за это время документы на волонтёрскую организацию оформит. Это по всей России сейчас! Вы не соображаете! Это круто…

– Ага. Где твоя Снеткова была на митинге… – проворчала Евдокия.

И тут Шакти чуть придвинулась к ней и одними губами, беззвучно, сказала:

– ОНА БЫ-ЛА. Токо тихо!

Девчонки ахнули. Они в глубине души догадывались, что своей удачей в среду обязаны и какому-то тайному, незримому руководителю – но боялись спросить какому.

– Короче! – заключила Шакти. – Оформляем волонтёрскую организацию и учим детей… учим жить правильно. Босиком в том числе. Готовы?!

– Да без вопросов!

– Я вот ещё что хочу сказать… – Света-Шакти подумала. – Я в вашем городе человек новый. Недавно еду на автобусе, смотрю – озерцо такое красивое. И памятник совершенно уродский. Он, вообще, кому?

Дуся захрипела короткими, как позывные азбуки Морзе, смешками:

– Хе… хе! Он – никому. Птицам. «Птицы-летящие-из-гамна» он называется.

– Ну, ужас, конечно… Весь чёрный такой. Не понять, что.

– А он пять лет назад был… другой! – подала голос Кристина. – Его художник щанский реставрировал.

– Какой?

– Да, блин, вы не помните! Он такой… чеканутый был. Ходил, не как все…

– Босиком? – почти хором спросили несколько ртов.

– Не! В лаптях! Реально, в настоящих. Сам их делал. Короче, он кого-то там уговорил и эта… белым птиц покрасил.

Девчонки затихли. Смотрели на смущённую Кристину.

– Белым?

– Ну да… Получилось, что белые чайки вылетают из чёрной грозовой тучи. Красиво было.

– А потом что?

– Так смыли краску. Говорят, он кому-то взятку отказался дать.

– Вот бл*ди! – не выдержала Дуся. – Везде бабки… Так мы-то что?

– А мы снова покрасим! – азартно вскинулась Шакти. – Хорошей краской! Надолго!

Её перебила вечно скептическая Евдокия:

– Щас! Дадут тебе памятники красить по своему желанию! Это город делает.

 

В этот момент подала голос Лена. Она почти не вмешивалась в беседу; а тут серо-зелёные её глаза блеснули:

– Дадут. Я отца попрошу!

– Погоди… – Шакти тоже опешила. – Так за памятники отвечает же департамент культуры. Помнишь, которую водой облили на митинге?

– Но мой отец, – отчеканила девушка, – отвечает за благоустройство!  В том числе и памятников! И он продавит, если нужно.

Снова повисла тишина, и Лена сообразила: став своей в этой новой компании, она ни  разу не объявила о том, кто её отец. И её никто ни разу об этом не спросил.

– Ладно… – пробормотала Шакти. – Запишем.

Внезапно встала Милана. До сих пор она вообще ничего не говорила, только чай мелкими глотками отпивала. Зачем-то отошла к окну, оперлась руками о подоконник и встала на цыпочки. Её гибкие ступни напряглись, длинные оливковые пальцы упёрлись в пол. И на щиколотках, открытых короткими джинсами, проявились белые косые следы.

– Видите? – глухо, не оборачиваясь, спросила Милана.

Шакти, опешив, смотрела на эти шрамы. Вот о чём она хотела её спросить. Пролепетала:

– Видим… А что это, Мила?

– Шрамирование… – девушка обернулось и тёмными, бездонными, втягивающими в себя глазами уставилась на них – всех. – Я резала… бритвой. Кровищи было…

– Зачем?!

– Вам не понять… – сухо обронила Милана. – Когда под кайфом, хочется боли. На руках – заметят. А на ногах – вряд ли. Я под кайфом, девки. Травка, иногда кокс… нечасто.

Они затихли. Милана тоже молчала. И этими голыми ступнями ковырнула какой-то сучок на деревянной доске пола. Пальцы-маслины нажилились белым.

– Я даже раньше не знала, как это… В обуви всегда. А после этой вашей – как вы сказали? Сонце? – я босая попробовала погонять. В натуре, отпускает. Травки не хочется. О коксе… ну так, думаю, но вот уже полмесяца – чистая. Понимаете?!

– То есть… ты хочешь сказать… что ходить босиком – значит? – очень медленно произнесла Шакти, рассеянно побалтывая пустую кружку.

Тогда Лена первая вскочила. Подбежала к Милане и обняла ту за плечи. Не для всех, для неё одной, зашептала в ухо, полускрытое чёрным локоном:

– Я тоже… пробовала… точно! Отпускает. Мил… я тебе помогу. Будем вместе!

От неё никто ничего и не требовал, от Миланы. Лена повернулась к девчонкам:

– Девки… это не лечение от наркомании, конечно, я конченых видала. Но это шанс. Поняли?! Это шанс для таких, начинающих. Мы одну зависимость другой заменим, но вторая-то лучше!

Дуся нервно хмыкнула, Кристина скривилась, Наташа промолчала. А Шакти тоже поднялась от стола:

– Милана! Родная ты наша! Мы тебе поможем…

Разговор, запланированный Шакти, состоялся. Революция в Щанске, если кто о ней и думал, обрела реальные перспективы. Как сказал бы голубоглазый начитанный Дамир, с крестом на шее, с простым отношением к сексу: нет у революции начала, нет у революции конца…

И Лена с того самого сборища в субботу возвращалась домой не на такси, а пешком, с наслаждением разгребая пыль босыми ногами и понимая, что в её размотанной, странной, никудышной жизни появилась некая цель.

Может быть, даже большая, чем отъезд в Москву.

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.