Глава 62. МИЛАНА ПРОВОДИТ РАССЛЕДОВАНИЕ, А АША ВООРУЖАЕТСЯ
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ МИЛАНА – ИЛЬЯ – ДРУГИЕ
Если до Сонца и Марии в тот роковой вечер Шакти не дозвонилась, до удалось связаться хотя бы, в числе прочих, с Миланой. Правда, девушка уже лежала с Ильёй на кровати; в обнимочку, пользуясь тишиной в связи с отсутствием матери, зависшей где-то у своих друзей-алкашей, смотрели фильм. Расслабленная и полусонная после любовных утех Милана не сразу поняла, в чём дело, а поняв, не почувствовала, не напряглась. Да ладно, она и сама не пай-девочкой была, дня на два могла спокойно из дома свалить, мать телефоны обрывала, своих рысаков-охранников по её флэтам гоняла…
Только наутро Милану ударило под сердце острое чувство опасности. Илья с утра быстро попил чай, уехал; ему предстояла большая разгрузка на станции. Милана снова связалась с Шакти, всё уточнила. Та посетовала, что мать Лены слегла с гипертонией, а отец оказался вообще в больнице с инфарктом. Сидит у них там дома, мучается неизвестностью. Решили сегодня в библиотеке вечером у Татьяны собраться, подумать – чем кто может помочь?
Придти в библиотеку девушка с готовностью согласилась. Но и сама сидеть сложа руки не могла. И решила искать, как пьяница в известном анекдоте: не там, где потерял, а там, где светлее… Иногда, как это она знала, в жизни помогает.
До четырёх, до времени открытия «Бункера», Милана по квартире металась пойманной птицей. Пользуясь отсутствием матери, перестирала всё своё бельё, прокипятив в отдельной ёмкости, в комнате прибрала… А потом уж побежала в клуб. Она не была уверена, пустят ли её туда в обычном её виде, да и рисковала испачкаться серьёзно: короткий солнечный десант в середине дня сменился хмарью, опять сгустилось тучи… Она выбрала прошлогодние сабо; всю дорогу маялась в них, чувствуя кандалы на ногах; они постоянно спадали с ног, в них неприятно сдавливало пальцы ступней, и по пятке они били. Но героически доехала до клуба.
…Бармен внизу, за главной стойкой, большой, седоватый и добродушный, как белый медведь в клетке, глянул на фото. Шакти всем разослала, обнаружив на ноутбуке Лены и скачав; успела это сделать перед тем, как следователь забрал. Фотография изображала девушку на развалинах каких-то; это было одно из фото того, давнего, фотографа, и, естественно, она там фигурировала босая. Поэтому бармен узнал сразу.
– Это вам туда… на «балкон». Их компания там собирается.
Про «балкон» Милана знала. Поднялась туда, больше всего боясь в сабо сковырнуться с этих ступеней, идущих винтом вверх. Второй бармен оказался молодым человеком с продолговатым лицом, большими ушами и глазами, выпуклыми да печальными. Типично ослиное такое лицо… И волосы крашеные, увязанные на макушке в шишечку. Китаец недоделанный!
– Вам чего-нибудь наладить? – обратился он к Милане привычно вежливо-равнодушным тоном.
Она уже понимала, что тут без «интереса» не обойдётся.
Подчёркнуто важно сказала: «Мне воды. Без газа!», положила на край стойки тысячерублёвую купюру. Как раз недавно Илюха притащил получку, которой она пользовалась, как своей, деньги были.
– Видел такую у вас? В начале недели примерно.
– Не… – без энтузиазма ответил бармен.
Милана всё поняла. Положила поверх одной купюры вторую, такую же. Это не вызвало эмоций тоже. Да что ж такое, он чё, козёл, тут по три штуки чаевых легко наваривает?! Прибавила пятисотенную и резко предупредила:
– Слышь, приятель, если не катит, я бабки забираю и стою тут. Жду клиента.
Нехотя смахнул деньги полотенцем куда-то под стойку, проговорил.
– Ну, была она, чё… Во вторник вечером.
– Когда точно?
– Типа в восемь пришли, в полдесятого… или в одиннадцать свалили.
– С кем была?
– Ну, такая блондиночка… Взрослая.
– Как зовут?
– Не знаю. Я её в администрации видел. Ну, у администрации. Вся такая деловая, с папочкой. На чёрном «Гелендевагене» катается, с водителем.
– Так, хорошо… Что делали?
Он презрительно фыркнул.
– Что… пили! Текилу, ещё что-то. Вперемежку. Зачем-то курить на пожарную лестницу пошли. Вдвоём.
Он таким тоном сказал это «вдвоём», что всё сразу стало понятно, и картину можно было представить; Милана обозлилась:
– Слышь, если ты сам гомик, то не обязательно все остальные такие же.
– Что?
– Что слышал.
Она пошла вниз и на лестнице, точно, чуть не сковырнулась. С огромным удовольствием сбросила с ног влажные сабо, пошла так. Ей уже тут было ничего не нужно, всё узнала.
Илья уже вернулся. Сидел за столом в майке, обтягивающей широченные бугристые плечи, ел яичницу с жареной колбасой. Глянул на мокрые ступни и закатанные штанины джинсов девушки. Всё понял. Насупился.
– Привет, куда ходила?
– В «Бункер»… узнать там одно дело.
– Опять?
Он даже не сказал – «босая». Это подразумевалось. Остальное его не волновало. Милана грохнула сковородку в раковину, огрызнулась:
– Не «опять», а снова!
Парень помолчал, тщательно прожёвывая. А затем вдруг выдал неожиданное:
– Давай поженимся, ага?
– Ох! – Милана обвалила грязные тарелки туда же. – Что я слышу! И… и давно ты это решил?!
– Нет.
– А жить мы будем где? У тебя на Сибирской или тут?
– Хату снимем. Мне прибавили, я бригадир теперь.
Девушка растерянно вытирала руки. Она и сама заговаривала пару раз об оформлении отношений, но Илья всякий раз уходил от ответа. Карие глаза сузила:
– И что потом? Когда поженимся.
– А потом… – Илья старательно вымазывал куском хлеба тарелку; в его семье все так делали. – Ты эту фигню бросишь.
– Какую?
– Без обуви шарашиться.
Милана аж задохнулась.
– И почему?!
– Ну, потому, что моя жена будешь. А я – твой муж. Пока мы так, дружим… ну, блин, мало ли чё. А там уже замужняя женщина будешь. Как все.
Шмяк! – мокрая тряпка шлёпнулась на стол, чуть ли не в тарелку. Милана упёрла руки в бока тонкой талии.
– Дружок Илюша! Давай сразу договоримся…
– Давай.
– Либо бы ты принимаешь меня со всеми… головняками, блин! С моими ногами босыми, с тем, что я так хожу, где хочу! Либо…
– Чё «либо»?
– Либо катись на хрен! – отрезала Милана, сама себе удивляясь. – Бабки я тебе верну, если что. Вот так.
– А как ты…
– Как я жить буду? Ой-ой, озаботился. Пахать пойду. Продавщицей. Да! Мне не в лом. Я моделью побыла, надо деньги уже зарабатывать. Ничего, не переломлюсь.
Он молча встал, отнёс к раковине тряпку и тарелку с вилкой. Милана стояла, следила, как он с преувеличенной осторожностью обходил тапками её голые ступни – чтобы не наступить. Ну, всё. Снова разосрались. Теперь, наверное, надолго.
Но парень исподлобья посмотрел на неё.
– Я пойду, покемарю немного, хорошо… Наломался сегодня.
Милана усмехнулась.
– Иди. Я тихо посижу, музыку послушаю.
Она так и не поняла – согласился он на её ультиматум или нет?
ЛИНИЯ АША – АЛЁНА – АЛЕКСЕЙ – ЯЦУХНО
Аша получила звонок Шакти сразу вечером, но по растерянности общей, по какому-то подспудному предчувствию беды, парализующей мозг, она ничего не могла сообразить, она и легла с этой мыслью, и проснулась, а ничего путного на ум не приходило. Обратиться в полицию? Да Шакти говорит, отец уже позвонил, следователь аж домой приехал… А что ещё можно сделать? Листовки расклеить на всех столбах: «ПРОПАЛА ДЕВУШКА»?
Девушка решила не поддаваться первой панике и, по крайней мере, выполнить первое из намеченного на среду – покраску волос в салоне. А там и на ум что-нибудь придёт.
…Новая жизнь не закружила девушку, не увлекла её за собой эта бриллиантовая дорога. Наоборот, по сраванению с прежней это праздное ничегонеделанье показалось даже пресноватым и утомительным. Она валялась до полудня в своем номере-люксе, потом принимала ванну, потом спускалась вниз, в кафе – на завтрак, сидела, лениво покачивая голой ногой, лениво рассматривая лак на ногтях, решая – может, всё-таки малиновый или оставить белый? Бесшумно сновал рядом ловкий официант с седыми усами, благосклонно улыбался ей бармен, никто не удивлялся, что делает в отеле эта босоногая красавица, это отлично «упакованная», то есть одетая, «штучка»; сами понимаете – не простая девушка!
Потом она вызывала такси, тот самый «мерседес», прикреплённый к ней, ездила по бутикам, щупала да перебирала вещи и даже в корзину их не бросала – расслабленно роняла: «Доставьте по адресу…», расплачивалась платиновой карточкой и напрочь об этих вещах забывала.
Затем следовал обед в каком-нибудь хорошем, дорогом и безопасном, без лишних глаз, месте; Яцухно берёг пока её, как будто от внимания чужого она могла растаять мороженым. Изредка это был «Клён», изредка нижний, «антикварный» зал кафе «Академия» на проспекте Первостроителей, а вообще, кроме обилия фаст-фудов, Щанск оказался полон интересных, небольших, известных только своим гастрономических заведений. В «Высоте» на пятом этаже находился роскошный ресторан азиатской кухни «Шанхай», где Аша впервые попробовала жареную змею, кузнечиков в меду, утку по-пекински. В «Питере» – итальянский ресторан «Макарони», в котором девушка перепробовала все виды паст да соусов и в первый раз серьёзно объелась, до испуга за собственный бедный желудок. А на задах здания ГорЖКХ, как ни странно, арендовала помещение кофейня «Глобус»: кофе со всего мира, невообразимо вкусный, с приличным, молодым баристой – длинноволосым парнишкой с умным, чистым лицом…
Потом она недолго спала, иногда, как бы укоряя себя за эту невыносимую праздность, под вечер отправлялась в спортклуб в той же «Высоте», на тренажёры. Молодая женщина-инструктор вначале, увидев её в обычном голоногом виде, вспыхнула: «У нас нельзя босиком! Только в спортивной обуви или носочках!» Аша позвонила Яцухно. Вопрос был решён в течение пяти минут, а потом сама тренерша подошла с извинениями:
– Вы что, по улице тоже так вот… без всего? – со страхом осведомилась она.
Аша кивнула. Эти вопросы стали для неё уже, как комары летом: как ни защищайся, как ни брызгайся репеллентом, всё равно будут зудеть над твоей головой.
– Но я смотрю, стУпни-то у вас аж сверкают! Прямо видно, что их холят да нежат… – поразилась она. – Невероятно. Я ведь, знаете, почему запретила вам сначала?
– Нет. Ну, наверное, это у вас не принято.
– Клиентки скандалят! – негромко, доверительно сообщила женщина. – У нас, знаете, некоторые дамы из администрации были, а у них – грибок! Лечат-лечат его, а он опять вылезает… И даже если стУпни такие же, как у вас, так это только в первые две недели из салона… А потом опять туда бегут. Так вот и боятся. Но я за вас… спокойна!
Довольно милой она женщиной оказалась, приветливой и не злой.
Накрутивши педали велотренажёра до мокроты везде, в каждом уголке тела, или наплававшись в мини-бассейне детского сада «Белочка» – да, тут оказался и элитный бассейн для обитателей «Заповедника», куда пускали только своих, и абонементов не было, но Яцухно устроил! – Аша возвращалась в номер, опять валялась в постели, смотрела до одури все полсотни каналов спутникового ТВ…
Из алкоголя она позволяла себе только бокал мартини или вермута в обед как аперитив и бокал чилийского красного на ночь.
А из прежних подопечных она смогла за это время посетить только Алёну; и понятно, почему. Мать инвалида была поражена изменением внешнего облика Аши, но ничего не сказала, лучисто усмехнулась только; из боязни, наверное, обидеть своим удивлением да интересом, потерять такую помощь. Со страхом только смотрела на гору продуктов и вещей, которую сгрузил на кухонный стол водитель «мерседеса», принёсший это вместе с Ашей.
А Алёна, конечно, не могла видеть её новой причёски, её макияжа да маникюра, её великолепных нарядов. Но и она, обладавшая удивительным тайным чувством, почуяла! Гуляли с ней по «грязьке», как она называла эту вязкую кашу на дороге в сторону Круглихинских дач, самозабвенно пачкали босые ноги в промоинах, чавкали – и тут слепая сказала:
– А ты изменилась совсем… ты другая стала!
– Какая? – удивилась Аша; неужели Алёна прозрела.
Но та задумчиво ответила:
– Ты раньше была как ёжик…
– Это как?
– Сверху колючки, в внизу брюшко мягкое, беззащитное… Я, когда здоровая была, маленькая, меня папа в лес брал, показывал.
– А сейчас?
Девушка немного подумала.
– А сейчас как ручка у ходунков…
Аша засмеялась:
– Вот сравнение-то! Почему?
– Сверху мягкая, резиновая такая, а внутри – сталь. Твёрдая.
Внутри – сталь… Внутри пружина была, и она сжималась всё это время.
Вот, в салоне красоты к Аше и пришла мысль, что на самом деле надо делать. Она едва дождалась, когда высохнули волосы. Вернулась в номер. И вызвала другое такси, не по условленному номеру, а обычное. Не потому, что боялась чего-то или вздумала скрыться от Яцухно, нет; просто хотелось ей начать какой-то свой путь, вырваться из этого монотонного спокойствия, из этой одурелой роскоши. И в приехавшей за ней обыкновенной «Ладе» с пожилым водителем отправилась по адресу, который она успела почти забыть…
Прошла мимо своей квартиры. Ага, дверь поменяли уже – поставили бронированное чудовище. Интересно, что внутри… Впрочем, не так уж и интересно, всего лишь улучшенная копия её люкса. На пятом Аша постучала, через некоторое время у самой двери послышалось Лёшкино: «Коза драная, чё опять забыла!», дверь распахнулась, жующий Лёшка отпрянул, отскочил чуть ли не на три метра да и застыл с разинутым ртом, с непрожёванной там едой. Глазел на знакомую бывшую, как на жуткое привидение из могильного склепа.
– Т-ты?!
– Я. Могу войти?
– Да… проходи… Ты как… Я думал, ты уехала!
– Я не уехала, Лёша.
Он пятился и пятился, и девушка, чувствуя ногами замусоренность пола его квартиры, мелкий сор, песок, пыль, пошла в комнату, в это пространство, в котором только тахта и шкаф с одеждой были свободны от металлических остовов, плат, клавиатур, джойстиков и чего-то там ещё. Даже на обеденном столе стоял монитор, и перед ним дымились в тарелке пельмени; магазинские, отвратительные, Аша сейчас не могла представить себе, как она могла раньше есть такую дрянь, забыть их в Лёшкином холодильнике… Вот отец её как-то, смотавшись к друзьям на Байкал зимой по каким-то делам его судёнышка, привёз им мешок деревенских самолепных пельменей; везли их сначала в ледяном ящике под вагоном, потом в кузове грузовичка на ветру, и они грохотали в мешке, словно свинцовые чушки, как орехи калёные. То ли с олениной они были, то ли с рыбой красной, но Аша не помнила, и молотили они эти пельмени ползимы, вкуснота необыкновенная.
Тряхнула головой, распушила волосы, стряхнула с себя воспоминания.
– Лёш, у меня к тебе дело…
– А! – он спохватился, бросился к пельменям, засуетившись, потом к тумбочке. – Да, должок же… Слушай, я тут наварился на одном деле, я сейчас пять штук твои отдам.
– Лёша! – остановила девушка. – Не нужны мне твои пять штук!
Это известие совершенно уничтожило парня. Он двигал челюстью, он смотрел на наряд её, на золотую цепочку с бриллиантами на лодыжке, на кончики пальцев, серые от асфальта, и догадался, наконец:
– А-а… значит, ты снимаешься всё-таки! Ну, молодец. Добилась… А я тебе говорил, что на бософото большие бабки можно срубить.
– Нигде и ни у кого я не снимаюсь! – отрезала Аша.
– Тогда откуда… это вот всё?
– Долго объяснять, Лёша. Кстати, у тебя кто-то был, я не помешала?
И он соврал сразу же, сьёжился, слюну пустил.
– Да нет… Кто бы был?! Сижу тот один, копаюсь…
Пельмени, остывая, пахли отвратительно: тяжёлым парным духом дешёвого мяса, плохого масла, уксуса… Тарелкой прижата бумага, на которой фломастером крупно начертано: “РЫБА!!!” и телефон. При чём тут пельмени и рыба… И кто она такая. Но разгадывать головоломки у девушки времени не было. Она решительно развернула парня за плечи и подпихнула к компьютеру:
– Послушай меня! У меня к тебе дело, и я заплачу больше, чем эти несчастные пять тысяч…
Такси девушка заказала по времени, и машина покорно ждала её у подъезда. Вышла Аша, села туда, на заднее расхоленное сиденье, босые ноги устроила на резиновом коврике старом, попросила:
– Отвезите меня в какой-нибудь хороший охотничий магазин… или туристический. Знаете?
– Знаю. В Доме Быта хороший есть отдел «Охота-Рыбалка-Туризм».
Выруливал из дворов на Спортивную, вроде и не косился на пассажирку, но потом сказал спокойно, в пространство:
– А у меня сын тоже вот так, как вы… гонять стал. Чудеса.
– Босиком? – уточнила Аша, удивляясь. – А ему сколько?
– Восемнадцать почти. Да. То джинсы подвернёт – и на улицу, а сейчас и джинсы обрезал – шорты сделал. И сестру шестнадцатилетнюю настроил, она тоже. С матерью воюют, пыль до потолка, она у нас врач, лютует. Они всё равно, черти.
Девушке стало интересно. Сын… Хм, если бы Лёшка в период их знакомства предложил бы ей такое, то она бы согласилась, и потекло бы у них по-другому всё, возможно; и не было бы внезапно порвавшихся тапок на лестнице, и всё у неё так бы было… как смешно!
– А вы как к этому относитесь?
– Я? – переспросил водитель, словно сам себе задавал этот вопрос и сейчас собирал свои мысли по этому поводу. – А что…Он же мой сын. И дочурка – моя. Они другие сейчас. Что тут возмущаться, кричать на них? Просто – другие. Дочка татуировку на ноге хочет сделать. Мне, конечно, не нравится… Тело пачкать, да ещё девчонке. А что ж я? Это наше поколение, а то другое.
– Но это же полезно.
– Полезно-то, да… Вы что, за полезностью босая ходите? Вы как сидели, так и ездите со мной без обуви.
Аша ответила смехом:
– Да нет… я по другой причине. Мне нравится, честно. Тепло, хорошо.
– Вот, видите… Ему тоже нравится. Вреда-то нет, да и слава Богу, что не наркоман и не пьёт. В наше время это уже много.
– Да уж, пожалуй…
– Каждый на свои грабельки должен наступить… – задумчиво изрёк мужчина. – Свои шишки набить. Так оно жизнью учит. А морали читать – ерунда всё это. Если человек хороший, то босые ноги его не испортят. А если он, простите меня, дерьмо, то хоть тридцать три пары обувки надень – дерьмом-то всё равно пахнуть будет.
Аша кивнула. Удивительная мудрость этого простого человека, немолодого, с квадратным крепким лицом, с небольшими залысинами на голове, тронула. Он поинтересовался вежливо:
– Вас, простите, как зовут?
– Аш… Анастасия.
И объяснил, смущаясь.
– Я сыну и дочке расскажу, какую пассажирку возил, голопятую. Порадуются.
У девушки мелькнула потаённая, не до конца оформившаяся мысль, но закончить её она не успела – подъехали к Дому Быта.
На втором этаже, в отделе, действительно увешанном снаряжением рыбаков и охотников, уставленном шезлонгами, мангалами, палатками, увешанном ружьями, Аша долго вертела в руках разные ножи. Понравился один, небольшой, лёгкий по рукояти, шершавой, приятно ложащейся в ладонь; с относительно простым лезвием, отливающем на солнце тёмной синевой отличной стали.
– Вам просто мясо резать или… метать? – с иронией спросил продавец.
Аша заволновалась:
– Метать! Метать тоже хочу…
– У нас секция метания ножей работает. Вон, видите, реклама лежит… Возьмите. По воскресеньям.
Она купила этот нож в чехле, она купила много чего ещё – камуфляж по её размеру, кожаный ремень, добротные «берцы» с высокими голенищами и шнуровкой, рюкзак удобный, самый лучший, со множеством кармашков. Продавец веселился:
– Границу переходить приготовились?
– Ага. Китайскую! – обнаружив в себе иронию, ответила Аша. – Вот бороду только отпущу… Спасибо.
Погода на улице испортилась. Чуть-чуть похолодало, но небо снова захмаривали тучи. Бросила на заднее сиденье два огромных пакета.
– Сейчас к вокзалу, в «Высоту».
Растравила она этого мужика, размяк он разговором неожиданным да её лёгким отношением. Рассказывал, неторопливо ведя машину:
– …мы же как жили? В нищете. Бабка моя из колхоза. Хрущёв когда скотину велел всю перерезать, голодуха там была. Я только взрослым узнал, что бабка со старшей, сестрой моей, по деревням в области ходила. Побиралась.
– Как, простите… нищая? Неужели?
– Да, как нищая. Тоже босые, кстати, с котомками. Кто чего подаст, по дачникам – они из города сытые более-менее приезжали, ну и добрые. Хоть и не все. Вот, что я говорю-то: нищета. Жена начала врачом работать – сорок рублей ставка, с приработками до шестидесяти выходит. А у заведующей – сто сорок рэ, и вот она туфли новые купит, красуется, ходит, бабы все завидуют… И непременно чтоб в таких. А за ними очередь надо отстоять, или из-под прилавка, в две цены.
– Да… – Аша вздохнула. – Я, правда, в девяносто пятом родилась, я всего этого не помню.
– О-о, в девяносто пятом! – водитель присвистнул. – Тогда всё было, покупай, не хочу. Были б деньги. А денег не было. Я тогда как раз «бомбить» начал, впервые. Таксовать. Я про что: в советское время босым-то считалось не то чтоб стыдно, а – плохо… Ну, как? Войну пережили, немцев победили, Америку ракетами напугали. Значит, и у нас всё должно быть, как в Америке. Сыто, тепло, обуто. А в девяностые СССР когда развалился, тут Америка и пришла. И снова погнались. Чтоб прям в роскоши жить, разрешили же! Ага, приехали. Ну, вас ещё ждать?
– Да… – не очень уверенно произнесла девушка, думая о предстоящем разговоре. – Подождите.
– Ладно. Доскажу потом.
У неё эта мысль пришла: как у ней по контракту? Босиком – везде. Ну, пусть её Яцухно и увидит, что она в точности соблюдает.
И от «Высоты» пошла не в двери её вращающиеся, а вниз, на железнодорожную линию. Там, где перрон кончался, а забор имел проходы.
Вот тут и настало её босым ногам мучение настоящее, впрочем, она хотела этого. Карабкалась по щебневым откосам, нашла участок гаражей, где чёрная от сажи пылища лежала кучками. Потопталась в ней, пачкая ступни. Промелькнула в голове мысль: и с московскими «съёмщиками» за деньги она это делала, и по сути-то, сейчас – тоже. Но тогда она рабыней себя ощущала, такой вот, как водитель рассказал, побирушкой с мешком, а сейчас – по-другому. То ли деньги осознаются ею как свои, то ли работа – с её честностью-то дурацкой! – как работа.
А может, просто интерес? Увидеть этого «клиента» загадочного?!
При возвращении к бизнес-центру её и остановили.
Патрульная машина. Вылезли, двое в форме.
– Девушка, стойте! Разрешите ваши документы.
– Я в номере оставила. Нет с собой.
– А где вы проживаете?
Она назвала адрес. Один патрульный, круглоголовый, крутил головой недоумённо, осознавая пропасть между элитной гостиницей в «Питере» и адресом на КСМ, другой достал пачку листов, смотрел на Ашу, говорил в рацию…
– База, ну, одну нашли… Да нет, вроде не похожа. Да чёрт её знает. Но тоже босая… Ага, на станции.
Головастый проверял её данные по ИЦ, уточнил:
– Так ваша фамилия не Фромиллер, а Корябина?
– Да! Анастасия Павловна.
У неё сжалось сердце. Ленку ищут.
Оба ещё раз по листкам прошлись, потом второй патрульный не выдержал жгучего интереса:
– А почему босиком?
– Я так люблю ходить.
Полицейский скривился. Не поверил, конечно. Только хмуро напутствовал:
– Вы бы кончали… эту ерунду. Сейчас из-за этого люди вон, пропадают. Идите, девушка.
Наверное, он хотел прибавить – обуйтесь наконец, но не прибавил.
Аша появилась на пороге «Тезауруса» бесшумно. Дверь отворила без стука и остановилась в проёме, опершись рукой о край. Яцухно, сидевший за тем столом, за которым она когда-то заполняла анкету, смотрел на неё молча: на платье роскошное, на грязные ступни, которые она успела исцарапать – ссадину посадить на загнутый мизинчик да на бок левой ступни.
Она поняла, наконец, для чего это ей понадобилась. Пружина распрямилась, эта «сталь внутри», да и остановка полицейскими придала ей решимости, всё это и закончило формирование отчаянности, безудержности; поэтому и выпалила:
– Виктор Викторович, здрасьте! Мне нужен пистолет! Хотя бы травматический…
Он молчал, и она уже выкрикнула:
– И вы мне должны помочь в одном деле! Обязательно помочь! А если нет, то я… я… я разрываю контракт! Совсем! И что хотите делайте со мной!
Яцухно приподнялся. Вырос неловкой фигурой над столом.
– Зачем вам пистолет, Анастасия Павловна?
– Надо! – закричала Аша. – Я говорю, надо! Вы слышите?!
– Слышу. А вы стрелять умеете?
– Нет! Но я научусь! Я всему научусь!
И этот деревянный, этот неподвижнолицый человек вдруг улыбнулся. Отрыто, снисходительно, сочувственно. Проговорил:
– Ну, если помочь, так вы пройдите, присядьте. Поговорим.
Странно, но эта простая реакция мигом разрушила остервенение, рассосался напряг внутри девушки. Прошла, рухнула на диван, сумочку бросила. И… расплакалась. Как тогда, когда была нищей поломойкой.
Всё-таки недостаточна крепка она ещё для таких переживаний.
Мужчина невозмутимо прикрыл дверь и сделал ей кофе, именно такой, как она попросила первый раз. Память феноменальная. Он присел на диван рядом. И Аша, сквозь утихающие слёзы, ненавидя себя за эту слабость, начала рассказывать. Про исчезновение Лены, про свой план и свои неуклюжие мысли по её спасению.
А он слушал. Не перебивая. Все эти её слова вперемежку со всхлипываниями, а потом всё более уверенный голос. И его невозмутимое отношение – может быть, равнодушие? – или что-то другое, совсем сбили с толку девушку. Она уже успокоилась. Подтащила к себе сумочку, достала платок, глаза высушила.
– Вы… мною недовольны, Виктор Викторович? Да?!
– Нет. Я просто думаю. Знаете, что для меня главное?
– Нет!
– Ваша безопасность. И то, что вы пока не осознаёте сама свою ценность.
– Какую ценность?! Я простая девчонка, а вы меня во всё это втянули! Я до сих пор плохо понимаю… ну да, я согласилась, потому, что пока всё прилично. Но какая ценность, почему…
Он жестом остановил этот поток слов. Голос его в тиши кабинета звучал, как звук метронома – сухо и ритмично.
– Я говорю не о ценности ваших ступней. Они красивы, но это только физическая деталь. Я говорю о само-ценности. Попробуйте понять. Не говорите ничего… Если бы вы были натурой продажной, готовой на всё ради денег, клиент не выбрал бы вас. А я не заключил бы, по его поручению, с вами контракт. Вы – свободная женщина.
Она снова вспыхнула, но остановилась. А ведь действительно… Почему в голову это не приходило раньше? Она – женщина. И дело не в том, что она самым унизительным образом потеряла девственность в грязном тесном киоске, когда её буквально «драли», как сказали бы на КСМ-е. Нет. Она – женщина, потому, что до последнего берегла всё-таки что-то такое сокровенное, может, право самой решать, строить жизнь. До последнего ведь берегла и контракт подписывала с этим чувством!
– …поэтому вы не продаёте себя. Хотя, конечно, выглядит со стороны это так. Говоря юридически, вы получаете определённое количество материальных благ в обмен на определённое поведение и определённые обязанности. Но так везде. Я так работаю, и весь этот бизнес-центр, сверху донизу. А теперь посмотрите на это с другой стороны. Вы не продаёте свои голые ступни, если вы себе так это представляете. Вы позволяете собой любоваться. Вы – предлагаете собой восхищаться ровно в тех пределах, которые вы обозначите сами. В этом положении, в контрактной позиции хозяин не я и не клиент. Хозяйка вы!
– Виктор Викторович! – она всё-таки прервала его. – Я уже столько наслушалась… Простите, может, я тупая. Да, мы говорили… кажется. Но я не понимаю до сих пор, чем ступни красивы. Чистые, грязные. Простые, блин, ноги!
– Вам это клиент объяснит… -деликатно сообщил Яцухно. – Это будет гораздо доходчивей, кроме того, именно он просил вас специально… не готовиться.
– Так, я «хозяйка»… А если он мне не понравится, ваш клиент?!
– Дать клиенту полноценную услугу, то есть наслаждение вашим присутствием и видом ваших ног, можно только в том случае, если при этом и вам будет комфортно. Если будете наслаждаться… наслаждением, можно так коряво сказать. Если вам будет это неприятно или неприятен сам клиент, вы это покажете, как бы ни старались. А он почувствует. И в этом случае…
Яцухно улыбнулся. Опять очень непривычно было видеть размягчение этих каменных черт.
– В этом случае у нас есть свой договор с клиентом. Если ему не нравится девушка, мы подбираем другую, если девушке не нравится клиент, то…
– То вы подбираете другую девушку! – фыркнула Аша. – Ну да. Понятно. По-честному.
– Вот поэтому я и говорю вам: эта ценность осознания себя как объекта восхищение и даже вожделения, если хотите, должна в вас сама возникнуть. Проявиться. Вы должны почувствовать удовлетворение от того, что вас возносят на пьедестал. Не пользуются вами, а возносят… Понимаете?
Он не дождался её согласного кивка, реплики – вообще ничего не дождался, встал и отошёл к окну. Безупречно отглаженные стрелки на брюках, опять серый, с искрой, галстук. Холодно мерцающие очки.
– А что касается вашей просьбы по поводу подруги, то я могу предложить следующее. Никакого оружия вам не надо: ни травматического, ни газового, ни более серьёзного. Вы не умеете с ним обращаться. Водить машины вы не умеете тоже. Предлагаю не строить из себя подружку Джеймса Бонда. Я дам вам человека, который выполнит эти функции, будет вам подчиняться и обладать необходимыми умениями. С оружием, машиной и прочим.
– А я тогда что?
– А вы будете разыскивать вашу подругу. Как хотите. Вас это устраивает, Анастасия Павловна?
Ох, как резало поначалу уши это его «Анастасия Павловна». Никогда ещё в жизни девушку так часто и серьёзно не величали по имени-отчеству. Но, ей показалось, она начала привыкать.
И уже понимая, что вопрос её решён, легко решён да окончательно, покинула она диванчик, но Яцухно остановил её:
– Но не забывайте. В субботу приезжает клиент. Ваша задумка не должна мешать контракту.
Аша так и подскочила к Яцухно:
– Да кто он? Ну, скажите хоть капельку? Кто? Богатый дядька, бизнесмен, чиновник, блин… Ну кто это человек?
Мужчина безмятежно смотрел вдаль. На грозовой фронт над Щанском.
– Он – человек. Как мне кажется, хороший.
– Спасибо. Ладно… Я пойду.
– Будьте на связи, Анастасия Павловна.
Она вернулась в машину немного заторможенная, слегка оглушённая этим разговором. Села, а водитель, не замечая её отстранённости, продолжил, как ни в чём не бывало.
– Так вот… В девяносто пятом мне тридцать пять было, да. Ей-то, жене, тридцать. Она и детей-то поздно родила, ну, по медицине там у неё так вышло… И вот живём мы в голодухе, денег нет, её сократили, меня в отпуск без содержания. И я ей предлагаю – давай откажемся от лишних вещей. А что? Одежда самая простая, пища – тоже, огород был у нас на Синюшиной. Летом босиком будем ходить. На обувь тебе расхода никакого.
– И она – что? – оживилась Аша.
Напомнило ей это собственные переживания после порванных тапок. А что такого, в самом деле? Жизнь заставила.
– Ходила… – усмехнулся водитель. – Долго ходила. Она на рынке торговала тогда, пуховиками да разным всяким… Туда – пешком, обратно пешком через весь Щанск. Ножищи были такие растоптанные, не то что ваши.
– Грубые, что ли?
– Нет, даже трещины, говорила, на пятках сошли. Просто… Здоровые такие, однако! И ведь доходила больше меня, до конца ноября. В слякоть уже ходила, уже снежок поваливает, мокрый, а она – всё босая.
Подъезжали они уже к «Питеру», миновали «Бункер». И там, у входа, стояла раскрашенная полицейская машина…
– Сначала соседки стыдить начали. Меня-то ничего, я с мужиками в городах, они только похохатывают: Егорыч, ты Лев Толстой у нас прямо! А ей в уши дуют. И тут как раз – шлёп! – и получает она место в частной клинике, у нас при Горбольнице была.
– Ну, туда, конечно, нельзя ж босиком…
– Так не в этом дело. Она специальную обувь-то на работу брала, ноги мыла начисто. А деньги пошли, хорошие. Из нищеты выскочили. И пошло: как так, все приличные, у всех плащи-сумки-туфли, а что, как босячка-нищенка, и такое всё. И меня стыдила, и сама… перестала. Такая вот история. А сейчас, говорю, с детьми воюет.
Расплачиваясь, Аша вытащила несколько крупных купюр, гораздо больше «округлив» названную водителем сумму; он только хмыкнул:
– Вот и интересно: денег не считаете, а босиком-то ходите. Не пойму я вас, такое, понимаешь, явление…
– Ничего! – пообещала Аша. – Скоро ещё, может, увидите.
Напоследок он помялся и решился:
– А вы в каком номере тут проживаете? Не подумайте чего плохого, я старый пень уже, не набиваюсь в гости… Если что, сын с дочкой, они того… Ну, им, может, интересно будет с вами-то поговорить. А то ведь, боюсь, и их задавят.
Аша легко, с тёплой благодарностью его за эти слова, назвала номер свой и телефонный присовокупила. Хороший мужик. Удивительно, что в Щанке, в океане нетерпимых, оравших на неё, чуть ли не с лестницы спускающих – и такие люди. Тот завхоз или кто он, из Дома госучреждений, ещё кто-то.
Время катилось к шести – времени сбора в библиотеке.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!
Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.
