ПОЗЫВНОЙ “СТЕКЛОДУВ”. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Стеклянные приключения.

Автор: Дмитрий Коптяев. Публикуется на правах литературного черновика.

Все главы.

Спецназовец Константин Ятога, капитан Орехов и другие. Цхинвал (Грузия) — селдо Ботиево — г. Выборг. За много лет до описываемых событий.

---

Высотка какой-то производственной башни цементного завода торчала в чистом августовском небе – ни облачка! – как рыбья кость в синей челюсти. Там где-то сидит пулемётчик с крупнокалиберным и лупит, лупит по ним – головы не поднять. И миномёт там тоже есть, и хрен к нему подобраться, пока этот пулемётчик льёт свой смертельный свинец. Постреливает, гад, аккуратно, зря патроны не расходует; наблюдатель там с хорошей оптикой, как только высунут головы из-за обломанных зубьев кирпичной стены: трах-бабах, только осколками да пылью обдаёт…

Сослуживец Кости, могучий десантник «дядя Вова», прошедший уже все самые невозможные пекла на этой планете в свои тридцать с гаком, тяжело бухнулся в кирпичное крошево рядом, прикрывшись за плитой, заругался:

— У этих… у осетинов вчера свадьба была. Прикинь.

— У них же эвакуация… — рассеянно сказал Костя, ложась щекой на разогретый приклад «калаша».

— Да хрен там им чо… эвакуация! Сидят в автобусе, песни поют, пляшут… самогонку свою осетинскую квасят… — заговорил сослуживец, часто сплёвывая: жара, пыль, всё на губах запекается. – Прикинь,Костян, в Сербии тоже самое было! Один в один! Идём на Приштину, аэродром ихний хлопнуть до прихода натовцев… ну, мы в разведке, напоролись на албанскую засаду. Залетаем в гордячек какой-то, на броне, у нас три «двухсотых», а эти суки… эти суки, прикинь…

Тут пулемётчик шарахнул ещё раз. Для порядка. Выбил целый ряд кирпичей из-под крыши – те посыпались в грохотом. Подняв целое облако пыли. Нет. Так к нему не подобраться, через промзону. Они будут. Как на ладони! Костя перекатился за осколок бетонной плиты, привалился спиной к её шершавой защите, автомат подобрал. Дядя Вова – тоже нашёл укрытие, метрах в трёх. В девяносто восьмом ему двадцать восемь было, как сейчас – Косте. В Югославию попал, в самую мясорубку.

— …козлы драные, сидят по кафешкам и ракию сосут. Мы им – вы чо, ушлёпки, вас же албанцы целыми селами вырезают… с бабами и дитями! А вы чо тут отсиживаетесь, почему не воюете?!

Костя потащил из подсумка бинокль. Сейчас пыль осядет, посмотреть бы ещё повнимательнее, что там, вокруг башни этой… Подобраться бы к ней с другой стороны.

Пулемётчик затих, видимо, полагая, что российскую группу он надёжно запер в одном из цехов. Они с дядей Вовой на втором этаже, на первом пятеро сидят, из их взвода, но там тоже носа не высунешь.

— И представляешь, что нам эти суки отвечают? Так вы, говорят, русские братушки, за нас и воюете. Вы православные, бля! Вот и защищайте, типа… а мы погодим! У-у, бля, ненавижу, вечно нашу шкуру подставляют! И сербы эти сраные, и осетины…

Пыль осела. Костя протёр рукавом камуфляжа линзы, осторожно, по миллиметру, высунулся из-за плиты. Наставил бинокль.

— Вов… а чего это там стоит? Ну, вон на путях, справа от башни.

— Где?

— Вон, вагоны.

— А… Это там состав стоит тепловоз угнали давно.

— И что там?

— Хрен знает. Кирилла посылали с группой, он говорит, в вагонах цемент окаменевший.

— А Кирилл давно на связь выходил?

— Не знаю. Потом они замолчали.

— Та-ак…

Десантник тревожно посмотрел на Костю.

— Костян! Чего удумал… Алё!

— Не ори. Слушай, давай-ка я туда смотаюсь.

— Ты чо? Сдурел?

— Не ори, говорю. А чего он стоит? Там под уклон дорога.

— Ну, на «башмаках» стоит… как обычно, наверное. Ты мне скажи, чего ты…

— Пластит есть? – перебил Костя.

Дядя Вова покопался в вещмешке. Перекинул ему два «мыльца» в коричневой упаковке. Костя ловко поймал.

— Хватит?!

— Да. Прикрой меня, братан.

Дядя Вова закряхтел. Прикрылся за стеной, только автомат высунул и давай грохотать. Пулемётчик ожил, сразу – опять осколки, разрывы; наши с первого тоже заработали, у них там тоже ДШК, но сектор обстрела, позиция неудачная…

А Костя пополз по этажу. Шальные пули посвистывали над головой. Летела штукатурка. Главное – избитый, зияющий проёмами лестничный пролёт преодолеть… Получилось!

Через пять минут он уже, тычась лицом в выгоревшую на солнце, до проволочной жёсткости, траву, подползал к замершим остаткам состава.

Глянул в бинокль, снова. Ну да, колея вроде не разбита, ржавые рельсы вползают прямо в зев цеха, в чёрный провал без ворот. Отлично.

Там, откуда он только приполз, выстрелы стихли. Купился пулемётчик на подгон, купился; сейчас размышляет, зачем русские начали ураганный и бесполезный огонь. Надо торопиться: он тоже человек военный, наверняка понял, что это прикрытие чего-то… Так! Да.  Передняя колёсная пара и вторая – на «башмаках», ржавых чугунных упорах. О-па! Задние-то вывалились, один треснул вообще, распался. Держится на двух и честном слове. Четыре вагона и цистерна. Судя по надписям, мазут. Бензин бы давно вспыхнул. Ну, ничего.

Костя возился с пластитом. Обращаться он с ним умел, слава Богу, научили в «войсках дяди Васи». Липнет к рукам, сволочь, ружейное масло почти не помогает, высыхает на такой жаре быстро… как говорил их комвзвода: чем крепче сожмёшь – тем сильнее ёпнет! Дырочки под детонаторы сделал веточками. Хватило на «башмаки» и на брюхо цистерны – там он сам сдетонирует, взрыватели не нужны. Только бы не раньше времени, не сейчас – сгорит к херам!

С башни опять заработал пулемёт. Бил по двору, наугад. Вероятно, думает, что они всё-таки рискнули пойти на захват. Грохотало железо. Костя всё приготовил, залёг за насыпь…

Бабахнуло под колёсами. Разорванные куски металла просвистели, вагоны дёрнулись. Ну, давай, родная, с Богом!

Встал позади и всей силой своего тренированного тела, рыча от небывалого напряжения, упёрся в край платформы.

Как ни странно, столкнуть их, пять железнодорожных единиц, стоящим под уклоном, лишённых всехподпорок и ограничений, оказалось достаточно легко. Показывают же в кино, как люди два груженых автопоезда тащат на себе… Главное – грамотно рассчитать усилие, как он также грамотно рассчитал порцию взрывчатки. И они поехали!

Поехали, погрохатывая и покачиваясь; набирая скорость. Линия прямая, не свалятся. Там, на башне, пулемётчик очухался, ничего не понял, но начал лупить по вагонам, выдирая крупным калибром щепу из стенок, выбивая куски застывшего в камень бетона из мешков.

Костя это видел. Видел, как вагоны, один за одним, вошли в чёрный провал. Он представил, как эти многотонные махины несутся по цеху, сходят с рельсов, с чудовищной силой бьются о перекрытия, сминают арматуру, ломают опорные балки… Башня начала окутываться пылью, зашаталась. И вот – рвануло внутри, огненным шаром, пошло вверх и башня, и полкорпуса за ней, с миномётчиком, повалилось, просело и рассыпалось, словно игрушечный домик.

А когда Костя скосил глаза вправо, он внезапно увидел торчащие из травы подошвы десантных ботинок. А потом ещё и ещё… Кирилл. И трое его ребят. Лежал в разных позах. Чёрт! Снайпер! По этому месту работал снайпер, он и положил их всех, до одного.

И в тот самый момент, когда он понял это, пуля из снайперской винтовки вошла ему в череп.

---

Очнулся он в больничной палате, конечно. В бинтах. События помнил более-менее чётко, потом пришли ребята, кое-что прояснили; главное – цели тогда добились, в рухнувшем цеху цементного завода под Цхинвалом погиб грузинский заслон, и подразделения7-й Гвардейской дивизии ВДВ рванулись в это узкое горло, на БТР-ах, проскочили завод и вышли в тыл к грузинам, рассеяв их… Сослуживцы при этом дико глядели на Костю, на его замотанную голову и подозрительно настойчиво осведомлялись, как он, что с головой – варит ли котелок, вообще?

А потом Костя узнал всё остальное про себя и понял, почему вдруг стал местной знаменитостью. Молодые медсестрички заскакивали в их палату якобы «по ошибке», с единственной целью – на него поглядеть. Приходили маститые профессора, убелённые сединами и отягчённые опытом, тоже смотрели, качали головами, перешёптывались. А один раз привели целую делегацию студентов медицинского университета, и сопровождавший их врач, академического вида, бородка клинышком, показывая огромные чёрно-белые листы рентгеновских снимков, говорил:

— …пуля пробила левую височную кость и вышла между переносицей и правым глазом, пройдя через часть тканей мозга и пазуху носоглотки. При этом, как это не парадоксально, ни один из жизненно важных центров мозга повреждён не был! Да, да, вот, смотрите… на самом деле именно такое ранение в своё время, у деревни Шума, получил тогда ещё молодой Михаил Кутузов. И он тоже глаз не потерял, разве тот начал слегка косить… просто пришлось носить повязку, стискивающую челюсть, из-за частых болей в височной части и челюсти, вследствие ранения, возникающих при перепадах атмосферного давления. Да, такие случаи в медицине случаются, с вероятностью один раз на миллион, но они таки всё-таки случаются, молодые люди…

Костя лежал, туго спелёнатый бинтами – вся голова, только глаз левый смотрит в белый потолок, видит эти снимки и лысую голову профессора. Непонятно – снайпер пробил ему башку, а он ещё жив! И даже быстро идёт на поправку И всё-таки в госпитале его держали до последнего, перестраховываясь – действительно, случай-то уникальный.

В это время от него и ушла его невеста. Дочка дяди Осипа, Снежана.

…Она заявилась в госпиталь нарядная, с букетом цветов и целой сумкой фруктов: апельсины, вяжущая рот айва из сада дяди Осипа, румяные яблоки. Надушенная, пахла на всю палату. Костя уже ходил, уже по госпитальному двору гулял, она вытащила его из палаты. Сначала о пустяках, о том, как он себя чувствует, о том, как дядя обустраивает дом костиных родителей в Ботиево, проданный ему перед отъездом, как тётка Марьяна солит-квасит продукты своего обширного хозяйства… Потом внезапно схватила Костю за руку рукой с длинными, острыми накладными ногтями. И впихнула его в дверь туалета в самом конце коридора.

— Снежа, ты куда? – всполошился Костя. – Это же мужской…

— По хрену! – коротко и зло отвечала девушка, запирая дверь  на выдернутую откуда-то швабру. – Костик… Я хотела тебе сказать: я выхожу замуж.

Он одеревенел. Пошатнулся. Только и выдавил:

— За кого?!

— За Аристидаса Навзаракиса. Англичанин греческого происхождения. Уезжаю с ним в Лондон. Прости, Костик. Так… получилось.

Снежана последние несколько лет училась в Москве, в каком-то вузе по линии международныхотношений. Что ж, всё логично.

Он не знал, что сказать. А девушка – высокая, длинноногая брюнетка, безупречно намакияженная, как фотомодель, вдруг нагнулась к умывальнику. Одним движением расстегнула молнию модной юбки сзади, а потом к её худощавым, голенастым ногам упали и чёрные кружевные трусики.

— Костик… возьми меня! – глухо проговорила она, не смотря. – Ты же хотел… я знаю. Возьми. Прямо тут. Хоть раз!

Константин тем временем, не понимая, что делает, вытирал руки. Тут всегда пачка гигиенических салфеток лежала – госпиталь хороший, не экономят. Тупо тёр руки, словно пытаясь с них стереть, что-то нехорошее. А Снежана ещё обеими руками, развела тугие ягодицы, обнажая бурые складкиженского лона, призывно – эти алые ногти-копья на загоревшей в солярии, коже…

И эта складчатая бурость. Хрипло дышала, уже томясь, а в одном из унитазов, жалобно журчала, подтекая, вода.

Костя медленно, не веря себе, воткнул мокрую салфетку между этих разведённых ягодиц.

Глухо сказал:

— Дура ты, Снежа…

Рывком отломал пластик швабры и вышел.

Может, с этого момента и началось ЭТО?  Спустился в столовую, ещё улыбнулся, подмигнул подавальщице, называемой за белесые бровки и обесцвеченные волосы, Снегурочкой; взял поднос – а дальше… дальше не помнит.

И снова – в палате очнулся; нет, проснулся, как просыпался дома, или на даче, после крепкого безмятежного сна; бодрый, полный сил… только в палате уже одиночной, опутанный какими-то проводами-датчиками, обставленный приборами с мерцающими кривыми линиями на их экранах, с гроздью капельниц на стойке.

И сразу засуетились, набежали белые халаты, начали его ворошишь-тормошить, приборы смотреть. Он ничего не понимал. Сел на стул рядом врач-воробушек: маленький, нос клювиком, глазки добрые и внимательные, смотрят сквозь линзы очков.

— Что со мной было, доктор? – спросил Костя. – Я заснул, что ли… Чёрт, кажется, я заснул, да?

— Да… — прошелестел врач. – Прямо в столовой. За столом. Упали лицом в кашу.

Костя засмеялся. Представил свою физиономию, измазанную рисовой, клейкой кашей с маслом. Забавненько! Пошевелился. Может, попросить снять эти идиотские провода?! Зачем они, он же здоров уже!

— И сколько я спал?

— Восемнадцать дней.

— Что-о-о?

Костя подскочил – чуть не вылетела игла капельницы. Врач забеспокоился:

— Тихо, тихо… дружок, не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь. Но как… как такое случилось? Как так – восемнадцать дней спать?

— А вот так. Мы тоже не понимаем. По всем показателям у вас был нормальный сон здорового человека. Только… добудиться не могли.

— Да не может такого быть! А не эта… как её? Летаргия?

— Нет, летаргические состояния науке известны. Они другие. Там замедляется метаболизм, физиологические и биофизические процессы тоже… Ток крови, ритм сердца. У вас всё было хорошо. Вы даже похрапывали иногда.

— Чёрт! Что же со мной тогда?! – растерялся, Костя.

— А вот над этим сейчас целая команда одного медицинского НИИ работает, дружок… — усмехнулся врач. – И никто тоже ничего не может понять.

— А такие случаи… — Костя вспомнил про ранение. – У кого-то ещё были?

— Был и случаи в двадцатых годах… — врач почему-то отвёл глаза и голос понизил; хотя в тишине палаты они одни, только приборы жужжат, тонко, комариным писком. – Тогда это назвали «энцефалит Экономо». Но… но возбудителя найти не удалось, картины заболевания не установили. А не так давно в Акмолинской области Казахстана. Тридцать с лишним жителей нескольких посёлков. Некоторые спали по полтора месяца.

И поняв. Что сказал уже что-то не то, перешёл запретную грань. Профессор заторопился, вскочил; махал руками: «Лежите, дружок, лежите… Вы теперь под особым наблюдением. Уникальный случай, феномен!». Ушёл.

И пошла жизнь, во сто крат хуже то, что началась после ранения. Тогда и головные боли мучали, и челюсть ныла до одури, как у того Кутузова; и всё же прошло вроде, но сейчас… В сердце Кости поселился страх. Он боялся, что в любую минуту провалится в этот странный долгий сон. И за него боялись. Прогулки ему запретили, из палаты почти не выпускали; в туалет водил санитар, еду приносили. Проверяли его состояние ежечасно и ежедневно. Бесконечные анализы, рентген, гудение кокона томографа, снова анализы, процедуры. Охи и ахи. Жалостливые взгляды. К тому же это состояние повторилось: потом он заснул прямо на унитазе, проспал двенадцать дней, потом на приёме у того врача-воробышка, спал семь суток. А в конце концов и вовсе рекорд побил: двадцать один день спал, отрубившись в аппарате МРТ.

---

Последовал второй удар. И вторая невеста ушла. Это была Лиля, девчушка из Ленинграда, с которой познакомился перед армией. После ранения даже переписываться начали, Лиля испытывала чувства, а он начал душевно расцветать после Снежаны. И вот – скрючился на кровати, читает:

«Дорогой мой Костинька! Пишу тебе как надо а то сил нет врать уже. Сама ревела тоже, но ничего поделать не могу люблю тебя попрежнему всем сирдечком…»

Орфографические ошибки, почти нет знаков препинания. Пятнышки размытых букв – слёзы?

«Замуш за тебя у меня ниполучится такое дело. Папка мой ездил к тебе в больничку, с врачами говорил. Сказал что ты дурной стал и себя не помнишь. И что ты бываешь как мёртвый а мне страшно очинь. И пака сказал, что замуж за тебя меня совсем не пустит никогда, а нашей семье больной не нужен. А я ничего не могу сделать, папка у меня строгий ты же знаешь ваенком, что я могу сделать. Прости меня Костинька и найди себе девушку хорошую от всей души тебе желаю!! Целую нежно твоя Лила».

…Всё это, валившееся на Костю неожиданно, и по частям, все эти чувствительные тумаки судьбы, задержали его почти на два года: возили в центральный военно-медицинский госпиталь Министерства обороны, потом наблюдали в каком-то центре, реабилитация сложная, муторная, он себя подопытным кроликом чувствовал.

Но и это прошло. Провалялся по палатам с полгода – ни одного случая «синдрома Экономо». Врач, тот самый, и сказал: «Выписываем тебя. А что? Не до гроба же тебя тут держать… Но мой совет, парень: либо женись, либо сиделку найми. Наука так в твоём случае бессильна и осталась!».

А сразу после выписки у мер отец.

Он умер быстро, инсульт мгновенный; вышел из квартиры, на работу, автомобиль служебный ждёт, отец уже лабораторией заведовал. И не вышел из подъезда. Водитель хватился через четверть часа – отец лежал на площадке между этажами, скорчившись, с матово-белым лицом, руками портфель прижима; а жильцы ездили туда-сюда мимо в лязгающем лифте.

Похоронили на Волковском, где у отцовской лаборатории был резерв в самых престижных секторах. Потом продали питерскую квартиру: отец ещё лет пять назад влез в строительство новостройки в Выборге, а Косте как раз советовали сменить сырость северной столицы на более холодный зимой, но всё-таки поддерживаемый Гольфстримом, климат этого города. А через два месяца, простудившись на прогулке по набережном, прохваченная сквозняком и получившая воспаление лёгких, ушла и мать.

Несмотря на тяжесть болезни, умирала она легко. До самого последнего мига в сознании была; костя, сидел у её кровати в больнице, она вдруг сказала: «Костик… мне пора. Зовёт. Береги себя…». И сама закрыла глаза.

Ну, конечно, врачи, реанимация, бесполезно – то же, что и отца, остановка сердца.

Обмывая дома мать, вместе с соседкой – иных помощников у Кости не было, на и трупов за свою жизнь он навидался! – он обратил внимание на то, что тело её, как и всех покойников, сжалось, усохло; нос заострился, ввалились глазные впадины, кисти рук стали прозрачными, а вот ступни… Казалось, с ними ровным счётом ничего не произошло.

Они оставались такими же широкими, с крупными пальцами. Костя помнил их либо пыльными, запорошенными ботиевской землёй; мать неизменно из ДК возвращалась с танцев босая, разувшись ещё там – и подруг  подбивала. Отец ворчал: «Что ж ты босячишь, приличные же люди мы с тобой!», но мать только смеялась. Или чисто вымытыми, блестящими от воды – так она полы мыла, и капельки воды блестели на напрягающихся сухожилиях, на круглых ровных пятках, на изогнутом завитке мизинца…

Надо было начинать жизнь заново.

---

Инвалидность ему дали первую, потом сбросили на вторую. С этой «статьей» ни в полицию, ни в охрану не брали – а что ещё Костя умел делать, кроме как воевать? Требовали медицинские документы, медкомиссии сразу заворачивали. Пробовал устроиться охранником в клубы, банальным «вышибалой» — тоже не прошло. То ли за ним слава уже тянулась – чудной, «спящий десантник», то ли что; а один работодатель прямо сказал: «Ты на кой хер мне, такой калеченый, нужен? У тебя башку раненую переклинит – ты мне грохнешь тут кого-нибудь. Или ствол принесёшь и шмалять начнёшь вокруг, какой с тебя спрос?!».

Константин неожиданно вспомнил о том, как дядя Осип показывал ему двадцатилитровые бутыли ручной работы, для домашнего плодового вина. А когда по госпиталям таскали, один врач посетовал: с лабораторной посудой беда. И стоит дорого, и всяких хитрых посудин, реторт и прочего, не найдёшь – только импортное, у нас не делают. Так и родился план открыть стеклодувную лавку, да самому попробовать поучиться этому мастерству.

Съездил во Владимир, где располагался большой стекольный завод. Нашёл одного старого мастера, с трудом напросился в ученики. Тот долго кряхтел, слушая рассказ про травму; опасался. Потом решил: «Ладно. Башка простреленная – ничего, тут лёгкие нужны, а они у тебя чистенькие. Да и раз уж почти что там побывал, тебя ни одна холера теперь не возьмёт, покуда Бог не повелит!».

Ремесло тяжелое, учился каждый день. Потом начал елочные шары делать — получилось. Потом вазы. В итоге Костя нашел мастерскую, и начал искать помещение под лавку.

Ребята помогли. Племянник того самого дяди Вовы, прикрывавшего его под Цхинвалом. Сам когда-то отслуживший сверхсрочную в десантуре, на «гражданке» – типичный бык с пудовой золотой цепью, он по дешёвке отдал Косте подвал. В старом доме на улице Акулова. Ну, конечно, перед этим пришлось уважить хозяина, выжрать в среднем по бутылке «Хеннесси» на душу, а потом уже спуститься в подвал. Показывая его и икая с перепоя, хозяин говорил:

— Вот тут ёпана… всё битым кирпичом, ик! С землей было завалено… ик! Так я, ёпана, полкану одному позвонил, ик! Он, ёпана, бойцов пригнал, за три дня расчистили. Ик! А там… — он показал на стену. – Там арка такая, ёпана. Полчеловечьих роста. Подземный ход, ёпана, ик!

— И что ты с ним сделал? – с интересом спросил Костя.

Мужик ещё раз шумно икнул, почесал бычий затылок.

— Да, ёпана… забетонировал, на хрен.

— А чего так?

— Да… Менты придут, полезут, кости там найдут какие… старые. Объясняйпотом, что ты не верблюд. Ой, ёпана, отпустило, кажись.

Так и обосновался Костя на Акулова. Рядом, через дом – сад скульптуры; среди зелени – Орфей, Кузнец, Коленопреклонённый. В пяти минутах ходьбы – Набережная Большого Ковша и Центральный сквер. Вывеску сделал – стеклянные буквы с подсветкой изнутри, прикрытые белым пластиком с вырезами.

И вот, когда он это всё устроил, да привёз первую парию товара, да вышел на воздух, к перильцам старого чугуна, вспомнил Зеленогорск, он же финский Териоки. Туда он ездил во время первого отпуска после срочной, ещё бабуля жива была. Здоровый, сильный, лом гнул, шутя; море по колено. Кто ему про Кнута рассказал? Чёрт его знает. Костя зажёгся: а давайте, сходим?! Ему сказали, что этот странный отшельник, которого даже власть побаивается, обитает посреди озера, на Зелёном острове – а показывается не всякому, и туда ещё добраться надо,  озерцо-то болотистое. Ну, выпили немного, для храбрости, пошли. Два костиных спутника лезть в воду так и не решились, остались на берегу, а Константин, выломав какую-то палку покрепче, полез. По пояс в мутной воде, проваливаясь, дошёл до бережка. Заросли, стеной, ни чёрта не видно; армейские ботинки и камуфляж в грязи, на груди сияет единственная на тот момент медаль «за отвагу». Да, фиг его знает, где этого Кнута-Перепута искать, уже думал назад повернуть, обернулся… стоит!

В каком-то тряпье, лицо, как печёная картоха, а волосы – облаком. Белые-белые, снег сплошной. И на посох опирается, грубо вырезанный. Парень от неожиданности даже растерялся. Спросить, как у кукушки – сколько лет жить осталось?

А тот сам ответил. И такое ощущение, что губ даже не размыкал. Как голос, глухой, скворчащий сковородкой, в голове Кости звучал.

— Две войны будут. На первой напугают, но возвысят. На второй – ранят, голова грязной будет, к миру уйдёшь.

В лесу кричали пиццы. Заполошно кричали, как спугнул их кто-то. Побулькивала трясина.  Комары облаком вились над головой Кости, пищали – но ни один не кусал.

— На третьей – убьют! – коротко проговорил голос Кнута.

Вот жуть-то. Костя переминался с ноги на ногу, а потом выпалил:

— Эта… дядька… а невеста у меня будет?!

Глаза этого старика как-то засветились – белым угольками, как дым из них пошёл. Костя услышал:

— После вандализма. Старая будет. Найдёшь и потеряешь.

А потом ему как дали в лоб – невидимым кулаком, улетел в воду, пока вылез, отфыркался – никакого Кнута и в помине рядом нет.

Вот и гадай теперь. Две войны.Ну, ясно – первая – в Панкисском ущелье боевиков Гелаева остановили. Два месяца под обстрелом, под бомбами – иногда и на своих бросали, ад кровавый, ему старшину дали. Жив, целёхонек – возвысили? Да. Вторая – это вот он, Цхинвал. «Голова грязная». Ещё бы не грязная, когда через неё пуля-то просвистела! Поди, там до сих пор свищет, непонятно, что. А на третьей – убьют? Так он на третью и не собирается, да и кто его возьмёт после такого ранения.

А ещё больше интриговали слова провидца про «вандализм». Акт такой вскоре случился: сначала пришли бритые, в «адиках» с рынка. Хрю-му, чувак, мы с промышленного, отстёгивать нам будешь… Костя одного по стенке размазал, легко, второго выкинул на улицу – пинком, третий убежал. А через несколько дней битами перебили все окна в лавке, и бутылку с зажигательной смесью кинули. Хорошо, Костя успел систему пожаротушения наладить, и стальные закрывашки витрин. Даже вазы не закоптило.

Вот тогда в его жизни появился капитан Орехов, он же Джонни-Младший из «Злодейского бара Джонни Хайза».

---

Когда по пяти ступенькам в подвальное помещение лениво просверкали лакированные остроносые штиблеты, перед Костей возник человек в кожаном плаще до пят, безупречной белизны сорочке, чёрном тонком галстуке и лихой гангстерской шляпе а ля Хамфри Богарт. Он явно не походил на обыкновенного бандита; руки держал в карманах, на худом гладком лице – дьявольская ухмылка. Сделал шаг к прилавку, где стоял Костя в совсем не декоративном, а настоящем кожаном фартуке, и специальных очках на лбу: в таком одеянии он обычно колдовал у стеклодувной печи.

— Здорово, приятель! – произнёс незнакомец наглым, но вместе с тем мелодичным баритоном.

Костя усмехнулся. Хорош прикид… И спросил глуповато:

— Привет. А в карманах что? Пистолеты?

— Морковки! – ухмыльнулся человек, руки вынул, правда и без морковок, и без пистолетов, одной достал из внутреннего кармана удостоверение, сунул под нос. Сотрудник убойного отдела ГУ МВД по Петербургу и Ленобласти, капитан полиции Константин Орехов. Ишь ты, тёзка.

— А так, для своих, вообще Джонни Хайз-младший. Если что… — добавил пришелец; потом оглянулся на выбитые ночью окна подвала. – А это что? Слышал я, наехали?

— Да нет… — Косте не хотелось впутываться в истории с ментами и бандитами. – Так… мальчишки какие-то с девчонками играли Вот и разбили.

Орехов состроил гримасу.

— А-а, понятное кино. Слушай, приятель, загляни-ка сегодня вечерком ко мне. «Злодейский бар Джонни Хайза». Ломоносова, 16, вход со двора. Поговорим о мальчишках… да и до девчонках.

— Добро.

Орехов ушёл, оставив после себя запах хорошего одеколона с сигарной ноткой. Костя подумал-подумал и решил пойти на встречу.

Вот там они и познакомились уже по-настоящему. Орехов оказался хорошим мужиком лет тридцати, встретил в клетчатой байковой рубахе и майке с физиономией Джека Потрошителя, предполагаемого; такие же физии имелись на столах тёмного морёного дерева и скамьях. Посидели, выпили под хорошие бифштексы с кровью, приготовленные его старшим братом, соответственноДжонни-старшим. Поговорили.

— Ну, и сколько мне платить за «крышу»? – спросил Костя, понимая, что от этого вопроса не отвертеться.

Капитан посмотрел на него круглыми, кошачьими глазами – точно, как у блудливого кота! – и такими же жёлто-коричневыми, ответил хрипло:

— Сиди на попе ровно, тёзка.  С воинов не беру.

— Почему?

— За державу обидно будет. Не барыга же я позорный…

— Ну, ладно.

— Ладно, не ладно, подаришь мне пепельничку. Я приглядел. Мне один опер её по пьяни расколотил. И весь сказ… Слушай, тёзка. Ты фильм «Константин» с Киану Ривзом смотрел?

— Нет…

— «Слепые становятся очень чувствительными к проявлению окружающего мира» — произнёс Орехов задумчиво, яростно рвя крупными жёлтыми зубами мясо: ножом он практически не пользовался. – Цитатка оттуда… Значит, говоришь, пуля пролетела – и ага? Через всю башку?

— Да. И чёрт те знает чего там наделала.

— Не боись… — Орехов оскалился. – Своей смертью ты не помрёшь, точно. Но наворотишь многое.

— Звучит вдохновляюще.

— Ещё как. Эй, Лика! Лика, я те кричу! Подь сюда.

К столику, покинув компанию пьяноватых байкеров, подошла молоденькая блондинка с хвостом волос, где цвет их переходил в ярко-синий – жилистая и худая, но с очень выпуклой, почти вертикально торчащей грудью, в нарочито рваных сетчатых колготах на алый символический купальник; в мокасинах кожаных, почти без выраженной подошвы, облегавших маленькую ступню. Орехов схватил девушку за талию, прижал, по-отечески по заднице шлёпнул.

— Видал? Это Лика. Это Константин, Лика. Тот самый… Повелитель Тьмы.

Девица прыснула. Отвесила шуточную оплеуху Орехову:

— А ты тогда кто, чучело?

— Не обращай внимания, Повелитель. Лика – она… она сооснователь, рисователь, составитель барной карты и обладатель самого большого Джибриля Сися в баре…

— Это что такое?

— Молчать, гусары! Не поймёшь… Лика, принеси нам парочку «Зарезанных младенцев», будь душкой!

— Не дождёшься, придурок! – надменно ответила девушка, подмигнула Косте, и, тем не менее ушла в направлении стойки – явно за коктейлями.

Они тогда напились здорово. Орехов на улице завёл диковинный Вольво-780 с двумя дверями, ярко-вишнёвого цвета и довёз Костю до дома, по пути нещадно дымя и горланя с бычком во рту: «С одесского кичмана бежали два уркана…».

А дня через три-четыре снова заявился в лавку в образе чикагского гангстера. Опять шляпа на глаза, руки в карманах. Достал фотографии, положил на прилавок:

— Узнаёшь ребятишек?

Все трое в тот день были в лавке Кости. Не исключено, что они и совершили ночной налёт. Но на фото оно в разных позах лежали на жухлой весенней траве, и в головах у всех, только с разных сторон, виднелись пулевые отверстия со следами крови.

— Ты, что ли? – вздрогнул Костя.

Орехов собрал фото, спрятал.

— Не сцы, капуста… Засолим и отпустим! – хмыкнул он. – Оперативная разработка. Отморозки они, что надо. Навели на них другую группировку, они быковать. В общем, Господь Всемогущий всё сам решил. Как говорил Повелитель Тьмы: «Я всегда выигрывал. Побеждал тварей, о которых многие даже и не слышали… а меня добили сигареты». Ладно, замнём.

— А в карманах на этот раз что? – искренне поинтересовался десантник. – Опять морковки?

— Тьфу на тебя!

И Орехов неуловимобыстро извлёк из карманов чёрного плаща два никелированных револьвера с длинными дулами, сверкавшими, как елочная игрушка и белыми рукоятками; дула сошлись, целя Косте в переносицу.

— Игрушка?

— Дурак ты. «Смит энд Весссон» одна тыща восемьсот шестьдесят девятого… Третья модель. Ручки из слоновой кости, Костя. Короче… Пить будем?

— Наверное…

Снимая шляпу и швыряя её точным жестом через всё помещение точно на рожок для одежды, Орехов кивнул на витрину:

— Сам дуешь?

— Дуют пиво! – с достоинством парировал Костя. – А я хоть и Стеклодув, но выдуваю…

С этой второй пьянки, во время которой они раздавили бутылку контрабандного односолодового «Синглтона», доставшуюся после налёта опером на какой-то подпольный склад, началась прочная дружба с Ореховым. На хорошей основе. Да, больше никаких неприятностей в лавке не случалось, а когда через полмесяца подкатило какое-то другое бандитское ополчение на старой «БМВ», Костя просто сказал им: «К ореху!» и тех как ветром сдуло.

Капитан денег не брал, по-прежнему. Но Костя сделал, то есть «выдул», стеклянные подвески на люстру для начальника Северо-Западной таможни, вазу в виде форменной фуражки для начальника ГУ МВД по Ленобласти, еще с десяток красивых вещей для солидных людей и важных чиновников…

Однако невесты в его жизни после этого «акта вандализма», вроде как предсказанного Кнутом, так и не появилось. Как-то раз сидели в «Злодейском баре», одна из стен которого была оформлена под боковину контейнеров, уходила в нишу — высоко. Лика взбиралась на эту стену под свист и улюлюканье посетителей. Константин задумчиво спросил:

— А босиком… без мокасин, взберётся?

— Говно-вопрос… Лика! – рявкнул Орехов.

Девушка фыркнула, сняла мокасины. Ступни у неё оказались чуть ли не прозрачными, хрупкими на вид – как произведения Кости, собранные из множества косточек и с просвечивающими синеватыми жилочками. Взобралась в два счёта и оттуда, з темноты потолка, показала им fuck.

— Она по голой стене, стеклянной, как-то раз до седьмого этажа Лахта-центра на спор забралась. Говорит, там какие-то щели… — прокомментировал Орехов. – Это у неё с детства. Человек-Муха.

— Не замужем?

— Да Человек-Паук далеко, вот и не замужем. А ты что, невесту ищешь?

— Вроде того.

— Не, дружок. Она пока не собирается… — Орехов отхлебнул «Зарезанного младенца»: смесь мартини, мадеры, апельсинового сока и ликёра «Бейлис», спросил, котяровыми газами своими вращая. – Слышь, Повелитель, тебе невеста нужна. А проводник. Ходил туда?

— Куда?

— В Ад, вестимо.

— Да ну. Нет этого.

— Есть… У нас у каждого в башке – персональный канал спуска. А в твоей, простреленной, там целое метро поди.

— Не помню. Не представляю его себе. Сказка.

— Сказка? – орехов прищурился. – Ну, ну. «Небеса и ад рядом, за каждой стеной, за каждым углом — это мир за гранью реальности, а мы застряли посередине. Ангелы и демоны не могут проникнуть в наш мир, и вместо них появляются Полукровки….». Так ты «Константина»-то смотрел?

— Смотрел. Обыкновенный триллер. Но такой, живенький.

— Бля, ты сам живенький. Ни хера не понял?

— Не-а.

— Вот и дурак.

— Растолкуй, если умный.

Орехов откинулся на спинку скамьи. На тёмный дуб. Взгляд его затуманился.

— Ты не врубаешься… Бог и Дьявол – это две сверхдержавы Биполярный мир! У них есть тренировочные лагеря… рай и Ад. Пограничная, ничейная территория – земля. Тут идёт агентурная борьба, война, понимаешь… и ни Добра нет, ни Зла. Есть вечны интересы. Всё, как в разведке. Двойные агенты, провокации, деза и прочее. Знаешь, у меня знакомый был один… вор в законе.

— Не удивительно.

— Не, не врубаешься, точняк. Он запретил своей братве ментов мочить.

— Как? Совсем?!

— Ну, только если в открытом бою. Один на один. И знаешь, что он говорил?! Я, типа – это про себя! – солдат Бога.

— Верующий был?

— Конечно. У него в хате, он под Питером жил, там целый иконостас был. Так вот… Он, типа, солдат Бога, а то, что он делает – агентурная игра. Дескать, подманивает Дьявола. Тот покупается. А Бог потом его мудохает… как бы так: свой среди чужих, чужой среди своих. Я ж говорю: агентурная сеть. Так что ты решай, в чью игру играешь. И на чьей стороне.

— А ты, сам?

— Я? – взгляд опера затуманился, поблёк; он почему-то отвернулся, с тоской посмотрел на рыже-кирпичные стены, стойку, глухо пробормотал. – А уж и сам не знаю сейчас. Оставили вот тут… резидентом! Охо-хо! А давай ещё один. Новый. «Синяя Борода».

— А это с чем? С тормозной жидкостью?

— Не угадал. С абсентом… Лика!

И было это всё круто, весело; в Выборг пришла настоящая весна, Выборгский замок белел стенам в окружении разросшихся деревьев, шумел Сад Монрепо, по крытым брусчаткой улицам бежали ручьи, скакали через них, промачивая рано обутые «балетки», а после стаскивали их и шли босиком, охая и поскальзываясь; продавали каштаны и мороженое, в городе появилась Ассоциация уличных шарманщиков, а Орехову дали майора.

В какой-то из таких свежих, напоенных невыносимым теплом – даже мухи от него с ума сходили! – дней, с улицы завопила автомобильный гудок, прямо по окном, требовательно. Костя вышел, из окна вишнёвого «Вольво» скалился Орехов.

— Привет, Повелитель. Ты чё, масть сменил?

— В смысле?!

— А ты над собой посмотри.

Костя задрал голову. На вывеске, над высоте почти второго этажа, наблюдался непорядок. Нижняя часть проёма буквы «В» была облеплена белым непроницаемым скотчем, и получалось: «ЛАВКА СТЕКЛОДУРА».

— Ёп… твоя, что ли, нахулиганила? Кто ещё туда забраться мог.

— Э-э, кореш, ты на меня батон не кроши. Не при делах! – заржал Орехов. – Розыскная помощь нужна?

— Не надо. Сам разберусь.

— Ну, бывай тогда!

Вытащил из лавки стремянку, пристроил её, взобрался. Содрал скотч, восстановил статус-кво. Два дня всё было нормально а потом приходит – и опять «стеклодуРа». Тот же самый белый скотч. Но на этот раз в старинном медном ящике, который Костя купил у антиквара на Блошином рынке в Москве, появился листок «Новости Ленобласти». Через всю страницу шло намалёванное маркером:

«НЕ ПОДУМАЙТЕ НА НАС, ЭТО СДЕЛАЛ ФАНТОМАС!»

У Кости всё внутри ёкнуло. Неужели…

Фантомасом называл себя его дядька, главврач санатория «остров детства» в Зеленогорске, и там было много воспоминаний… Стиснув в руках газету, Костя ушёл в лавку, забыв на улице стремянку – её, кстати, украли в течение двадцать минут, но он уже об этом не жалел.

На второй странице крохотная заметка: «ВОСПИТАТЕЛЬНИЦУ МОГУТ УВОЛИТЬ ЗА ГРЯЗНЫЕ ПЯТКИ». В заметке писали:

«…прокуратура Ленобласти продолжает служебную проверку по поводу действий воспитательницы детского санатория «Остров Детства» в г. Зеленогорске. Молодая женщина, поступив на работу, ввела в практику для отдыхающих, в том числе и детей, босоногие прогулки. По словам родителей, она выходит с несовершеннолетними отдыхающими босиком во двор даже зимой, на снег. В санатории развивается настоящий культ босых ног, члены «Кружка Здоровья», созданного воспитательницей по имени Людмила, приносят «клятву верности», стоя голыми ногами на острых иглах и плача от боли, а сама она пришла босой на приём к вице-губернатору области, когда тот решил, по требованию общественности, разобраться в ситуации… нездоровое увлечение босоножеством, культивируемое в санатории, стало предметом внимания общественности Главного омбудсмена РФ по защите прав детства, Ирины Мозговой… Врачи областного центра профилактики ортопедических заболеваний предупреждают: хождение босиком даже в летнее время таит в себе массу опасностей, от заражения паразитами в зоне водоёмов, до грибковых и венерических заболеваний при хождении босиком по городским улицам…».

Фотографии в газете не было. Но Костя понял – это Люда.

Люська-Энигма.

И пошёл новый этап его жизни.

---

(продожение следует)