Глава 57. КОНЕЦ. ГОРЬКАЯ ПРАВДА КОЛОНИИ И ПОХИЩЕНИЕ ЛЕНЫ
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ ПАВЕЛ – РЫБА – ЛАУРА
Павел, которого так скоро и безапелляционно отослали из номера, психовал. То есть ясно: Аннет сказала, чтобы он до утра там не появлялся. Вообще. Это прочитывалось в её словах. Чёрт, она совсем с катушек слетела…
Он видел, что творится что-то не то. Началось всё, когда они в караоке-баре увидели эту девку. Ну что Аннет в ней нашла? Девка как девка, ну да, вся из себя дорогая-наштукатуренная, при деньгах, видно… Ноги? Ноги как ноги. У Катьки вон, при всей её мерзости, ступни даже красивее… А Катька-то получила от ворот поворот, железно.
Аннет как с ума сошла. Ваяется на диване. Курит. Пьёт, хоть и не пьянеет. Дела забросила. Барселонский клиент сообщение прислал, ей лично; новую порцию съёмок притащили – она даже к компу не подошла. На завтра назначена «жесть» на военскладах, хороший заказ, дорогой; надо модель искать, которая согласится, а Аннет в ус не дует, указаний не дала, Катьку велела послать на хрен…
Что за дела творятся?!
Павел долго сидел в машине, стоящей на парковке за «Витязем», чувствуя, как она раскаляется. Хорошо, хоть ноутбук рабочий с данными взял с собой – есть чем заняться. Начал отбирать фотографии; затея Аннет с молодыми операторами, конечно, неплоха, они за гроши получили массу материала… Кто-то из «моделей» бесплатно снимался, так, по приколу или по дружбе, многие – за дешёвый фастфудовский обед в одном из ТРЦ. Но было очень много брака. То оператор камеру уронит, то поставит, отвлечётся, забудет выключить; это если брать видео. А фотографии тоже сортировать нужно, откровенную халтуру клиенту не пошлёшь, пересвеченную или затемнённую, а обрабатывать запрещено, не это ценят, не искусство работы в «Фотошопе», а реал…
Через час автомобиль стал напоминать банку с тушёнкой, поставленную на угли туристского костра; хоть и стояла в относительном теньке, хоть и кондиционер Павел включил. Он не смог дальше терпеть. В самом деле, надо освежиться.
Поехал не на Котлован, конечно, где половина города бултыхается, заразу цеплять… Покопался в Интернете, почитал. Потом выехал на федеральную трассу и покатил в Криводаничи. Там по навигатору задал координаты; немного поплутал по просёлочным дорогам, грызя щебёнку колёсами «Гелендевагена» и выехал на берег озера удивительной красоты, да умиротворённого спокойствия. Оно расстилалось перед ним, впитывая в себя небо, солнечный свет, источало прохладу среди этого мира зноя и пыли.
Там он ещё часа четыре провёл: искупался пару раз, поплавал вдоволь, любил он это дело. Накупавшись, расслабился, поспал – отлично он спал в машине, в тени густых сосен. Без храпа Аннет, без Катьки – если бы она с Аннет была, без нервотрёпки поспал, отключив мобильник.
Затем проголодался. На обратно пути заехал на трассе в какой-то грузинский ресторанчик. Вкусно, недорого, с любовью приготовлено; рвал сочную баранину зубами, луком хрустел. Да, дали ему отдохнуть в конце концов тоже надо… Выпил бутылку прекрасного домашнего кваса, а не той приторной гадости, что продают по всему городишку в жёлтых бочках.
Настроение его значительно улучшилось, он успокоился. Мысли текли ровно. Рефлексия была ему вообще не свойственна. Да, зарабатывает он на жизнь не очень традиционным, да и не особо приятным делом. Но вы почитайте «Список рабочих профессий СССР», вы там кого только не найдёте… Да и не наркотики он толкает, не воровством занимается.А деньги хорошие.
Аннет он знал по Владимиру, точнее даже – по Москве, где года три назад выполнял похожее поручение для одного заказчика-иностранца, фотографировал босоногих; она попала в поле зрения случайно, когда он с очередной девушкой забрался в самую клоаку, в какой-то захламлённый двор на окраине Москвы, в Капотне, рядом с нефтезаводом. Пашина спутница была полной, глуповатой девкой, с толстыми деревенскими ногами – иностранцу нужен был как раз такой типаж! – двигалась лениво, топталась бездумно пятками на краю небольшой стихийной свалки, и вот тут парень понял, что за ними наблюдают… Наблюдала как раз Аннет. И он удивился: дырявые джинсы наблюдающей оканчиваются тонкими щиколотками с украшениями и худыми голыми ступнями. Но некогда было, надо было заказ закончить, оставалось кадров пятьдесят сделать, он не стал отвлекаться. А потом, когда отпустил девку, выдав ей положенный, очень скромный гонорар и сидел на каком-то ящике, отдыхая и бегло просматривая снятый материал, та, в джинсах, и подошла.
Его сразу пробили, навылет, эти бесцветные глаза. Незнакомка держала в руках какую-то ржавую банку или ведёрко – где она только это нашла? – впрочем, тут мусора хватало. Без приветствия, без знакомства белоглазая повелительно сказала: “Смотри”, грохнула ведро на асфальт, и из него потекло что-то чёрное, видимо, отходы НПЗ или масло отработанное – одним словом, густое, противное даже на вид. А эта, чудная, встала своими худощавыми, с острыми пальцами, ногами в образовавшуюся лужу. Легко, ни на секунду не задумавшись, и уже через десяток секунд ступни были измазаны, они были чёрно-серыми, она тёрла одну об другую, наслаждаясь впечатлением, а когда оторопевший Павел оторвал глаза от этого шоу, завораживающего своей антиэстетикой, недоступной для понимания нормального человека, – когда поднял их, то снова был пришпилен к ящику двумя точками и услышал резкое, полуутвердительное:
– Такое – снимаешь? Тогда снимай…
С этих пор и началось его знакомство, их совместная работа; на его глазах Аннет поднялась, она сменила гардероб и имидж, она нашла по-настоящему щедрого заказчика за границей – быстро вникла в “профессиональные тонкости” их дела, и в конце концов родился этот “щанский проект”, блестяще исполненный Аннет. Как это она провернула фокус с назначением на чиновничью должность, на какие комбинации пошла, Павел не знал, да она и не всё ему рассказывала. Но результат говорил сам за себя: благодаря её недолгому “руководству молодёжной политикой” они бесплатно, задаром, почти без особых затрат получили почти годовую норму материала – фото и видео; это было бы невозможно сделать во Владимире, это было бы чудовищно дорого в Москве, а тут, благодаря размаху Аннет, всё получилось.
Да, теперь главное: побыстрее срубить бабла и свалить. Но, если Аннет манила солнечная Испания, Павел планировал осесть в Праге. Тихо, спокойно, культурно. Там можно оставить этот, достаточно хлопотный, заработок и заняться чем-нибудь более приличным и прибыльным. Например, торговлей бижутерией. Отец Павла раньше был неплохим ювелиром и сыну кое-какие умения да знания передал.
На выезде из Тарышты пришлось остановиться: двигатель начал чихать, клокотать и заглох совсем. Остановленный на трассе водитель, тоже на изделии немецкого автопрома, посоветовал хорошую мастерскую в Тарыште; потом его оттащили туда на тросе, и часа два местные кустари колдовали над его машиной. Всё-таки сделали, почти полностью перебрав карбюратор…
В Щанск Павел вернулся в наступающих сумерках, которые усилились ещё и тучами, закрывшими половину неба, наползавшими на город, словно гигантская «летающая тарелка» инопланетян из какого-то давнего американского фильма. По радио передали «штормовое предупреждение»: грозы и ливни, порывы ветра до тридцати метров в секунду.
В «Витязе» он в номер даже не сунулся, боясь застать Аннет с её новой пассией, чем бы она там ни занимались, хоть просто – разговорами. Посидел в баре, съел стейк, выпил два бокала хорошего абхазского вина, взял маленькую бутылочку виски – на вечер; он сегодня уже никуда не поедет, спать придётся в машине. Поискать жильё в Щанске, может, и можно, наверняка тут не одна гостиница, но сейчас этим заниматься – обзванивать, искать какие-то адреса не хотелось, а на трассе ему встретился всего лишь один мотель; но там стояли у машины две такие откровенно бандитские морды, что Павел ни за что не стал бы там останавливаться.
Да ничего. Он уже привык. Из-за храпа Аннет приходилось сюда сбегать и раньше…
Когда он вышел туда, уже вовсю хлестал дождь, ноутбук пришлось спрятать под куртку.
…Павел сидел, занятый просмотром фото – ещё часок-полтора, и можно будет на боковую. И тут в окошко постучали.
Павел опустил стекло, покрытое бриллиантовой ожерельем капель. Увидал Рыбу. В свое голубом платье, в котором не раз ходила, она, совершенно мокрая, с волосами, облепившими весь лоб, и самое главное, босая, стояла у машины. Удивило его, впрочем, не само появление бывшей помощницы и наперсницы Аннет, получившей отставку, а другое.
– А где туфли? – с любопытством, опуская стекло ещё ниже и даже высовывая голову под капли, смотря на босые ступни девушки.
– С туфлями рамс… – жалко проныла Катька-Рыба. – В грязи утопила…
И добавила немилосердно просительным, трогательным голосом: «Пустишь?»
Паша злобным человеком никогда не был, да и мстительным – тоже; тот разгром в номере, который ему устроила пьяная Катька, он давно забыл, да и, в конечном счёте, она уже за него поплатилась. Разблокировал двери, открыл заднюю.
Минут десять Катька возилась, отфыркивалась, прочищала уши от воды, устраивалась там. Потом затихла. Павел обернулся – мало ли что она там делает! Но Катька сжалась на кожаном сидении. Его внимательный взгляд она истолковала по-своему. И вытянула вперёд голые ступни; сейчас они были особенно красивы, омытые дождевой водой – сильные, чувственные, с успевшей покрыться загаром кожей: девушка все эти дни валялась на Котловане, пользуясь возможностью бесплатного загара.
– Хочешь? – спросила она без всякого нажима; потом улыбнулась – по-прежнему беззащитной улыбкой. – Хочешь я тебе сделаю… ротиком? Вкусно?
Паша засопел. Да, красивые ноги, спору нет; но Катькой он брезговал, да и как так можно обомозолить всё, что можно, натереть туфлями себе всю подошву, от роговой корки на краях пяток до мизинца! Однако желание он чувствовал в последнее время, в связи с психом Аннет, всё больше; а может, что-то такое, грозовое, витающее в воздухе, тоже повлияло, и он, поколебавшись, опустил спинку переднего сиденья, начал расстёгивать пряжку ремня и «молнию» джинсов.
– На… – проворчал он, суя ей флакончик виски из бардачка. – Рот продезинфицируй!
Катька «продезинфицовала», жаба такая: чуть ли не все двести граммов туда влила.
Но своё дело она делала профессионально. Павел испытал бурный оргазм и даже в волосы ей вцепился, в голову, стискивая так, что локоны затрещали; нет, несмотря на явную боль, Катька не прервала ритмичных сосательно-глотательных движений. Кем бы она ни была, а это у неё получалось великолепно…
Но – странно. Минет большого облечения не принёс. Он уже собирался выгнать её, вернуться к работе; включил «дворники» и под их мерный шорох ощущал, что Катька только раззадорила его; что желание нарастает. Но её саму в качестве партнёрши он предпочёл бы только под страхом смертной казни…
И вот тут-то Катька и сообщила.
– Павлик… А хочешь, к моей подруге съездим?
– К подруге? – презрительно фыркнул молодой мужчина. – Такой же шлюхе из «Дубравы»?
– Ой, нет, ты что! – горячо воскликнула Рыба. – Ты не понял… Она там не работает. Она у нас элитная.
Ещё более скептически фыркнул:
– Ого! У вас тут и «элитные» есть… ВИП-класс, кожаный салон, да?
– Её, между прочим, в санаторий «Золотая Долина» приглашают. На массажные сеансы… – обиженно заметила Рыба. – А ты знаешь, кто там собирается? Все чинуши наши из администрации, все тузы… Сам Дзюба туда ездит! Там девушки, знаешь, какого класса! Вот как ты думаешь, сколько у ней час?
– Сколько?!
Рыба назвала цену. Паша загоготал.
– Ох, ты… Да за такую цену всю вашу сауну купить можно. А мне она что, бесплатно даст, как подруга?
Девушка лихорадочно облизнула губы, выпалила:
– За полцены!
Рука Павла лежала на клавише выключения дворников. Ещё минута, и он откажется от этого плана; выпихнет её из машины – пора и честь знать! Но он медлил. Конечно, в такой ад кромешный вряд ли ГИБДД-шники караулят свои жертвы на улицах Щанска, но всё равно…
– Далеко?
– Да тут дворами можно проехать! Я покажу!
Павел вздохнул и… завёл мотор. Так, никем не понукаемый, а лишь уговариваемый, он сделал самый, пожалуй, решительный шаг в своей жизни. Шаг, который в итоге приведёт его совсем не туда, куда он хотел, отнюдь не в тихую и спокойную Прагу.
…Подруга оправдала его ожидания, и, как ни удивительно, тут Катька не соврала. Тяжёлую бронированную дверь квартиры открыла статная, холёная девушка немного азиатского вида, с длинными шелковистыми волосами. В пёстром, тоже явно из Азии, шёлковом халате.
– Проходите… – вежливо пригласила она. – Меня Лаура зовут. А вас – Павел?
Катька довольно улыбалась. Бросила:
– Ну, вы идите, а я в тубзик…
Минут через пять она оттуда вышла и, судя по звуку хлопнувшей двери, квартиру покинула. Впрочем, Павел уже о Рыбе не думал. В богатой, современной кухне с лоджией, был сервирован роскошный стол. Фрукты, коньяк, мартини…
– Что будем пить? – спросила Лаура, катая в чёрных бархатных глазах сладострастные искры.
– Давай мартини… я не люблю крепкого.
– Хорошо.
Она разлила мартини по бокалам, нестандартным, коньячным, но Павел не обратил на это внимания. Спохватилась:
– Ой… у меня сухого изжога. Подай там виноградный сок, пожалуйста.
– Где?
– В холодильнике, на первой полке. И лёд надо достать.
Он это всё разыскал. Бросили по кубику льда. Выпили «за знакомство». Лаура опустилась в кресло, взяло яблоко, начала ножичком снимать кожуру. Ногу закинула на ногу, демонстрировала Павлу ступни. Вот это безукоризненные ноги, как и её тело – идеальные: красивые, в меру полные, но длинные, с цепкими пальцами, с янтарным лаком… И пятка наверняка отшоркана, бархатная такая пяточка, пахнущая духами и самый чуток – мускусом её тела.
Она так и не притронулась к яблоку. Поднялась, наполнила бокалы по новой. Павел поднёс свой к губам.
– Хорошее у вас… гнёздышко! – чтобы что-то сказать, выразился он.
Лаура засмеялась грудным смехом.
– Да? А я тогда птичка. Маленькая птичка… мокрая… Они же все сейчас на улице, мокрые…
Говоря это, она медленно расстёгивала полы халата, и они расходились, обнажая выпуклые груди с большими, розовыми, уже возбуждёнными сосками, аккуратный пупок и треугольник затейливо подстриженного лобка. Девушка, загадочно улыбаясь, лила на себя мартини, на эту обнажённую грудь и она текло по её телу, по длинным ногам, собиралась лужицей у голых ступней на кафеле – она переступила ими, пошевелила пальцами в каплях…
Это решило всё. Павел почти бросил стакан с напитком на стол, кинулся на неё. Навалился. Сгрёб в охапку, рыча, и яростно толкнул на белую медвежью шкуру посреди кухни.
Катька вытанцовывала на площадке девятого этажа, у стальной лестницы, выделывая мокрыми голыми ногами почти танцевальные па; впрочем, ноги быстро высохли, но всё равно – пол холодноват, противно, да и платье сохнет медленнее, и никаких сигарет, конечно, при себе; она кляла себя за то, что решила пойти босой, без туфель – вот сейчас топчись тут, как дура, но с другой стороны, именно это ведь и сработало, подкупило; она – рассчитала…
Впрочем, уже через двадцать минут стальная дверь открылась. На пороге стояла Лаура с недовольной гримасой, почёсывая голое тело под халатом.
– Чё, готов? – подскочила к ней Рыба.
Подруга поморщилась.
– Да на мне отрубился, даже кончить не успел…
– О, отлично! Щас я возьму у него…
– Так! – Лаура загородила ей путь. – Куда? Бабки давай!
И добавила твёрдо:
– За него и за хату.
– Блин, ну мы ж договорились.
– Давай бабки! Быстрей давай, я мыться пойду… у меня от этого сраного вина всё чешется!
Получила мокрые, смятые деньги из рук Катьки; предупредила:
– И ты не задерживайся ни фига… Иногда уже к пяти утра просыпаются! Хоть я дозу и нехилую закатила…Лаура, как известно, в свободное от интимной деятельности время работала медсестрой. Так что препарат под названием «клофелин» был ей хорошо известен!
– Да! – крикнула Катька, вылетая из кухни с ноутбуком, который Павел, конечно же, из «Гелендевагена» забрал. – Я мухой!
Она скатилась по ступеням, забыв о боли в отбиваемых о бетон голых пятках, о лифте забыв…
На улице вызвала такси.
ЛИНИЯ РЫБА – ЛЁШКА
Клюя носом в глубокие лужи, объезжая ревущие водовороты, образовавшиеся на проезжей части Щанска, машина доставила её по адресу Спортивная, 12. В этом доме, что было невдомёк Рыбе, когда-то проживала девочка, мывшая окрестные подъезды; не меньше Катьки-Рыбы мечтавшая вырваться из убогости своей жизни – но, в отличие от Катьки, так себя ни разу не продавшей. Хотя как сказать: в эту ночь та самая девочка стояла на одном из верхних этажей «Высоты» у окна, распахнутого; ловила на обнажённое тело капли ливня, вздрагивала – не от холода, просто от самого прикосновения воды и смотрела туда, в темноту, где полыхали молнии, где грохотало и низвергалось с неба. Смотрела и размышляла, что её ждёт.
А Катька-Рыба не размышляла. Стучала в дверь нужной квартиры так, что та ходуном ходила; открыли. Парень, тощий, с худой и чуть отвисшей нижней челюстью, с наушниками на голой шее, зашипел:
– Чё ты тарабанишь?! Час ночи уже…
– Не ори! – сколь зубы цыкнула Рыба, пролетая мимо него в квартиру, забитую компьютерами во всей их металлическо-микросхемной наготе. – Давай, ломай быстрее! Времени, капец, нет. Это быстро, вообще?
– Да фиг знает… – Лёшка почесал затылок. – Смотря, какая у него операционка, и так тоже ещё засады есть…
– Давай, засады! Начинай.
– Щас, щас… А чё качать-то?!
– ВСЁ! – исчерпывающе ответила девушка. – Я тебе флешек кулёк принесла. Погнали.
Она едва добрела до тахты. Зевнула. Повалилась.
– А я вздремну немного… Ты, блин, не позже пяти разбуди меня!
– Хорошо.
…Компьютерного бога она нашла с помощью Алисы – та когда-то с ним пересекалась, по своей официальной работе – официанткой в чайхане “Ташкент”; жил он там где-то рядом. Вообще, на всё это её надоумила Алиса, это ей в голову пришло, и очень кстати: и та, и другая облажались по полной программе. Рыба знала, что Алиса пробовала кого-то шантажировать и провалилась, пришла к ней вся мокрая, хнычущая – а Рыба как раз сама практически в это же время была выброшена за ворота, из номера, из дела; сидели на кухне, мрачно пили обычную водку, жаловались друг другу на жизнь, и вот – сверкнуло! Да, это Алиса видела их чёрный джип утром у сауны, один раз, потом и проследила; и то, что передаёт охрана утром человеку в джипе, она тоже видела – диски… Идея родилась тут же. Рыба подозревала, что всякие аляповатые люстры да светильники-бра, часть которых вообще не включалась, натыканы в “Дубраве” не зря; но ей-то что? Ну попадёт на видео её голый зад, ей от этого ни жарко ни холодно… Алиса и просветила, придумала, как это можно использовать. Ну а про клофелин подсказала Лаура, которую они использовали “втёмную”: о настоящей цели Рыбы и Алисы их подруга “по цеху” не догадывалась. Деньги получила за свою миссию, и хорошо.
Всё пока удалось, пусть и наполовину, но удалось, и Рыба дремала, похрапывая. Ей снилась Аннет, её хищное лицо, искажённое злобой, глаза эти белые. Снились её узкие сильные ступни – они опускались на лицо Рыбы, и стальные белые пальцы с идеально обработанными ногтями ломали её нос, раздирали орущий рот; потом она оказывалась почему-то в Москве, где голой ездила на волосатом человеке в цепях и ремнях: в нём легко угадывался Бриг, хотя порой превращался и в Армена. Маетная ткань сна рвалась постоянно, накладывалась друг на друга, и голые ступни Аннет уже почему оказывались внутри неё, в кишках, проникая сквозь кожу без крови – как руки филиппинских хилеров; было страшно больно. Но потом Рыба оказывалась в вертолёте, который летел над цветущей Калифорнией – она почему-то уверена была, что это точно Калифорния! – а под вертолётом на верёвках полоскались о джунгли, обгладывались ветками окровавленные, оголённые тела Аннет и самого Станислава Дзюбы. И пилот вертолета почему-то трогал руками не штурвал своей машины, а её ноги, и как это ему так удавалось…
Девушка проснулась. В окно брезжило каким-то размазанным кефиром, какой-то стылой серостью; в квартире стояла тишина, полумрак, чуть разогнанный рассветом. И Лёшка-компьютерщик стоял перед тахтой и сжимал дрожащими руками её ступни.
Руки эти казались возбуждённо-липкими. Катька резко сорвала голову с подушки; мокрые, плохо высохшие волосы свалялись, но это её не беспокоило.
– Получилось?
– Ага, получилось…
– Всё скачал?!
– Да. Вон там флешки.
Она бросила взгляд на стол: точно, ноутбук и пакетик с чёрными облатками. Попробовала встать, но Лёшка стискивал босые ноги её, как утопающий, за них хватался.
– Время сколько? – с ужасом спросила Рыба.
– Полпятого… А можно, я…
Она посмотрела на него. Потом поняла. Да, собственно, что тут было не понять. Ладони его прилипли к пальцам её ступней, тёрлись едва-едва, осторожно, робко; рот приоткрыт, губы мокры от выступившей слюны.
И этот такой же…
– Двадцать минут… Даже тридцать! – устало ответила Катька, заводя руки на спину и бухаясь на подушку. – …Они в твоём полном распоряжении. А я ещё подрыхну!
ЛИНИЯ ТАТЬЯНА – КОМАНДА – ЗЕЧКИ
Все сидели в тех же позах и так же, как их оставила Ваулина, словно бы заморозив своих подопечных-«осУжденных». Пришедшая в круг Татьяна села, обвела глазами девушек в косынках. Предложила:
– Слушайте… Раз уж мы решили неформально поговорить. Давайте хоть тогда косынки снимем. Разуемся. Хоть ноги отдохнут… А то вы в такую жару – да чуть ли не в сапогах.
Ответом ей было ледяное молчание. Только Зита лениво положила ногу на ногу, покачала ступнёй в кроссовке, сказала гортанно:
– Оно нам зачем? – и всё. Татьяна качнула головой.
– Девушки? Я так вас буду называть, без возраста. Мы вам всё сказали. Вот что придумали, то придумали, то вам и привезли. Если у кого предложения есть, говорите…
Её группа молча разувалась, поддерживая её. Легче всего это было, естественно, сделать Еве; она и выскочила на середину:
– Девки, я вам щас один анекдот расскажу, давайте?
– Валяй! – ироничным голосом откликнулась Котикова и переглянулась с «охотницей». – Сказки хоть послушаем…
– Короче, представьте море говна. Стоят в этом говне три мужика. Ну вот так стоят, по рты… – Ева показала тонкой ладонью. – Ну, тут плывёт четвёртый. Вёслами гребёт. Видит их, кричит: э-ээй, мужики! Вы чо в говне стоите?!
Ева кричала так заливисто и задорно, как будто сама была тем мужиком; на тонких губах Котиковой промелькнула саркастическая улыбка, Магрибилян тоже несмело улыбнулась, а Мельзнер головой покачала: громко, опасно! Но Еву разве можно было этим смутить?
– …Чё вы в говне стоите, полезайте ко мне в лодку, поплывём отсюдова! Ну, они молчат… – Ева выдержала театральную, солидную паузу. – Потом один из них… вот так отплёвывается – тьфу, тьфу! – рот от говна освобождает – тьфу, тьфу! – и говорит… Слышь, ты плыви отсюда, мужик. Волны нам не делай!
Это уже заставило двоих тихо засмеяться, даже жёсткое лицо Оксаны Синёвой размякло губами, глаза чуть усмехнулись. Но Ева будто не замечала этого.
– Так вот! – жёстко закончила она. – Вы тоже в говне, извините. В колонии. Я так поняла, вам сидеть ещё года по два, если я не ошибаюсь… Мы вам решение предлагаем, а вы? Вы понимаете, что вот эта вся фишка – босиком, это свобода, или нет?
– Свобода… – тихо пробормотала еврейка Соня. – Кто её видел, эту свободу. Мы уже забыли, как… это выглядит!
А Вика Терастуйка, блеснув огоньками в глазах, хмыкнула:
– Свобода – это если нам за это УДО дали бы. А то потом на хозработы точно закатают. За то, что выпендриваемся!
– Я получила обещание! – звенящим голосом отрезала Татьяна. – …что вы, все вы… участницы, получите поощрение! И что вам разрешат пригласить родственников на это… мероприятие.
– Да ну?! – опять издевательским тоном подкинула своё цыганка.
Самарина, сбросившая косынку и теребившая кончик длинных, прямых, рыжеватых волос, хмуро поинтересовалась:
– Точно сам Кнут дал? Начальник колонии, в смысле.
– В смысле – да!
Гомес сморщилась. Втянула голову в плечи, тонким голосом сказала:
– Подстава это какая-то, не бывает так.
Но лёд, в который их заковала перед уходом Ваулина, эти арктические торосы, начали ломаться. Татьяна словно слышала их могучее потрескивание, как они лопались, как трещины ползли – казалось, по самому деревянному полу ползли, по крашеным доскам.
Внезапно «охотница» пошевелилась. Согнулась и начала расшнуровывать свои грубые ботинки.
– Ты что делаешь, Самара? – снова подала голос цыганка.
А боязливая Гомес тоже попыталась одёрнуть свою товарку:
– Не надо. Ты сама знаешь!
– Отвянь! – оборвала женщина. – Ты знаешь, я не в «семье». Мне можно…
– Ну, конечно, «шерсти» можно…
Это сказала Ира Котикова. И Таня заметила – она тоже потянулась к обуви.
Эти, двое, и разулись первыми. Ева жадно наблюдала за этим процессом: она помнила свою неосторожную фразу в столовой.
Да, на них были носки. Ну, это логично: какие тут чулки-колготки. И вот, когда они сняли их, без всякого дополнительного совета, то на коричневом полу ярко забелели две пары ступней. И Таня, при всей своей неопытности, не смогла бы сказать, что они некрасивы или испорчены. Наоборот, по непонятной причине тут невозможно было увидеть мозолей, натёртостей. Ступни Самариной – более грубые в лепке природы, с приплюснутыми пальцами, широкие к концу, а у балерины Коротковой – изящная, изгибистая ступня с прямым, прижатым к остальным пальцам, мизинцем.
Она же и оглядела остальных:
– Чё заморозились-то все? Ну, кто вот так на сцену не хочет, шагайте к Ваулиной. Она вам быстро работу найдёт…
Татьяна совершенно в иерархии не разбиралась; дико это было и страшно. Но чувствовалось – несмотря на горящие глаза Зиты и её подчёркнутую высокомерность, в этой маленькой группе правит бал не она одна. А три, самых старших: Синёва, Самарина, Котикова. Инна Гомес фыркнула:
– Ну, раз Коту не западло…
Она принялась разуваться и все остальные на неё смотрели. С напрягом смотрела. Но девушка закончила своё дело, аккуратные ножки выставила вперёд – пальчиками даже пошевелила, игриво; и было видно, что делает она что-то противоестественное, запрещённое; на лице пятна пошли, красные. а делала всё равно. И на Татьяну посмотрела – бросила оправдательно:
– Вы не думайте… Мы за ногами ухаживаем. Мы всё-таки женщины! И вообще, так приятно…
Магрибилян медлила, но тоже разулась, ботиночки свои без шнурков аккуратно стащив за носок, двумя пальчиками. У неё оказались детские почти ножки, небольшие, округлые, ровные по линии пальцев, и ногти – круглые, самостоятельно, но хорошо обработанные.
Цыганка смотрела на всё это злыми глазами. Потом выкрикнула:
– А сигарет дашь, красавица?
Таня бы и не придумала, что ответить, но Ева встала, и Милана тут же требовательно пихнула Илью в бок, и к заключённым протянулись одновременно три пачки самых разных сигарет. Зита поднялась первой, подошла, взялась за пачку в руке Евы и рванула, рассчитывая вырвать.
Но раз уж девушка своим рукопожатием смутила самого Вострокнутова, то…
Картон пачки затрещал. В тишине раздался глухой, предостерегающий голос Синёвой:
– Зита! Не по понятиям…
Цыганка обернулась и напоролась на осуждающие глаза товарок; даже короткая Магрибилян смотрела с осуждением. Скривилась, вытащила две сигаретки, отошла. Пачки пошли по рукам. Брали чётко – по две, впрочем, не курила, как оказалась, Соня, не курила Елена одну сигарету взяла Гомес, и всё вернули. Вертя белую палочку в пальцах, поднося к носу, с наслаждением вдыхая, Котикова осведомилась:
– Ну чё, вот и познакомились… Что дальше, граждане гости?
– Дальше… – Татьяна уже успокоилась, уже поймала в себе более-менее рабочий настрой. – А дальше так. Вы о себе точно говорить не будете, как я догадываюсь…
– Не будем. Мы о себе уже «куму» всё рассказали.
– Вот. Нам вам о себе рассказывать – только время тратить. Поэтому так: по парам разбиваемся, отходим по разным углам. Садимся…
Они переглянулись, и Таня поняла свою ошибку.
– Устраиваемся, как удобно! – поправилась она. – Стоя можно. И беседуем.
– О чём?!
– Каждая из вас должна литературного героя выбрать для образа. То есть должны поговорить, кто что читал, какие книги… обменяйтесь мнениями. Можно по двое… Кстати, всем рекомендую на «ты». Нам с вами много ещё общаться. Через пятнадцать минут сойдёмся.
– А если кто-то, кроме букваря, никто не читал? – спросила балерина, развалясь на стуле.
Ей разувание далось легче всех; она нагло демонстрировала голые ступни, видимо чем-то нарушая неписанные местные кодексы. И наслаждалась этим.
– Кот, не надо злить, а? – очень тихо, но веско попросила Синёва. – Принимается.
Татьяна поняла, что все взгляды фокусируются на Илье. И он понял. Кулаки сжал так, что карманы вельветовой куртки побелели швами, чуть не лопались; и Милана поняла – залилась бледностью на смуглом лице. Опять первая – Зита:
– Я с парнем вашим поговорю. Пойдём, красивый, а?
Пританцовывая, она приблизилась к Илье; у того лоб бугрился. Но встал, обронил.
– Да без базара… Пойдём.
Если была в этом какая-то закономерность, то Татьяна точно не могла бы её схватить, уловить. Оксана Синёва выбрала Еву – глазами встретились, одновременно встали. Котикова улыбнулась Милане, помахала ладошкой: это я, ау! И тоже отошли. Понятно было, что на всех не хватит. Мельзнер с Магрибилян выбрали покрасневшую Оксану, а Тане осталась «охотница». Девушка с испанской фамилией робко посмотрела на Таню, потом решила: «Мы пока с Викой, потом с вами!» – да повернулась к Терастуйке. А Таня вставала и понимала, что она идёт с этой крепкой рыжеволосой Марфой к окну. Их босые шаги отдавались по доскам; две пары ног. И немного похожие формой своей, хоть и не полностью. Шли молча, только стук этот слышали, шаги; а Таня – ещё и буханье своего сердца.
Окна закрывали тяжёлые коричневые шторы, а потом невесомый тюль и, понятное дело, решётка. Самарина седа на подоконник, ступни оголённые упёрла в край сцены. Посмотрела на Таню и улыбнулась широко – впервые:
– Ну, чё ты так нас боишься? – негромко и даже ласково спросила она. – Ну, зечки мы, так получилось… Не съедим же.
– Я… – Таня хотела было возмутиться: да что бояться, почему бояться, но поняла, как лживо будет звучать всё это, призналась. – Боюсь. Я библиотекарша, Марфа. Простая. Я первый раз в таком месте.
– Это понятно. Давай о себе расскажу…
– Тебе… нормально?
– Ну ты же узнать хочешь? А то ты ведь не знаешь ни 109-ю, ни 222-ю. Думаешь, что я человека убила и съела без соли в шалаше, так?
– Нет…
– Не прикидывайся… – серо-голубые глаза смотрели со смехом, смех этот внутренний, горький, она в себе держала, как расплескать боялась. – Ну смотри…Я в Красноярском крае жила. С мужем. Ну, я за него по залёту выскочила, дочку родила. В шестнадцать. В общем, через два года, как раз поженились, мать дочку забрала, мы чего-то с моими и с его расцарапались, и у него началось. Ну, сначала экология, здоровье, потом начал говорить, что цивилизация – зло и так далее. И, значит, поехали мы в Мунгуй…
– Куда?
– А это заброшенный посёлок в Красноярском крае. Сначала до посёлка Караул, потом полсотни кэ-мэ до Мунгуя. Ну, красота, типа. Покинутые дома, жителей нет. Обосновались. Пять лет прожили. Потом его медведь сожрал.
– Как?
– Так, зубами. Это на берегу Енисея почти, там шатуны ходят… Медведи такие, дурные. Ну, я его похоронила, стала жить. В первый год один охотник заехал. Мы с ним тоже года три жили. Ну, мне двадцать шесть. Я забеременела вторым… Санавиацией вывезли, родила – мёртвый. Вернулась. Он типа бизнес нашёл – группы таскать из Красноярка. Туристы, охотники. Мажоры всякие. Любители экстрима… Ну, лицензии там пробивал, то-сё… Я в Мунгуе, на хозяйстве. И лодочница, и егерь, и охота, и рыбалка. А он в Красноярске, в офисе. Бабу завёл, и они с ней в гараже в машине угорели. Ну, трахались там зимой, включили двигатель – и угорели.
– А ты… всё в этом… Мунгуе?
– Конечно. У него хата была, так родственники забрали, моя мамаша на меня зуб заимела, дочку не даёт. Они меня вообще умершей считали. А туристы прут. Я немного бухать начала… Ну, они привозят, ящиками, даже не допивают всё. Ну, и четыре года назад приезжает такая компашка, молодёжь, дети шишек. На джипарях. Зверя нет. Они – давайте по баночкам. Я говорю: туман, нельзя. Они нажали. А я немного пьяная… Показываю одному, как целиться, хрен его знает, как курок нажала случайно. В общем, в голову.
– И он… сын чей-то?
– Конечно. Городского прокурора. В общем, на меня все и навалились. А я ещё не из своего шмальнула, муж привозил разные ружья, я из его… Оказалось, ни хрена не было зарегистрировано. Вот тебе и 109-я, по неосторожности, вот и 222-я – незаконное хранение огнестрельного оружия. Судья мог и шесть впаять, пожалел, наверное…
Татьяна не сказала не слова – горло снова перехватило. Но Марфа ответа и не ждала, лениво переложила ступни, пошевелила пальцами крепкими, способными, казалось бы, доски вырвать из этой сцены:
– А это, типа, сейчас модно в городе – босиком?
– Ну… я не знаю, как… – с трудом выговорила женщина. – Но мы ходим. Лето же, жарко…
– Да я знаю. У меня в Мунгуе была только пара сапог – это на тайгу, и валенки на зиму. А так тоже шасталась везде… Я б ходила.
– И не стеснялась бы?
– А чего стесняться? Не с голой же жопой… Вот ты же сейчас не стесняешься.
В другом углу зала, под стендом с фотографиями прошлых конкурсов, Ева разговаривала с Оксаной Синёвой. У них разговор тёк плавно, расслабленно, и сказанному ни та, ни другая, особо не удивлялись.
– …я его убила ночью, – рассказывала Синёва. – Топором. Он как раз им свинью забил, ну и бросил. А мне что-то такое вошло: сколько можно терпеть?
– Часто выгонял?
– О! Не сосчитать. Детей в подпол поскидает, младшей ключицу сломал раз, потом сыну руку… Меня по мордасам, в живот, за волосы и на улицу. Морозища, а я босиком, в одной ночнушке. К участковому в опорный прибегу, он такой: ну, туда-сюда, сама подумай, я заяву-то приму, а как ты жить будешь, с двумя? Посадят, и как дальше?
– А бензовозить потом начала?
– Ну да… вообще, корочки у меня водителя были, автокран. Так это его место почти. Он забухался уже совсем, меня начальник ДРСУ вызывает и говорит: давай, Оксана. Хоть деньги заработаешь. А он ещё хуже озверел. Слушай, так ты там, в интернате, так и шлёпаешь босиком?
– Ну, сейчас да. Орали сначала, но я добилась.
– Приятно? Грязно же, наверное…
– Да нет. А ты знаешь, ноги раньше отекали, в тапках, под конец дня, а сейчас так хорошо…
– Меня отец в детстве тоже разувал… – задумчиво сказала Оксана. – Он военный был, говорит, у Суворова дочь всегда босая ходила… А детки как там, в твоём интернате?
Котикова сидела с Миланой на стульях за занавесом. Голые ступни расположила на стуле. Щурилась.
– Жалко, курить нельзя… Ладно, потом. Так ты соскочила с этого, получается?
– Ну да. Почти. Я сама ещё не знаю. Но не тянет.
– То есть вот так, босиком по улице, – торкает?
– Да торкает, как от дозы, реально. Я ни фига не понимаю, почему так…
Котикова улыбнулась – неярко. Посмотрела в прорезь занавеса, в зал.
– Меня торкало, когда я на сцене… Летишь, танцуешь. Сложные постановки особенно. Потом ноги болеть начали. Прямо кошмар после выступлений.
– Ну да. У вас специальные, как они…
– Пуанты! Пыточная обувь… Это у меня видишь, ступни ещё ничего, девки некоторые вообще на инвалидность уходили. Ну, тут главреж наш в кабинет зазывает: курни, легче будет. Раз дёрнула, два… Поехала.
– Ты сама толкала товар?
– Нет-нет, ты что, это сеть надо иметь… Я хранила. Очень удобно, дома чисто, всё в шкафчиках. Ключик дам, человек с чёрного хода зайдёт…
– Главный своё получал?
– А то! Он в теме был, крышевал это всё. А потом накрыли. Он такой, к начальству – вы что, это же Новосибирский да Академический, это ж позор на всю страну. Ну и меня, как козла отпущения. Слушай, а Кнут реально вписался на это дело?
– На что?
– На босоногое… действо.
– Да.
– Вообще. Не верится. Ну, он у нас правильный. Вы к нему обутые ходили?
– Да…
– Хм. Ну, у тебя ступни – класс. Гибкие. Танцы?
– Дефиле… Я модель.
– О, круто! И ты по подиуму – босиком?
И, наконец, у дверей пристроил
ись Илья с цыганкой. Вероятно, это был поединок кита и слона – или льва с носорогом. Один раз Зита даже перешла на свой родной язык, чуть ли не волчком крутясь на месте, но Илья что-то сказал не очень отчётливо – пару фраз; она утихомирилась. И что самое интересное – к стульям Зита подошла уже босиком, а парень следом нёсёт её кроссовочки. Оливковые, красивые, точёные ступни Зиты сверкали, как художественное произведение.
И у Максимовой с двумя девушками тоже всё получилось. Если бы Таня подошла, то услышала бы обрывки их разговора:
– …я бухгалтером работала, а он через наши счета деньги на Кипр гонял. Бюджетные. Я долго думала, что-то надо делать. Ну, собралась, поехала к нему на дачу – поговорить. А там уже группа. В общем, он до сих пор на Кипре, я я здесь. Мошенничество, и не отмажешься, моя подпись везде.
Это рассказывала Соня, а Лена Магрибилян с грустными глазами оправдывалась:
– …я вообще не знаю, как это получилось. Он когда на меня навалился, уже всё… я как во сне, в кошмаре. А он садист, начал придушивать ещё, он от этого кайф ловил. Ну, и ножницы рядом. Из коробки выпали, я же как раз платье дошивала… Махнула, а там по сонной артерии пришлось. Ужас, я в его крови ещё полчаса валялась, пока отходила.
Но, тем не менее, когда все вернулись в круг, со странной успокоенностью на лицах, то выяснилось, что за всеми этими разговорами-исповедями о главном никто не забыл. Марфа выбрала образ Джессики Клэр Бил-Тимберлейк, героини множества триллеров и драм; половину Таня не смотрела вообще, ещё половину – сама Марфа, но какие-то журналы о кино в колонию попадали. Балерина Котикова стала Зои Дешанель, тоже голливудской звездой. Оксана Синёва решила играть самостоятельный образ, и рискованный – уборщицы. Елена Магрибилян обратилась в образу Ассоль, немеркнущему в веках, Гомес – легендарную Эсмеральду. Вика Терастуйка согласилась быть «куклой наследника Тутти», а Соня совсем уж что-то потрясающее – девушку из рассказов Шолом-Алейхема.
Она расцвела, от было настороженности ничего не осталось. И босые ступни её, смуглые, не выбеленные ничем, никакой обувью постоянной, уже рвались танцевать – гибкие, тонкие. Она с места сорвалась, Татьяне на ухо прошептала:
– Я раньше в нашем еврейском хоре пела… самодеятельного театра! Вы меня послушаете?
– Всех послушаем… И посмотрим!
У Тани сердце горько сжималось, с каждым взглядом.
И самая главная из них, Зита, колебалась. Конечно, ей бы быть Эсмеральдой; но ту заняли, и по твердому взгляду Ирины Гомес было понятно – не уступит. Тогда Таня деликатно предложила:
– Зита… послушайте, у вас очень колоритная южная внешность. Сыграйте молодую Индиру Ганди. Индия – это так близко.
Зита загорелась. Она сломалась, можно сказать, на глазах, вся её агрессия, недоверчивость исчезли, она больше не бросала презрительные взгляды на остальных… Цыганка была поглощена своим образом на конкурсе.
– Надо тюрбан только…
– Сделаем мы тебе тюрбан, Зита! – успокоила Таня.
И посыпалось со всех сторон:
– Самара, а где ты пушку возьмёшь?
– А в деревообделочном выточат…
– Кот, жемчуг можно из хлеба и сахара сделать…
– Синяя, попроси под это дело новую швабру, в камере давно нужна!
– Соня, лохмотья можно из мешков, они их жгут всё равно…
– Гома, карты надо новые тебе мострячить, старые вообще исшоркались по всей камере.
Тане хотелось заткнуть уши. Клички – не имена. И хотя ей уже сказали: тут всё не так страшно, как на мужской зоне, тут нравы мягче, тут Кнут всё «держит», и всё равно – это било по голове, как топот их ботинок по асфальту.
– Хорошо! – сказала Таня. – Ну, попробуем подвигаться. Ох, чёрт!
Телефоны у них забрали на КПП вместе с паспортами. Зита ухмыльнулась.
– Щас…
Она прошлась по стене, легко постукивая маленьким кулачком по стенам, и выудила откуда-то мобильный телефон. Подала.
– С интернетом, только недолго.
И если это было нарушение правил, то Татьяна охотно их нарушила!
Как передавали органы МЧС двух областей, циклон накрыл как раз их пограничье, волею судеб пролившись не только над Щанском, но и вокруг; на федеральной трассе разбушевавшаяся, ставшая свирепой Щанка снесла к чертям мост, и транспорт шёл по старому участку, через Первомайское и Криводаничи. В Ивановке вырывало деревья и сносило крыши, а в Снегирях подмыло коровник, и он рухнул в карстовую промоину вместе с бурёнками…
Ливень раскинул своё бездонное ведро и над ИТК-9. Особенно пахло сыростью, она приумножала другие запахи. Заключённые давно отправились по баракам; команда побеждала в микроавтобус, подогнанный к самым дверям клуба. Отъехали, Таня попросила остановиться, отвалила дверцу:
– Я сейчас…
И выскочила под струи.
Она не сообразила, что залетит к Вострокнутову в мокром платье и босая; остановилась на пороге. Подполковник, в рубашке форменной без галстука, стоял у стола. Что-то прятал поспешно – в бумаги.
– О! А я вас и жду… Как прошло?
– Глеб Семёнович! Замечательно! Ещё раз вам хочу спасибо сказать…
Он промелькнул глазами по босым ногам её на учрежденческом полу, засмеялся:
– Ну да, вижу… Контингент устроил?
– Нормальные женщины! Ой… только…
– Да… – он посуровел. – Только у каждой по нескольку лет за плечами, а то и десяток. Ну, в целом да – нам грех жаловаться. Эксцессов нет. Но вы всё равно… вы поосторожнее. Это ведь люди… по ту сторону, понимаете?
– Понимаю.
– Ну, и какой второй этап?
– Продумывают образ, подбирают танцы и музыку. И костюмы. Теперь – репетиции. Думаю, раза три.
– Да легко. Приезжайте. А вас, Таня, в департаменте не любят?
Вопрос застал её врасплох. Даже очки сняла, начала протирать краем промокшей куртки.
– Меня? Но… а почему вы так решили?
– Начальница ваша сначала была очень удивлена. И даже рассержена. Но я потом нашёл… аргументы. Так что приезжайте. Мой телефон прямой – вот.
Он подошёл, подал визитку; проговорил, глядя прямо в глаза:
– Это до сих пор непонятно. Как вы здесь, как вам такая идея пришла… Ну, это уже пустое. Звоните!
Он уже жал ей руку и тут листок, которым он что-то накрывал на столе, шелестнул от какого-то случайного дуновения ветерка; ведь за окном бушевало. И скатился. И обнажил то, что хотел скрыть Вострокнутов: плашмя лежащую бутылку водки и полный стакан.
Татьяна потупилась, всеми силами постаралась не заметить.
– Хорошо. Позвоню, Глеб Семёнович! Вам… вам просто самого хорошего!
– Вам тоже. Жду!
Она вскочила в машину, ещё раз промокнув, пока возилась с дверью. И, разгорячённая, не чувствуя струй, бегущих по телу, под платьем, обнаружила странную картину: похоже, за несколько минут тут все тут переругались. Илья сидит с мрачным, погружённым в немоту лицом, Милана разбледнелась, щёки Оксаны заливала краснота – от самой шеи, Ева набычилась, кулаки сжала.
– Так… что у вас тут происходит?!
– Татьяна Евгеньевна… – тихо пробормотала Ева. – Мы, эта… похоже, мы встряли. Конкретно!
Она смотрела на насупившегося Илью, и не только она; похоже, парень стал источником всеобщего смятения…
– Поехали! – резко крикнула Таня, надеясь, что водитель услышит, – услышал – и, опустившись между Евой и Оксаной, уже спокойно сказала:
– Рассказывайте.
Но они не отвечали. Нахохлились . Миновали пропускной шлюз. Забрали картонки пропусков, выдали в пакетах телефоны и документы. Те пахли зоной.
Оксана, протирая свой телефон краем платья, наивно пытаясь избавиться от этого запаха, выдавила растерянно:
– Мы с этим, с босиком… тут такое дело… у них это запрещено.
– Западло! – буркнул Илья.
– Что? Почему?
– Это женская зона… – охрипше сообщила Милана. – У них это… в общем, у них лесбиянки. Ступни друг другу лижут. “Коблы” и “ковырялки”. Это считается… ну, короче, это у них, как опустить.
– Западло! – снова рявкнул парень. – Ноги покажешь на людях, значит, ты уже как “ковырялка”!
– Ира Котикова… которая Кот, с кем-то там у них живёт… – подсказала не менее обескураженная всем Оксана. – То есть она вот – “кобла”…
А парень повторил, отчего всё стало на свои места:
– Зита это сказала… Она у них “старшая” в “семье”. Ну, то есть типа смотрящего… по бараку, кажется, или нескольким.
Таня безмолвствовала. Вот она, причина оговорок и Вострокнутова, и видеооператора Майи! Вот причина их необычного поведения, окриков цыганки, явно находящейся на привилегированном положении. Ей что, тоже лижут? Вот почему они стеснялись оголить ступни – это шаг туда, в запретное…
Господи, как уродлива наша жизнь!
– Знаете, девушки… – едва справилась с голосом Таня. – Знаете, что…
Машина выезжала на трассу. Ураганный ветер бил в окна, норовя её столкнуть, опрокинуть; струи воды грохотали по крыше автоматными, дробными очередями.
– Знаете… если брать в голову, что кому кто лижет… тогда и жить не надо! Вы понимаете? – она возмущённо посмотрела на Милану, обернулась к Еве и Оксане. – Вы понимаете, что это недостойно культурного человека – обсуждать, кто с кем спит?! Это грязь… грязь – в чужую постель заглядывать, кто бы там ни был! Да мне всё равно, кто там лесбиянки, а кто – нет… Это вот вам – во-первых и больше такого чтобы не слышала! Для нашего дела, конкурса, это значения не имеет, кто у них кто.
– Зато для них имеет… – неуверенно возразила Милана, растерянно теребя свои длинные чёрные локоны. – Вдруг мы тут… с нашей босоногостью всё им напортим. Вдруг кому-то не положено это, а мы… заставим.
– Да, у них свои порядки, какие-то искусственные… и что?! Какая-то иерархия придуманная, кто выше, кто ниже, кому положено, а кому нет. И вот мы их в этом рабстве будем держать, да? Блин! – Татьяна сказала то, что никогда не говорила. – Да вы сами подумайте, вы давно ли такими свободными стали, а? Вы ведь тоже из этого выскребались, вы все через это прошли, через предрассудки… Тоже – нельзя босиком, там засмеют, там накричат, тут осудят… Вы сами-то, а?! И вы теперь будете… вы отступите?
Милана, всё ещё бледная, выдавила:
– Ну… они, вообще-то, разулись, конечно… Ира, которая Кот, сказала, что даже не против…
– Прекратите это – по кличками! Знать это не желаю! – разъярилась женщина. – По именам! По нормальным , человеческим именам называйте! Они – люди!
– Так я подумала… Вот…
– Что «вот»?!
Девушка вытащила из-под ног стоящий между ней и Ильей пакет. Сгрузила на столик:
– Это товарищ подполковник передал. Тут, эта… чай-кофе и печеньки. На дорогу.
– Господи! – отойдя от гнева, внезапно сочно и громко расхохоталась женщина.- А вы о чём мне тут тараторите?! Тьфу… Так есть давайте.
Жуя печенье, приготовленное той самой поварихой-убийцей, Милана сообщила:
– А мне, прикиньте, Кристина СМС-ку прислала…
– Оба-на! Где она, куда пропала?!
– Да она у родителей. В деревне под Новосибирском. Почему сбежала с дефиле, не говорит.
Чёрная машина с роскошным салоном мчалась через наступающую ночь, через ливень, сквозь штормовое предупреждение. И была как пуля, выпущенная из неведомого ружья и никем не могущая быть остановлена.
ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА – АННЕТ – ДРУГИЕ
Лена и Аня шли по Малой Ивановской, передавая друг другу бутылку текилы. Сыпать соль на запястья, слизывать – всё это стало неактуальным. Начинался дождь, сильный. Лужи пенились перед их босыми ступнями, и они давили их, растаптывали. Всё мокрое. На всё наплевать.
– Тебе кайфово? – спросила Аня совсем непривычным голосом.
– Кайфово.
– И мне. Ноги мокрые. Асфальт. Земля. Посмотри, как эти суки глазеют! Вон, под зонтом… видишь? Ну, чё ты смотришь, урод. Ну, давай, давай смотри на нас… Убежал.
Ливневый фронт накрывал Щанск. Шёл с запада. Сумерки уже непроглядные, фонари светят в ореоле дождевых брызг.
– Понимаешь… – вдруг вполне деловито, ясно сказала Аннет. – Мне всё по хер уже. Я до конца дошла, всё. Я закончу одно дело и свалю из Рашки. Насовсем.
– Куда.
– В Европу. Там – свобода.
– Будешь босиком ходить?
– Да. И никто не цыкнет! Никто не скажет… да, может, не в этом дело. Я там могу раздеться и лечь на площади. И хрен кто арестует.
– А полиция? Всё равно же там нудистов тоже гоняют, я слышала…
– Да срала я на их полицию. – Аннет фыркнула, сбрасывая со лба волосы, налипающие на глаза, от воды потемневшие. – Я за это дело штраф заплачу, максимум, и всё. А тут – скандал будет, может, и посадят. Ненавижу эту страну!
– А что у тебя с Павлом?
– С Пашкой-то? Пёс верный. Ступни мои обожает… Ну, я его балую иногда. Он безобидный.
– А другие? Не безобидные?!
Аннет отняла у неё бутылку, отпила большой глоток.
– Знала бы ты, сколько тут уродов… в этом бизнесе!
– Зачем тогда работаешь?
– Бабки нужны. Я ж говорю – свалить.
А дождь лил, и Лена потеряла ощущение реальности. Ей казалось, что она сама – дождь, просто вода, которая танцует меду струями. В теле её, от головы по пяток, вода – как воздух. И ноги не чувствовали ничего. Они – босые, и сама она – как голая, одежда тоже ощущалась заплотневшим слоем воды. Они дошли почти до Утиного. Ливень вымыл статую, и она блестела масляно в свете крайнего фонаря. Страшные птицы, летящие из страшных облаков.
Аннет допила текилу. Посмотрела на Лену. Белые волосы разлиплись по лбу.
– Садись на скамейку. На спинку.
– Зачем?
– Я тебе ноги вымою! – пьяно сказала та.
– Может, не надо?
– Я обещала, бл*дь!
– Ладно.
Она взобралась, поскальзываясь ногами на мокром дереве. Аннет сходила куда-то в темноту, вернулась чуть ли не в грязи, в тине по пояс. Чёрные разводы мокли на дорогом платье. Она в Утиное залезла – набрать воды.
Села. Подобрала край, поставила ступни Лены на свои коленки. Кожа её ног была тёплой, несмотря на дождь.
– Я обещала… – повторяла она. – И я это сделаю. Поняла! Ничего больше.
И мыть там особенно не надо было – просто всякие кусочки травы из луж. Аннет закончила, встала и запустила бутылкой в Утиное: «На счастье!»
Потом повернулась к Лене.
– Тебя отвезти? Такси сейчас закажем… Если телефон не промок.
– Не надо. Я хочу одна побыть.
Ухмылка раздвинула очень тонкие, пергаментные мокрые губы.
– Ну, посиди… Не простудишься, надеюсь. Ты запомни, главное…
– Что?
– Всё не случайно… сквозь очередной гром сказала женщина, но это прозвучало отчётливо. И ты, и я… мы найдёмся ещё. В будущей жизни. Пока!
Она ушла. Шорох ступней её по мокрому гравию затихал, пока не оказался съеден музыкой дождя. Лена посидела ещё совсем немного. Ну, дома ждёт Шакти, волнуется, да и мать волнуется… Слезла со скамейки, поплелась к тротуару.
Машина, мокрая, большая, тормознула рядом, расплёскивая лужу:
– Елена! – какой-то парень выскочил, лицо неясно видно; наверное, отец её опять разыскивает. – А мы за вами… Чего из клуба ушли?
– Так надо было… значит. Вы кто?
– Мы домой вас отвезти!
Девушка уже сделала шаг к открытой дверце, но тут остановилась:
– А вас кто послал?
– Конь в пальто!- радостно осклабился этот, появившийся из ночи, и коротким ударом двинул её в висок. Чуть справа.
Сознание выключилось.
…Ушастый и напарник завалили тело в багажник. Ушастый матерился:
– Вот, мать её, дебилка… чо по дождю гулять? Сидела бы в клубе, там бы и взяли, на выходе. Ты её не сильно?
– Это только ты у нас сильно шарашишь, придурок. Черданов – или как там его? – сказал, чтоб рожу ей не портить. Хорошо закрыл?
– Да…
– Поехали.
И автомобиль укатился в ночь, осенённую штормовым предупреждением, завешенную, как пологом, ливнем и темнотой.
Лена не знала, что именно тут, на изгибе Малой Ивановской, начнётся её собственная Голгофа.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!
Искренне ваш, автор Игорь Резун.
