39 глава. ДЕФИЛЕ НАЧИНАЕТСЯ… КТО БЫЛ И КТО НЕ БЫЛ.

39 глава. ДЕФИЛЕ НАЧИНАЕТСЯ… КТО БЫЛ И КТО НЕ БЫЛ.

ТОЛЬКО ДЛЯ

СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ ДЕФИЛЕ. ШАКТИ И ДРУГИЕ.

Дефиле, право на которое было вырвано у судьбы с таким трудом, состоялось в среду, в девятнадцать ноль-ноль, в Малом зале городской филармонии города Щанска…

Никаких объявлений, никаких афиш по городу никто не расклеивал; «Заводчанин» дал в «подвале» на последней странице, между анонсом спектакля на английском языке в д/с «Белочка» и сообщением о собрании ветеранов Опытного з-да, информацию о дефиле – вот и всё. Билетов, разумеется, не продавали – вход бесплатный, как мудро решил Алексеев, дабы не попасть под чиновный огонь. Впрочем, Шакти не расстраивалась. Она на что-то иное и не надеялась, но знала: всё, что могли, они сделали.


Ещё в понедельник, в конце дня Алексеев, как-то коряво, половиной лица, ухмыляясь, заглянул в её кабинетик, где она колдовала над нарядами, внося последние изменения, поманил её пальцем… так и проманил на первый этаж, где под лестницей были сооружены белокаменные хоромы из сибита, спелёнутые едва прозрачной плёнкой. Сюда уже успели привезти легкосборную шведскую мебель, но не собрали – громоздилась в коробках, лежавших, как и дорогой ламинат в рулонах, по бокам. Под босыми ногами женщины закрошились мелкие осколки этого белого пористого материала, тонизирующе покалывая подошву, и она поняла, чего это Алексеев притащил её именно сюда. Тут гарантированно не было ни чужих ушей, ни чужих глаз: проводку, исключая технический свет, ещё не прокинули; рабочие давно ушли. Из филармонических сюда никто бы не заглянул, а охранника худрук куда-то, как заметила женщина, проходя по вестибюлю, услал под благовидным предлогом. Идеальное место для тайной вечери или заговора против Цезаря. Так что осколки сибита под ногами даже не огорчали…

В выгородке, предназначенной для размещения штаба г-на Исмагилова, ещё не устроилии новые датчики пожарной сигнализации, а старые зачем-то содрали. В итоге помещение заливал багряный закатный свет из оставленной под потолком полоски окон-бойниц, отчего лица присутствующих казались возбуждёнными, покрасневшими то ли от гнева, то ли от страха; и Фата-Моргана с меланхоличным выражением лица, сидела на  горе этих ламинатных рулонов, расставив голые ноги – белые, как из слоновой кости! – при этом совершенно спокойно курила. А ещё в помещении оказалась яркая блондинка, женщина постарше Шакти, с круглым, приятным лицом, в строгом  чиновном одеянии, что поначалу даже немного испугало.

Но не зря же Алексеев пригласил её на эту «тайную вечерю»!

Худрук представил Светлану, потом кивнул на Фату: «Нелли, Леонидовну вы уже знаете, Светочка!», а потом показал глазами на светловолосую:

– Ирина Николаевна у нас преподаватель технологии из Техколледжа… Ведёт там кройку и шитьё, у неё тоже есть девушки. Вот, поздно узнали, к сожалению!

– Да, Сергей Германович, не надо было так шифроваться! – перебила блондинка. – У нас тоже есть что показать… Ну, и девочек я, в принципе, учила двигаться. Так что вы, Света, не беспокойтесь.

Шакти осмелела.

-Вы… свои модели будете показывать? Сколько вас человек?

– Да. У нас уже есть запас. Всего нас четверо – я и три модели.

– И… вы тоже будете?

Женщина поняла скрытый вопрос Шакти. Она молча встала с ящика, обтянутого серой упаковочной бумагой Одним движением сбросила босоножки. И пошла из конца в конец этого небольшого зала, профессионально – в ниточку – переставляя ноги, двигая бёдрами, одним словом, делая всё как положено. Разворот ей пришлось делать на самом замусоренном участке, но выполнена она его безупречно, и голые ступни издали скрип, эффектно разворачиваясь на известковой пыли да сибитовой крошке.

– Отлично! – потрясённо выдохнула Шакти. – Ну прямо нет слов…

– Светлана… – вмешался Алексеев, нервно теребя бородку. – Я вас вот зачем позвал. Надо стратегию подготовки обсудить. Как вы знаете, мы не делали, э-э… широковещательных анонсов, так сказать. Ну, сами понимаете отчего, в связи с, некоторым образом, сложившимся нездоровым ажиотажем…

– Некоторым образом понимаю!

А ей и впрямь было всё равно. Она неожиданно поняла Фату, у которой, как оказалось, имелось вполне человеческое имя и отчество. Кому нужно это дефиле? Ей. Это её звёздная роль. И она её сыграет. А остальное само как-нибудь сложится.

– Понимаю, Сергей Германович… Что ж, сколько придёт народа – столько и придёт.

– На самом деле придёт довольно много молодёжи… – заметила Ирина Николаевна; у неё оказался негромкий, но очень мелодичный, певучий голос. – Мы запустили механизм «сарафанного радио», сразу после митинга. В соцсетях наши уже собрали кучу подписчиков… этот канал чиновники, как вы понимаете, не контролируют.

Актриса, казалось, их не слушала: она увлечённо играла своими ступнями, узкими, кожистыми, переплетая их и так и эдак. Но вдруг подала резковатый голос:

– Я договорилась с театром…  Там уже неделю билетёры вместе с программками маленькие анонсы раздают. По-тихому. Так что молодняк оттуда, из труппы, и поклонники придут.

Света-Шакти растерялась. О такой поддержке она и мечтать не могла; вопросительно глянула на Алексеева – но тот стыдливо отвёл свои грустные глаза и виновато покачал головой.

– Вот ещё что можно устроить! – актриса спрыгнула с рулонов. – На ксероксе отпечатаем номерки. Будем раздавать на входе. Вы же можете пару-тройку вещей, хотя бы аксессуары, выдать на лотерею?

Как и тогда, на газоне, Шакти не узнавала экзальтированную Фату. Говорила она ясно, чётко, веско, расчётливо и даже цинично.

– Могу… – пробормотала она. – Сумочки… жилетки у меня кожаные есть… с бисером.

– Отлично. Люди любят халяву. Это сработает. Ещё сделали утечку в заводской местком. Вы же сделали, Сергей?

– М-да… да… – Алексеев, кажется, сейчас выдергает бородку до единого волоска. – Устно. Формально, так сказать, мне же запретили это в план вставлять… но там заинтересовались. Так сказать, отвлечь молодых работников от… э-э, пагубных привычек.

Шакти с изумлением смотрела на худрука. Вот конспиратор, оказывается! И ей ничегошеньки не сказал… Выходит, пытается, «и вашим, и нашим». Что ж, в их положении лучше такой союзник, чем никакого.

Между тем Фата-Моргана продолжала говорить, и то, что она говорила, вовсе не звучало ни странно, ни дико, ни мелодраматично.

– Клевреты, конечно, придут. Посмотреть, вынюхать. Сергей, вы на них кого планируете напустить?

– Ну-у… не знаю пока!

– «Сидит, как на стуле – двухлетний! – рёбёнок у ней на груди!» – продекламировала Фата, тут позволяя себе долю артистизма. – Вы фольклористок на них натравите. Пусть в хоровод берут. А ещё лучше…

Тут женщина сверкнула белыми своими глазами и зловеще сказала:

– …ещё лучше – цыганки! В костюмерном цехе целый ворох цыганских платьев, к «Нотр-Даму» три года назад готовились. Сгниют, поди… а вот вы берите. И цыганкам – не откажут!

Шакти сглотнула. Нервно.

– Да вы тут… Вы тут целый заговор состроили! Мне уже страшно. То есть… ваши тоже будут… – обратилась она к блондинке – Но вы понимаете, что стиль у нас босоногий, а ваши…

– То же самое. У нас будет что-то вроде бохо-стайл! – ответила та, смело мотнув светлыми локонами.

– И я выйду. Пустите, Светлана? – вмешалась Фата.

– А… вы в чём, Фат… Нелли Леонидовна? Я же на вас ничего не делала…

– Я сама шью! – гордо заявила актриса. – Между прочим, полтруппы обшиваю и на заказ тоже. На актёрскую зарплату не проживёшь, как вы понимаете.

– Да… да… – бормотала женщина, сбитая с толку всеми этими новостями.

А Фата-Нелли, выйдя на середину зальчика, с незажженной сигаретой руке, торжественно объявила:

– А потом… А потом мы с вами сделаем спектакль!

– Что?!

– Спектакль! – твёрдо продолжила женщина. – Я с нашим главрежем договорилась. – У него разнарядка: создать отделение самодеятельного театра. Только руки не доходили. Одни пенсионеры. А мы поставим Нила Саймона – «Босиком по парку». Я буду играть мать Кори. Немного такую, сумасшедшую, знаете ли…

Сказать, что Света-Шакти была обескуражена – значило не сказать ничего. Она не сидела, поэтому вскакивать не пришлось. Но, как и Фата-Нелли, на середину выскочила. И ей самой показалось, что на глаза наворачиваются слёзы.

– Господи… Спасибо вам… всем! – забормотала она, глотая подступивший к горлу ком, а он всё не кончался, продавливался по кусочкам, как будто разжёвываемое яблоко.

Сам Алексеев подошёл, мягко обнял её за плечи. Прошептал в ухо:

– Мы ж, Светлана Алексеевна, тоже… люди не чужие.

А Ирина, застёгивая на испачканных белой пылью ногах ремешки босоножек – без всякого смущения, тоже подбодрила:

– Светлана, вы не тушуйтесь. Знали бы вы, какой дурдом у нас в образовании… Мы уже привыкли всё хорошее делать, как партизаны.


Вот сейчас всё – или почти всё! – сработало. Зал заполнялся людьми. По большей части – молодёжью; Светлана и все её модели отчаянно нервничали. Ну, Ева с Миланой поминутно бегали вниз, в подвал – курить, в халатах уборщиц поверх своих костюмов, и Светлана пока что не догадывалось, чем это отзовётся; Кристина ела валерьянку, пока Шакти не отобрала у неё ополовиненный стандарт таблеток с криком: «Ты сейчас наешься, на «языке» грохнешься!» А вот модели Ирины Николаевны почему-то не волновались. Рослые, в теле, девчонки лет двадцати с небольшим, они пришли стайкой, сели в уголке, разложили за кулисами свои наряды на выделенных столах и сели – кто в халате, кто в белье. Пили чай из термоса, флегматично жевали бутерброды. Шакти обратила внимание на их ноги – да, выбритые, как положено, длинные, ровные, и ступни – хоть и приличные на вид, но с крепкими мозолистыми пятками, совсем не гламурные. Откуда они?! Однако было не до расспросов.

Шакти то и дело подбегала к занавесу, смотрела в зал. Большую часть пришедших она не знала, хотя мелькали знакомые лица. Ага, вон же девушка Елена с высокой худощавой женщиной, скрывшей лицо под тёмными очками.

Помогал распознавать гостей ей Алексеев, теребящий бабочку рядом.

Он негромко говорил:

– …о, Александра Егоровна Фромиллер. Супруга замглавы по дорогам и благоустройству. М-да, занятная дама. Говорят, раньше была завзятой театралкой.

– А с ней рядом – её муж? Кряжистый такой, и нос ломаный… Спортсмен?

– Нет. Это Цветайло, Андрей Маркович. Главный наш физкультурник. Он боксёр и автоспортом занимался. М-да, любопытно-с, чего это Александра Егоровна пожаловала…

– А что такого? Она такие мероприятия не любит?

– Да нет… – худрук смутился. – Злые языки говорили, что она в какую-то секту попала, что-то вроде того…

– Ну, – рассмеялась женщина. – …пусть лучше в НАШУ «секту» приходит! Всяко здоровее будет!


ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА – МАТЬ – ОТЕЦ.

Шакти не догадывалась, что появлению Лены и её мамы в Малом зале филармонии предшествовала довольно бурная сцена. Про дефиле девушка узнала от Энигмы, а та, в свою очередь, от кого-то из модных портних, тщательно следивших за подобного рода мероприятиями и, уж конечно, добывавших информацию о них всеми правдами и неправдами.

Александра Егоровна согласилась сразу. Более того, решила позвать мужа. Лене сразу показалась идея не то чтобы плохой, но несколько неуместной – но отговаривать мать не стала. В итоге десятиминутный разговор с Алексеем Николаевичем закончился компромиссом: сам он сослался на занятость, но сказал, что пошлёт Цветайло – мол, ему всё равно делать нечего… В том, что Алексей Николаевич бросил лучшего друга «на амбразуру», не было ничего удивительного: Андрюха Цветайло и с годовалой Леночкой как-то сидел, пока молодые Лёша и Саша бежали областной лыжный кросс, и за больной Сашей ухаживал, когда Фромиллера задержали в командировке в Тюмени, а Александра Егоровна свалилась с жесточайшим гриппом…

Но ни мать, ни дочь не знали, что произошло на работе в последующие полчаса – пока обе переодевались, толкались перед зеркалом и выбирали наряды.

В кабинет к Фромиллеру зашёл Бузоев, мрачноватый дядька, бывший начальник автобазы Опытного, который теперь командовал одной из мехколонн департамента благоустройства. Помялся-помялся – он никогда не умел говорить красиво, брякнул:

– Алексей Николаич! Тут эта. Такое дело, короче. Ну, вот так вот…

– Ты резину не тяни! – рыкнул Фромиллер, сидевший за своим столом без пиджака, в галстуке, почти распущенном по причине жары. – Опять воды не хватает?! Да что ж твои поливалки, бездонные, что ли? Я ж сказал – на РСУ заправляться, у них там скважина артезианская.

– Да нет. Не поливалки. Там эта. Твоя того. Супруга и дочь, эта.

– Где?

– Да в телефоне, яти его.

– Чего?

Фромиллер, вскинулся, схватился за свой аппарат. Бузоев наклонил бритую лобастую голову, скомандовал:

– Вера, заходи!

Зашла его секретарша – большая, крупная женщина, бывшая крановщица. Молча протянула навороченный телефон, положенный ей по должности. Фромиллер никогда бы не подумал, что та умеет искать в соцсетях.

На экране крутилось немое видео: бегут две женщины по дорожке, куда-то в сторону соснового бора; кажется в районе Новой. Сначала лиц не было видно, потом снимавший изменил ракурс, поймал лицо одной… Ленка! Фромиллер тотчас узнал рядом с ней супругу.

Подпись под видео гласила:

ХОРОШО БЕГУТ. ФРОМИЛЛЕРШИ, ГРУППА НЕ В ПОЛОСАТЫХ КУПАЛЬНИКАХ:)))).

С полминуты Алексей Николаевич не мог ничего вымолвить.

– Я подумал, сказать надо. Что эта, в Интернете твои. А чего это они такие? – недоумённо спросил Бузоев, жестом отсылая прочь крановщицу-секретаршу. – Пятки вон чёрные аж… Они что у тебя, с пожара бегут?!

Фромиллер зарычал что-то нечленораздельное, рванул с кресла пиджак, метеором пролетел мимо начальника мехколонны.

А Лена с матерью между тем не чуяли беды. Александра Егоровна несмело вытащила из шкафа туфли.

– Лен… а можно я обутая пойду? Как-то я не готова… на публику.

– Мам, ты ж так в «Елисеевский» ходила! – засмеялась девушка.

– Ну, это в магазин… А там ведь общество наше, местное… – протянула мать. – Ну, отцовские коллеги, сама понимаешь…

– Ой, мам, да иди, как хочешь, мне всё равно. Честно!

– Спасибо…

– Не за что. А очки тебе от солнца зачем? Пасмурно сегодня…

– Ну, я так, на всякий случай… мало ли что! – опять замялась Александра Егоровна.

Сама Лена, естественно, не мыслила иного вида на таком дефиле, как босиком. Белые джинсы-капри натянула, добавила золотую цепочку с камешком: чтобы не хуже, чем у Энигмы, блузку выбрала, стильный клатч. Пританцовывала босыми ногами у двери.

– Мам! Пошли! Сейчас Андрей Маркович подъедет.

– Ну, сейчас…

– А то я тебя на твоей «Шкоде» повезу!

– Ой! – испугалась мать. – Не надо. Я её сама боюсь, ещё ты…

Спустились во двор. Жёсткий ветер, гнавший пыль от РЭУ, разбивался о кирпичную высотку. И тут во двор влетел «Мерседес» старшего Фромиллера.

Едва не сбил специальный, крашеный жёлтым, откидной столбик чужой парковки.

– Саша! – завопил Фромиллер, вываливаясь из машины. – Это что такое?

– Что? – изумилась женщина.

Он впился глазами в её ноги, но всё в порядке – дорогие туфли на высоком каблуке. Ленка… ну с ней всё понятно. Алесей судорожно тыкал толстым пальцев в кнопки, пытаясь найти в Сети злосчастное видео.

– Вы тут бегали! Голопятые! – прохрипел он, задыхаясь. – Ну она- то молодая, безголовая, но ты-то куда?!

Вот это он зря сказал. Глаза жены тотчас в щёлочки превратились.

– Ага. Значит, ты хочешь сказать, что я уже старая? Старая кошёлка, да?! Лена молодая, а мне того, пора в монастырь, да, Лёша?

– Я… я не это хотел сказать!

– Да это, это… Вижу я, что я для тебя давно уже предмет интерьера. Когда мы с тобой вместе под одним одеялом ночевали, не помнишь? То-то и оно.

– Я хотел сказать, что это… глупо! Ты – солидная женщина, мать… Чёрт подери, да как ты сама не понимаешь?!

– Понимаю. Понимаю, что мне уже ничего человеческого нельзя. Я – мать, жена чиновника, всё такое… Лёш, может быть, мне паранджу надеть?!

– Да ты…

В этот момент с мягким шорохом шин подкатил кругленький, глазастый джип Цветайло. Сам он, в светлом вельветовом пиджаке, в белоснежных брюках и теннисных туфлях, вышел – рыжеватый, круглый, поигрывал автобрелоком.

– Что за шум, а драки нет? – весело поинтересовался он. – Алексей, ты чего…

– Да иди ты! – огрызнулся Фромиллер.

Но замолчал: устраивать семейную сцену даже при лучшем друге не стоит.

Цветайло быстро оценил обстановку.

– Так… Саша, Лена… садитесь в машину. Ещё успеем как раз. А потом дома поговорите.

Александра Егоровна наклонилась к уху мужа и тихонько прошептала:

– Вот так, Лёша, любовь и кончается… внезапно. И понимаешь – тоже внезапно.

Они сели в автомобиль Цветайло, поехали; Фромиллер стоял один на асфальте, кулаком стискивая галстук. Лена тихо спросила: «Мам, чего ты ему сказала?»

– Чтобы спать ложился, нас не ждал… – беззаботно ответила мать. – Гулять так гулять, Лен, правда?

– Правда.


…Шакти продолжала наблюдать в щель занавеса. Вот ввалилась компания сокурсниц Дуси Рубан – но самой её не было, и женщина знала, почему, не беспокоилась. Догадывалась она, почему не было и Мириам.

Накануне та позвонила. Предупредила: я с телефона-автомата.

– Полная блокада! – весело сообщила юрист. – Всех, кого смогли, собрали на заводе. Какое-то торжественное мероприятие, заводской юбилей, то ли его директора, то ли младшего помощника старшего грузчика… Я сама туда еду сейчас. Выбежала на минутку.

– А как же…

– Всё будет хорошо. Меньше народу… ТАКОГО народу – больше кислороду. Кто захочет, тот придёт. Но это будут стопроцентно наши люди. Между прочим, я сама по поручению Романенко звонила в Педколледж и просила их директрису обеспечить, так сказать, неявку на мероприятие.

– А зачем…

– Запретный плод всегда в два раза слаще, Светлана! – пропела Мириам. – Какая вы наивная… Ну, делайте, что задумали, ни о чём не думайте, и ни пуха, ни пера!

– К чёрту!

И телевидения тоже не было. Шакти шарила глазами по залу, но потом наткнулась на угрюмого мужика с большой видеокамерой на штативе. Он пристроился чуть сбоку, но ему был отлично виден «язык», и особенно – его окончание. Шакти обернулась к худруку:

– А это кто?

– А? Это? Ну, это вот… так сказать, для внутреннего употребления… для отчёта… – забормотал тот, отводя глаза.

– Интересно, где наши журналисты? Щанское ТВ?

– Хм… грязь, наверное, месят, где-нибудь в Круглихино или Первомайском… – загадочно ответил Алексеев. – Светочка, вы не переживайте. Всё схвачено.

К камере уже два раза подходили какие-то серые люди в неприметных костюмчиках, таких же серых, оглядывали камеру. Но, не найдя на ней наклеек ЩТВ и следов присутствия журналиста с микрофоном, успокаивались. Один из них, кстати, пробовал полчаса назад прорваться за кулисы, но Шакти его так сурово шуганула, что он потерялся в зале.


ЛИНИЯ МАРИЯ – ДРУГИЕ.

На самом деле Алексеев был недалёк от истины: Мария Меньшикова и Дмитрий  действительно месили грязь как в прямом, так и в переносном смысле. Только не в Круглихино, а гораздо дальше…

Ещё в понедельник, стоя на своём втором этаже у стенда, где вывешивался график работы съёмочных групп, заглянув в него, Мария ахнула:

– Это что же получается? Монтаж и у нас и в понедельник, и во вторник, а в среду – командировка в эту самую Тарышту? Где свинокомплекс?

– А голопятым только в гости к свиньям ездить! – обронила проходившая мимо Матвеева. – Самое место, знаете ли…

Среди всех сотрудников телестудии, нескольких десятков человек, только Матвеева, пожалуй, не могла простить Марии её босых ног, вот и сейчас дерзко попиравших бетон коридора; и того, что женщина осмелилась даже украсить их, надев золотое колечко на средний палец левой ступни.

Не обращая внимания на Лису-Алису, Мария топнула как раз этой самой ногой, с колечком:

– Я к Главреду пойду! Ну почему обязательно в среду?!

Журналистка знала о дефиле от Аши и, конечно, туда собиралась на сюжет… Кир, как раз стоявший рядом во время вспышки её гнева, осторожно взял за плечо:

– Маш… не лезь на рожон! – тихо сказал он. – И не привлекай к себе внимания…

– Что значит «не лезь на рожон»?! Ты же понимаешь, что происходит!

– Я усёк, усёк… – таким же негромким успокаивающим голосом проговорил парень. – Всех расфутболили. Аглаю с Глазовым – в Первомайское, на какой-то дом с проваливающейся крышей, Сотникова с Ильиным – к ГИБДД-шникам на трассу, операция какая-то. А нас – в Тарышту… только там не свинокомплекс, там чего-то с каким-то болотом, экология.

– Ну и что?

– Ничего, ничего… пойдём кофейку дёрнем! – Кир увел разъярённую журналистку от расписания, заметив по дороге: – Ты не кипеши, Маша. Во- первых, Главред в командировке. Во-вторых, во всём я тут вижу невидимую руку демиурга. Всё наверняка продумано, так сказать…

…Вот поэтому сейчас Мария Меньшикова, в тёмно-коричневом, довольно скромном платье с широким декоративным поясом, и Дмитрий, с камерой на плече, топали по раскатанной тракторами деревенской улице; точнее, по сплошным грязным колдобинам. Босые ноги молодой женщины были покрыты этой коричневой жижей до тонких щиколоток, и на икрах рыжели пятна; Дмитрию обляпало джинсы, закатанные до самой верхней планки.

Иного выхода не было. Полчаса назад редакционный “Паджеро”, за рулём которого по совместительству сидел Кир, остановился на взгорке, ещё сухом, перед этой, что называется, улицей; в Щанске стояла сушь, ветер мёл пыль, а в Тарыште, как назло, ночью прошёл ливень, превративший все дороги, кроме главной поселковой, вот в такие вот хляби.

– Встрянем! – уверенно сказал Кир, глядя вперёд. – Сто процентов… к тому же там, я смотрю, тупик.

– Тупик! – рассердилась Мария. – А как ты ехал тогда? Это же Вторая Карьерная?

– Да. По навигатору ехал, Маш. Он показывает, что проезд к карьеру есть. А там забор, видишь. Новенький…

– Тьфу!

В поездку Мария поехала обутой, главным образом по совету Кира: Маштаков, несмотря на своё благоволение к босоногим подвигам Марии, так пока и не высказал определённо своего отношения – о чём наверняка хорошо знали и Лиса-Алиса, и Аглая, да и многие другие на телестудии, тайком ожидавшие крушения нахальной босоножки со дня на день. Мало ли как он расценит появление женщины в новом своём облике вне Щанска, где нравы патриархальнее; по негласной установке, в областные райцентры запрещалось даже в джинсах ездить – местное начальство таких вольностей не жаловало, для них телевидение было одновременно и высшим судиёй, и шилом в заднице…

Поэтому женщина сейчас сбросила туфли и сунула их Киру:

– Тогда – храни! Как ковчег Грааля… Дим, пойдём.

Оператор всё понял – кряхтя, разувался на заднем сидении.

По дороге говорили о сюжете – Мария успела с телефона прорыть Интернет и изучить ситуацию. Жители небольшого посёлка с чудным названием Балластный в пятнадцати километрах от Тарышты протестовали против начала работ по выемке грунта из заброшенного карьера, превратившегося на много лет в симпатичное болотце.

Маша фыркнула:

– Не могу понять, зачем им это болото…

– Не скажи! – заметил Кир, крутя руль и совершая чудеса эквилибристики на грунтовой дороге, алчно раззявившей рты огромных луж. – Вот был я в Финляндии как-то…

– И что? Там тоже лягушек берегут?

– Ещё как. Они даже значок подарили: «Руки прочь от наших болот!» У них целое движение за их спасение…

– Почему?

– Ну это же задумка природы, грамотная, – болото. Оно ведь для чего-то нужно. Экологический баланс, какие-то там растения, животные, которые только там могут жить…

– Подумаешь! Тоже мне ценность – болото…

– Ма-а-аш, ты вот вроде умная женщина, а… ну, вот ты сама босиком ходишь…

– И что? Мне просто приятно!

– …а природу не уважаешь! – укоризненно отметил Кир.- Как банальная горожанка.

– Ой, да вы посмотрите! Ты-то у нас кто – деревенский?

– Деревенский. Я всё детство в Архангельской области провёл. И потом каждый год туда ездил, к родителям, когда в институте учился.

Вот сейчас и топали – по грязи, которую не смогли бы представить себе ни Аглая, ни Лиса-Алиса. Она тут не просто лежала или образовалась – нет, она тут праздновала свой фестиваль, она тут вздымалась отрогами и вулканами, она бурлила воронками, она хищно выставляла тут свои рельефные, чёткие, гладкие, словно режущие, края. И Мария не могла отделаться от детского желания давить, ломать архитектуру этой грязи голыми ногами, скользя по ней пятками, шатаясь, но с радостным чувством победы над природой разрушая очередную глинистую горку или «заборчик».

…Сама возмутительница спокойствия, многодетная мать Оксана Игнатова, жила со своими шестью детёнышами в какой-то развалюхе с другого конца посёлка Балластный, а тут вот, на Второй Карьерной, обитали её идейные противники и бывшие союзники, указанные в «сопроводиловке» к сюжету. По давней журналисткой привычке Мария решила сначала узнать мнение у тех, кто «против», из опыта зная, что тут как раз и прозвучат самые интересные вещи.

Кое-как доволоклись до дома, обозначенного в бумагах как «Александр Морозов, подписант. 2-я Карьерная, д. 8». Едва ткнулись в калитку – незапертую, в кустах возле неряшливого домишки раздались грохот цепи и оглушительный лай пса: «кавказец», грязно-серый, которому цепь позволила лишь показаться на дорожке, ведущей к крыльцу. Мария подождала, пока на крыльце появится человек, не менее кудлатый, чем его собака, в вылинявшей камуфляжной майке и тренировочных штанах, звонко крикнула:

– Вы – Александр Морозов? Мы с телевидения, по поводу болота…

– А! С телевидинья! Я щас! Агась… Щас!

Он жадно бросился к калитке, расшвыривая попадавшиеся под ноги вёдра, бутылки. Упал красным лицом на штакетник, закричал хрипло:

– Я ей, паскуднице, сто раз говорил: оставь! Оставь это! Нашими подписями пользовается! Агитирует тута всех… а чего агитировать? «Истоковцы» всем работу дадут! Песок вынуть, сушить… А эта лахудра болотная подписи чужие тычет! Как бы против карьерных! А нихто не подписывал!

– И вы не подписывали? – умело вставила вопрос Мария.

– И я не подписывал! – зло рявкнул мужик. – Я ей говорю: дашь бутылку – подпишу! А она в отказ. Вера не позволяет… Так я чо, дурак, за так подписывать?!

– Тогда почему в заявлении на имя районного прокурора вы написали, что Игнатова «пользуется вашей подписью»? – спросила женщина.

Мужик понял, что сболтнул лишнее. Задохнулся от возмущения. Вытаращил глаза. И побежал обратно к дому, вопя на ходу:

– Чокнутая! С телявидинья она! Дума немытая, сама посмотри на себя! Грязная, как свинья! Щас собаку спущу!

– Да-а… весело сюжет начинается! – резюмировала Мария. – Сами грязь развели, а я свинья… Пойдём ещё в двенадцатый дом.

Тут не было пса, захламлённой дорожки, а наличники и ставни голубенького домика были крашены в розовый. Здесь Мария и Дима осмелились открыть калитку и сделать пару шагов по дорожке, выложенной плиткой. Из кустов шиповника выскользнула грациозная кошечка совершенно белого цвета, ангорская, с изумрудными глазами, уставилась на непрошеных гостей.

– У-у-ти-какая-я! – сразу размякла женщина, присела на косточки, напрягая сухожилия на точёных ступнях, отслаивая чешуйки глины. – Дим, ты посмотри, какая красота!

Они даже не успели позвать; вышла дородная пожилая женщина. Несмотря на жару, куталась в пуховый платок, обута в валенки. Приблизилась, кивнула на камеру:

– Опять телевизорщики! Что, не всё выспросили?

– Не всё! – Мария вскочила на ноги. – Мы из Щанка, а у вас Омское областное было. Скажите, вы подписывали петицию Игнатовой о защите болота у посёлка Балластный?

Усталые глаза женщины буравили Марию.

– Ну подписала. Потому, что жалко.

– Кого? Или чего – болото жалко?

– Дуру эту. Ольку Игнатову. Нарожала от всех, кто ни попадя, мыкаится щас с ими. Шестеро детей – видано ли дело! Вот, болото подалась спасать, делать ей нечего. Сама еле живёт, дети босые, полураздетые бегают… некормленые…

– Откуда вы знаете?

– Так их полпосёлка подкармливает! – взвилась женщина. – А сама она? Белоручка! Копейки зарабатывает рукодельем своим.

– Каким рукодельем?

– Украшения делает. Ерунду всякую… – недовольно отрезала женщина. – Ничего путнего. В райцентр с мешком этого говна, оттудова – со сластями. Нет бы курей завести хотя б, порося… для мяса-то! О детях не думает!

Мария попыталась вернуть разговор в нужное русло:

– Ну а болото-то надо спасать, как вы считаете?

– Да ну его, то болото! Оно от нас далеко. Кому делать нечего, пусть спасает… Милка! В дом! Фыть, пошла!

Она шикнула на кошку, та, до сих пор слушавшая разговор, белой искрой метнулась к дому.

– Скажите, почему многие жители сначала подписали петицию, а потом решили отозвать свои подписи? – не унималась Мария. – Чем это вызвано?

– Дык… тут алкашей-то тоже полпосёлка. «Исток» с директором свалки сговорился, он на ихней свалке разрешили им рыться, металл воровать. Вот и переломили. Тьфу, делать вам неча! Ездите и ездите…

Тут взгляд женщины упал на голые ноги Марии, щедро обляпанные грязью, и она ожесточённо сплюнула. – И ты такая же… тоже мне, дуры городские, прости господи! Пошли вон все…

Тяжело переступая в валенках, пошла к дому.

Когда шлёпали назад, Дмитрий подначил:

– Тебе, похоже, уже интересно познакомиться с этой Игнатовой?

– Интересно. Чувствую, тут подвох какой-то… а тебе вот интересно – босиком по грязюке?

– Хм. Ну, непривычно, но… но что-то в этом есть.

– А мне просто кайфово. Как в детстве… Только бы Кир не разворчался. Насчёт чистоты в машине.

Но Кир не разворчался. Он впустил в машину перемазанных в глине, и «Паджеро» поехал вокруг – на место, где, судя по предварительной информации, инициативная группа неведомой Игнатовой не давала проехать к берегам болота земснаряду общества с ограниченной ответственностью «Исток» – ровно неделю назад. Увидев, что там происходит, Мария аж в ладоши захлопала: всё повторялось.

– Дим! Общий план бери! – выкрикнула она, выпрыгивая в грязь из машины.

Эх, что бы она делала тут со своими туфлями? Что бы тут делала рафинированная Аглая? Мария, отчаянно летя по расплескивающейся, размазывающейся, разлетающейся под голыми ногами жиже, достигла эпицентра местного землетрясения буквально за несколько секунд.


С пригорка, относительно сухого, пытался съехать земснаряд: небольшой, компактный, похожий на танк с жёлтой кабиной, с ковшом и ещё какими-то хитроумными приспособлениями. Там же, на пригорке, стояла дорогая машина, около неё курил курчавый человек в светлом костюме без галстука; стояла гладколобая казённая «Волга», и мужик с фетровой шляпе, с портфельчиком под толстым локтем, орал на кого-то в земснаряде, перекрывая грохот двигателя: «Давай! Давай, яти твою мать! Ехай! Да не раздавишь ты этих куриц, разбегутся!»

А внизу топтались всего четыре человека – но собой перегораживали узкий съезд. Трое – женщины разного возраста, одетые во что-то повседневно-деревенское, неказистое. И только одна – в белом воздушном платье, непонятного покроя. И босая, как и Мария; однако, в отличие от Маши, не липла на её одежду грязь, словно заговорена была эта ткань. И белые голые ноги почти не испачканы – как ей это удаётся? А за протестующими женщинами носились по грязи её дети. Пятеро светловолосых, одинаково стриженых – точнее, совсем не стриженых, с пшеничными завивающимися волосиками, и один – татарчонок, чёрный крепкий бутуз.

Мария буквально съехала по грязевой канаве к ним.

– Дима, снимаем!

Выждав положенные три секунды перед глазком телекамеры, сказав про себя магическое «Раз, два, три!», необходимое на монтажную склейку, Мария начала:

– Итак, дорогие телезрители, мы с вами в гуще конфликта, произошедшего между обществом «Исток» и активистами из числа жителей посёлка Балластный Тарыштинского района. Сейчас решится вопрос о том, пройдёт ли тяжёлая техника «Истока» к берегам карьера, иначе говоря, болота, которое так рьяно защищают местные жители, или нет… Послушаем, что они говорят!

И Мария метнулась к этой, в белом.

Было лицо у неё широкое, с выдающимися скулами, но тем не менее, казавшееся мягким, светившееся постоянной тихой полуулыбкой. Волосы длинные и шелковистые… глаза – голубые и какие-то совершенно отрешённые.

– Вы, наверное, Ольга Игнатова?

– Да. Это я… – ответила женщина, безмятежно переступая ногами в сладко почавкивающей грязи.

– Скажите, почему вы решили протестовать против осушения болота, гидротехнических работ и разработки карьера?

– Так это же просто. Болото – оно живое… – ответила женщина. – Вы посмотрите, как тут хорошо…

Увидев Марию, детишки, как по команде, бросились к матери, облепили её, карабкались, глядели на Машу разноцветными глазёнками, и журналистка поймала себя на мысли, что… да, хорошо тут было или нет, но плохо не было точно. Пологий берег болотца виднелся за спиной женщины, выглядел он умиротворённо-живописно. И пахло тут особо: не воняло. Не чувствовалось каких-то удушающих миазмов, разве что сползал в низину тяжелый дух перегоревшей солярки от газовавшего земснаряда. Пахло карболкой – очень знакомый больничный запах; ещё чем-то дурманящим. Маша разглядела белые цветки болиголова, иначе говоря – багульника, от которого кружится голова, если подышать им много; белели и колокольчики андромеды, голубела жирянка… Наверно, там и лягушки мелодично квакали – да не слышно их тут было, в шуме техники, в азарте боя.

Нет, в жару, да ещё развеиваемую свежим ветерком, болото не казалось совсем уж страшным.

Мария рассмеялась:

– Ну, может быть, и хорошо… Но так компания «Исток» хочет очистить его от тины, водоём сделать. Или не так?

Игнатова не успела ответить. Только татарчонка прижала к себе, который метал на Машу злые, полные дикого огня взгляды.

– Не так! – громко поправила крайная к ним костистая женщина. – Они сначала болото вычерпают, а потом карьер для захоронения отходов сделают. Они вон, с директором свалки договорились уже, я сама слышала!

Другие загомонили: «Свалка-то пухнет! Сваливать некуда! Вот и придумали – наше болото отобрать!», «Пока от болиголова только башка болит, а потом химией травиться будем!», «Врут они всё, врут и не краснеют!»

Мария смотрела в чистые глаза этой женщины. Слушала только её. А та глаз – не отводила.

– И это правда… – негромко сказала она. – Но не только в этом-то дело. Видите, на другой стороне домики? Наши домики. А они всё порвут, размолотят, торф вынут, и всё сползать будет туда. В карьер. Его когда ведь вырыли, он на километр от домов был… а сейчас? А им всё равно.

Всё это шло в запись. Мария сделала знак Дмитрию: меняем позицию. И, поскальзываясь, полезла на горку.

Там ругались водитель земснаряда и шляпоголовый. Рабочий орал:

– …она ж дура тяжёлая, её поволокёт, а если я людей подавлю, кому отвечать?

– Не твоего ума дело! Жми, я говорю!

– Чьё дело, не знаю, а пока они не уйдут, не строну!

Людей с камерой мужик видел, но не приготовился к их появлению рядом. А женщина сунула ему под нос микрофон:

– Представьтесь, пожалуйста. Как вы думаете, почему жители Балластного так яростно защищают экосистему болота?

– Что? Да вы… кто, откудова? – забормотал чиновник. – Я представитель районной администрации… Да белены объелись! Болотина, а они… Вы кто?

– Телестудия Ща-Тэ-Вэ, корреспондент Мария Меньшикова. Так, значит, вы считаете, что действия компании «Исток» совершенно законны?

– Вы у них спросите! – ощерился мужик и махнул рукой в сторону чёрной машины.

Маша, чувствуя, как высыхает глина на её ступнях и щекочущая корочка образуется меж пальцев, шагнула к этому, лениво курящему. И тотчас всё поменялось: он быстро выбросил окурок. Юркнул в машину. Та развернулась и, поднимая тучи пыли, помчалась прочь. Женщина оглянулась – чиновник, уронив шляпу, подняв её да стиснув, тоже запихивался в «Волгу». Ревущий земснаряд начал сдавать назад.

Через несколько минут всё было кончено. Только грохотала вдалеке уходящая техника. На пригорок выбрались Игнатова и её товарки. Опустив микрофон, Мария тихо спросила:

– Вы считаете… вы победите?

Игнатова пожала плечами. У неё был круглый детский подбородочек и трогательная родинка на нём.

– Я просто по-другому не могу. Совесть не позволяет.

– Скажите… вы действительно украшения делаете? А почему хозяйства, как у остальных, не заводите?

И снова улыбка наполнило это лицо, как чистая вода – кувшин:

– Я художник по образованию. А хозяйство… Я вегетарианка.  У нас в семье только Тимур мясо ест.

Логичен был бы – хоть и неделикатен! – следующий вопрос в устах Марии: откуда у Игнатовой столько ребятишек, разновозрастных. Но подошёл Дима, неся камеру за ручку-держалку: лицо женщины осветилось улыбкой:

– Вы же из Щанска? Пойдёмте к нам, чаю попьёте…

Мария только хотела ответить, что, мол, не очень удобно – трое да объедать многодетную семью, но тут рядом выросла та, с широким крестьянским лицом:

– Оль, веди свою ватагу ко мне… Иван свинью заколол, мяса дам для Тимура… И картохи с огурцами. Иди, иди, говорю, не кобенься!

Игнатова виновато улыбнулась Марии, отошла; дети гурьбой побежали следом. Женщина в какой-то прострации смотрела на белые, с выпуклыми икрами ноги Игнатовой, плывущие по этой грязи, словно бы не касаясь её, и на мельтешение таких же белых детских ножек.

– Чо, дивишься, откуда дитёв стоко? – грубо спросила широколицая.

Мария только поёжилась: конечно, спросить хотелось.

– А просто. От всех своих хахалев-любовей рожала, не спрашивала… – с той же грубой прямотой пояснила жительница Балластного. – А Тимур – он вообще от нерусей, таджики у нас свинарник кому-то делали. Святая она… не от мира сего… Видели, как Казбека-то сдунуло, как только вы к нему двинули?

– Казбек? Это… тот, у чёрной машины.

– Ну да… – женщина издевательски скривилась. – Исмагилов Казбек, хозяин ихний, истоковский. Я у них техничкой в главной конторе работала, как облупленного знаю. Папашка его у вас в Щанске большой человек!

И, досадливо махнув рукой, пошла прочь, волоча по жиже чуни-галоши – из обрезанных резиновых сапог.

 

…На обратном пути опять проезжали через карьер, только через другую его оконечность. Тут так же пышно цвел багульник, только из воды у берега торчали остатки бетонных свай. Что-то, видать, тут хотели строить, когда в семидесятые вынули тонны земли, да увезли в неизвестном направлении.

Вдруг Маше пришла в головы мысль:

– Димон, у тебя на телефон хорошие фото получаются? Или на мой…

– Да хорошие вроде.

– Кир, тормози!

«Паджеро» встал. Маша вышла; на ходу подбирая край платья, пошла к воде. Встревоженный Дмитрий – следом:

– Маш! Ты утонешь!

– Ага. Утонешь – домой не приходи… – съязвила женщина. – Снимай меня давай… Сам не утони.

Никогда ещё она не заходила в болото по колено, а то и выше. Никогда ещё её голые ноги не оказывались по икры в непонятной, то покалывающей какими-то корнями, то пощекочивавшей мягким перегноем субстанции, никогда ещё почва так не уходила из-под пяток… Но она добралась до ближней сваи, вскарабкалась на неё, обдирая ноги о бугристый бетон и торчащую проволоку; поправила всё-таки намокшее снизу платье и прокричала Диме на берегу:

– Снимай! Со всех ракурсов…

Она твёрдо знала: вот это фото она выложит на страницу «Маша-Сладкие-Пальчики».


ЛИНИЯ ДЕФИЛЕ. ШАКТИ – ДРУГИЕ.

Итак, Марии не было в Малом зале филармонии по вполне уважительной причине. Зато Шакти в щель занавеса увидела другие знакомые лица. Толкнув Алексеева, вскрикнула:

– О! Это Настя! С подругой, наверное…

– Хм. Красивая барышня. Волосы роскошные.

– И не только! – твёрдо заявила Шакти. – Она сама… очень хорошая! Добрая.

Аша с Асей, ходившей за ней теперь везде хвостиком, успели в филармонию в самый последний момент.

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.