46 глава. ГОСТЬЯ ГОРОДА И НАКАЗАНИЕ ЛЫСОГО ГРИБА.
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ МИРИАМ – ВИТА
На следующее утро после того чудесного дня, когда роскошная машина с кремовым салоном увезла Настю-Ашу, бывшую поломойку, в новую сияющую жизнь, а щепетильная, привыкшая к вечернему душу и кремам Лена-Грета легла спать в кровать – о, ужас! – с немытыми ногами; когда в реанимацию «Скорой» у вокзала доставили неопознанное, почти бездыханное, но ещё со слабыми признаками жизни тело; и когда Сонце проспала ночь с ощущением удивительной лёгкости: последний кошмар в её жизни растворился, исчез! – так вот, в это утро по длинному перрону Щанского вокзала шла женщина.
Проходящие поезда обычно не снисходили тут до первого пути, мол, много чести такой дыре; на первом топтались электрички, а фирменные, скорые и даже составы местного формирования выгружали пассажиров на третий путь и те, сквозь зубы чертыхаясь, плелись через рельсы, через скользкие металлические накладки на них – в сам вокзал.
А эта женщина почему-то пошла по самому перрону, по ходу движения состава – и тот давно унёсся вдаль, на запад, а она всё шла, поглядывая на небо, жмурясь от солнечных лучиков, опасливо, но уверенно раздвигающих облачную завесу, режущих её золотыми ножницами…
Другой бы – нормальный! – человек, давно бы надел противосолнечные очки, чем вот так жмуриться да щуриться, но то ли у женщины таковых не было, то ли была она сама – ненормальной…
Никто бы на вид, навскидку не дал бы ей больше тридцати. Хотя если присмотреться… если только присмотреться, то можно было увидеть мелкую сеточку морщинок у краешков больших зелёных глаз, затягивающих морским оттенком в пучину; заметить такие же морщины на запястьях рук, одном из самых предательских мест женщины. Да и по ступням можно было сказать: уже за сорок, уже родила, оттого и мизинец её безупречно завит, загнут к земле, как склонивший голову барашек; эти ноги выносили плод, может и не один, да выпустили его в мир.
Может быть, эти морщинки не читались на лице потому, что его, начинаясь от самой шеи, покрывали веснушки. Густые, яркие, самодостаточные, уходящие к ушам и за уши. Веснушчатая женщина жила с ними с самого детства – и с этого времени они накладывали на неё незримую печать. Веснушчатый человек не прокажённый, конечно, но что-то колдовское в нём есть; и гореть бы ей на костре в Средневековье, да вот – родилась она не тогда и не там, поэтому могла спокойно себе идти, покачивая за спиной вполне себе молодёжный такой рюкзачок, небольшой. В нём явно самые-самые необходимые вещи, и явно хозяйка сумки предпочитает жить по принципу, гениально сформулированному Михаилом Светловым: «Я могу обойтись без необходимого, но не могу прожить без лишнего!».
И, вероятнее всего, там же сумке лежала её обувь.
Потому, что женщина шла босиком.
Яркое, многоцветное, вобравшее в себя желтый, бирюзовый, синий и оранжевый, платье её колыхалось подолом над чуть-чуть полноватыми, но в то же время приличествующими её годам икрами. Большие ступни с длинными, широко расставленными пальцами – и ногтями, вызывающе крашенными ярко-оранжевым лаком! – оканчивались со стороны мизинца выступающей косточкой: такая же косточка имелась и на ладони, тоже грубовато выпирая. Любопытная эта деталь много говорила о происхождении женщины, о её долгой родословной, в которой преобладали пахари, крестьяне – именно такой тип кистей рук и ступней ног выковывает из поколения в поколения генетика в роду людей, привыкших к тяжёлому физическому труду.
Рыже-каштановые её волосы, распадавшиеся на мелкие завивающиеся локоны, волосы довольно пышные, трепал по краям лёгкий ветерок. Голые ступни словно прилипали к сырому асфальту перрона, имевшему густо-сиреневый оттенок, что делало боковые белые полосы необычайно яркими, бьющими по глазам. Не смущали женщину небольшие лужицы и белые клочки выброшенных билетов, размоченные влагой, превратившиеся в кашистые комочки…
А там, в конце перрона, уходящего далеко за здание вокзала и пространство привокзальной площади, где мрачно возвышался тупик, похожий на противотанковый дот, эту пёструю женщину ждала другая, с короткой стрижкой чёрных волос.
И она тоже была боса, но чёрные туфли-лодочки, в отличие от первой, держала в руках.
Неторопливо пошла навстречу; за пять-семь метров до конца перронной ленты женщины встретились, обнялись.
– Привет, Вита!
– Привет, Габи!
Наверное, они давно и хорошо знали друг друга, если эти имена-прозвища, короткие, как имена спецагентов, и употребили при встрече. А потом обе легко спрыгнули на щебень железнодорожной насыпи – крупный, со сколотыми краями, дерущий ноги щебень, по которому и в обуви-то трудно идти! Но босые ступни обеих словно принимали форму камней, обнимали их – тонкие, пластичные, развитые; не ойкая и не причитая, а только добродушно посмеиваясь, обе добрались до прохода в заборе с надписью «РЖД» – прохода, скрытого дополнительной секцией, чтобы кто сдуру не выскочил прямо под колёса несущегося поезда…
И исчезли в нём.
– Я страшно боялась… – заметила Вита, снимая с плеч рюкзачок и роясь в нём, – что ты встретишь меня на машине. Как у вас, у номенклатуры, заведено.
– Я тоже боялась, что именно этого ты испугаешься, – в тон ей ответила Мириам.
Вита достала из рюкзачка два банана, один предложила Мириам, но та помотала головой. Тогда Вита очистила плод, с аппетитом вонзила в него крепкие, белые зубы.
– Пешком?
– Да. Тут недалеко. Сначала задами, потом по шпалам.
– По шпалам! – мечтательно повторила женщина. – А-ба-жаю!
– Отлично. Как твой универ, как студенты?
– Дурдом, Габи. Работать стало невозможно. Недавно завкафедрой меня к себе вызывает… она конспекты выборочно проверила на курсе. Ну, и у неё случился, как мы говорим, когнитивный диссонанс. Я ей говорю, понимаете, психологию нельзя выучить. Её можно только понимать… Ну, делать ещё выводы на этом основании о той или иной степени собственной профпригодности. Психология, говорю я ей, это вообще бред.
– Смело. На тебя похоже. И что она?
– Она чуть со стула не рухнула. Говорит дрожащим таким голосом: то есть вы, Серафима Эмильевна, вот так вот, в моём кабинете мне заявляете, что ваши лекции – это тоже бред?! Я говорю – да. Только чуть более вдохновенный, чем в учебнике.
– И чем закончилось? Надеюсь, не уволили?
– Нет. До инфаркта дело не дошло, но докладную ректору она накатала. Ещё не знаю последствия.
– А как студенты?
Вита откусила последнюю часть банана, помахала шкуркой.
– Мрак. «Фиолетовые» дети. В том смысле, что им всё фиолетово. Кроме бабла. Даже вопросы секса и, конечно, психологии секса.
– То есть для своей докторской ты группу так и не набрала?
– Увы и ах. Понимаешь, целевая аудитория чётко делится на две группы. Для одних секс – это развлечение, способ убить время, отношения без обязательств и так далее. «Стакан воды», одним словом.
– А! Помню большевистскую развратницу Коллонтай…
– Ну да. А для вторых это табу, страшная тайна, греховный плод, и вообще, галимая порнуха. Вот два таких полюса. Как тут мне группу набрать? Ой, ладно… Давай лучше о тебе. Погоди.
Вита нашла лужицу-промоину, почти ровную линзочку. Держась за подругу, аккуратно встала туда голыми ногами и давай переступать ими, шевелить блинными пальцами, обляпывая оранжевые ногти. С ощутимым блаженством.
– Чернозё-о-м! Прохладненько! Ой, как хорошо, что ты меня сюда вытащила…
Она достала второй банан. Очищая, спросила:
– Так я верно понимаю, что мы с тобой заброшены в глубокий тыл противника?
– Да! – вздохнула Мириам. – Тылее не бывает…
– А что у вас тут, кстати? Дворцовый переворот или цветная революция?
– Скорее, революция… Точнее, её зачатки. Только очень пока малый круг…
– Пф-ф! Алекс Тойнби говорил, что революцию всегда делает очень маленькая группа людей, обладающая монополией на кардинально новые идеи… так что всё правильно. А что народ? Безмолвствует?
– О, если б так…
Мириам, пользуясь случаем, в красках живописала подруге митинг, обо всех деталях и событиях которого, конечно же, прекрасно знала. Потряхивая уже двумя банановыми шкурками, Вита заметила:
– Роскошная драматургия в достойных декорациях. Респект. Это же твоя задумка?
– Ты преувеличиваешь…
– Ой, я тебя знаю! Ты у нас всегда за кадром, но за ниточки любишь подёргать.
Они шли уже по шпалам линии. Мириам впереди, вита сзади. Внизу под ними, напоённая дождями, весело бурлила разлившаяся Щанка.
– Странно это всё, конечно… – проговорила Мириам задумчиво. – Такие тектонические сдвиги, и всё из-за того, что местной библиотеке запретили проводить День голых пяток. Кому скажи – не поверят.
– Ха! – парировала Вита. – Октябрьский переворот начался с нехватки хлеба в петроградских булочных, хотя в стране был один из самых рекордных урожаев… Весь оголтелый мировой феминизм вырос из того, что нескольким десяткам дам запретили носить брюки, хотя их таскала вся сильная половина. А наша революция в Пединституте, Габи? Когда мы ректора в заложники фактически взяли?!
– Ну ты вспомнила…
– Да ничего, лыко в строку. Тоже ж началось из-за того, что дураки в деканате расписание из рук вон плохо составили и в одной аудитории столкнулись аж три группы. Ничего удивительного.
Перешли «Гертруду» – Габи пояснила, почему улица называется именно так; топонимика Щанска гостью восхищала.
– Люблю провинциальные городки, – с чувством сказала она. – В них время – пахнет. Правда, обычно стойлом, но не важно. Нет такой всеобщей обезжиренности, как в Новосибирске…
Мириам хохотнула:
– Ну тебе виднее! Ты ж у нас даже в Урюпинске была.
– Да! Была. Между прочим, все тогда поехали кто в Сочи, кто в Питер, а я в Урюпинск. Захотелось увидеть легендарный город… и ни капельки не пожалела! Ты мне лучше скажи, чем ты меня угощать собираешься…
– Пирог с вишней, – скромно ответила женщина. – Уже стынет в духовке.
– Бо-же-ты-мой! Пирог с вишней… Врата Эдема. Ты меня так будешь всю командировку развращать?!
– Постараюсь.
– Змея ты подколодная, Габи.
– А ты – латентная толстуха! – Мириам повернулась, показала язык.
Так, в шутку переругиваясь, добрались до двора Мириам; на асфальте Вита вдруг передала подруге сумку: «На-ка, подержи!» – потом бросила на асфальт кожуру от банана, расправила…
– Что ты делаешь?
– Хочу проверить, можно ли поскользнуться на банановой кожуре, как пишут в романах… ни разу не поскальзывалась! – женщина ступила обеими босыми ногами на банан, сделала движение.
И с визгом, чуть не рухнув, ухватилась за плечо Мириам.
– Оказывается, можно! – заключила она. – Ну ладно, опыт поставлен… Вот теперь веди меня пирог есть!
Раздавленную банановую кожуру она без малейших признаков брезгливости собрала с асфальта – руками и выбросила в урну у подъезда.
ЛИНИЯ ЕВА – ШАКТИ – ГРИБ
Ева в трубку не говорила – кричала:
– Приезжай, конечно… А? Да тут атас, на фиг… но ты приезжай, покажешь, да!
Деятельная женщина после дефиле расцвела; сделала новую причёску, сходила на педикюр; и, конечно же, просто так сидеть не могла. Она договорилась с заведующей интернатом о том, что Светлана смоделирует форму для воспитанников и воспитателей; при этом, конечно, Ева не вдавалась в подробности дефиле, на котором заведующая не была и быть не могла, а просто подчеркнула, что-де, вот, специалист городского уровня, лауреат и всё такое… Тогда же, огорошив Свету-Шакти этой новостью, Ева заявила:
– А что? От тебя убудет, что ли? Не обувь же моделировать… Слушай, главное – ввязаться в бой, а там посмотрим!
…Заведующая оказалась крепкой, квадратной старухой лет семидесяти; как ни странно, но она сама приехала к Шакти в филармонию. Скучающими глазами осмотрела развешанные по комнате наряды. Потом, как волк, клацнула золотыми зубами:
– Нам надо эскизы… Через неделю. Деньги на это в департаменте выделены, а лежат мёртвым грузом. Осваивать надо. Берётесь?
– Конечно…
Светлана всё хотела задать главный вопрос – а точнее, предупредить, что она будет заниматься только одеждой. Но заведующая, по виду баба себе на уме, опытная да тёртая, ухмыльнулась:
– Тапки матерчатые мы и сами на барахолке купим… Это не ваша забота. Делайте. Договор через филармонию?
– Ну да…
– Хорошо. Удачи.
Так вот Шакти и подрядилась. Сейчас она ехала в интернат: показать эскизы.
Былая сушь сменилась ветрами, потом, после банной парной, пролились дожди, и сейчас в Щанске установилась нейтральная погода. И вроде бы не холодно: солнышко то и дело проглянет меж туч, порадует сиянием, кинет блик в окно. Но вроде и не жарко – некоторые даже с перепугу в демисезонные плащи влезли. И молодая женщина отчётливо понимала, что она, в такую двусмысленную погоду босая, вызывает к себе пристальное внимание. Вот теперь её голые ступни реально почти всё время были грязными: от сырого асфальта, от влажных тропинок, от осаждающейся на них сажи… Но Шакти стиснула зубы. В конце концов, это её ноги! И это её жизнь! И почему она должна следовать чьему-то примеру?! Ну не хотелось ей обуваться, и всё тут. Тем более что в общежитии уже никто не оборачивался на неё, а на улице она этих взглядов не замечала. В филармонии отделали часть помещений исмагиловского штаба, и там теперь толклись чиновники самого низового звена; столик тех, кто отвечал за подписи, располагался прямо под лестницей – там дежурили обычно двое. Женщина проходила мимо них, быстро-быстро мелькая смуглыми ногами по белым ступеням. Молодые клерки неизменно бросали ручки, устремляли глаза вверх, замирали. Только казалось ей – не было в этих взглядах ни осуждения, ни злости, было что-то другое.
Один раз начали снимать на телефон. Терпение у женщины лопнуло. Остановилась. Перегнулась через дубовые, широченные перила, по которым можно было съезжать на санках:
– Молодые люди… вот вы что сейчас делаете?
– Вас на видео снимаем… – нагло сказал один, худой и очкастый, но с наголо бритым черепом.
– Меня? Ноги мои, так?! А зачем?!
– Потому что красивые! – тем же тоном отрезал очкастый.
Шакти возмутилась:
– Слушайте! Ну, вы… Ну что ж это такое! А если я не хочу?!
– Так не ходите так.
– Да это моё личное дело, как ходить! Я на вас жаловаться буду… вашему руководителю!
Очкастый пожал плечами в хорошем пиджаке. Телефон дорогой в карман пиджака спрятал, ухмыльнулся:
– Ну идите, жалуйтесь… сами ходите тут, соблазняете.
– Я? Соблазняю?! Что за чушь?
Этот клерк подмигнул ей: мол, ладно-ладно, не отпирайтесь, всё и мы знаем, и вы… И демонстративно отвернувшись, склонившись над папкой, стал считать собранные подписи, шевеля губами.
Этот эпизод вернул Шакти к мыслям, которые одолевали её перед дефиле, и особенно после разговора с Миланой: ну что же за загадка? Она сама не видела в босых ступнях – ни своих сестёр, ни братьев по человечьему роду никакой эротики. Эстетику – да, видела; романтику. Но секс для неё, как и любовь, был чем-то совсем из другой оперы, из другой жизни…
Вторым проклятием оставались автобусы. Она и так старалась пользоваться ими редко, но всё равно на такси не наездишься с её зарплатой, на каждую встречу не набегаешься через весь город. Вот сейчас опять села за стадионом на «двойку», чтобы не тащиться по всем улицам, не заезжать на вокзал, где водитель будет долго-долго курить, собирая всех возможных пассажиров. Села назад, ноги спрятала под сиденье: максимум сделала.
Нет, всё равно попалась.
В спину ей требовательно ткнули пальцами – как клюнули.
– Женщина! Передайте, пожалуйста, на билет!
И ведь не кого-то она попросила, не хмурого мужика с правого ряда, а именно её. Шакти пришлось встать и пойти к водителю и вернуться, показывая босые ноги во всей роскоши испачканной смуглости. Передавая сдачу, увидела женщину средних лет, маленькую, приличную на вид – японочку такую, в очках. Та деньги приняла и заявила:
– А своими ногами вы, между прочим, совершенно зря сверкаете. Вот домой придёте, там и сверкайте.
– Почему? Вы какие-то претензии ко мне имеете?
– Да! – холодно и зло ответила та, застёгивая сумку; была пассажирка в платье и болоньевом плащике. – Имею. Это общественное место.
– И что такого?
Шакти хотела сказать: я же не голая, но женщина высказала эту мысль за неё.
– Здесь вам не пляж! И нечего своим телом сверкать, повторяю, мужиков повожать. Вы уже не в том возрасте!
– Послушайте, кому интересны мои босые ноги…
– Вы знаете кому! – отрезала женщина. – Дурочку из себя не стройте. Я вам говорю – если вы таким образом себе любовников ищете, то пожалте на танцы, а не сюда. Тут люди на работу и с работы едут!
Этот поток весьма странной аргументации был такой густой, плотный, а ненависть, исходившая от женщины, столь яростной и почти физически осязаемой, что Светлана-Шакти не выдержала, выскочила на Доме Быта и шла потом пешком мимо вереницы бараков на «Гертруде».
Что ж это такое происходит? Она вспоминала Прокопьевск, когда она, двадцатилетняя студентка, решила всё лето проходить босой – и даже ведь не помнила уже, почему! – и понимала: таких ежеминутных приставаний там не было. Ну да, всякие случаи происходили по первости, особенно в родном квартале, далеко не сразу принявшем её босоногость, но вот таких диалогов там не было точно! А тут – то один, то другой…
С такими мыслями она взобралась на Синюшину Гору со стороны Нижней подстанции, где стекал с горы дачный посёлок. Да, вот тут «конские яблоки» валялись на каждом шагу, и Светлана всё-таки наступила в них ненароком; вымыла ногу в луже, а потом снова наступила… Ну и чёрт с ним! Топала дальше по лесной тропинке. И по-прежнему переваривала в голове все эти непонятные придирки.
Решение о том, что надо бы поговорить с Ренатом, один раз облобызавшим её ступню, крепло; беда только в том, что она не знала его номер телефона. В тот момент ей в голову не пришло его спросить!
…Ева сортировала бельё. Была она при небольшом, не очень умело наложенном макияже, в дешёвых серёжках, волосы покрасила в сине-голубой. Первым делом с хохотом показала Шакти узкую, коричневую, «натоптанную» подошву:
– Видала?! Всё. Без тапок хожу. С полным правом.
– Это как так – тебе разрешили?
– Ага! Сама завша. Я тут в Интернет залезла. Накопала там всякой инфы про то, из чего тапки наши китайцы делают. Ну, собрала, распечатала, приношу завше… вот, говорю, полюбуйтесь! Тут и химия, и всякая отрава, через поры кожи проникает. Аллергии, кожные заболевания у воспитанников… Девок наших, что ноги обожгли – помнишь? – приплела.
– И что?
– А, говорю, так: вы что, хотите, чтобы проверка СЭС нас всех тут прикрыла? Обувь, говорю, не соответствует гигиеническим нормам… Я, мол, такое носить точно не буду! Ну, она и заткнулась. Всё, говорит, отсекитесь, ходите, как хотите!
– А остальные? – полюбопытствовала женщина.
– О, ты что! Остальные за свои тапки казённые задавятся. Они им дороже жизни… Только воспитанники мои тоже… отказываться стали. В окна выбрасывают. Нянечки орут, по двору собирают, приносят. На весь интернат кипеш.
– А, ты про это по телефону говорила?
– Это хуже было… – Ева понюхала рукав своего синего халата. – Вадик мой с друзьями тогда попиз… ой, извини, поворовал все тапки, какие мог, вынес вон в сад. Бензин где-то достали и подожгли. Вонища была – кошма-а-ар! Пока потушили всё это.
Шакти хмыкнула. Протянула Еве папку.
– Ну, я принесла… когда заведующей показывать?
– Никогда. Она в Таиланд укатила. По горящей путёвке… На меня всё сгрузила. Так что я смотреть буду.
Шакти растерялась:
– Как же так… а она говорила – срочно. Деньги освоить надо.
Ева бросила на неё испепеляющий взгляд:
– Свет! Ну, ты прекрати уже дитём быть, а? Хорош!
– Не понимаю…
– Чё ты не понимаешь?! Бюджет надо попилить перед выборами! «Осво-о-оить! – передразнила она. – Да тебя поэтому и взяли в компанию, потому что ты чужая, с тобой можно не делиться лишним куском. Распилят по-тихому.
У Светланы руки опустились. Чёрт-те что… всюду – ложь, обман, амбиции. Ева выхватила папку, бросила на кучу свежевысушенного белья.
– Да ладно, забей! Ты вот вовремя пришла… Щас я тебе такое покажу. У тебя телефон видео снимает?
– Ну… хорошо.
– Далеко берёт?
– Не пробовала… хотя нет, на дефиле через весь зал.
– Тогда пойдём… Ох! Там стёкол куча. И крапива до пупа. Что ж нам придумать-то?
Покопавшись в закоулках своего помещения, кастелянша нашла… две пары валенок. Плоских, слежавшихся, войлочно-серых.
– Во! Вот это и спасёт.
Шакти ничего не понимала. Но Ева уже тащила её за руку: «Пойдём, пойдём!».
Когда шли по лесу, кастелянша поинтересовалась:
– А ты чего загруженная такая? Из-за эскизов?
– Нет. Кристину не могу найти.
– А, которая с нами на дефиле?
– Да. Телефон не отвечает. Я уже у Алексеева домашний адрес её узнала, сходила. Ну, она ж одна живёт фактически… Тишина там. Соседи её в день дефиле видели, а потом пропала. В ящике газеты незабранные…
– Слушай… У неё такое лицо было после выхода… – вспомнила Ева – Я ещё спросить хотела: что, мол, такое?
– А какое лицо?
– Она чего-то перепугалась, реально, понимаешь. До жути перепугалась.
– Странно.
– Ну, вот такие дела. Всё, пришли!
Она вела её по лесной тропинке за интернат, буквально метров сто. Но тут рос густой сосновый лес, более никак не проходимый. А когда сосны расступились, Шакти увидала здание, архитектурой до боли похожее на прокопьевский Дом культуры «Красная горка». Такие же «сталинские» архитектурные приёмы – массивные колонны, фасад, лепнина; только ещё вычурнее, с балконом, с лестницей, величаво стекающей по обеим сторонам террасы. Такие же вазы вычурного классицизма…
Это здание, в отличие от прокопьевского, тоже ветхого, было совсем разрушенным. В провалы окон виднелись стены – перекрытий не существовало, на облезлых стенах – чёрные подпалины, кирпичи вываливаются, балки торчат…
– Старый санаторий завода! «Синюшин Бор», – с непонятной гордостью представила Ева. – Потом интернат. Ха! Ещё я тут малая бегала. А вон там, за чашей, мы с девками курили… мне двенадцать было.
– Что с ним стало? Пожар, что ли?
– Сгорел. Ну, то есть сначала начали ремонт, потом то ли приватизировапли, то ли что… а потом сгорел, и всё. В одну ночь. Мы уже в новом корпусе жили.
– Ну, и зачем ты меня сюда привела?
– Т-ш-ш… Надевай валенки!
Так вот, в валенках, они зашли по ступеням, напоминающим каменным запустением какие-то римские развалины; затем прошли сквозь арку входа, свернули вбок… Тут уже пришлось идти сквозь крапиву; под валенками и правда угрожающе похрустывали стёкла. Разуваться не хотелось, хотя ступни Шакти и резала, мяла жёсткая колода войлока, совершенно задубевшего за время хранения.
Через пять минут открылся какой-то зал. Точнее, виден был он в панорамные окна, в пустые их проёмы. Кое-как расчищенный от битого кирпича и прочего мусора, он казался тут островком обритости; старые маты и коврики лежали на цементом полу.
И Шакти увидела Андрея-вайшнава. А с ним – человек семь девчонок. Интернатские, это понятно по спортивным костюмам стареньким, по лицам некоторых с печатью ДЦП или других отклонений.
Чем они занимались? Йогой, что ли? По крайней мере, разбились на пары и делали друг другу массаж ступней. Странно, правда, как-то; кто-то лежал спокойно, в прострации, а кто-то даже постанывал. Одни просто двигали руками, другие уселись промежностью на ступни лежащей подруги и покачивались, закрыв глаза. Из небольших колонок, стоявших на табурете, соединённых с телефоном, лилась негромкая медитативная музыка. Сам Андрей ходил по этому «залу», присаживался то перед одной, то перед другой. Брался за ступни, бережно мял их в руках, что-то объяснял…
Ева толкнула Шакти в бок:
– Успели! Это он их потаскает сначала по грязи да кирпичам всяким, а потом – чтобы ножки не уставали… Расслабляющая медитация. Смотри, что сейчас будет…
– Что?
– Телефон доставай, включай видео!
Через несколько минут вайшнав оставил своих питомиц, как уже помнила Шакти, «ребёнков», и исчез в глубинах зала. Но… сразу же появился вверху. Там когда-то шёл, очевидно, балкон для публики, и вот на участке этого балкона, с остатками проволок-перил, и возникла фигура вайшнава. Лысый его череп светлился там, маяком. Стоя боком к Шакти и Еве, наблюдая за залом, мужчина начал расстёгивать джинсы.
– Как ты думаешь, он отлить пошёл? – зловещим шёпотом пробормотала Ева. – Ну, давай снимай…
Шакти охнула. Её передёрнуло от ужаса и отвращения. Она выронила телефон; Ева матюгнулась, нашла его в крапиве и стала снимать сама. Её подруга отвернулась, сдерживая тошноту…
У Шакти даже слов не было, чтобы что-то сказать; горло перехватило.
Но вся процедура заняла меньше пяти минут. Собственно, больше для неё и не требуется. Вайшнав покинул верхний этаж, Ева подбежала к Шакти, стоящей у стены и уткнувшей в руки пламенеющее лицо.
– Ой, ладно, чё ты как барышня… Не видела такого, что ль?
– Видела… То есть не такое…
– Мужайся, мать! – подбодрила Ева. – Говна в мире много, на нас хватит. Пойдём!
– Куда?
– Туда. К стенке припереть.
Она опять повела её кружным путём, и, уже оказавшись в коридоре левого крыла корпуса, наверное меньше всего пострадавшего от пожара, а просто – разорённого, Шакти с ненавистью стащила с ног валенки. Во-первых, ступням больно, во-вторых… во-вторых, ей почему-то хотелось придти туда именно – босой.
– Ты чего, глупая! Стёкло же… тьфу на тебя.
Ева тоже разулась. Так они, с валенками под под мышками, и влетели в этот «зал». Некоторые девчонки узнали Еву, заголосили:
– Драсти, Ева Михална!
– Драсти-драсти! Здоровались сегодня… – Ева широким шагом прошла между матами и медитирующими, остановилась перед вайшнавом.
Тот как раз положил на колени ступни одной воспитанницы – рослой, большеротой и большеглазой, но, как видно было по выражению лица, с задержкой в развитии. Гладил их любовно, не смущаясь пыльными пятками и голыми пальцами в какой-то паутине.
– Слышьте! – грубо сказала Ева. – У вас ширинка расстёгнута, мужчина!
Вайшнав испуганно опустил глаза, посмотрел; вскинул голову.
– Э-э… да нет. А вы – Ева, да?
– Расстёгнута, говорю! – рявкнула женщина. – Проверьте хорошо!
– Да что вы… – вайшнав занервничал, засуетился, бросил ноги девчонки, та присела, хлопая глазами. – Да всё нормально…
– Нет, не всё! Значит, только что была расстёгнута!
– Ничего не была!
Сбитый с толку, он тоже сорвался на крик; и Ева тукнула ему в нос телефон Шакти, на котором включила видео.
– Вот сейчас – была! Когда ты этим самым наверху занимался! Что, покайфовал? Получил удовольствие?!
Шакти, дрожа всем телом, выступила из-за спины Андрея, показалась ему, встала рядом с Евой. Господи Боже, и эти руки так же щупали, гладили её голые ступни, этот… рассказывал ей о форме пальцев! О чакрах! Ну надо же…
Какая грязь.
Вайшнав вскочил. Очки его тряслись на тонком носу.
– Вы… не имеете права… у меня секция…
– Я те в жопу щас эту секцию забью! – пообещала Ева. – И хозяйство оторву, вся твоя «секция» кончится! Пошёл отсюда, чтоб я тебя не видела больше.
Он побледнел. Метнулся к колонкам. Схватил их, свой рюкзак. Убежал – провод волочился по бетону пола, коробка трансформатора подпрыгивала…
Девушки мало что поняли. Вернее, поняла лишь часть их. И обиделась.
– Ева Михална! Чего вы его выгнали?!
– Он хороший…
– Он нас любит, мы медитируем!
– А кто теперь с нами будет?
– С кем бы босоходить будем?!
– Ева Михална, зачем вы так?
– Ша! – крикнула кастелянша так, что со стен разрушено помещения порхнуло облачко пыли. – Со мной будете. Я… в походы буду вас водить. И вот…
Она неуверенно оглянулась на Шакти.
– …и вот помогать мне будет! Светлана! Все поняли? А теперь марш в интернат, на кормёжку опоздаете.
Они уходили; некоторые – с интернатскими тапками в руках. Шакти и Ева шли за ними, тщательно выбирая место, опасаясь блестящих осколков. Но крапива пару раз хлестнула по их голым ногам; выругавшись, Ева заметила:
– Хорошо хоть, не загадили развалины… Бомжи сюда не лазят.
Под ногами шуршали пожелтевшие, много раз вымоченные дождям и высушенные листки, ставшие древним папирусом. Ими было усыпано почти всё; нагнулась, подняла один. Прочитала еле видный текст:
– Показания: оздоровительная ходьба босиком, курс ЛФК. Профилактика офтальмологических заболеваний. Пациент: Кручина Пэ-Пэ. Врач ЛФК, Савельева Ю-Вэ…
– Брось ты бумаги эти… Тут всю документацию вывалили.
– Восемьдесят пятый год… – тихо пробормотала Шакти.
Она больше ничего не сказала по пути. К тому же зловещий знак попался по дороге: проходя мимо разрушенной стены, они увидели в яме-провале лежащую собаку. Бродячую, с оскаленной пастью – лежащую неподвижно.
Шакти бросилась было туда – может, животное спасти можно! Но Ева схватила её за руку, удержала!
– Куда! Она мёртвая уже…
– Почему? Откуда ты знаешь?!
– Потому, что умирать сюда приходят. Это Синюшина гора, мать. Проклятое место… Знаю я, знаю! Пойдём.
Вернулись в бельевую. Ева посмотрела на подругу, заметила: «О-о!» Заперла дверь на шпингалет, достала из шкафчика что-то в колбе. Встряхнула.
– Давай-ка, мать, по капельке… А то на тебе лица нет!
– Что это?!
– Чистый медицинский спирт. Ну, не-не, разведённый.
– Может…
– Пей, я тебе говорю!
Света-Шакти хватанула спирта, закашлялась. Удивительно, как она на это решилась – ведь ничего, кроме сухого вина, вообще не пила, никогда! Но сумма сегодняшних впечатлений оказалась неподъёмна. Ева устроилась с сигаретой у вытяжки, в своей любимой позе, с ногами на стиральной машине, в углу.
– Ну чего ты раскуксилась? – спросила она снисходительно. – Подумаешь, спалили этого мужика… Я давно собиралась. Ещё как девки мне раз сказали, другой… Я не верила сначала.
– Так почему ты не…
– Потому! Ну, не трогает он их, понимаешь, ну в том смысле, что… тьфу! Не рожают от этого, и ладно. В целом-то он безобидный, этот Андрюша, Лысый Гриб.
– Да как безобидный! Он же ими пользуется! Для своей похоти… и ещё врёт про всякие медитации.
– Хм-м… Да всеми нами кто-то пользуется. И мы тоже… – Ева сосредоточенно колупала кожу на худой пятке. – Блин, засадила я осколок всё-таки, кажется… Чё ты так нервно реагируешь? Вот у тебя – скажи, мужик есть?
– Ева! Какое это имеет значение?! – Шакти покраснела. – Я обижусь сейчас!
– Ну и балда. Обидится она… Вот ты смотри: даже если взять в общем-то нормальную девку, что она после интерната получит, в восемнадцать?
– А эта… с которой он был? Она какая?
– Эта? Тая. Она уже аборт от сторожа делала. Ну, там реально отставание, ей двадцать два, её родственники тут держат, врачебными бумажками прикрылись… Нет, я говорю о нормальных. Ну, как я. Мне тоже диагнозы ставили… разные.
– Я тебя не понимаю.
– А ты попробуй! Ну вот, восемнадцать стукнет. Дадут ей хату, однокомнатную или на подселении. Ни «Низушке» или в «Щанке», у станции. Максимум что светит, в колледж устроится. И только в Технический… они его «хабзой» называют. Вот хабзайка такая. Типа студенчество, весело, денег надо. Появится ухажёр. Из местных. Примитив… Лясем-трясем, ребёнка сделает… а как иначе, когда она ничего в жизни слаще морковки не видала? В лучшем случае – будет с ребёнком за постылым мужем жить. В худшем по рукам пойдёт. У нас сорок процентов через пять лет после интерната – либо в колонию, либо в спецлечебницу, я статистику смотрела. Или на иглу садятся.
– А что? Так вот лучше? Когда такие… «медитации»?
– Я тебе сказала: хоть не беременеет! – огрызнулась Ева. – И потом, гормон-то играет, сама понимаешь. Здоровые девки, созревают равно, им же хочется. А этот хоть что-то такое даёт. Какие-то ощущения сладкие. По себе знаю…
Шакти впервые в упор посмотрела на Еву. И тут же всё сложилось в голове, всё сказанное раньше: про таинственного «хахаля» приходящего, про его страсть к ногам…
– Знаешь… – храбро проговорила женщина. – Налей-ка мне ещё!
– Да? Хм. Легко.
Опрокинув в себя оглушающий заряд разведённого спирта и запив компотом из графина, Света-Шакти потребовала:
– Ты мне можешь телефон дать? Того, кто к тебе сюда приходит, а? Я только поговорить!
– Во как… – Ева удивилась, но не сильно. – Ну-ну. Разохотилась, смотрю… Поговоришь. Дам. Нет проблем. Он же не моя собственность.
Записывая номер, Шакти уже знала имя его обладателя. Даже не попросив Еву просмотреть эскизы, она стала прощаться. Кастелянша с ухмылкой смотрела на неё. Потом смутилась:
– Ты прости, что я тебе так… в лоб всё. Ну а чего делать? Жизнь такая… загогулина хитрая. Зато я тебе всё как есть сказала.
– Ладно. Замнём…
– Погоди. Ну а если что… в поход со мной девок наших водить сможешь?
– Почему только девок? – Шакти улыбнулась через силу, почти сквозь слёзы. – Вот как раз не только девок…
– О-о-о! Ну, Вадика не возьмём точно!
– Посмотрим… Ладно, пока!
Возвращалась она той же дорогой, глинистой, по лесу. Мимо Синюшина посёлка. Мимо дач. И, встречая по дороге конский навоз, яростно, задыхаясь от непонятной злости, давила его босыми ногами.
Нарочно.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!
Искренне ваш, автор Игорь Резун.
