Глава 65. АД – ПРОДОЛЖАЕТСЯ. А НАХОДЯТ НЕ ТЕХ, КОГО ИСКАЛИ…
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ПОИСК: «ФОКУС» – ЦЕНТР
Экипаж «Фокус» ехал по дороге из Щанска в Чомы, которая после того, как заканчивалось Северное шоссе, становилась щебне-грунтовой. Дмитрий ворчал:
– Котельную он новую открыл, малацца. А то, что автобус оттуда отменили и школу оптимизировали – дети через переезд в школу ходят в Первомайском, – это фигня…
– А где новая котельная?
– У кирзавода. А старая где-то там в лесу была.
Мария, грызя яблоко, сверялась с картой. Пакет таких ядрёных, кисло-сладких плодов они купили на рыночке, на выезде из города. Дмитрий настоял, чтобы их хотя бы ополоснули, поэтому Мария уничтожала уже третье.
– Маш… ты бы побереглась. На голодный желудок. Понос не прохватит?
– Намана. Тебе яблочко дать?
– Тебе берегу. Спасибо.
Те два любовных эпизода, которые случились с ними в последние дни – дома у Маши и в машине, они стали своего рода пограничными конфликтами; замирились государства, но очень осторожно, деликатно двигают войска у границ, дабы не скатиться в новую кровопролитную войну… Они не приблизились, они отдалились друг от друга; видимо, каждый оценивал и прощупывал пределы своей личной свободы и взвешивал, скольким он может поступиться. И никто пока к определённому решению не пришёл.
Но Мария перестала покрикивать на Дмитрия; перестала подкалывать его или, наоборот, намеренно злить. Это ушло. Она по-прежнему относилась к нему покровительственно, но уже не так, как раньше…
– Что, твоя Настя действительно сайт создала? – спросил Дима, руля.
– Не она. У неё знакомый, компьютерщик… За ночь сварганил.
– Работает.
– Ну, посмотри! – женщина протянула ему телефон. – Видишь, сколько просмотров…
– И что пишут?
– Да, блин… чуть ли не каждый второй видел Ленку. Буквально вчера. То там, то здесь… С этими сообщениями сейчас Руслан разбирается.
– Туфта, думаешь?
– Галимая. Людям хочется быть значимыми, они и пишут… Я читала об этом. О поисковой работе.
– Значит, всё обречено?
– Дима, не зли меня. Мы – работаем.
– Всё, молчу.
Подкатили к магазину на главной площади посёлка Чомы, счастливого обладателя лесопилки и умирающего кирпичного завода. Именно в этом магазине, по сведениям Глазова, скупили весь «доширак»: здание новой котельной, обшитой сайдингом, разноцветным, возвышалось метрах в трёхстах.
Мария вошла. Обратилась к полной продавщице, дождавшись, пока она закончит разговор с подвыпившим мужичком:
– Здравствуйте! А «доширак» в контейнерах по шестнадцать рублей есть у вас?
Продавщица уставилась на неё – сердито.
– Да вы чо все? Вы чо на этот «доширак»-то запали? Вон, по девять есть, в пакетиках!
– Нет. Мне по шестнадцать нужно.
– Нету его! Скупили весь, у нас две коробки было, их и забрали.
– Кто купил?
– Ох, ёш твою медь! Вы кто такая? С прокуратуры, что ли? Я чё это, отчитываться буду?
И она упёрла могучие руки в не менее мощные бока.
Маша помнила: давить нельзя, озлобятся люди. Достала удостоверение:
– Ну, пожалуйста, скажите… мы тут делаем сюжет по изучению спроса. На продукты… китайского производства!
– Хм! Степанна! Степанна, язви тя в душу!
– А! – донеслось из глубин магазина, где над прилавком свешивались мушиные ловушки-ленты, густо усеянные чёрными точками.
– Ты этого парня, который «доширак» купил, помнишь?!
– Ага. Хмырь болотный. Уши такие, как пропеллеры. И глаза нехорошие.
– Вот! – заявила продавщица. – Наркоман, точно.
– Местный?
– Ой, не… У нас эту лапшу-то никто не берёт, дорогая. Алкаши вон пакетики берут. А это спецом – две коробки. И вообще, он вроде как недавно был. Ага, с открытия самого прибежал. Степанна!
– А!
– Да не акай ты, задрала! А этот приходил, водку брал?
– Ага. Бутылку.
– Вот, и я говорю. Мы своих-то всех знаем, все на виду. А этого не было раньше.
– Скажите, сколько упаковок лапши в одной коробке?
– Семисят грамм, сорок восемь пачек… – удивилась продавщица. – А вам-то зачем? Вы чё, из инспекции торговой?
– Спасибо! – во всё лицо улыбнулась женщина. – Вы очень помогли. Ну, я пошла…
И – пошла; продавщица смотрела ей вслед, потом охнула, через прилавок перегнулась грузным телом, крикнула изумлённо:
– Степанна!!!
– А!
– Да хер те на! Ты посмотри, как городские ходят нынче!
Но Марии, гордо вышагивавшей по магазинной плитке босиком – требования безопасности она презрела, – уже в торговом зале не было.
Сев в машину, Мария закурила, не обратив внимания на недовольную гримасу Дмитрия, проговорила:
– Две коробки. Сорок восемь пачек в каждой. Девяносто шесть в сумме. Если на троих – то 32 пачки. Если три раза в день, то двенадцать дней… Хорошо затарились. Это даёт надежду.
Оператор посчитал в уме.
-То есть ты хочешь сказать, они её полторы недели собираются держать? Но ведь выкуп никто не потребовал… как я знаю.
– Да. Мириам сказала. У Фромиллера частичный паралич, кажется, лицевого нерва… Александра Егоровна в истерике. Кому звонить? Но на их телефоны Руслан прослушку поставил, контролируем – звонков не было.
Она задумчиво курила. «Форд» стоял с краю площадки, и к магазину важно двигалась парочка – мать и дочь. Обе –в огромных резиновых сапогах; дочь в красных с аппликацией, мать в синих. Они взрезали, как миноносцы, большую лужу на площадке и скрылись в дверях магазинах; по луже покатились широкие волны.
– Вот жила бы ты, Маша, в такой дыре… – произнёс Дима рассеянно. – И вся твоя босоногость бы испарилась, как со свежих яблонь дым…
– Дима, я поперечная с детства. Я бы скорее тут самоубилась.
– Тоже вариант… – обронил он. – Ты благодари Бога, что вытащила выигрышный билет. Не гниёшь заживо хотя бы.
Мария вышвырнула окурок за окно – в лужу.
– Ты Главреда в виду имеешь?!
– Да хотя бы его. «Вас ждёт Париж и модные салоны», как пел Звездинский.
– Это, вообще, Анатолий Могилевский написал! – оборвала Мария. – А нас ждёт гражданская война, Дима. Поехали… Стоп. Доложу Центру. Где наша рация?
ПОИСК: «МАЛИНА» – ЦЕНТР
Примерно в это же время экипаж «Малины» лежал на взгорке за зданием старой котельной. За остатками забора, разрушенного временем и растащенного местными жителями, охочими до цветмета. Взбирались туда девушки по глинистой тропе, не щадя ног.
– Я себе пятку ободрала! – пожаловалась Мэй. – И занозу, кажется, посадила…
– Не ной! – отрезала Энигма. – Чего Центр-то молчит?
– А тряпки вообще – в говно…
– На то они и тряпки!
Им пришлось почти лечь на мокрую траву, на кочки и наблюдать за происходящим. А наблюдать было за чем.
Чалый остановил машину у котельной. Вышел. Поводил широкими плечами, пошёл ко входу – не центральному, конечно, наглухо заколоченному по причине реконструкции, а к боковому. Подёргал дверь. Постучал условным стуком. Покричал: «Хана, сука, это я!», но всё вокруг молчало. Пришлось искать по карманам запасной ключ, отпереть…
И внутри Чалый застал жуткую картину. На лавке лежал его напарник, без штанов, но в трусах и куртке; скулил-подвывал да зажимал грязной тряпкой кровоточащую рану. И скулил.
– Девка где?! – вызверился Чалый.
– Ушла…
– Сука! Урод! Куда ушла! Ой, уро-о-од!
От огорчения он присел на грязный, замасленный бурт колючей проволоки, неизвестно как тут оказавшийся, в бытовке; укололся, вскочил, заорал:
– Я так и знал, козёл! Ничего доверить нельзя! Как она тебя так ширнула?!
– Да, блин… ножницами.
– Бл*дь! Откуда ножницы взялись?! Ты её чё, развязал, что ли?
– Ну, я только руки…
– На кой хер?! Зачем?! Ну, ты урод… всё, конченый урод.
Это известие его настолько ошеломило, что он, потирая ужаленный колючей проволокой зад, походил по бытовке. Потом достал из кармана треников очередную бутылку. Хана оживился:
– Дай хлебнуть… А то совсем…
– Щас тебе будет – совсем!
Чалый убрал его руку, зажимающую рану, плеснул водкой. Хана изогнулся в судороге, завопил. Пришлось дать ему по башке, заткнуть. Потом рану осмотрел.
– Ничё. Жить будешь. Мне так тоже года два назад пику в плечо засадили. Заросло. Щас перевяжу, придурка…
Сходил до машины, принёс аптечку. Помог корефану. Хана успел опамятоваться и выпить треть бутылки. Заулыбался:
– Да найдём… По крови.
– Какой крови, твоей?!
Пьяный Хана оказался разговорчив:
– Да не… я порезал её маленько… ну, знаешь, чтоб кайф словить… чтоб орала.
– Идиот!!! Опять за своё!!!
На этот раз Чалый крушил всё. Даже старый чайник разбил, истоптал железными ногами. Насилу успокоившись, выдыхался, сказал:
– Так… А барыга сегодня к пяти придет. Чё делать будем? Девки нет. Чё, бабки отдавать назад, типа извиняться?
– Да ты чё?! Не надо отдавать! Ни за что!
– Вот ты умный… По-другому – как?
– Да лана… Давай просто свалим.
– Свалим?! А если он нас потом найдёт? И пику те уже не в жопу, а в живот, а?
Повисла тишина. В смрадной бытовке, провонявшей человечьим потом, перегаром и куревом, она казалась особенно тяжела. После долго раздумья Чалый огласил вердикт.
– Валить его надо. Барыгу. Он всё равно не местный…
– А кто валить будет?
– Угадай с трёх раз, ухрёпище.
– Ну а чем?
Чалый завёл руку за спину. Вытащил. На стол лёг чёрный, поблёскивающий сталью макаров.
– Ствол чистый. Для себя берёг… Из-за тебя, гондона, шмалять из него придётся.
– А чё я?
– Потому, что я барыгу привезу! – повысил голос Чалый. – А ты спрячешься. Я скажу: «Вот она!» – и ты ему засандалишь. В голову. Понял?
– Понял.
– Нет, ну какой козёл… Всё обосрал. Я так и думал.
…Энигма фотографировала машину. Так, негромко, как приказал, понимая их опасное положение, Центр. Стояла «мазда» не очень хорошо. Но передний номер, худо-бедно, видно.
– Оль… я промокла вся уже! – опять пожаловалась Мэй.
– Терпи! Мы на задании.
И Энигма тоже уткнулась лицом в пахнущую грибами траву.
В библиотеке получили фото машины, информацию от Марии и данные базы – почти одновременно. Руслан уточнил:
– «Мазда-626», 2002-го года выпуска, госномер У-424-ЕН, зарегистрирована на некоего Чалищева Анатолия Сергеевича, работника фирмы «ТюменьГазСервис»… директор – Чердынцев Степан Васильевич, заместитель – Слива Роман Георгиевич. Причём машину Чалищев оформил ровно три дня назад, и, похоже, он сам раньше в «ТюменьГазСервисе» не числился. Сама компания сидит в Тюмени. Так. Та же машина, что фигурировала у «Бункера» в ночь похищения Лены. И трусы на пожарной лестнице – знак! Плюс покупка китайской лапши… Кажется, это то место, где её держат.
– Руслан, и что нам сейчас… какие действия?
Парень задумался. С одной стороны, Мириам настаивала – поиск самостоятельный. Видимо, подозревает в полиции утечку… с другой – ситуация усложняется. База выдавала по Чалищеву две судимости, за разбой с огнестрельным и кражу. А это требует предупреждения ГОВД. Руслан решил:
– Пусть экипаж «Фокус» выдвигается туда… но никаких действий. Только наблюдение.
ЛИНИЯ ЛЕНА – ДЕД
…А сама Лена, совершенно не догадываясь о суете вокруг её бывшего узилища, брела по лесной тропинке. Понятно, что в лесу она моментально потеряла ориентацию; и даже когда через час вышла к железнодорожной линии, понять не могла, где Щанск, где трасса, где что… Перебралась через пути, по насыпи. Босые ноги ранили камни, но она, после пережитой боли, вообще ничего не ощущала. Да и боль тоже, всё мокрое – одежда её, ноги, всё…
Потом опять была дорога по лесу – не пойми куда. Через бурелом она физически не могла ломиться, не было сил, пытаясь идти по тропинкам, наверняка протоптанным грибниками или туристами.
Однако потом закончились и они. Крапива высотой в человеческий рост стояла стеной, мачтовым лесом; море папоротника заливало всё вокруг, страша возможными ямами и провалами под ним, где запросто можно сломать ноги, и тогда вообще – каюк. Но Лена увидела: по лесу, через эту непроходимость всю, тянется та самая теплоцентраль, две огромных трубы. По ним спокойно можно было идти, как по рельсам, даже гораздо проще…
Преодолев метров пять до этой спасительной эстакады, Лена взобралась на трубу. Изоляция мягкая, пружинит под ногой; кое-где проволока, но нет ни гвоздей, ни заусениц. Пошла, стараясь не шататься всё-таки, аккуратно ноги переставляя; такая ходьба внутренне собирала, дисциплинировала.
А лес между тем спускался куда-то вниз, уходил полого, под трубами стали появляться бетонные кубы-опоры, и вот перед Леной открылось: трубы пересекали овраг, а внизу нёсся бурлящий поток. Свирепый, как горная река; то ли Щанка была это, то ли какой-то рукав её, но в светло-коричневой жиже плыли и обрубки деревьев, и пластиковые бутылки, и автомобильные шины, всё это тащило за собой, крутило, стукало… Перебраться на другой берег было возможно только по трубе; и это, с другой стороны, давало ей абсолютную гарантию того, что её возможный преследователь, раненный в ногу, такой путь осилить не сможет! Да и его товарищ – если он и идёт по её следу, о чём она с ужасом подозревала – тоже вряд ли.
Лена начала идти по трубе. Внизу ревело это, свирепое, бурлящее; высота – этажа два дома, а то и три, овраг промыло хорошо, проточило меж твёрдым грунтом откосов. И уже на середине этого пути, над водой Лена с ужасом поняла, отчего её босые подошвы полыхают огнём.
Здесь изоляция истончилась. Неизвестно почему. Может, топали по ней туристы смеху ради, проверяя себя на страх да ловкость; может, просто небрежно проложена она тут оказалась… но сейчас голыми ногами девушка прикасалась к металлу трубы по которой через старую котельную из новой прокачивали в Первомайское горячую воду. И боль эта становилась нестерпимой.
А бежать – никак. Труба мокрая. Уже моросило слегка, хоть и не ощущала она этого измордованным своим телом, сырости не замечала, но понимала: скользко. Один неверный шаг, полетишь вниз и захлебнёшься там.
Судьба снисходительно подбрасывала ей варианты: быть изрезанной на лоскутики, умереть от потери крови, провалиться в яму, утонуть в ручье…
Она шла. Приходилось смотреть вниз, на ноги, ступающие по горячему металлу. Не затем, чтобы любоваться ступнями своими, как любовалась после первых съёмок, их «скульптурностью», мощным разворотом к пальцам; не игрой налёта глины на ровных линиях сухожилий, и совсем не лаком на ногтях – уже стёршимся от воды да грязи, и сами эти ступни исцарапаны донельзя, исхлёстаны ветками… Была в этом какая-то вынужденная кара, наказание – видеть свои ноги, с каждым шагом реветь от боли, в голос реветь, не стесняясь никого, потому что невыносимо!
Но идти – продолжать.
На том конце оврага, уже в безопасности, Лена буквально скатилась с трубы. К чёрту крапиву. Она упала прямо на «лысое» место у небольшого переходного мостка. Она упала всей грудью, лицом в образовавшуюся лужу и некоторое время лежала там, как в постели, положив щёку, как на подушку, на глинистую кочку. Вода пропитывала её джинсы с кофточкой, холодно было между ног, где уже нет белья, груди, казалось, намокали тоже ощутимо. А ошпаренными подошвами своими она прижималась к мокрой траве, холодной и хоть как-то унимающей жжение.
Вот поэтому, через полчаса буквально вывалившись, выпав на большую проезжую дорогу с утопленным в глину гравием, девушка пошла по ней с трудом, чуть не валясь на каждом шагу. И чуть ли не рухнула под колёса зелёной «Нивы», как раз взбирающейся на бугор.
– Помогите! – только и успела выкрикнуть.
Её подхватили.
Старик – крепкий, лицо заросло белой дедморозовской бородой, глаза голубые, пронзительные.
– Ты шо, девчонка, ты шо? Ты откудова такая?!
– Я… помогите… меня похитили…
– Да щас, щас! На те ж живого места нет… Госпаде, щас!
Он устроил её на заднем сидении. Разбросал какие-то тряпки.
– Вона, садись… Ой-о, да ты и бОсая, и грязная… враз довезём!
– Куда? – простонала девушка.
– В город, в город! Я с ярмарки еду, товар продал… В город!
На заднем сидении Лену укачало. Учитывая бессонные две ночи – почти, это не было удивительно. За спиной, в багажном отсеке, стукались боками фляги – и оглушительно пахло мёдом. Под этот стук, под одуряюший медовый аромат она забылась.
Очнулась только от ласковых рук.
– Девка… ты вставай-то! Как тя зовут?
– Леной…
– А меня Анисим… Давай. Тихонечка, иди.
Они были во дворе частного дома. Лена спросила слабо: «А город?». Старик горько усмехнулся:
– Да тебя ж подлечить надо… раны помыть. Ничо. Щас полежи, я баньку истоплю. Помоисся. А там и в город, в милицию эту… Иди.
Он ввёл ей в помещение, во что-то вроде горницы. Посадил на ветхий, шатающийся стул. Суетился, смущённый, бороду распушив, хватался за всё:
– А чаю, мож… Ой, ладно, чай потом. Да ты приляжь… Ой, погоди.
Лена разлепила глаза и с ужасом увидела: старик треплет покрывало дивана, а с него на пол сыпятся… клопы. И уползают прочь. Какая гадость. Проговорила, через силу:
– Давайте баню сначала…
– А! Щас, щас… Ты, Ленуся, сиди. Терпи. Щас помоисся, легше будет…
Легче. Она и не думала, что может быть так тяжело, а самое главное – страшно. Тут она совсем одна, и не защищает её ни положение, ни фамилия… Ну вот, скажет она ему, что её зовут Елена Фромиллер, и что? Телевизор на тумбочке затянут паутиной, экран в наростах пыли. Старику это – пустой звук.
Прошло около часа. Опять забытьё на неудобном стуле, от густого медового запаха, охватило её. И ещё от какого-то, противного. Открыла глаза. Старик дихлофосом обрабатывал диван.
– Мухи! – извиняющимся тоном сказал он. – Да прочая нечисть… Вот, травлю порой.
Какой кошмар. Она в жизни не видела клопов или тараканов, разве что мадагаскарских, в аквариуме.
Он бережно сопроводил её до бани – тридцать шагов. Есть же хорошие люди на свете.
– Телефон! – Лена почти плакала, хотя слёзы – кончались. – У вас есть телефон?!
– Есть. Ты помойся-то. Найдём те телефон. Всем позвоним! Всех подымем, – уговаривал дед.
…В самой бане оказалось очень жарко, натоплено на славу, но и душно неимоверно. Квадратное крохотное оконце гудело мухами; и там тоже стоял аэрозоль с дихлофосом, который насекомые, наверное, уже просто обожали. Открыть бы то окошечко, выпустить их на свободу, но Лена боялась, брезговала даже протянуть руку туда, в этом мушиный рой!
В предбаннике разделась. Сыграл бы свою роль предмет туалета, которого она лишилась. Она в каком-то фильме видела, что именно так и подали условный знак. Но неизвестно.
В бане набрала горячей воды. Медный край раскалился, она чуть не обожглась поначалу, поздно заметила махровую рукавицу, лежащую рядом на низком табурете. Едва закрыла кран, и всё равно тощая струйка кипятка сочилась на пол, текла прямо под ноги; пришлось поставить туда вторую шайку, как под протекающую крышу.
Сделала достаточно тёплой воды, с наслаждением ополоснулась и первым делом промыла раны. Ну что, «шрамирование» удалось на славу. Ей удалось хорошо, довольно глубоко рассечь кожу. Меньше досталось пятке, куда она неуклюже потыкала осколком стекла, подчиняясь команде ушастого: “Давай! Под пятку коли! До кости давай!”, но там можно будет залепить пластырем. Шрамы на икре могут и остаться… Придётся с этим что-то делать потом; может, и операцию.
Струйка из неплотно закрытого крана перестала бренчать об оцинкованное донце; мухи по-прежнему мерно гудели, стукались о стекло. И тут скрипнула входная дверь.
Лена застыла у шайки. Нет, его совершенно не смутило то, что она совершенно голая; сам он был в длинной рубахе до колен, какой-то староверческой; ступни – тёмные, узловатые, грубые, с толстыми, плохо стрижеными ногтями. Он бормотал что-то, открыл дверцу печки, бросил дров, потом взял ковшик, плеснул на каменку – в потолок ударило жаром. Лена пригнула голову, воскликнула:
– Не надо пара больше! И вообще, дайте мне домыться…
– А сейчас и домоисся… Вместе домоимсся! – странным голосом ответил дед.
И засмеялся тяжёлым, громыхающим смехом, а потом задрал рубаху, и девушка с ужасом увидела всю готовность его, красную, толстую, как у жеребца, как из порноролика с участием известного актёра Тони Рибаса… И это, покачиваясь, погогатывая, топая по чёрным доскам пола уродливыми ногами, наступало на неё.
– Помоисся, помоисся… – бормотал свою дурацкую присказку дед. – Лази на полок. Ножки раздвинь… я тя нежно, как курошку, покорябаю… Ножки твои белянькие потискаю, грудки твои помну… ох, беляночка, до самого донышка распотрошу. Лази!
И он, подхватив ковшик, поддал жару ещё; Лена с визгом кинулась от него – и в самый жар пришлось, нестерпимо ожгло паром лицо, она всегда страдала от этого в парных, но иного выхода не было: мимо деда, его огромного кряжистого тела, не проскользнуть. И чудовище это уже шершавыми, с буграми мозолей руками хватало Лену за ноги, уже похотливо шастало ладонями по пяткам её, по икрам, по коленкам голым. Девушка задыхалась от жара, страха, унижения. Чем она может защититься, будучи голой и в бане?! В этом, наверное, и состоял весь коварный план развратного старика.
И тут под воспалённый взгляд попало единственное, до чего она могла дотянуться… Только бы он полный был! Лена схватила баллончик с дихлофосом, нажала кончик его и с остервенением направила старику в лицо.
Он тонко завыл, заревел, закрывая обожжённые глаза, отпрыгнул. Но тут же схватил от печки совок – тяжёлый, чугунный совок, которым уголь выгребали, и, одной рукой растирая уже ничего не видящие глаза, другой, правой, размахивая совком с острым поблёскивавшим краем лезвия, снова пошёл на девушку.
– У-у-у, срань… мерзавка! Порву тя щас, на клочки тя порву, ноги повыдергаю! У-у-о-о!!!
Совок чуть не снёс ей голову, она увернулась, вот он второй раз махнул… Он точно покалечит её, в этой слепой ярости. Второе решение тоже пришло неожиданно – девушка изловчилась и, пригибаясь, уворачиваясь от деда с его оружием во второй раз, пнула шайку, стоявшую на табуретке…
Накопившийся в шайке кипяток хлынул под ноги деду. Рёв его перешёл в сипящий визг, совок он выронил, сам грохнулся ничком. Перепрыгивая через него, голыми ногами по этому кипятку – да уже всё рано! – Лена кинулась вон из парной.
Снаружи она заперла дверь на хлипкий деревянный засов – это чудовище выбьет его с первого удара! Она искала глазами свою одежду, но… но её не было. Унёс! А на дверь обрушился первый удар.
Ничего не оставалось, как схватить его синие безразмерные штаны, да так, со штанами, нагишом выскочить. Пробегая через двор, она сорвала с бельевой верёвки ещё какую-то тряпку, то ли плед, то ли простыню; только потом поняла – тоже дедова рубаха, порванная. Ворота заперты, забор высоченный у куркуля, металлический. Побежала в огород, голые ноги зарылись в картофельную ботву, что-то кусало их, что-то они мяли, прыгая по кочкам. Там влезла в его штаны, обмоталась тряпкой, оказавшейся и попыталась перелезть через низкий огородный заборчик, там, где не хватило у хозяина сил и денег на стальную загородку; упала, задыхаясь, на гнилой штакетник всем телом, он хрустнул под ней, проломился – и Лена оказалась на свободе.
Свободе бежать в лесную чащу, без дорог.
ПОИСК: «МАЛИНА» – ЦЕНТР – ОПЕРГРУППА
Энигма и Мэй покинули прежний пост наблюдения, переместились пониже; обе обожгли ноги о крапиву, и Мэй вскрикивала, но Энигма шикнула на неё свирепо пару раз, и та терпела – кусая губы. Мокрая, грязная, с растрёпанными чёрными волосами, она совсем не походила сейчас на «девочку из клуба», да и Энигма тоже.
Они обнаружили вторую улику – мусорку со свежими упаковками от лапши, прямоугольными белыми контейнерами. Доложили Центру. Так что срочно подъехавшая Мириам не сомневалась: они нашли место, где держат Лену! Но ситуация от этого не становилась проще… Судя по информации от экипажа «Фокус» о количестве закупленного «доширака», можно было сделать вывод о том, что похитителей как минимум двое, а то и трое. Они могут быть вооружены – Чалищев задерживался за незаконное хранение оружия; дело потом в суде развалилось, эти сведения добыл Руслан.
Мириам просто не могла подставлять своих под эту мясорубку!
И она приняла решение: позвонить Степану Колокольцеву. Мария уже дала ей его мобильный телефон, а ему рассказала про юриста, помогающего их неофициальным поискам.
Опер отреагировал мгновенно:
– Понял! Ничего не делайте. Не ввязывайтесь, следите. Я сейчас всех соберу… Чёрт! Жаль, ГБР-а нет.
– А где они?
– На соревнования полицейских бригад в Омск поехали. Ладно. Оперов человек пять найду. На связи!
– Да, на связи.
В кабинете заведующей воцарилась тишина. Мириам стояла перед окном, рассеянно постукивая по плечу коробочкой рации. Шакти проговорила робким полушёпотом:
– Мириам Даниловна, вы уверены, что вы… что мы всё правильно делаем?!
– Мы делаем… Моя бабушка говорила: глаза боятся, а руки делают! – таким же не очень твёрдым голосом ответила женщина. – «Фокус» к ним уже подъехал?
– Приближается…
– Передай, пусть возьмут в машину к себе экипаж «Малины»!
И она не смогла дольше сносить напряжение это, рвущее её напополам, да чо там напополам – на кусочки раздирающее. Обернулась к парню:
– Руслан, поехали туда! Светлана, остаётесь главным связным…
Света-Шакти стиснула зубы – от внезапного укола страха, от ответственности. Кивнула.
ЛИНИЯ ДВОЕ – БАРЫГА
А к тому времени в котельной всё уже было решено. Чалый разлил по стаканам с мутными краями остатки водки. Посоветовал напарнику:
– Выпей… Чё трясёшься, придурок? А? Ты когда девку резал до крови, у тебя стояло? Стояло, спрашиваю?
– Стояло… д-д-да… – стуча зубами о стакан ответил Хана.
– Вот урод… – с отвращением заметил Чалый. – Всё бы тебе резать да издеваться. Точно – нелюдь!
Он залпом проглотил свою водку, встал, поигрывая ключами от «мазды».
– Я сейчас на дорогу выйду, клиент вот-вот подъедет… Встречу. И заходим. А ты прячься, уродина, прячься уже, понял?
– Да…
– И готовься.
Чалый ушёл.
Скорчившись в полумраке за холодным котлом, Хана выдул сразу два «косяка», последних. Полегчало. Он прислонился к стене, держа в руках тяжёлый ствол. Стал думать… Да. Приятно. Когда он увидел её измазанные кровью ступни, это багрово алое на пальцах их, с расширяющимися суставами, хороших пальцах, которые было бы здорово поломать немного, до хруста, плоскогубцами сдавить… вот когда увидел – то кончил прямо в штаны. Поэтому и расслабился, ножницы пропустил.
Козёл этот Чалый. И все козлы, все выродки, весь мир враждебен ему, Хане, с самого детства был враждебен. Вспомнил, как его пороли. Мать вспомнил, уставшую от его выкрутасов, от его злых хулиганств: то газеты в ящиках в подъезде подожжёт, то дрожжей накидает в старый сортир уличный – жили на микрорайоне «Щанка», недалеко от того места, где прибили они с Чалым эту черноволосую чичмечку и где стояли рядом с «панельками» бараки ещё – вот сортир и вспучивался, изливался вонючей жижей на весь двор, и стонали все… А доискавшись, она его, безотцовщину, порола. С детства егозливый, вёрткий Хана рос – не ухватишь, как змея, выскользнет. Так она зажимала его ногами, меж икр попадал как раз цыплячьей шеей. И он поневоле во время экзекуции смотрел на ступни её. Когда тыкала носом его во что-то: разбросанные игрушки, разорённую им коробку с нитками, изорванные выкройки или ещё что-то такое – то видел он ступни спереди, а если порола, пояском своим от плащика – жёсткий такой поясок, с металлической пряжечкой! – то сзади, и запоминал он их накрепко. Мать работала почтальоншей в сто одиннадцатом отделении, ступни расшлёпанные, обмозоленные до невозможности беготнёй в обуви, круглый год, по адресам; ни единого сантиметра здоровой кожи на грязно-жёлтых ступнях этих, с трещинами на широких пятках, ибо ширококостная мать с рождения была крестьянской ломовой породы… И пальцы в красных шишках, в шершавых слоившихся наростах по бокам, с ногтями неровными, твёрдыми, панцирными.
Туфли наскоро сбросит в прихожей, плащ, поймает и порет. А из-под юбки у ней пахло, и женский этот запах тоже Хана впитывал, в памяти задерживал.
Так ему и хотелось всё это время – чтобы по ступням по голым, по пяткам, да кровавым мазком, разводом, чтобы кости хрустели. Но сам не мог, жидковат да трусоват. А вот когда ОН появился, да камеру в руки дал в первый раз, Хана и ощутил блаженное искупление.
А Чалый – скотина, сволочь, урод поганый… Деньги зажмёт. Даже ту половину, что барыга уже заплатил.
ПОИСК: «МАЛИНА» – «ФОКУС»
…Энигма и Мэй торопливо забрались в «Форд» с весёлыми лицами, но у Энигмы кривовато было оно, а Мэй вообще дрожала; Мария обернулась, строго спросила: «Замёрзли, что ли?», на что Энигма бодро ответила: «Да нет, нормально!», но звучало это неубедительно.
Мария скомандовала: «Дима, термос!», приказала Мэй, этой черноволосой хохлушке по облику:
– Ноги сюда давай! Без разговоров!
На улице уже текло хорошо, пузырило по лужам. Ветерок подул северный, и мокрых девчонок, конечно, пробирало насквозь. Ступни Мэй оказались холодны, как ледышки, и руки Марии заработали по каждому пальчику её, вытягивая их, выкручивая, обласкивая подушечки, проминая между ними. Мэй наблюдала за этим с удивлением и даже с некоторым ужасом: видно было, насколько ей это непривычно, но и… приятно. Она, похоже, сама не могла решить, что сильнее чувствуется.
Женщина глянула на Мэй, с напускной строгостью окрикнула:
– Так! Чего за улыбочки? Тебе массаж ступней твой парень не делал, что ли?
Энигма прыснула:
– Он только если ребра пересчитать, то может…
– Перестань, Оля! – Мэй покраснела густо, возмущённо. – Так… не делали. Нежно.
– Ну вот, и без всяких мыслей давай! Делаю, как себе! – отрезала Мария. – Согревающий… Дима, дуй на их место, мы почему объект бросили?
ЛИНИЯ ДВОЕ – ОПЕРГРУППА
Колокольцев сейчас ехал на «буханке» по дороге, по которой подбирались к котельной Мэй и Энигма; вторая группа блокировала заезд за стороны асфальтовой трассы, маскируясь. Увидели засевшую на кочке красную «Шкоду», опер сообщил ребятам, чья эта машина. Степанов, сидевший сзади со скучающим лицом, хмычаще заметил:
– Тоже мне, амазонки… не совались бы они в это дело.
Канаев, как обычно, бодрый, пистолет проверяя под курткой, обойму посмотрев, хохотнул:
– Бабы бабу ищут… Понятно!
На это один из новых оперов, угрюмый мужик средних лет, неохотно возразил:
– Баба бабе рознь… Они порой хитрее нас на голову. У нас в Кабакле лучший опер – девка молодая. Раскрываемость сто процентов.
– Ну, я не знаю, может в вашей Кабакле мутация какая…
– Ша! – рявкнул Колокольцев. – Подъезжаем. По периметру рассыпаемся, я с мегафоном.
– А ППС-ники?
– За нами две машины идут. Там и следак.
– Кто? Игнатова?
– Да.
– Тоже баба. И молоденькая… – обескураженно ответил Канав. – Ну, кранты.
– Валя, рот закрой! СобрАлись все, себя контролируем!
ПОИСК: «ФОКУС» – ЦЕНТР
Дмитрий в это время был на наблюдательной точке, хорошо замаскированной от возможного обнаружения с котельной. В рациях захрипел его голос:
– Центр – «Фокусу», приём!
– Центр слушает, приём.
– Объект, один, вышел пешком в сторону дорогу на Чомы. Машина на месте. Следовать за ним, приём?
– Нет. Продолжайте наблюдение, «Фокус».
Мириам с Русланом были уже в трёхстах метрах от места: они двигались сверху. Доехали до синего «Фокуса», Мириам вышла, заглянула. Мария как раз «возвращала» ноги прихлёбывавшей кофе разрумянившейся Мэй, с ухмылкой и присказкой: «Целовать не буду, кавалер пусть целует!» Мириам заглянула в салон:
– Как вы?
– Ой, Мириам! Отлично… Ну что, полиция доблестная едет?
– Да. Ваш знакомый, Мария. Степан Колокольцев с командой.
– Ну-ну… я даже волноваться начинаю. Если так, как бы опять всё не накрылось медными тазом.
Мириам царапнула взглядом по ней – внимательным, загадочным, но ничего не сказала. Бросила: «Сидеть всем тут!», закрыла дверь.
Вернулась к «БМВ», неторопливо, не обращая внимания, что дождь мочит её деловой жакет, кофточку, волосы.
ЛИНИЯ ОПЕРГРУППА – ТРОЕ
А Чалый на «мазде» уже привёз клиента, встретив на дороге – где того высадило такси. Широколицый мужчина в дорогом костюме от PalZileri, без галстука, на его бычью шею явно не налезающем, сейчас протискивался по коридору котельной, вслед за Чалым. Грубым, недовольным голосом выговаривал:
– Чего дёргать-то меня? На переговорах был… Мы кусок хороший в Щанске отхватить можем, по газоснабжению всему. А девка не убежит никуда. Цела хоть?
– Да цела, что с ней…
– Не трахали без меня?
– Да сказали ж вы… Не трогали.
– А чё, можно было и вдуть козявке. Разок-другой. Чтоб знала, на кого кидаться… Звезда хренова, возомнила о себе. Ну, сейчас её жизни научу. Сейчас… Рассчитаюсь!
Чалый отворял дверь. Пропустил клиента – вежливо:
– Проходите. Направо посмотрите… – и отстранился: – Вон она.
Хлопнул выстрел.
– Твою мать! – вскрикнул Чалый.
Хана угодил прямо в стриженый затылок. Круглая пуля макарова пробила его, вырвала часть лобной кости: серо-багровой смесью мозгов и крови забрызгало всё лицо Чалому. Большой мужик лежал бесформенным кулём у его ног.
– Снайпер, бля… – ругался Чалый, вытирая глаза. – Чё лыбишься?! Вкурить, что ли, успел?
Пистолет в худых исколотых руках Ханы ходил ходуном.
– Ага…
Второй выстрел. Чалый выкатил глаза, хрипло охнул, за живот схватился.
– Ты… это… на фига… – прохрипел он, падая на колени.
И смотрел на Хану, смотрел, что-то проговаривая, губами шевеля, уже беззвучно. На тёмной куртке его ещё более тёмным расплывалось, а на руках, в скудном свете – совсем чёрным. Хана выстрелил ещё раз; эта пуля пришлась в грудь Чалому, толкнула его, он опрокинулся лицом вверх рядом с первым трупом, затих.
Хана обыскал обоих. У Чалого, суки, только пачка денег небольшая, в кармане штанов. Там же и ключи от машины. Но вот у барыги обнаружился туго набитый бумажник, да и часы золотые Bvlgari он с него снял, и цепку. Ну, хоть что-то за беготню его эту за девкой, за суету и труды.
Морщась от боли в ноге, насилу перемогая её, Хана потащился в бытовку. Сейчас уедет… Далеко! Может, и из Щанска совсем. Поискал глазами водку: нет, пустые бутылки. Чёрт с ним. Он отвалил дверь котельной как раз тогда, когда опера окружали здание.
ПОИСК: ВСЕ
…Мириам услышала выстрелы. Глухие, в помещении котельной наверняка бьющие по ушам гулом, тут – как лёгкие хлопки. Напряглась. Рацию к губам прижала:
– Центр – всем! Экипажам оставаться на местах! «Фокус» – за мной к объекту!
И вырвалась из «БМВ», за ней – Руслан.
Колокольцев тоже выстрелы слышал. Он только мегафон включил, только успел крикнуть в него: «ВНИМАНИЕ! ЭТО ПОЛИЦИЯ! ЗДАНИЕ ОКРУЖЕНО!», как увидел – худого, ушастого, у дверей синей «мазды». Без приказа выстрелили одновременно – Канаев и ещё один опер, по колёсам, по передним.
И этот, ушастый, тоже шмалять начал.
Такое ощущение, что сослепу и наугад. Однако Колокольцев знал: шальная пуля – дура, зачастую она гораздо опаснее. Заорал: «Лежать всем». Вжик – над его головой ветку обрубило. Ещё одна. Побежал за угол здания. Там Степанов должен быть… Пули оперов высекли кирпич на углу. А что, по ним открыли огонь, имеют право.
За стеной котельной грохнули ещё три выстрела – из чьих стволов, непонятно. Лежащий опер закричал в мегафон:
– ПРЕКРАТИТЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ! ПРЕКРАТИТЕ СТРЕЛЬБУ!
Но этот, худой, уже хромая, выбирался на склон. Между мусорными баками пролез. И отстреливался. Да пусть патроны растратит наконец, явно одна обойма…
Внизу появился Степанов, убегающий пальнул по нему – мимо. Наверху его возьмут.
Забыв про мегафон, Колокольцев заорал своим голосом:
– Степанов! Хорош, пусть уходит!
Но тот направил свой пистолет на опера, и уже всё было ясно. Прицельный выстрел ОБНОНовца – и вот худой, скрючиваясь, сминаясь своим телом, как салфетка, закувыркался вниз по откосу. Как раз с того места, откуда не так давно наблюдали за котельной Энигма и Мэй.
Всё обыденно. Трупы, протокол, опознание. И как в случае с военскладами – горькое, жгущее изнутри разочарование. Колокольцев ходил по залу котельной, остро его переживая, оно горло спазмом перехватывало.
Лены – нет. То, что она была – это к бабке не ходить. Вон матрас с обрывками скотча, пластиковыми наручниками, следами крови… Упаковки «доширака». В бытовке часы дорогие Канаев нашёл. Michael Kors, ясно, что только её могут быть. Что они с ней сделали? Теперь ни у кого не спросишь. И Степанова он понимал, хоть и обматерил прилюдно; когда трах-бах, когда такой отмороженый палит во все стороны, тут не до счёта выстрелов… не до размышлений, сколько там патронов у стрелка в магазине! Такое и с ним самим, в оперской его работе, бывало.
Игнатова, точёная девушка с прямыми пшеничными волосами, стояла над двумя телами, писала протокол; твёрдые ручки, цепкие пальчики, пишет на весу. Того, кто был снаружи, опознали – Ханин, тот самый, что в Сбербанке карточку пытался обналичить. Второй – это уже Мириам подсказала, Чалищев, тоже старый-престарый знакомый. А третий, мёртвая туша в дорогом костюме?
– Чердынцев Степан Васильевич, – бесстрастно объявила Мириам. – Предприниматель. Приезжал заключать контракт на газоснабжение города.
Она стояла на холодном цементном полу в колготках, до тонких икр грязью обляпанных, на вид просто как шерстяные носки – и туфли такие же, держала в руках. Помощник её почище, но тоже угваздал штиблеты свои донельзя.
Игнатова, которую до котельной из «УАЗика» едва до не на руках ППС-ники донесли, чтобы туфельки белые с колготочками не испачкала, скользнула взглядом по этим перепачканным ногам, поинтересовалась:
– А вы кто, простите? Родственница?
– Координатор общественной организации «БОС»… – устало ответила Мириам. – По поиску пропавших.
– Понятно. То есть вы его опознаёте?
– Да. Мы взяли информацию.
– У кого?
– Я всё передам…
Мария тоже бродила по котельной. В отличие от Колокольцева, она успела слазить на крышу; голые ступни её, кроме глины, зачернели и от пропитанного дёгтем толя. Показала Колокольцеву торжествующе:
– Вот! Молодец Ленка! Жива! Представляешь, додумалась, привязала!
– Ага… – кисло согласился опер. – Додумалась. Только где она сама теперь? И кровь.
– Знаешь… – женщина окатила его гневным взглядом. – Она сильная. Даже, чем ты, сильнее. Как все вы, мужики… Она выдержит. Ей будут не то что пятки сигаретами жечь, её на ремни резать будут, а она всё равно..
– Что «всё равно»?
– Вывернется! – завопила Мария. – Уйдёт! И хрен всем! Понятно?
Бросив порванные трусики на металлический стол, ушла.
В это время копавшийся в оставленных начавшейся «реконструкцией» кучах строительного мусора Степанов что-то нашёл. Он это, найденное, в руках держал, молча, но тут к нему подсунулся Канаев, заблажил на всё помещение:
– Степан Григорьич! Товарищ капитан! Тут видеокамера!
О том, что такое здесь должно быть по определению, говорил один пустой штатив и один с софитом, найденные в бытовке. Но видеокамера счастливой находкой оказалась.
– Что ж, можно будет запись восстановить…
Степанов, скептически ухмыляясь длинным лицом, носом с раздвоенным кончиком поводя, высказался:
– Да вряд ли. Вон, объектив разбит, корпус треснул… И она в луже луже. Да ещё какой-то гадости химической. Могло всё погореть. Давайте, я нашим спецам…
– Не надо! – досадуя, отрезал опер. – Я отдам кому нужно.
И забрал аппарат.
Экипажи волонтёрской организации получили приказ Центра выдвигаться в распределённые квадраты и продолжать наблюдение. Подъехавший «Полсотый» стаскивал с кочки красную «Шкоду», Милана за рулём неловко выжимала педали, скользя мокрыми ногами. Мириам и Руслан ехали в библиотеку, Мириам предлагала: «Руслан, давайте заедем ко мне, почистимся?» Игнатова, уже в машине, до конца оформляя бумаги, осведомилась у Колокольцева:
– А эта женщина… которая в колготках по грязи, она кто?
– Юрист администрации.
– Хороший юрист. Танки грязи не боятся… – усмехнулась она.
– Что, завидно? – огрызнулся опер, питая непонятную неприязнь к этой, чистенькой.
Но она выдержала эту нападку, только уголком рта, усмехнулась.
– Я бы тоже так могла, Степан Григорьевич. Только в другое время и в другом месте… Не нервничайте.
ЛИНИЯ ЛЕНА – ЖЕНЩИНА
Лена потеряла чувство пространства и даже времени. Усиливающий дождь размазал перед ней путь в непроглядную пелену. Шла наугад, перебралась через рельсы вообще непонятно как. Ноги, казалось, дорогу не ощущали; ступни прекратились в палки – деревянные культи. Искусственные. Может, к Первомайскому шла, может, ещё куда-то. И угасающим сознанием заметила: фигура в прозрачном дождевике. Женская. Идёт по тропинке, идёт устало, наваливаясь на палку-помощницу. И корзинка грибов в руке.
У Лены не было даже сил попросить о помощи.
Да, женщина. Высокая, широкобёдрая. Простое, не жеманное лицо, волосы – в узел. Остановилась сама, ахнула:
– Господи! Ты откуда такая… Что сделали с тобой?! Кто? Пойдём-ка…
Лена отвечать не могла. Просто оперлась на сильное плечо.
Дальше – в тумане. Помнила только калитку, закрытую на несколько мощных замков, добротную огороду. Дом чистый – рамы недавно крашеные, белеют, цветы на окнах. И яростный, оглушающий лай собаки рядом, грохот цепи её, даже дыхание собачье, горячее, касалось её ног; но женщина вела ровно по дорожке, говоря ласково:
– Не бойся… Борька это, кобель наш. Злой, как волк. Меня слушается только… на цепи он… не бойся!
Потом – какая-то горница, тоже чистая, занавески крахмальные на окнах. Пахнет приятно: травами, лугом летним. Женщина одна, никого в доме нет. Лена позволила стащить одежду с себя и даже обтереть мокрыми тёплыми полотенцами. Хозайка стояла на коленях, платье ситцевое, поношенное; раны Лены перевязывала, по каждой ступне прошлась ваткой со спиртом, каждый порез обработала – и дезинфекция, и мазь какая-то, тоже с травяным запахом. Руки добрые, умелые.
– Господи, пяточку-то твою как собаки грызли… Потерпи, родная, всё заживёт. Я травница. Полечу…
– Позвонить… – простонала девушка.- Меня ищут!
– Да найдут. Сейчас ранки твои-то поправим… Чаю выпьешь – в себя придёшь, позвоним.
Горячее дыхание её, участие, голос ласковый девушку растомили. Принесла свою одежду – только платье, с бельём не вышло, извинилась:
– У меня ж всё на телеса мои, с тебя сваливаться будет. Ну вот, платье, нашла.
А потом она чай ей заварила. Нежный травяной чай. Он дурманил, глаза слипались – от пережитого, от ужаса, но по телу блаженная усталость расползалась. Кто-то-то за стеной ухал, как филин, ворочался. Или это ей кажется. Всё больше смаривал сон, от чая тепла, от слов женщины, ничего не спрашивающей, только утешающей.
И сморил.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!
Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.
