2659 Back to USSR! Kaiser. Приятное чтение.
Фотосет для ФК “Босиком в Европу”. Полная версия публикуется впервые.
Галина Степановна показала ей ЭТО ещё из-за конторки своей библиотечной, из-за стойки. Знала, чем пронять.
– Ой-и-и! – буквально завизжала Светлана. – Чур я первая, чур!
Старшая библиотекарь поджала сухие губы; нет, она добрая женщина, только, что называется, “застёгнутая на все пуговицы”. Всегда.
– Записываю на тебя! – лязгающим, как вагонные колёса, голосом проговорила Галина Степановна. – И смотри, аккуратнее с ним. Пятно посадишь – из зарплаты вычтем в десятикратном размере!
– Ой… А это сколько?
– Пять рублей. Он подорожал уже, пятьдесят копеек стоит.
Пока Галина записывала журнал в её читательскую карточку-формуляр, Светлана стояла, нервно притопывая распаренными ступнями в старых босоножках. очередные “Сибирские огни”… Там же наверняка Григорий Федосеев, повесть “Последний костёр”, её ещё в прошлом номере анонсировали! И наверняка новые, чудесные стихи.
Светлана, молодой женщине двадцати пяти лет, практикантке, работающей в библиотеке, одновременно, нестерпимо хотелось сделать две вещи: схватить журнал и читать, читать, читать… и разуться.
Душа её изнывала от читательского голода – Светка читала запоем с детства, ещё в школе была записана аж в две библиотеки, не считая школьной, а ступни большого размера, с крупными, фактурными пальцами – от тесноты туфель. и хотя это была старая расшлёпанная пара, но сдавливала она не хуже новых, особенно к середине дня. конечно, с утра, пока не являлась чопорная Галина Степановна, девушка запросто шлёпала по библиотеке босая, да ещё так приятно-то по собственноручно вымытым полам босыми ногами, по половицам! – а вот потом начиналась пытка. Босиком в библиотеке? Не положено! Стыд-позор и вообще! Конечно, кто бы ей разрешил… Вон, даже сегодня, в эту сумасшедшую жару, Галина Степановна одета, как для бюро райкома: чёрная юбка, белая плотная крахмальная блузка, чёрный бархатный жакет и чулки, конечно! Господи, как ей не жарко!
Светлана едва дождалась момента, когда после всех формальностей журнал лёг на стойку, схватила его, сумку свою, приготовленную, и, пробормотав “Спасибо!”, пулей вылетела в коридор.
Разулась она прямо в вестибюле – выдержать уже не могла, зашлёпала босыми ногами про прохладному бетону пола, на глазах у двух изумлённых студенток, идущих к Галине Степановне с пачками книг. да и чёрт с ними!
на порог районной библиотеки Светлана выскочила босой, размахивая туфлями – а журнал покоился в сумке. Теперь скорее домой, по пути купить батон и бутылку кефира; и читать, читать, читать…
От того, что ей первой достался свежий журнал, всё внутри Светланы ликовало, и ей было необыкновенно хорошо – от всего. от того, что изъеденный временем асфальт двора нещадно колет голые пятки. И том, что мелкие камешки попадаются в самые нежные места между пальцев ноги и кусают так, как злые комары. От того, что жарко, и что небо – ослепительно – голубое, и что платье новое, пёстрое, недавно на “барахолке” купила, чуть всю получку не угробив. Хорошо-то как! Федосеев читал свои вещи в прошлом году, наброски ещё, на Сибирских литературных чтениях. Она помнила его глуховатый голос: “Желтыми глазами смотрят в ночь еще не потухшие огни в оконцах, и в свете их видно, как с темного неба падают, порхая, белые пушинки снега. Они ложатся на мерзлую землю, но порывы ветра снова подхватывают их, кружат в воздухе. Снежинки щекочут лицо…”. Романтик! Она его обожает. И, конечно, наверняка там будет кто-то из молодых сибирских поэтов – Николай Вяткин или Спартак Игнатов.
Все когда-то землею мы будем,
а пока не улегся в гробу,
что мне клеть заржавелая буден —
дайте мне золотую судьбу!
Мир оглядывать осоловело
может всякий — не только поэт,
да не всякое сердце так пело,
и летело из мрака на свет!
Тоже её любимый поэт…
Молодая женщина так погрузилась в свои мысли, в предвкушение чтения, что, переходя старую железнодорожную ветку, с размаху ударилась беззащитным пальцем ступни о рельсу. Ойкнулра от боли. Остановилась. осмотрела. Ничего, плоский квадратные ноготь не сорвала, только по краю амфорообразного, с утолщением на последней фаланге пальца – царапина, содранная кожа. До свадьбы заживёт! Туфли укоряюще качались в руке. Куда ж их девать, господи? В сумку нельзя – грязные, журнал замарает, кулечек она не взяла, дефицит это – кулёчки, а обуваться снова… ни за что. До безумия приятно идти босиком, по пыли этих дорожек, даже про камешкам. Нет!
Она шагала по улице Мусы Джалиля, смотря, как ступни её ложатся между извилистых трещин асфальтовой кожи. Эх, не удаётся её ногам загореть! И ведь в огороде у матери целый день босая, эти ноги по самые сытые, полноватые, крестьянские икры в земле, на солнце, потом ледяной водой из колодца омываемы – и не загорают ни капельки! А если вообще присмотреться, то они ей не нравятся ещё и грубоватостью своей – вон, какое основание ступни широкое, тоже крестьянская кость, у мизинца выступает, лопата чёртова…
Да ладно, о ногах. Не в них счастье! Лучше стихи вспомнить.
Милая, девочка,
выслушай, погоди!
Мы не стареем, мы просто становимся взрослыми.
Я, как моллюск упрямый, верю, что впереди
путь наш усыпан будет цветами и звёздами…
Красота!
Но проклятые туфли не давали ей покоя, они потели в руке, они как мстили за то, что их отринули, пренебрегли ими; и Светлана как раз проходила мимо кирпичной пятиэтажки тёти Оли. Если она дома, то на первом этаже окно открыто и над раковиной сушатся те самые кулёчки целлофановые – тётя Оля ни один не выбрасывает! Попросить у неё, что ли…
Светлана свернула. прошла по бетону опалубки. Он не тёплый, он прохладный, тут тень. И – окурки. Какие же люди неаккуратные! К её широкой пятке один прилип, только что кем-то балкона выброшенный, погасший – но от слюны чужой мокрый; ногой об ногу пришлось шоркать, сбросила.
Увы, тёти Оли дома не было. По магазинам пошла, в бесконечных очередях стоять – за мылом, за гречкой, за бумагой туалетной… Окно закрыто, тюлевая занавеска и герань на подоконнике. Светлана постояла у водосточной трубы, большим пальцем ноги задумчиво разгребая сухие листья, начавшие падать уже в начале июля – коротко сибирское лето! Почему-то вспомнился Игнатов:
Входная дверь. Звонок. Смотрю в глазок –
Кому ещё не спится среди ночи?
А это Совесть топчет мой порог,
На мой покой душевный зубы точит…
и тут вот решение пришло. Молодая женщина сделала несколько шагов. К зелёной урне у подъезда. и, словно бы не веря своим глазам и движением, словно со стороны видела, как опускает в эту урну туфли. всё! босиком она пойдёт домой, и на работу завтра босиком – и в конце концов, в каком таком документе сказано, что, что она должна быть обута среди книжных стеллажей! И пол мыть так удобнее! Она не в штате, она на практике, в конце концов, со своим высшим филологическим, и эти несчастные “четверть ставки” – эти тридцать пять рублей в месяц, да гори они огнём!
Это воодушевило её донельзя. Она пританцовывала и какой-то карапузик на велосипеде ошалело смотрел на радостную босую тётю…
От пятиэтажек она свернула в лесной массив, окружавший дома. см наслаждением ощутила голыми ногами мягкий ковёр хвои и листьев; нет, шишек не было, только ветки немного покалывали, но это тонизировало скорее. Нашли пенёк, присела; ещё раз глянула на свои ноги – ага, запылились родимые, покрылись ступни сероватой поволокой!
И ладно, батон с кефиром – потом, потом.
Она шумно выдохнула воздух, будто перед погружением воду, и раскрыла номер “Сибирских огней” за июль 1969-го года.
Сухой глубокий небосклон,
в нем солнца огненное око!
И берестою с двух сторон
сворачивается дорога.
И больше некуда шагать,
и время главное понять.
Бывает миг в любой судьбе,
когда в груди так сердцу тесно,
прислушаешься сам к себе —
и вдруг услышишь гром небесный!
