38 глава. ОДИН ДЕНЬ НЯНИ-АШИ И ОДНО УТРО ФРОМИЛЛЕРОВ

38 глава. ОДИН ДЕНЬ АШИ-НЯНИ И ОДНО УТРО СЕМЬИ ФРОМИЛЛЕРОВ

ТОЛЬКО ДЛЯ

СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.


ЛИНИЯ АША – ДРУГИЕ

Мириам слово сдержала: уже во вторник Аша шла на своё новое место работы. Поскрипывая новыми кроссовками (их купила Тамара, железным голосом подавив все возражения – ты нам помогла, мы – тебе!), в новых же джинсах (постаралась Мария, найдя среди своих, давно не носимых вещей; Аша на бабулиной «Чайке» их слегка ушила и укоротила под себя!) и в самостоятельно купленной блузке – недорогой, но очень нарядной. Впрочем, шла не столько прямо на работу, сколько к знакомой Мириам, менеджеру агентства, занимавшегося как раз подбором кадров.

Конечно же, именно в таком виде. Иначе быть и не могло…


…Менеджер оказалась женщиной средних лет, ухоженной, но будто из моржового клыка вырезанной: костяное лицо, щёки натянуты – ни складочки, рот жёсткий, говорит резко, отрывисто.

– Английский знаете?

– Средне… – потупилась Аша, понимая, что пропущенные школьные годы никакими курсами не заменишь.

– Хорошо. Запишу: базовые знания английского…

– Может, не надо?

– Ну хоть то, что компьютер вам пишет, понимаете? Game over или File cannot be opened?

– Ну, это понимаю… – Аша вспомнила, как этим премудростям учил её Алексей года два назад, когда только познакомились.

– Если есть возможность, подучите! – властно заметила женщина. – Сейчас всем английский подавай, а то и китайский… Так. Играете на чём-нибудь? На музыкальном инструменте?

– На фортепьяно… – пролепетала Аша, сжимаясь внутри: первые такты «К Элоизе» она разучивала под контролем матери ещё, когда отец был жив. – А я ещё умею танцевать… и рисую немного.

– На любительском уровне это каждый… умеет! – перебила менеджер. – Методиками воспитания владеете?

Вопрос поставил Ашу в полный тупик и она уже хотела признаться – нет, но авторучка в сухих, тоже моржовьего клыка, пальцах женщины уже поставила где-то в анкете крестик. – Пишу: владеете. Вы же девушка взрослая, в интернете почитаете. Зайцев там, Домани, Жукова…

«Придётся к Лёшке на поклон идти!» – подумала девушка. Интернет только у него, безлимитный. И принтер есть.

– …Зайцев – кубики, Жукова – букварь. Почитаете, выучите. Ничего сложного. Знак какой?

– Что?!

– Знак Зодиака?

– А зачем это нужно? – осмелела Аша.

– Девушка! Вы тут не выкобенивайтесь. Если спрашиваю – значит, нужно.

– Весы…

– Хорошо. По году рождения, я смотрю, Год Петуха.

«И это тоже нужно… – прошло в голове Аши. – Да куда ж я ввязалась!» В анкете, которую она заполняла для эскортинга, таких вопросов не было.

Угадав её сомнения, женщина отчеканила:

– Вы что думаете? Некоторые родители целый гороскоп совместимости требуют… Так. Фотографию принесли?

– Ну, которые на паспорт только…

Менеджер скривилась – мол, тоже мне придумала! Но не стала привередничать. Обронила сухо:

– Может, это и к лучшему. Обычно тащат прямо как на сайт знакомств. А для многих хозяек присутствие молодой симпатичной женщины в доме – это как козла в огород пустить, за свои же деньги. Ладно, это другое… Сейчас я вам скажу несколько важных вещей. Запомните их!

– Да. Я слушаю…

– Первое: на этой работе вашим амбициям личным не место. Спрячьте их в… Ну, вам понятно. Второе: кон-фи-ден-ци-альность. Понимаете? Язык за зубами держите. Третье: наши клиенты – люди очень обеспеченные. Столбенеть от обстановки не надо… И последнее: что бы вы ни делали, ваше мнение – сто шестнадцатое. Ясно?

– Конечно…

Менеджер вернула Аше санкнижку, с которой сняла копию – уж с этим-то у девушки всё было отлично! – папочку захлопнула. Объявила:

– Всё. После обеда, к трём, можете отправляться по адресу. Новая, восемь, квартира… – назвала цифру. – Хозяйку зовут Ольга Ефремовна. Я позвоню.

Напоследок женщина внимательно глянула на Ашу, и костяное лицо с короткой стрижкой выразило нечто похожее на жалость. Совсем другим, подогретым голосом менеджер сказала:

– Вы, девушка… вы в первый раз идёте. Я вас рекомендую только со слов Мириам Даниловны. Я вам вот что посоветую: вы сами вот представьте, простите, чужую рожу в собственном доме… Ужаснитесь и к заскокам родителей отнеситесь снисходительно. Если будет неприкрытое хамство – уходите. Нормальный специалист с таким обращением мириться не будет, а если будет, то цена его на рынке невысока… Вот такое вам напутствие.


Примерно это Аша и повторяла про себя, поднимаясь в сверкающем, почти полностью зеркальном лифте на десятый этаж новейшей, гламурной новостройки на Новой. «Заповедник», знаменитый, никогда в жизни она тут не бывала, да и проживи сто лет в Щанске – тоже не побывала бы…

Её всё пугало. Угрожающе-вежливый консьерж (или охранник?), стерильный подъезд, этот зеркальный лифт. Оглушающая тишина коридоров, извилистых, как лабиринт. Видеокамеры, следящие за каждым её движением.

Итак, детей оказалось двое. Двухлетний Николенька – ясный, голубоглазый, кудрявый, чистый ангелочек, и шестилетний Миша. Насупленный, пухлый мальчик с недетскими густыми бровками. А встретила Машу не Ольга Ефремовна, а некая блондинка, в лимонного цвета банном халате, с тюрбаном полотенца на голове. При этом хозяйка или, вероятно, дочь хозяйки, ходила по дому в босоножках на высоком каблуке-шпильке.

– Меня зовут Жанна! – объявила она. – Слушайте меня сюда… Вы занимаетесь детьми! Мишей и Николенькой. Гуляете с ними, готовите…

– Простите, я не знала, что их двое будет… – пробормотала девушка.

Глаза блондинки сверкнули:

– А вам и не надо знать! Николенькой мама моя занимается. Подумаешь – погулять да приготовить кашу! К школе Мишу другие готовят, у нас есть репетиторы… И одежду почистить – минутное дело.  В свободное время уборкой занимаетесь. Русский язык понимаете?

– Понимаю…

– Вот и начинайте. Мишу надо выгулять…

Она сказала именно «выгулять» – как говорят о собаках, которых, кстати, тут не было, в этой квартире – или просто их присутствие не замечалось? Высказавшись, тюрбанистая крутнулась на своих каблуках так, что разлетелись полы туго схваченного поясом халата, обнажив кегельной гладкости ноги, – да и исчезла в глубинах квартиры. В ванной, наверное. Оттуда, из этих закоулков, донеслось раздражённое: «За такие деньги, которые ей платят, ей надо нам ноги мыть и воду пить! Прислали чёрт знает кого…»

Радости эта встреча не прибавила. Но, скрепя сердце, Аша познакомилась с Мишей, зайдя в детскую, полюбовалась на спящего двухлетнего Николеньку – вот тогда ассоциация с ангелочком и пришла на ум! Сейчас Миша сидел на стульчике и шнуровал ботинки.

– Миш… давай я тебе помогу! – Аша присела на корточки.

Мальчик упрямо вырвал ногу в ботиночке из её рук.

– Сейчас закричу! – сказал он, усердно сопя; глянул в сторону детской, прибавил: – Громко!

– Зачем?

– А чего он спит и спит! – недовольный Миша показал рукой в сторону детской, жалуясь на брата. – Обещали, что играть с ним будем… Обманули! Что с ним играть… с куклой.

– Вот подрастёт, и будете играть… – ласково сказала девушка, поймав вторую ногу малыша и всё-таки завязав шнурок; пухлый, он даже с трудом сгибался к ботинку.

– Да это когда ж будет! – с взрослой интонацией снова пожаловался толстячок.

Наконец, ботиночки, плотные штанишки, свитерок какой-то и поверх ещё курточка-ветровка – всё надето. Под конец процедуры в прихожую вихрем ворвалась дама; стало ясно, что она крашеная блондинка – золотые волосы уже высушены феном.

– Так! Погуляете, потом приготовите ужин для детей… Мама вам оставила в кухне инструкции! Не вздумайте Николеньку разбудить, кстати… Потом уберётесь в детских.

– Жанна… а отчество?

– Просто Жанна!

Предпочитает без отчества. Ладно.

– Жанна, я что-то, наверное, не так поняла… в агентстве мне сказали, что я буду детьми только заниматься…

Нарисованные брови взлетели вверх:

– Мало ли что вам там сказали! Здесь я вам говорю – русским языком: приготовите еду, потом уберётесь. И ещё: возьмите парогенератор и почистите мужские костюмы в шкафу. Химчистка дорогая, зараза.

Она совсем не слушала Ашу. Она даже, наверное, не допускала мысли, что этот биологический робот, присланный в качестве прислуги, может что-то ещё возражать… а Аша вспомнила советы в агентстве и пристыженно заткнулась. В самом деле, она что, хочет вернуться к мытью подъездов? Или к «бособизнесу»?!

В зеркальном лифте Миша, смотревший на неё по-прежнему исподлобья – похоже, он на всех так смотрел! – спросил:

– А ты меня бить не будешь?

– Бить?! – ужаснулась Аша. – Да ты что… Тебя что, няни раньше обижали?

– Нет… просто Жанна говорит, что все няньки – дуры и садюги. Ты вот – садюга?

– Вроде нет… – невесело усмехнулась девушка, пытаясь всё перевести в шутку.

Миша наморщил лобик и тем же голосом маленького старичка заключил:

– Посмотрим.


Во дворе он сразу пошёл в сторону детской лошадки. Аша шла следом, оглядываясь вокруг и думая про себя: точно, заповедник! Заповедник, национальный парк для особо ценных особей среднего и высшего класса. Или террариум… Везде – решётки, металлические сетки, калитки. Да, внутри просто великолепие: и горки пластиковые, витые, и качели разнообразные, и сцена для каких-нибудь детских праздников, крытая; шахматы девушка заметила – огромные, по пояс человеку, такие когда-то в детстве только в доме отдыха видела…

Но ощущение отгороженности, запертости, чуть ли тюремного двора витало над всем этим разноцветным, таким комфортабельным двором.

Как будто за пределами его простирались бразильские фавелы, заполонённые кровожадными бандитами и отстервенелыми нищими…

Миша уверенно направимся к ближайшей песочнице. Здесь их заполнял песок, почти белый цветом, словно с побережья каких-нибудь райских островов. Лежали побросанные игрушки; конечно, в таком мире можно и у песочницы их оставить: не возьмут, и если и возьмут – невелика потеря для родителей их маленьких хозяев. Аша залезла с малышом в песочницу; мелькнуло острое желание разуться, утопить босые ноги в этом чистейшем песке, по такому она не ходила ни разу в жизни. Но девушка от себя эту мысль отогнала. Мало ли – из какого окна следит за ней эта самая Жанна.

– Прокопай мне канавку! Нет, ямку! – потребовал Миша. – Я песок мокрый хочу…

– А что делать будешь?

– Куличики.

Аша засмеялась: ну да, «куличики». В детстве она и многие её сверстники, независимо от пола, любили это нехитрое занятие. Магия того, как песок сначала заполняет игрушечную формочку, а потом остаётся на доске края песочницы идеальная, фигурная песчаная отлива: чем глаже, безупречнее, тем больше гордость за себя; было в этом что-то древнее, атавистическое, доставшееся от первого ремесленничества, когда делали примерно так же фигурную плинфу для дворцов и храмов. Только из глины, и помещали её в печь…

– Давай!

Однако прокопать, как на пляже, до слоя сырого песка не удалось, пробуя в разных углах песочницы. Тогда Аша придумала: она взяла валявшееся рядом ведёрко и сбегала к ближайшему газону. Посреди него торчала головка автоматического поливальщика, брызгавшая на траву по кругу. На счастье девушки, система работала, и она набрала почти полное ведёрко: правда, пришлось бегать вокруг этого разбрызгивателя, вслед за его поворотами, ловить струйки. Кроссовки Аша намочила, носочки белые промокли; и опять подумалось – господи, она, как дура, бегает по этой изумрудной, мягчайшей, наверняка элитного газонного сорта, траве в кроссовках, хотя с каким наслаждением прошлась бы голыми ногами! Но нельзя. Запыхавшаяся, вернулась с ведёрком воды.

Дело пошло веселее. Мочили песок, размешивали совком, клали в формочки. Аша, вспомнив детство, клала аккуратные фигурки: рыбок, солнышки, черепашек. Они у неё получались гладкие, будто лоснящиеся. Миша запихивал песок в формочки небрежно, грохал ими об доски песочницы, отчего фигурки рассыпались, у черепашек отламывались лапки да головы, а у рыбок – хвосты. Мальчик злился, совком разрушал творения Аши.

– Миша… Ну что ты так хлопаешь? У тебя поэтому и не получается. Надо аккуратно.

– Сам знаю, как надо! Жанна всегда так делает. И бросает всё…

Девушка хотела было спросить у мальчика, как отчество у этой загадочной Жанны, но постеснялась. Само собой узнается…

– Вот научишься делать отлично, – попыталась утешить Аша, – И будешь братика учить.

– Не буду! Он тупой будет.

Девушка выронила совок.

– Почему?

– А он неполноценный. Так Жанна говорит! Он же кесарёнок, а они все тупые потом становятся…

Аша едва пришла в себя от такой детской откровенности. М-да, хороша семейка! Увидать бы ещё эту Ольгу Ефремовну. Если та похлеще блондинки, то мама не горюй…

В конце концов Мише надоело любоваться своей несостоятельностью. Он пнул ведёрко с остатками воды – Аше на ноги, зашвырнул подальше и совок, и пару формочек; растоптал бы ногами, если бы не умаялся от уже сделанного.

– Давай в догонялки! – заявил он.

– Это как? Ты меня догоняешь или я тебя?

– Ты прячешься где-нибудь, а я подхожу и чекаю. А ты бежишь, снова прячешься!

Аша не очень поняла, что от неё требуется, но подчинилась. Отошла к ближайшей горке, спряталась за пластмассовой трубой-тоннелем. Малыш, переваливаясь на толстых ножках, притопал, оглушительно саданул кулачком по сооружению, завизжал: «Чека!»

Вот так они и играли. Девушка бегала от одной конструкции к другой, а Миша перемешался по небольшому периметру и колотил по ним, «чекая». Он раздобыл алюминиевую трубку, видимо, от какой-то сломанной игрушки и лупил по железу от души. Заливисто смеялся. А больше всего – когда Аша, не рассчитав высоты, саданулась лбом о перекладину и вскрикнула… Она молила бога, чтобы на площадку зашла какая-нибудь мамаша со сверстником Миши: может, отвлечётся, а может, им замечание сделают, и тогда этот ад прекратится. Но, как назло, площадка будто вымерла…

Наконец и мальчик устал. Недовольство его чуть поутихло, но всё равно ворочалось где-то внутри, словно в давно потухшем вулкане поклокатывала, прыскала паром магма. Он потребовал покачать его на качели, потом попытался залезть на металлическое подобие земного шара. Не смог, естественно. Потребовал обиженно:

– Тогда ты залезь!

– А-то зачем?

– Всё равно залезь. А то я маме пожалуюсь, что ты плохо со мной играла!

Тут уж терпение Аши лопнуло. В том смысле, что она присела на ближайшую скамейку, стащила кроссовки и носки. Миша с любопытством следил за этим. Девушка объяснила:

– Я лазаю босиком только! Иначе сорвёшься и… В общем, так.

Полезла на этот чёртов шар. Миша стоял внизу, открыв рот. Аше в голову пришла дурацкая мысль: ну чего он так её рассматривает? Что она взобралась туда, куда ему, толстому и неуклюжему, путь был заказан? Или таращится потому, что «тётя» разулась? Или на её голые ступни, тщательно вымытые перед визитом, розово-чистые, с круглой яблочной пяткой? Да нет, последнее исключено.

Впрочем, никаких комментариев не последовало. Время клонилось к вечеру, отведённые на прогулку два часа пролетели. Аша решительно взяла Михаила за руку и повела домой. Тот покорился.


Ольга Егоровна оказалась большой, сдобной, слегка расплывшейся женщиной лет пятидесяти. Лицо её было добро-плаксивым, бесформенным, с печальными глазами и тонко накрашенными губами; голову украшала сложносочинённая причёска, руки – обвешаны перстнями и кольцами.

Аша поздоровалась, женщина кивнула: мол, знаю. И тут наткнулась глазами на кроссовки Аши.

– А почему… почему вы в грязи все? И Миша грязный… Миша, ты курточку где испачкал? Вы что, совсем за ребёнком не смотрели?

Аша хотела было сказать, что не в «грязи», а разве что в мокром песке и сероватой пыли, которую оставляет мелкий гравий детской площадки, но Ольга Ефремовна снова поразилась:

– И вы что, без носков ходите?

Точно: после эффектного покорения стальной вершины Аша забыла надеть носочки. Правда, тоже не чистые. Пришлось вынуть их и продемонстрировать:

– Испачкала. Хотела сейчас простирнуть… я сейчас разуюсь и…

– Не надо! – брезгливо и испуганно поджала безвольные губы хозяйка. – Ещё не хватало тут босыми лапами… Идите аккуратно в ванную и всё сделайте.

Аша пошла – на цыпочках. В спину ей прилетело:

– А вообще, будьте добры сменную обувь носить с собой для дома! И носочки сменные! У нас стерильно всё… Миша, что ты копаешься, раздевайся.

Нет, не залаживалось у Аши с новой работой. Когда она вернулась в прихожую, Миши уже не было, а Ольга Ефремовна с лучезарно улыбающимся Коленькой на руках её поджидала.

– Ну? И что? – спросила она язвительно.

– Простите…

– Да что «простите»-то? – вспыхнула женщина. – Хватайте одежду, которую вы там извозили, и чистите идите. Стоит она столбом… Господи, что за остолопка мне досталась!

И уплыла в коридор.

Потом Аша приготовила мальчику ужин – котлетку на пару разогрела, пюре из очищенной картошки в пакете сделала; кашу Николеньке сварила, орудуя на белоснежной кухне, сверкающей никелем, нержавейкой, медью, изобилующей всевозможными приладами. Ольга Ефремовна вплыла в кухню, посадила Мишу за стол, попробовала кашу, благосклонно кивнула. Взяла подносик с кашей и йогуртом, пошла кормить младшего. В дверях задержалась, бросила:

– Можете кофе выпить!

– Спасибо…

– Только не вздумайте молотый брать! Вон там для прислуги растворимый есть…

Аша с трудом сдерживалась. Но не хотела ничего показывать, да ещё при Мише. Тот болтал под столом ногами в закрытых тапочках – на Ольге Ефремовне такие же были, типа теннисных; пюре не столько ел, сколько по тарелке размазывал, котлету из индейки съел наполовину.

– А ты у нас седьмая! – сообщил он, кроша хлеб на столе.

– И что? – стараясь быть кроткой, поинтересовалась девушка.

– Да просто… А ты сахара много ложишь. Прошлую няньку уволили за это.

Рука Аши замерла над кружкой с кофе.

– Не ложишь, а «кладёшь»… А ты считаешь, что ли?

– Всё равно много! Ложишь! – закричал мальчик. – И бегаешь медленно. Мне с тобой скучно.

– Ну извини. Постараюсь быть повеселее… Доедать будешь?

– Нет!

– Ладно…

После его ухода она убрала остатки пищи; помыла посуду. Только притронулась губами к кофе, сделала пару глотков, из коридора послышался голос хозяйки:

– Вы в детской убрались? Мише надо играть!

Аша выплеснула недопитый кофе в раковину. Выскочила из кухни.

– Нет…

– А что вы делали всё это время? – искренне изумилась хозяйка.

– Ну, я посуду помыла и… и кофе пила.

– Так долго? Милочка моя, вы деньги получаете не за питьё кофе! Я вообще от вас в шоке… Миша! Иди наверх, у тебя убираться будут.

Мальчик, уже с игровой приставкой в руках, прошествовал через холл. Посмотрел на Ашу, возившуюся с пылесосом, злорадно ухмыльнулся. Девушка, не сдержавшись, показала ему язык.

…Собственно, первый день работы её на этом и закончился. Она убрала в детской, почистила парогенератором костюмы, пахнущие табаком и дорогим одеколоном, до блеска отдраила две ванные – нижнюю и верхнюю – и была отпущена Ольгой Ефремовной со словами: «Завтра – к девяти утра. И не вздумайте опоздать! Да, и ваши ошибки сегодняшние учтите, пожалуйста!»


Аша зубами скрипела, пока шла по двору этого дома к забору, открывающему путь к спасительной свободе. Чувствовала себя так, будто отбыла десять лет строгого режима; и поэтому, лишь выйдя за калитку, услышав за спиной её глухое клацанье и убедившись, что окна этой квартиры находятся на другом торце Г-образного дома, присела на ограждение и сорвала кроссовки вместе с ещё влажными носками.

Как же ей они надоели за целый день!

Упрятав всё это в прихваченный с собой пакет, Аша решила зайти в супермаркет. Денег ещё немного оставалось, можно что-то купить на ужин. Ну, хотя бы макарон и банку самой дешёвой тушёнки – сделать макароны с мясом. Ну, или фарша немного, тогда будут макароны «по-флотски», любимое блюдо её и отца.

Входя в «Елисеевский», по её представлению – обыкновенный супермаркет, только очень большой, она достала из кармана смятые в комок деньги, пересчитала и неожиданно почувствовала холодок. Такой, что пронизал её до самых голых пяток, приклеившихся к мохнатому ламинату пола.

Она стояла в поворачивающихся дверях торгового центра – круговых, ползущих медленно и внезапно замирающих. А на другой половине, в другой секции, отделённой прозрачным стеклом, с ужасом – почти мистическим – смотрела на неё Жанна, блондинка, с фирменными пакетами AHAVA и KENZO в руках.

Девушка поняла: она провалилась. Провалилась, как Штирлиц, выпивший с Мюллером русской водки и спросивший – ты меня уважаешь? Провалилась совсем, в тартарары.

Аша бросилась вперёд. На лбу и так припухала шишка – на которую, кстати, Ольга Ефремовна не обратила ни малейшего внимания, и этой шишкой она вторично приложилась от стеклянную гладь. Попав в освещённое, сверкающее пространство, заметалась: куда бежать? Как в тумане увидела второй выход – на автостоянку. Бросилась туда.

Она вылетела из «Елисеевского» пулей, помчалась по автостоянке, между машин. Кажется, она совершенно заблудилась, и немудрено в незнакомом месте. И надо же было вернуться туда же, к входу в супермаркет, – да опять столкнуться с блондинкой. Садясь в белый «БМВ», Жанна что-то возбуждённо кому-то рассказывала, прижав к уху телефон, и Аша тотчас поняла – кому эта фифа жалуется да на что.

Конечно, никакой тушенки, фарша или макарон она не купила. Её колотило. Дома она обошлась чаем с засохшими до каменной твёрдости овсяными печеньками, уничтожив почти четверть банки бабушкиного варенья. А потом позвонила Надежда Гавриловна: за бабулей приехали. Отвозить её в тот самый бесплатный стационар для пенсионеров, который размещался на верхних этажах горбольницы.

Аша понеслась туда.


Поспела она к тому моменту, когда бабушку уже грузили в «Скорую». Девушка дерзко подскочила к носилкам, санитары замешкались; бабуля смотрела на Ашу светло, такими же светлыми до белизны глазами, умиротворённо смотрела. Сухая ладонь поднялась, легла Аше на лоб.

– Бабуль… ну, что ты, что ты… – забормотала девушка, чувствуя угасающее тепло старческой кожи, каждую морщинку. – Я тебя там навещать буду…. Бабуль, скажи что-нибудь!

– Инсульт у неё был… – послышался голос Надежды Гавриловны рядом. – Отнялась правая половина. И речь туда ж… Ничего, полечут.

Рука упала бессильно. Носилки въехали в чрево «Скорой».

Девушка, как оглушённая, пошла прочь  от машины. Её окликнули:

– Эй! Это ты – Анастасия Корябина?

– Да, я.

Молодая женщина, лет двадцати пяти, в джинсовом костюме, в «балетках», с веснушчатым лицом и хвостиком светло-русых волос на голове, распорядилась:

– Пойдём, надо подписать документы… Я из соцзащиты, инспектор департамента.

Зелёная «лада» стояла неподалёку.

– Ты не переживай… – проговорила эта девчонка, года на два старше Аши. – Бабушку твою в хорошее место повезли. Там всё, как… короче, как в Москве. Это отделение сам глава курирует, там супер всё. «Плазмы» в палатах. Медики на цырлах ходят.

Аша кивнула. Сокрушённо.

– А потом?

– Ну… если всё хорошо – в Калачинский реабилитационный центр. Да не переживай ты так! Он тоже того… суперский. Совет Европы шефствует, федеральное  финансирование и так далее. Навещать будешь.

Они подошли к машине. Водитель открыл капот, копался в моторе. Женщина положила на багажник папку.

– Расписаться надо, как попечитель… Тут и тут. Вот.

Она не проявляла совершенно никакого интереса к внешнему виду Аши. Только убрав бумаги, усмехнулась:

– А ты летом босиком гоняешь?

– Ну да…

– Везёт! Я пока в Кабакле жила, тоже…

– А сейчас чего?

– Да кто ж мне разрешит? Я на работе, при исполнении. Петрович, поехали уже!

– Погодите вы… Тут зажигание барахлит. Сейчас.

– Ох, ну ёж ты вепрь, а…

Веснушчатая облокотилась о машину, достала сигареты. Спросила:

– Курить будешь?

Несмотря на жгучее желание, Аша почему-то помотала головой. Инспектор закурила, продолжила начатую мысль:

– Тут везде смотрят… доложат начальству. Ты-то непривязанная, тебе хорошо.

Девушка сглотнула комок в горле.

– Я сейчас из-за этого только что работу потеряла…

И, не вдаваясь в подробности, рассказала этой незнакомке о первом рабочем дне в качестве няни. Просто выговориться кому-то хотелось. Женщина хмыкала, понимающе кивала. Потом, держа руку с окурком на отлёте, спросила:

– Знаешь, какая по счёту твоя бабуля у меня сегодня?

– Нет…

– Двенадцатая! И ещё двое. Старики, одинокие. Живут – ужас. К некоторым придёшь – у них тараканы размером с овчарку. Паутина на дверях… И пожрать только – «доширак».

– Понимаю…

– Соцработников не хватает. Сейчас запретили брать после пятидесяти, чтоб потом на пенсию не отправлять. Ну, блин… а молодежь разве пойдёт. Кстати…

Она небрежно выбросила окурок в сторону урны и испытующе окинула глазами Ашу.

– А ты как на это дело?

– На какое?

– Полы загаженные мыть, горшки выносить, ну и… ну и так, добрым словом по душам. Сдюжишь? Ты, я смотрю, не брезгливая девка…

Аша на миг задумалась. А, будь что будет!

– Да!

– Запиши телефон… – инспектор дала ручку, небрежно оторвала клок от какой-то бумаги в папке. – Ладно, пока! Мы поехали, я смотрю…

Водитель захлопнул капот и уже сидел за рулём, вытирая руки.

Обратно Аша шла, как лунатик – медленно, ничего не видя. В этой прострации и зазвонил телефон. Голос она сразу узнала: сухой, немного режущий уши. Менеджер их агентства.

– Анастасия?

– Да.

– Ну что я могу сказать. Вы не подошли. Жанна Гызыловна сказала.

Ах, вот почему она не назвала своего отчества! Средняя Азия, что-то такое… Казашка, киргизка или туркменка наполовину… Стесняется. Едва шевеля губами, Аша пролепетала:

– А что ещё… про меня сказали?

– Хамите, грубите… В непотребном виде на улице.

– Я…

– Не надо! – отрезала трубка. – Проверять – это не мои обязанности. Просто поймите: это не ваш бизнес. Вот и всё.

В трубке зазвучала тишина – помехами, потрескиванием, шорохами. Но там, в кабинете агентства, вдруг решили добавить. Совершенно другим голосом.

– Девочка моя, я всё понимаю… Ну, только не отчаивайся. Мириам Даниловна сказала: ты сильная. Ты поищи себе что-то другое… Найдёшь.

И всё – нажали на отключение.


ЛИНИЯ ЛЕНА-ГРЕТА- МАТЬ – ОТЕЦ

Небо было серым и, казалось, пригибало к земле. Поднявшийся вчера ветер не только обрушил на Щанск кучи пыли, повытаскивал мусор из переполненных контейнеров, но и принёс с собой небольшой дождичек; сейчас лужицы поблёскивали то тут, то там: тёмно-вишнёвые на асфальте и чёрно-коричневые на участках земли.

– Ну, побежали? – спросила Лена мать.

– Побежали! – согласилась Александра Егоровна.

Они сегодня делали Большой круг, намеченный ещё дома: от подъезда через лесок, через магазин «Визит», мимо детсада «Белочка» и ряда бараков на Заповедной – и потом возвращение по улице Новой. Можно было, конечно, пробежаться и по самой улице Новой, но с одной её стороны шёл совершенно гладкий асфальт, а с другой поднимался бор Золотой горки, где дорожки были густо усыпаны шишками. Любители утреннего бега, собственно, там и обретались, на этих проверенных маршрутах, топча фирменными кроссовками всё, что попадалось под ноги… Но для босых ног Лены и Александры Егоровны ни твёрдый, пупырчатый асфальт, ни сплошные шишки не подходили.

Они бежали неторопливо, щадя себя, но и не «сачкуя», как выразилась девушка; в хорошем среднем темпе. На голове Лены в волосах прятались массивные наушники, игравшие музыку Three Days Grace, взрывающие мозг агрессивным гитарным рифом и чёткими ударными ритмами, а в ушах матери – миниатюрные, да и музыка была мелодичнее – свежий Энрике Иглесиас. Но на темп это не влияло. Лена иногда видела их две пары босых ног словно бы со стороны: свои, уже тронутые загаром, и материны, по-прежнему снежно-белые, изнеженные, но, тем не менее, достаточно гибкие, как уже выяснилось. Бежали по лесной дорожке, проходящей от дома к детсаду; шишки тут давно разбросали в стороны многочисленные прохожие, и земля была тугой, утоптанной, красящей подошвы, словно типографской краской…

После первого забега мать рассматривала их, стоя на одной ноге и поочерёдно поднимая другую; хохотала:

– Ленка, смотри, как покрасились… Честное слово, у меня давно не было таких ног!

– Да не покрасились, мам. Отмоем.

– Конечно!

Утренний воздух холодил лёгкие, расширяя их, заставляя кажется, даже поскрипывать; дымка тумана гуляла среди сосен позади, за спинами бегущих, в этом сосновом частоколе занимался рассвет. Шесть утра, раньше в это время девушка досматривала утренние сны.

У начинающейся цепочки бараков сделали первую остановку. Наклонились, упёрли руки в колени; потом Лена опомнилась: «Мам, нельзя просто стоять! Надо двигаться! Давай зарядку лёгкую…»

Начали крутиться, размахивать руками, головами, вращать шеями. Раскачиваясь, мать смотрела на двухэтажные дома; углы некоторых настолько перекособочились, что напоминали не традиционный прямоугольник, а неправильный параллепипед. По глазам матери Лена поняла: та поражена, хотя не подаёт виду. Спросила задорно:

– Что, мам, любуешься нищетой?

– Ну, да… – потрясённо ответила женщина, добавив: – Надо же… И ведь в таком – живут!

Отдельные окна в домах белели пластиком, кое-где торчали спутниковые тарелки. На верёвках во дворе крайнего дома растяпа-хозяйка забыла бельё; и удивительно, как оно провисело ночь и оставалось висеть, вбирая в себя утреннюю сырость. Лена вспомнила, как они пробежали мимо «Визита», а там два бомжа рылись в мусорном баке, но мать этого, похоже, не заметила.

– Везде, мам, живут.

Побежали дальше. Дорога стала скользкой, темп пришлось сбавить. Это ещё не грязь, конечно, но иногда под босой подошвой чавкало. Запачкать костюм – у Лены от Brunella Cucinelli, у матери попроще, Stella McCartney, – не хотелось. Поэтому в конце концов пошли шагом.

– Знаешь, Лен… – проговорила Александра Егоровна. – А я вспомнила, что мы с твоей бабушкой в частном доме жили, а напротив – такие вот бараки стояли. В Омске. На второй Дунайской. И по улице у нас трамвай ходил…

– По дороге?

– Нет, между домами трамвайная линия. А улица под уклон, и, если встать, видны эти рельсы… трамвайные. Кривые, просевшие, ужас! Я когда маленькая была, смотрела на них и думала: как трамвай с них не падает?

– Интересно…

– Ага. Поэтому страшно боялась на трамвае ездить. А ещё там место было, где после дождя лужа эти рельсы полностью заливала. Как море.

– А! Да-да. А мне иногда сон снится – еду на поезде по морю. Рельсы под водой, и вокруг, до горизонта, тоже вода.

– Слушай, это наверно к… Нет, не помню.

– Да нет, мам! Это из мультика, «Унесённые призраками». Помнишь, в детстве у меня любимый был?

– Да, что-то помню.

Лена хотела ещё что-то сказать, но внезапно увидела то, что её поразило – да так, что она остановилась как вкопанная.

У крайнего барака, с угла его, стояла Энигма! Стояла, словно задумавшись, склонив голову, рукой согнутой упираясь в доски. Красный топик, красные короткие джинсы. Ноги – босы, и видно – испачканы в грязи так же, как и у Лены с матерью. А недалеко от девушки спокойно настраивал свой аппарат фотограф: не Валера!

Крупный мужчина лет пятидесяти, с окладистой, хорошей бородой, в молодёжной бейсболке.

– Погоди, мам, я сейчас!

Подходя, Лена услышала добрый бас:

– Работаем, Оля!

Энигма заметила девушку. Но виду не подала. Повинуясь командам, она продержалась в прежней позе с минуту, пока фотограф щёлкал её с разных сторон, потом облокотилась спиной о доски, выставила ноги вперёд, а одну ступню поставила на пальцы, изогнув. Фотограф присел на корточки, сал фотографировать эти ступни с коричневыми от земли пятками. Всё, как у Лены с Валерой!

– Привет… – слегка растерявшись, сказала Лена. – Я смотрю, ты… ты тоже фотосессию решила устроить.

Девушка томно взмахнула длинными, не накладными ресницами.

– Познакомься… Это Арсений Владимирович. А это Елена, моя подруга.

– Здравствуйте… – вежливо поздоровался мужчина. – Ну, передохнём, я батареи заменю.

Лена, не веря свои глазам, смотрела то на Энигму, то на её голые ноги – которые она раньше иначе как в модельных туфлях не видела. На щиколотке – золотая цепочка, лак ногтей поблёскивает искорками сквозь пыль. Отойдя от стенки, Энигма сделала несколько шагов в сторону и поманила Лену – за собой. Девушки отошли к другому углу дома, к тополю, спиленному до пня и раскатанному кругляшами рядом. На пень Энигма и присела.

– Ну и как тебе? – хихикнула Лена, показывая глазами вниз.

Энигма задумчиво посмотрела на ступни, шевельнула пальцами. Золотая цепочка поймала солнечную искру.

– Ничего. Нормально. Необычно… – девушка подняла влажно поблёскивающие глаза на Лену. – А ты что так рано?

– Бегаем вот… с мамой.

– А-а… А мы с утра решили посниматься. Арсений не любит, когда народ на заднем плане шатается. Да и вопросов меньше! – Энигма улыбнулась.

– Как ты его нашла?

– Просто. По объявлению. Я ему плачу за фото.

У Лены чесался язык спросить, и она себе в этом не отказала:

– Слушай… тоже, наверное, фанат ног?

Энигма пожала плечами.

– Да я бы не сказала… Нормальный мужик. Семейный. Вообще, он свадебный и детский фотограф. Но работает хорошо. На совесть…

– М-да! – заключила Лена. – Видел бы нас с тобой сейчас Никитос…

– А тебе не всё равно? – Лена поднялась с пенька; Арсений терпеливо ждал. – Ладно, Лен. Время оплачено. Я пошла… дальше «работать», как Арсений говорит.

Чувство ревности укололо Лену; нет, не к Арсению, конечно, а к самому процессу. Ощутила, что соскучилась по тому, что было с Валерой – в самом начале, когда всё казалось таким безоблачным. Поймала подругу за руку:

– Оля! Слушай… а с тобой в следующий раз можно?

– Ты своего бросила? – Энигма саркастически усмехнулась. – Или просто… на новенького потянуло?

– Фу, глупая…

Лена не придумала, что сказать; хотелось выругаться. Но не стала. Махнула рукой и вернулась к матери. Та топталась на дорожке, с любопытством наблюдая за этой сценой. Лена ответила на её немой вопрос:

– Это подруга моя… фотосессия у них.

– Здорово! – с чувством оценила мать. – Смотри-ка, это модно, похоже!

– Что?

– Босиком сниматься.

– Ну, похоже, что да.

– Лена, а я ведь тоже хочу… Помнишь, ты меня щёлкнула тогда на телефон? Мне тогда понравилось.

– Посмотрим. Придумаем… – буркнула девушка.

Всё, что за столь короткое время перевернуло её жизнь, пришло снова; и с горечью. Горечью послевкусия, оставшегося от Валеры.

 

Перешли улицу. Снова побежали. Земляные дорожки закончились, но теперь голые ступни пощипывал гравий, которым они тут были просыпаны. Тем не менее Александра Егоровна бежала легко, не показывая ни брезгливости, ни страдания.

У роддома стоял «мерседес», два человек курили, выпуская дым в утренний холодок; один – по виду чиновник, молодой, в хорошем костюме, но без галстука, второй попроще, но тоже, судя по одежде, с их «Заповедника». Лена мимолётно окинула их взглядом. Один из курящих, наверное, жену привёз – а что ещё делать у роддома в шесть утра?!

Она не заметила, что за минуту до того, как бегущие миновали роддом и людей у машины, те увидали их и обсудили. Один толкнул другого в плечо:

– Смотри… Фромиллерши бегут!

– Да ну?

– Точно. Это вон жена нашего шефа, а это дочь, похоже…

– О! Щас сниму!

И их благополучно сняли на мобильный телефон.

Впрочем, если бы Лена это и знала, ей было бы всё равно.

 

«Заповедник», наполненный сановным людом да офисным планктоном, которому на работу не раньше девяти-десяти часов, только просыпался. Суровые дворники чиркали по асфальту мётлами, как спички, зажигали одну за другой. Рыжий кирпич высотных домов пламенел; большое, с утра холёное, умытое солнце поднималось над Золотой горкой и сверкало, размноженное искристым бликом в сотнях оконных стёкол и застеклённых лоджий. Когда уже подходили к дому, Александра Егоровна вздохнула, что-то переживая.

– Вот, Лен, понимаешь… я не всегда такой была!

– Какой, мам?

– Ну… птичкой в золотой клетке. Ванной дома не было, твой дед кое-как санузел устроил, сам канализацию умудрился провести. Но в унитаз много воды выливать нельзя было… И вот полы помоешь, – мать усмехнулась, – и босиком во двор, с вёдрами, помои вылить. Запросто!

– А зимой как?

– Тоже босая.

– По снегу?

– Да. А знаешь, когда вся распаренная, ноги этого холода не чувствуют. Идёшь, снег поскрипывает: только по этому скрипу мороз чувствуется.

– Ничего себе!

Александра Егоровна смутилась. Уже в лифт входили; нажав кнопку этажа, женщина проговорила:

– Поэтому хорошо, что у тебя всё… так.

– Как?

– Ну, что ты вот… попроще, что ли, стала. Ну, я даже не знаю, как сказать!

Приняли душ, Александра Егоровна, повязав фартук, пошла на кухню – готовить сырники. Через полчаса поднялся отец. Пошатался по дому, сначала увидел в кухне жену – удивился, но не очень, он уже успел привыкнуть к кардинальной смене её суточного ритма; потом заглянул на лоджию, где Лена делала зарядку. Вот тут удивился больше.

– Доброе утро… Вот ты даёшь! Давно?

– Что «давно»?

– Ну, это… – отец покрутил пальцами, – заряжаться начала?!

– Нет. Но уже нравится. Мы с мамой сегодня бегали.

Фромиллер открыл рот – и закрыл его. Сказать нечего. Тектонические сдвиги продолжались. Раньше по утрам Лена по часу прихорашивалась…

– А ты, пап, когда последний раз физзарядку делал?

Пристыженный Алексей Николаевич выдавил: «Давно… не помню!» – и ретировался. За завтраком был тих и смущён; всё ещё осмысливал перемены. А Александра Егоровна ещё и добавила ложку дёгтя:

– Алексей! Помнишь, ты за машинами для уборки улиц в Москву ездил?

– Ну, помню…

– А дворники у нас до сих пор мётлами машут! – с вызовом сказала мать. – Как при царе горохе. Или в советские времена. Где машины-то?!

– Разберусь… – угрюмо пообещал Фромиллер.

– И на Заповедной по нечётной стороне тротуара нет совсем! От асфальта одни куски остались! – продолжила гнуть своё мать. – Бежишь и чувствуешь…

Она подмигнула Лене: ну да, отец не догадывается, как они бегают.

– …запнуться можно! – закончила Александра Егоровна, недоговаривая. – Лёш, куда твой департамент смотрит? Чего вы там благоустраиваете?

– Саша! Ну, ты ещё мне про работу давай, советуй! – взвился отец.

Но быстро угас. Видимо, и самому стало неудобно. Торопливо допил кофе, кое-как завязал галстук – сам, отказавшись от помощи Лены, и отбыл восвояси.

Сидя в служебной машине, он подумал, что изменилось – всё. И дальнейшая жизнь спокойной быть не обещала.

 

 

 

Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.

Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!

Искренне ваш, автор Игорь Резун.