Глава 60. СОНЦЕ И ВАСИЛИСА: МОМЕНТ ИСТИНЫ
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ СОНЦЕ – МАТЬ
Тма-Тма исчез. Исчез не только из соцсети – страница его там оказалась удалена, на Сонце смотрела грустная собака-заставка; так же исчез он и из её жизни, и наступило полное спокойствие. В колледж больше ходить не требовалось; обходной лист девушка заполнила ещё до того, как сдала книги в библиотеку, ей разрешили; в деканате даже не обратили внимания на её вид, замдекана, пожилой человек, с кем-то разговаривал по телефону про дачные дела.
Однако одна проблема оставалась. Во-первых, Сонце внезапно поняла, что просто живёт на чужие деньги. Эпизод в квартире Лены, её неуёмная жадность, приведшая к конфузу; всё это великолепие дома, бьющее по глазам, заставило задуматься и о собственных средствах. Девушка даже с трудом помнила, как выглядит материн кошелёк; та никогда его не показывала, оставляя Сонцу мелкие купюры на тумбочке в прихожей, под обувной щёткой…
Вечером девушка зашла в комнату матери; та сидела за компьютером с отчётами.
– Мам! Можно отвлечь?
Мать очки сняла, посмотрела усталыми глазами.
– Конечно…
Она сильно изменилась за последнее время: раньше могла и цыкнуть – чего лезешь, я работаю!
– Мам, а ты по-прежнему «в торге» работаешь?
Девушка помнила это загадочное слово с детства. И всегда задавалась вопросом: а «торг» – это что такое? Точно не магазин, точно не рынок.… Со временем она начала думать, что загадочный «торг» является таким клубом, куда ходят работники торговли, чтобы поговорить о ней, придумать какие-то планы; а потом и вовсе – это вроде интеллектуальных игр на тему торговли. Правда, за такие игры мать получала реальные деньги, которые потом и капали в карман Сонца, но чего на свете не бывает, верно?
Маргарита Григорьевна рассмеялась – нежно:
– Ты это с шести лет, что ли, помнишь? О-о… Ну да я тогда там только начинала, постоянно говорила: «Я в торг», « у нас в торге». Но это в советское время такая система была. Сейчас я работаю главным мерчендайзером в ОАО «Росхозторг-Щанск». Тебя устраивает?
– Мерчен… мердайзен… – запуталась девушка. – Блин! Мам, у тебя даже название работы нечеловеческое! Не выговоришь…
Теперь мать уже захохотала, отодвинулась от стола с компьютером. Скрестила босые ноги, на ногтях которых, также в отличие от прежних времён, появился цветной лак.
– Это точно. Нечеловеческая. Пока по всем магазинам на нашей «Миске» проедешь, пока всех там переорёшь и перепенделяешь… пока по оптовым базам прошвырнёшься, так семь потов сойдёт. Ну а тебе это знать зачем?
– А можно к вам в торг… этим… ну, не знаю кем, устроится?!
Мать помедлила.
– Дочь… тебе это зачем?! Да и потом, не возьмут тебя без образования. Ну?
– Мам, я не хочу больше денег от тебя брать! – объявила Сонце. – Я всё лето болтаться в городе буду… Я хочу зарабатывать!
– М-м… ну, у нас «в торге» ты точно не устроишься. Не полы же мыть в магазинах. Хозтовары там есть кому раскладывать по полкам. Слушай, а может быть, ЛОС?
– Это что такое?
– Лесоозеленительная станция. Они деревья выращивают, хвойные и всякие… А ещё городские клумбы оформляют. И сажают круглый год почти… Вон, в июне сажают бегонию, незабудку и тёзок моих – маргаритки!
– А ты откуда знаешь?!
– Ну, у нас «в торге», в одном хозмаге, у заведующей дочь там работает. Рассказывала. Кстати… – мать прищурилась. – А тебе подойдёт!
– Почему?!
– Ну ты ж теперь босоножка у нас! Вот и представь: голыми ногами в земельке топтаться будешь, мягкой… Чуть ли не весь день! У ЛОСа есть отделение ландшафтного дизайна, они иногда и на дачи, на Золотую Горку, ездят, там оформляют. А это другие деньги совсем.
– Мам! Уже хочу!
Мать обещала – поговорить.
Уже одно это наполнило душу девушки светом; но оставались на этом пятне крапинки. Во-первых, отношения с отцом. Она очень хотела, чтобы он пришёл в дом, которого по-прежнему чурался; не хотела искать его в котельной филармонии, в этой убогости разговаривать. И такое разрешение выбила! Мать назвала дату, грустно спросила:
– Ну а что есть он будет? Ты спроси хоть…
– Разве ты не помнишь? – укорила Сонце.
Мать отвернулась. Ей больно было отвечать…
– Дочь, я много чего помню… не того, что нужно! А вот этого – не помню.
Но вопрос был в принципе решён.
ЛИНИЯ СОНЦЕ – ВАСИЛИСА
И ещё – девушку грызла вина перед Василисой. Хотя, по большому счёту, ведь ничем особенным она перед ней не провинилась, разве что ввалилась в её квартиру не вовремя. Но бешеные глаза давней подруги, обида и ярость, тяжело переливающиеся в её голосе, стояли в голове – постоянно.
И вот Сонце решила «исправиться». Она долго думала, что купить Василисе. Тортик? Да их уйма, какой? На шибко дорогой денег, оставшихся от последних дней в колледже, когда ещё ездила туда, не хватит; дешёвку покупать не хотелось. Фрукты?! Так она даже не знает, яблоки любит спортсменка, или груши, или бананы… В общем, бином Ньютона! В конце концов она остановилась на универсальном зефире в шоколаде. Кажется, его любят все.
В четверг она решила сделать этот рискованный шаг… И пошла по такому знакомому адресу.
С утра передавали ухудшение погоды к вечеру; после ливня наступило парящее, банное тепло, но ненадолго, снова пошёл ветерок по макушкам тополей да сосен, снова начало нахмуриваться небо. Девушка накинула легчайший плащик бежевый, на такую же лёгкую кофточку, чтобы не жарко было, ну а на ноги – лосины, самый удобный заменитель джинсов для босоногих дев. И шла, выбирая земляные дорожки, может, и пачкавшие её ноги, но такие приятные – упругие, пружинящие, ласкающие голую ступню. Шла и думала, как вот она будет так весь день, как сказала мать, босыми ногами в тёплой влажной земле, как на огороде, это же какая радость… Какие ощущения добрые!
Странно как: ну почему раньше она вообще об этом не думала? Совершенно, ни капельки. Делала, что положено: для дома есть тапочки, для колледжа – туфли с носочками или с колготками, для физкультуры – кроссовки, для дождя – сапоги. Обувь занимала солидное место в её прежнем мире, обступала её со всех сторон, была некоей само собой разумеющейся основой. Не выйдешь же без неё за порог, как и голой не выйдешь… Казалось, исчезнуть она не может. А ведь исчезла. И ничего не рухнуло! Наоборот, стало лучше, стало легче; она стала раньше просыпаться по утрам, чувствуя бодрость, она этих ног, босых, не ощущала – её носило где-то над землей, чудесным вечным двигателем без топлива. Ну, только сладенького больше хотелось, потому что эмоции обнажились, чувства и состояния яркими стали. Она словно проснулась от долгого сна…
И ведь всё это началось с глупого желания «наказать свои ноги». Как ей теперь это было смешно!
Старый кособокий дом смотрел на неё унылостью потемневших рам; на подоконнике на втором этаже такая же унылая псина неизвестной породы лежала и смотрела на Сонце: чего пришла? Чего надо? Даже не лаяла, только язык вываливала из пасти, лениво. Жирные голуби толклись у канализационного колодца; тупые и очень злые птицы.
Девушка постучала в дверь с располосованным дерматином. Ответа не послышалось, постучала снова, по косяку – ибо звонка она так и не нашла. Но от дробных этих ударов дверь открылась сама собой, незапертая, и ещё в прихожей Сонце услыхала раздражённый голос Василисы:
– Да хорош стучать, задрали! Вы бабки принесли или нет, черти?
Тут и Сонце появилась.
Её подруга сидела на полу. В джинсах, закатанных до колен, в красной кофте. Между больших босых ступней – часть от какой-то мебели, принадлежность определить невозможно; а в руках Василисы блестели рыбьим серебром инструменты – гаечный ключ да отвёртка.
Секунд десять длилась эта немая пауза – Василиса на Сонце, Сонце на Василису. И, видимо, обеим было трудно что-то сказать, сделать первый шажок. Наконец, спортсменка выдохнула, невесело, нерадостно проговорила:
– Я думала, козлы эти… И так по дешёвке взяли, а норовят водкой откупиться. Как от алкашки!
– Какие козлы?
– С соседнего дома. Видишь, мебель разбираю? На дачу им там доски полированные потребовались. Типа купили.
Сонце, положив куда-то рядом сумочку, сняв плащик и тоже – бросив, боязливо прошла вперёд и присела рядом. Василиса на неё не кричала, не упрекала. И вообще даже не обижалась. Сонце затопила такая волна нежности, что ей захотелось взять в руки эти голые ступни, с кожей твёрдой и упругой, да уткнуться в них лицом, да слезами покаянными залиться…
Да, она этого не сделала. Спросила:
– Тебе помочь чем-то?
От неожиданности Василиса сначала хмыкнула, затем разразилась судорожным смехом.
– Помочь?! Ты отвёртку хоть раз в руках держала?
– Нет… – честно призналась Сонце.
Она хотела вытащить уже зефир, который несла и не удержалась – сьела две зефирки из упаковки; но что-то ей подсказывало – пока не надо. Василиса крутанула головку винта, гаечный ключ сорвался и ускакал прочь. Матюгнувшись, спортсменка нагнулась за ним, а потом посмотрела на девушку – уже гораздо дружелюбнее.
– Слышь… На Доме Быта в киоске чебуреки продают. Сгоняй, возьми пару, а? Я тут с утра с этим… вожусь, не жрала ещё. А хочется – капец! Тебе денег дать?
Сонце вскочила на ноги, будто огрели её кнутом.
– Не надо! Есть деньги… Я куплю.
И убежала.
…Конечно, в самых потаённых уголках её души метался, прятался от неё самой этот проклятый вопрос: а как она… с женщинами-то? Более-менее хорошо Сонце знала физиологические особенности собственного организма, но, конечно, на практике это не представляла, да и никакой картины в голове не складывалось. Ну ладно, плюс-минус, даже если технически представить, она не дура, в куклы играла, голенькие пупсы были у неё в детстве… Ладно. А что они ощущают? Что чувствуют?
Но не спрашивать же об этом Василису.
Назад она бежала, забыв про осторожность, с которой подходила к этому дому. Совсем. И наступила куда-то; отдалось под большим пальцем секундной, даже меньше, болью. Но чебуреки в пакете, с пылу, с жару, жгли руки, и капал из пакета сок, и надо было донести…
Василиса уже сидела на кухне. В комнате на ковре валялись остатки мебели, тумбочка без ящиков, раскиданные инструменты. Василиса сообщила:
– Всё! Принесли бабки… А это пусть сами разбирают или так уносят, мне уже по хрену. Сколько потратила?
– Да немного.
– Ты скажи, я отдам.
– Не надо!
Василиса жадно впилась зубами в чебурек, откусила, жевать начала. Она заметно повеселела, сверкнула глазами на Сонце:
– Тогда чайник поставь, если не устала.
– Я тут зефир купила…
– Круто. Но это давай на потом. Это дорого… У меня ещё вафли есть, поедим. Я просто мяса хочу, я их не очень…
Сонце передвигалась по кухне, чувствуя боль в ступне, на бугорке, ближе к большому пальцу. Странная боль – то болит, то нет; а то как кольнёт! Василиса это заметила:
– Ты чё хромаешь?
– Да, блин… наступила на что-то. Заноза, похоже.
– Дерево или стекло?
– Стекло, наверное… От дерева по-другому чувствуется.
Василиса степенно, хоть и большими кусками, доела чебурек. Оторвала от рулона бумажное полотенце, вытерла рот. Скомандовала:
– Иди, ноги мой!
– Зачем?
– Иди, говорю, мой. Там полотенце есть… синее такое.
– А можно…
– Можно машку через ляжку. Иди! Сейчас тебе хирургическую операцию делать будем.
Сонце ещё помнила этот повелительный тон по периоду «занятий с инструктором». И повиновалась. В небольшой, старой, но достаточно чистенькой ванне Василисы вымыла ноги, каждую ступню промыла, прощупала… Нет, от «хирургической операции» не отвертеться: под большим пальцем саднило. Сонце пальцами чувствовала осколок, но ногтями своими, недлинными, вытащить не могла.
Вернулась на кухню. Василиса зачем-то застелила часть стола этими бумажными полотенцами. Приказала:
– На табуретку садись и ноги на стол!
– Василиса, а может…
– Я тебе чё сказала?!
Девушка так и сделала. И со страхом ждала, когда хозяйка достанет сверкающий ланцет, или пинцет, или как это у них там называется. Но этого почему-то не произошло. Вместо инструментов спортсменка сняла с подоконника бутылочку, в которой угадывалась четвертинка водки, заткнутая бумагой; бумагу сорвала, влила в себя граммов пятьдесят, во рту побулькала и проглотила, сморщившись.
– Это что?
– Дезинфекция.
И голая ступня Сонца в руках Василисы очутилась перед её длинным лицом, обрамлённом распрямившимися, непривычно пушистыми волосами.
Сонце почувствовала лёгкую тревогу.
– Вась! – вскрикнула он. – Ты мне что будешь делать?! Это… самое…
– Пятки целовать буду, дура.
– Но я… Вася, не надо!
– Слышь, утихни! Я занозу тебе буду вытаскивать. Зубами. Нет ничего другого… А ты глаза закрой, если страшно.
…Страшно – было. Сонце попала в какую-то другую реальность, запретную, или ещё на грани балансировала. Дико было для неё прикосновение ступней – ко рту, к лицу; и она переживала этот момент, совсем не думая о занозе, об этом мелком кусочке стекла; она бы смогла так, даже с чистыми ступнями Василисы? Вряд ли. И дело не в отвращении. Просто это как-то неправильно было, не так, как надо… А если это первый шаг к тому, что там Василиса делала с этой девкой?!
Но уже было поздно. На подошве она ощутила сначала горячие губы подруги, потом её язык, потом – зубы… И всё. Дальше мозговой центр отказал. Было чуть-чуть больно, видно, Василиса выкусывала крупинку стекла из кожи. Продолжая удерживать девушку за щиколотку, она что-то делала; потом, видно, к раковине обернулась и шумно сплюнула. Прополоскала рот, и снова… И только вслед за всем этим до ушей Сонца, с закрытыми глазами полулежащей на табуретке, головой на стену, дошло:
– Ещё?
Она уже не могла отвечать голосом – только кивком. Было и сладко, и стыдно, и Сонце понимала, что такую вольность она может позволить себе только в ранней юности, когда всё внове, интересно и кажется безопасным… И больше не повторится.
В конце концов, это было именно то, чего от неё требовал загадочный «Тма-Тма» и чего она страшно боялась.
Её отпустили, подошвы снова ощутили доски пола, Сонце открыла глаза. Василиса, ухмыляясь, ела второй чебурек и заваривала чай. И вот тут-то она и главное сделала: ключ, тот самый, ей Василисой отданный, вынула из кармана да на стол положила. Такой блестящий – на белом. как последнее искупление.
– Я вот… ключ. Чтобы не помешать, если ты… ну, как ты там… то есть…
Василиса молчала. Жгла её глазищами. Голые ступни, боже, какие красивые, какие сильные, качались перед глазами, хотя по всем законам физики – не должны были.
– Знаешь… – проговорила девушка, выпрямляясь. – Чебуреки – это хорошо. А давай мороженого вкусного поедим? Мороженое любишь?
– Ну, вообще да… а ты?
– А я обожаю! – отчеканила она, в упор глядя на Василису, и был в тех словах скрытый смысл; послание своего рода – не могла же она прямо сказать, что сейчас испытала. – Тогда пойдём!
Настала очередь Василисы удивляться:
– Куда?!
– В «Магну»! – рубанула девушка. – Там мороженое крутое…
Василиса не дрогнула лицом. Аккуратно поставила чайник на стол, потом оперлась о разделочный столик, достала откуда-то зубочистку, вставила в рот и начала перекатывать зубами. Глядя при этом на Сонце вызывающе, назально, со злой иронией.
– В «Магну», точно?
– Да. Она ближе!
– Мать… ты точно уверена, что ты всё правильно делаешь?! – медленно спросила Василиса, и голос её густел, наливался непонятной угрозой.
– Да!
– А ничего, что… что ты идёшь туда с лесбухой, известной в узких кругах как «Вася»? – проговорила Василиса таким же вязким голосом. – И что там все наши… тусят. И что тебя тоже… могут посчитать…
Алая краска залила щёки Сонца, лоб, шею – вообще всё. Господи Боже, слышала бы их диалог мама! Но отступать было некуда – она сама НА ЭТО ПОШЛА. Сама. С первым шагом на «Низушку», в направлении дома Василисы.
Шли к супермаркету по линии, по испятнанным, местами рассохшимся шпалам. Кое-где меж них – лужицы; большие мускулистые ступни Василисы сбивают проросшие стебли, на мокрую кожу сыпется труха, прилипли травинки у квадратного, грубого большого пальца, на хищном клюве загорелого мизинца.
Говорить о том, что на самом деле её мучило, не хотелось. Хотелось о том, как вытащить Василису из этой вот передряги, когда она мебель из дома продаёт… Сонце и ляпнула:
– Василис, а я в ЛОСе хочу работать. Там, мама говорит, ландшафтный дизайн делают, большие деньги платят!
Девушка покосилась на неё снисходительно, по плечу легко потрепала:
– Ты чё? Кто меня туда возьмёт… Да нет, я подработку найду.
– Какую?
– Грузить буду… – просто ответила подруга, с удовольствием давя босыми ногами комочки глины, вынесенные ливнем на шпалы и успевшие засохнуть. – На РСУ всегда грузчики нужны. Как обычно, летняя практика. Те же силовые упражнения.
– Василиса-а! Ну, подумай! Это же цветы сажать… красиво!
– В земле ковыряться? Да я не очень умею.
– Я тоже! Нас научат!
Девушка хитро глянула на неё, опять искоса, с высоты своего роста:
– Короче, блин. Без обид только. Вот чё ты ко мне прилипла, а?
– Почему «прилипла»?
– Ну, ты тогда подкатила на стадионе, то-сё… Я вообще, чуть не обосралась. Ничё не понимаю, чего хочешь… где прикол? Потом только врубилась.
– Ну… – Сонце подумала.
Она попробовала также наступать голыми ногами на глину, но веса её не хватило, и она поскользнулась и упала бы, если бы подруга бережно не схватила её за плечи.
– Алё! Осторожнее…
Удержавшись на дорожке, Сонце молвила:
– Ты сильная, понимаешь… Вот и прилипла.
– А ты слабая?
– Типа того… Я думаю, что да.
Они сейчас оказались почти рядом с местом «инициации» Сонца. И та не могла не сказать об этом:
– Василиса, я тут первый раз босиком ходила. В тайне от всех, всем врала… боялась жутко.
Та ухмыльнулась.
– Щас не боишься? Голопятой в «Магну»?
– Нет.
– Так, значит, ты тоже сильная, подруга. Ты себя преодолела.
Она выплюнула прежний, изжёванный стебелёк, заменила новым.
– Ты чего всё время… травинки всякие жуёшь?
– Чтобы не курить. Я дымила раньше, как паровоз… Еле бросила. Рефлекс, типа, остался.
Она помолчала. Босые ноги топали по пятнам мазута, или битума или ещё чего-то такого, железнодорожного. Девушка внимания не обращала. И вот это лишний раз доказывало, что она – да, сильная. Эх, если бы Сонцу не обращать так же внимания на многое…
Сонце теперь всё понимала, эти моменты жадного внимания подруги к её ступням, во время первых прогулок. И стояние это в луже, касание – тоже. Но уже спросить – могла, не было робости да жгучего стыда. Поэтому и задала вопрос, в её устах раньше дикий совершенно:
– Вась… а тебе мои ноги правда нравятся. Ступни…
– Да… – хмуро ответила та. – Я запала на них сразу, как увидела. Аккуратные. Чё ты спросила? Мне тебя в постель сразу тащить надо было?
– Нет…
– Ты, главное, запомни: не буду. Мне это не нужно… – Василиса помедлила. – Короче, постель у меня с другими. А у нас с тобой – нормальная дружба!
Сонце кивнула и призналась; это тоже болталось где-то на донышке сознания, вот сейчас и выплеснулось – с остатками откровенности:
– А мне твои… Очень! У тебя наоборот, сильные такие, и кожа такая… реальная.
– Грубая?
– Нет, наоборот… как резиновый мяч на «физре». Баскетбольный. Я только сейчас понимаю, что приятно смотреть и трогать.
Василиса усмехнулась. Нагнулась, походя сорвала стебелёк, сунула в рот.
– Ты только… не увлекайся, знаешь. Я тебе сказала. Дальше того, что было, всё, запретная зона, поняла?
– Поняла.
Спортсменка головой тряхнула, волосы распушила.
– Ты вообще зажатая сегодня… Прямо совсем! – и вдруг потребовала: – Расскажи о своей семье! О родаках, о том, как ты там с ними…
– Тебе интересно, что ли?
Василиса ожгла чёрным взглядом:
– Ты моя подруга щас или кто? Я же сказала…
– Ладно-ладно…
Она начала рассказывать. Рассказ затянулся до самых вертящихся дверей супермаркета.
…Они сидели в «Магне» за угловым столиком. Ели мороженное. Василиса – шоколадное и ванильное, а Сонце выбрала абрикосовое; того самого томатного, что они пробовали с мамой, не было. Да и не хотелось, в общем. За соседними столиками негусто – две-три парочки девиц, которые поглядывали на них с нескрываемым интересом. Это щекотало нервы Сонца, приятно; и то, о чём сказала подруга – что она тут известна и вот сейчас Сонце, попирая все нормы морали, сидит с ней запросто за столиком; и мало ли что о ней подумают, да и катитесь вы все к чёрту, думайте что хотите. И то, что Василиса пошла в этих джинсах старых, в кофте этой безобразной, наплевав на всех, а Сонце плащик сняла, и этот контраст между ними щекотал… Подруга не переоделась, да и, поди, не было во что, и вот эта смелость, эта бесстыжая простота, как и босые ноги их обеих на сверкающем полу, – всё это было вызовом, дерзостью, сладостным: нате вам!
Перед входом, выбрав место побезлюднее, Василиса предупредила:
– Ты только не подумай чего… Тут никто сдуру башки ни на кого не прыгает. Никто никого ни к чему не принуждает. Тут, блин, порядок… Беспредела нет.
– А то, что я…
– То, что ты со мной – ничего не значит! – усмехнулась Василиса. – Побазарить пришли за жизнь. Потом жопами оттолкнулись, разбежались. Такое тоже бывает…
Ковыряя ложечкой оранжевые шарики, девушка, наконец, спросила о самом главном:
– Вась… а это ты когда всё поняла? Про себя?
– Да не знаю… – не очень охотно проговорила та. – Тренерша у нас была. Ну, а мы девки молодые, нам же хочется… Если замутим с парнем – как пить дать, либо аборт, либо дитё, пелёнки. Ну, спортивная карьера кончилась. Вот она нас и… стимулировала. Вызовет по одной в тренерскую и давай… соблазнять.
– И ноги… ну, то есть ты…
– И ноги! – сурово оборвала Василиса. – Да нравилось, что говорить. Тебе же понравилось.
– Да…
– Вот и нам. А она дальше. Короче! Наверное, это у меня внутри уже было, готовность. Я вот в её «гареме» два года была.
– Гареме?!
– Ну, как у султана. У неё много девок было.
– Василиса… а чего ты боишься? Ну, в этом смысле?
Спортсменка облизала ложечку – тщательно; прищуренными глазами уколола Сонце:
– А ты?
– Я? Сейчас?
– Нет. Когда ты на Линии по какашкам-то ходила. Ты вот чего сама боялась, скажи?
Сонце сникла. Мороженое таяло в вазочке.
– Ну… что это неприлично. Не поймут.
– Вот и я… – Василиса горестно усмехнулась. – Что не поймут. Эти вон бабы-то там… которые сейчас сидят, не поймут. А остальные – нет. В колледже и так далее. Знаешь, я тебе последний раз предлагаю: если не хочешь со мной дружить, если не кайфово… ну не надо, ладно?
– Но ты говорила…
– Мало ли что я говорила! Тебе будет так безопаснее.
– Почему?!
– Потому, что ты дружишь с лесбухой… – твёрдо и зло повторила Василиса. – Народ-то разбираться не будет… Скажет: трахается. И в твоей жизни появится куча проблем, понимаешь?
– Понимаю. А мне пофиг!
Она это выкрикнула, и даже Василиса испугалась.
– Не ори ты так… ты чего? Я просто… предположила. Хорошо. Вот видишь, ты боялась, что босой ходишь – ты дурная, больная, не такая, как все. Так я тоже не такая, как все. Вот нас и гнобят. По-разному, конечно, но гнобят.
И она снова вернулась на тему, которая, как казалось Сонцу, никак не должна была её интересовать: спросила об отце. За что он сидел, сколько…
Девушка не стала ничего утаивать. Зачем?
Через полтора часа они покинули «Магну»; Сонце хотела уйти одна, но подруга сурово предупредила: «Не думай даже! Я теперь за тебя отвечаю…» Девушка поняла, почему, у неё в памяти осел этот эпизод, когда босая ступня её подруги, вся какая-то переломанная бугрящимися мускулами, буквально размазывает лицо того подонка, который пытался на неё напасть. Василиса сама была мужиком, только в формальной «юбке». И спросила Сонце:
– А ты мужиков вообще… не уважаешь?
Это сказано было уже за дверями «Магны». Василисе в одну сторону, Сонцу – в другую. Спортсменка, бросив густые волосы за плечи, ответила:
– Тех, которых я видела – нет. Дерьмо. Ноги лижут, на поводках ползают… любят, когда их плётками секут! И ведь такие типа крутые по жизни. Нет!
– А кто это такие?! – поразилась Сонце.
– Тебе рано знать ещё, подруга! – Василиса сожмурилась в улыбке. – Ладно, пока. Забегай. Я зла не держу!
И ушла – сверкая голыми икрами на дорожке.
ЛИНИЯ СОНЦЕ – МАТЬ – ДРУГИЕ
И вот в этом как раз, разволновано-суматошном, растревоженном, состоянии прилетел ей звонок Светы-Шакти. Звонила она Сонцу ещё вчера, после разговора с Фромиллером, пока неразговорчивый лейтенант принимал заявление, а усталый дежурный следовать задавал вопросы отцу. Но тогда не стала открывать всей правды, может, боялась непредсказуемости Сонца, а может, и сама крохами души надеялась на чудо: вот они подняли шум, а тут распахнётся дверь, Лена войдёт… Да хоть из «Бункера», хоть откуда, хоть какая клятая да мятая, но живая!
Поэтому просто спросила Сонце, уже сонную, не видели ли Лену, не созванивались ли…
А сегодня телефон девушки полдня лежал на зарядке, забытый, и включила она его, только отправляясь к Василисе…
Тут уже скрывать было нечего, и Шакти невесело сообщила все подробности.
– Это они её убили! – завопила она в телефонный аппарат, не думая, что стоит на дорожке, по которой расходятся от «Магны» счастливые покупатели; какая-то пара с покупками шарахнулась в сторону.
– Кто?!
– Те, которые на тебя напали! Они могли убить её за то… за то, что она тебе помогла!!! Я серьёзно.
Мать в детстве в таких случаях со смехом растрёпывала её пшеничные волосы, говоря: «Ну и фантазёрка ты у меня!» Сонце и правда верила в то, что сама себе придумывала и склонна была преувеличивать; но попробуй докажи ей что-то в этот момент слепой веры! Шакти даже расстроилась:
– Сонце, ты думай, вообще?! Почему «убили» сразу?
– Ну избили! – заголосила Сонце. – Как эту… женщину из магазина! И валяется где-нибудь она сейчас!
Девушка имела в виду Тамару; вся эта история и её подоплёка ей, конечно, были неизвестны, но на «Дне Голых пяток» умопомрачительно красивая девушка в голубом и Татьяна Евгеньевна походя про это говорили, и у обеих лица были печальными. Сонце поняла только одно: какая-то женщина возраста Татьяны рискнула снять туфли и пойти босой по Щанску, на неё налетели хулиганы и изувечили до комы; а потом вот и Шакти. Ну и разве не тенденция?!
А теперь пропажа Лены…
Шакти попыталась внушить Сонцу здравую мысль:
– Юля, слушай, если вдруг… каким-то чудом Лена выйдет на связь, меня поднимай срочно! Поняла!
– Да искать её надо! Просто всё бросить и искать! – Сонцем уже овладели истерика, и она бежала по аллейке к бульвару Молодёжи, ничего не видя перед собой. – Ты дома сиди, а мы искать будем.
– Кто «мы»?! Юлька, не сходи с ума… надо обдумать. Мы сейчас в библиотеке соберёмся, план действий…
– Мы! Все! Будем! – выкрикнула девушка, не слушая Шакти, и тут отключила связь.
Где работала мать, она примерно знала. Тем более по четвергам. В остальные дни она моталась по разным магазинам их «Росхозторга» да просиживала в логистическом центре этого предприятия, в громаде «Питера». А сейчас она должна была быть в офисе-складе, который занимал половину первого этажа Технического колледжа… Девушка, конечно, сначала позвонила, но услышала, что «аппарат абонента выключен».
Сонце, как и в случае с чебуреками, которые она несла Василисе, летела птицей и под ноги не смотрела. Какие там занозы! Какие там камешки! Лену надо спасать… Было большое искушение путь срезать по Линии, которая пересекала Бульвар Молодёжи, как раз недалеко от супермаркета, да самой короткой дорогой достичь цели. Однако по бульвару катился слишком плотный поток транспорта – всё-таки конец рабочего дня! – и поэтому перебралась через рельсы, запнувшись о какой-то костыль. Потом пронеслась мимо «Стекляшки», мимо компании собравшихся на вечерний слёт выпивох, тут торговали пивом на розлив, и участок тротуара перед витриной, где и стояла пара высоких столиков, был вечно усеян рыбьей чешуей, окурками, несмотря на заботливо поставленную урну. Вот по всему этому пронеслась девушка, отчаянно пыля, и кто-то нетрезвых за столиками заорал вслед: «Куда гонишь, оглашенная!»
Едва дождавшись зелёного сигнала светофора, рванула по белым рёбрам пешеходного перехода, а у Техколледжа всё-таки решила путь сократить. Не обходить его громаду, обнесённую решётчатым забором до самых общаг, а пройти по тропинке между ними и правым торцом. Тут густо росли кусты рябины, и эта рябина скрывала дыры, проделанные в заборе. Об этом Милана рассказывала, а сама знала от кого-то из подруг, что бегают по этому пути в общагу на большой перемене, когда так же, как у Сонца сейчас, нет времени да желания проделывать другой, официальный путь…
Вот тут она и наткнулась на компанию. Человек пять, курс второй-третий, её возраст, молодые. Типично щанские, кто в кедах, кто в кроссовках, кто в ветровке, кто в дешёвой куртке из кожзама, но всё это линялое какое-то, однинаково-безликое, как их лица. Пили они алкогольный коктейль «Ягуар», у просвещённых потребителей спиртного называемый «быдлочаем», и играли в карты на деревянных ящиках, стащенных у «Стекляшки». И как назло, компания эта расположилась прямо на пути Сонца!
Она совсем не хотела им мешать. Хотела обогнуть справа, по дуге. Но, увидев девчонку в светлом плащике, со светлыми же волосами – яркую, как солнечный зайчик! – несколько вскочили с мест с глупо-радостными ухмылками. Может быть, и не было у них никаких серьёзных криминальных намерений, но по принципу собачьей стаи – окружить, погавкать, позубоскалить, напустить страху, это, скорее всего, и предполагалось…
Они не учли бешеной энергии девушки, которая сейчас ничего не чувствовала и которую ничто не могло остановить. Сонце пронеслась почти сквозь них, как через стену прошла; один, схватившийся за ремешок её сумочки, был отброшен в сторону худеньким, но ставшим стальным плечом её, да упал. Второй сам отпрянул от летящей, поскользнулся да шлёпнулся на зад… Да, тут сыро было после ливня, тут не просохло ничего, и босые ноги девушки тоже не смогли удержаться на топкой глади, на раскисающей земле, поэтому ей пришлось ухватиться за ящики… и обрушить эту конструкцию в грязь, вместе с банками «Ягуара» и картами.
– Вот сука! – заорал кто-то. – Мишаня, хватай её!
– Эй, придурошная! Стой!
Но куда там… Солнце уже пролезала во вторую дырку, с трудом удерживая за половину ремешка сумочку, они бросились было за ней, но остановились перед лужей, храбро взбаламученной её босыми ногами, злость у них была, и сила была, да смелости запачкать свои понтовые кеды, свои кроссовки с тренировочными штанами устряпать – не было, так что наградили её только ожесточёнными матерками да пустой банкой вслед запулили, она в плечо Сонцу ударила.
Девушка совершенно не представляла себе внутреннего устройства офиса матери, это оказался длинный коридор; и охранник сидел вроде как, но за стеклом, а вот турникета – не было. Воротца только, распахнутые в этот вечерний час. И он только увидел бежевый плащ да шлепки голых ног по коридору услышал, вылетел: плотненький, коренастый, закричал: вы куда, девушка?!
А Сонце была уже, вероятно, в приёмной, судя по размерам и приличной обстановке. И тут тоже ей повезло; приёмная, но секретарши нет, а какой-то парень ползает по полу, исследуя заднюю стенку компьютера. Спросить больше тут никого не было, Сонце и обратилась к этому, ползающему, запросто:
– А где тут Красовская, Маргарита Григорьевна?
Он видел из своего неудобного положения только оголённые ступни её. Почему-то даже не удивился. Рукой показал – позади себя:
– Там они все!
И только когда Сонце рванула дверь, забыв в горячке постучаться, распрямился в недоумении:
– А ты кто… Куда?!
Поздно.
Маргарита Григорьевна поправила рукав жакета, слегка заломившийся, указку в руке покрепче сжала. На большом экране как раз появилась нужная картинка, с графиками и цифрами, с разноцветными диаграммами. Женщина проговорила уверенно:
– Главная ошибка, на мой взгляд, заключается в том, что мы недостаточно хорошо спланировали рабочий график группы мерчендайзеров. Они отправляются в магазины в часы пик, занимаются выкладкой, и покупатели просто не могут подойти к полкам: там мерчендайзер и менеджер отдела собой всё пространство загородили! Да покупатель просто не пойдёт в эту секцию толкаться – простите-извините. Поэтому и зафиксировано падение продаж в магазинах…
Явление Сонца было выстрелом пушки крейсера «Аврора». И дверь клацнула замком, и Сонце зашла шумно. И растерялась от всего увиденного: длинный стол, человек восемь народу, мать с указкой у экрана. Совещание у неё, что ли? Поэтому всё заготовленное у неё из головы вылетело, и оставалось только отчаянно воскликнуть: «Мам!» – и охрипнуть дальше, замолчать, с ужасом понимая, что она наделала.
Чёрт возьми, всё как с теми дурацкими шоколадками…
Но тут Сонце не могла покинуть поле боя: сзади уже подкатывался в двери тот коренастый охранник, позади него мелькали испуганные глаза парня из приёмной… Всё, что оставалось, это испуганно отпрянуть к самому столу, этим ещё больше внося волнение в круг сидящих; кто-то натянуто улыбался, кто-то недоумённо вертел головой, и смешки пошли.
Охранник поспешил с объяснением:
– Маргарита Григорьевна! Извините… Тут нештатная ситуация. Эта идиотка сумасшедшая ворвалась сюда, как… Эй! Девушка! Ну-ка, пошли со мной!
И он схватил её за руку.
Видок у Сонца, конечно, фантастический для этого офиса. Разметённые, будто ураганом, волосы. Порванная сумка, ремешок жалко волочится по ковролину. Края плаща заляпаны грязью, и ноги в лосинах тоже грязные, на одной живописный синяк у щиколотки, а на другой, там же, свежая кровоточащая царапина от упавшего под ноги ящика.
Маргарита Григорьевна только на секунду потеряла дар речи. Когда охранник уже уцепился за руку Сонца, она гаркнула, голосом совсем не тем, которым она до этого читала доклад:
– Стоп! Эта «сумасшедшая идиотка» – моя дочь! Отпустите немедленно!
Потрясённый охранник отступил на два шага, сидящие рассмеялись уже свободнее, правда, кто как, слышалось в этом смехе и злорадство. Тут и произошло самое невероятное. С края стола поднялся худощавый, вальяжный, в хорошем костюме со стальным блеском. Глянул на запястье с дорогими часами:
– Ну, я думаю, мы уяснили сегодня основные проблемы… Будем думать. Коллеги, я считаю, семинар на этом можно прервать, и продолжим завтра. Маргарита Григорьевна, спасибо за выступление!
Сонце обмерла. Так вот этот, по повадкам его, по голосу, и есть материн начальник! Господи, что же она опять натворила.
Работники выходили из кабинета, дамы разного возраста с отвращением глазели на ноги Сонца, мужчины – ухмылялись; на ковролине осталась пара тёмных, грязных следов. Мать молча подошла, извинилась:
– Простите, Олег Янович. Тут что-то случилось, вероятно…
– Да я понимаю! – улыбнулся вальяжный. – Ничего страшного… Ну, вы разбирайтесь. Надеюсь, что всё обойдётся.
Мать кивнула, а мужчина этот обронил, снисходительно и без осуждения:
– А дочь ваша… босиком, я смотрю, любит? Кстати, как вас зовут?
– Юлианна! – ответила за неё мать и с неожиданной дерзостью заявила: – Да и я, Олег Янович, часто этим летом без обуви. Тоже, как говорят, «босячка», вне работы.
Начальник усмехнулся.
– Ну, «босячка» – это люмпен-пролетариат, по Горькому… Это не то. А храбрая у вас дочка, Маргарита Григорьевна. Молодец! До завтра!
И он ушёл, своим движением выдавливая прочь и охранника, который вообще ничего не понимал, и кого-то из любопытных. Мать молча показала девушке на дверь: пошли!
В машине на парковке Маргарита села за руль. Привычным движением сбросила туфли; и не просто сбросила, а закинула их за передние сиденья. Вот почему она уже несколько раз приходила домой босая, и Сонце недоумевала: неужели она так на работе стала ходить? Но что-то не довелось спросить. А теперь понятно. Она ВОЗИТ обувь с собой в «Мицубиси».
– Мам… прости меня… – едва слышным, потаённым шёпотом смогла произнести девушка.
Мать достала вэйп, включила его; расстегнула жакет с золотыми пуговицами, выдула несколько клубов ароматного дыма, заполнившего салон, и внезапно расхохоталась, громко да искренне.
– А ты видела, какие ЛИЦА у них всех были?! Как будто гранату в кабинет бросили…
Сонце против воли, несмотря на стыда и испуг, засмеялась сама. Неужели ей не влетит на этот раз?!
– Мам, я не очень тебе… всё подпортила?!
– Ты? Да ну… А ты знаешь… – она задумалась, прищурилась. – Это даже хорошо. А то слухи пошли, особенно когда я без колготок первый раз отправилась в офис. Мол, она тут себе позволяет дресс-код нарушать… И дочь у ней ненормальная, босоножит. Кто-то нас с тобой в ресторане видел, помнишь?
– Помню! Ну, тогда круто было!
– Это нам круто. А им – как плевок в харю. Ну и отлично. Вот всё и вскрылось. Надоели эти шепотки за спиной…
И она внезапно ноги вытянула. Голые ступни – в лобовое стекло. В потёртостях, морщинах, не идеальные ноги босые. С пальцами сильными, каждой жилочкой проявленными; с коричневатой кожицей их подушечек, окончаний. Со складочками на коже пяток, с грубоватыми узлами хрящей у свода стопы. Напоказ выставила. Раздумчиво спросила – невероятное:
– Как ты считаешь… у меня лапы – ещё ничего?
У Сонца пересохли губы. О таком мама спрашивает. Едва высилила горло:
– Да, блин… ступни – класс! Такие… как у женщин нормальных! А как ты будешь… теперь?
Мать повернулась к ней, хитро глянула:
– На работе? А что, если не на доклад к Олегу Яновичу, если тут сидеть, или в логистическом центре, в духоте этой, то могу и босиком щегольнуть.
– Тебя не уволят?!
– Ну, тебя же из колледжа не выгнали… Да ты знаешь, мне могут и простить. Я слишком важный сотрудник. Цинично, конечно, звучит, но… Не мы такие – жизнь такая, правда?
– Ага…
Она уже взялась за ключи зажигания и тут осеклась:
– Так подожди… А чего ты ко мне работу прискакала?! С отцом что-то случилось или у тебя?
– Мама! Моя подруга, Лена… ну, помнишь, рассказывала? Она пропала, её второй день нет.
Сонце торопливо, сбивчиво рассказала – от эвакуации Светы-Шакти из общаги, до поселения её у Лены; про конфуз свой не стала упоминать, да и неважно было в свете последних событий. Мать перебила:
– И что тебе эта Света сказала по телефону?
– Она сказала, что… Ой! Мам, они сегодня там собираются, в библиотеке. Думать, как искать. А я не спросила, дура.
– Звони ей! – кратко приказала мать, заводя машину.- Едем туда.
Над Щанском, которому словно понравилось плавать в тёплой сырости, снова собирались серобрюхие тучи, природа снова готовилась к дождю.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!
Искренне ваш, автор Игорь Резун.