БОСИКОМПОВЕСТЬ. 10. НАСТЯ-АША И БОЛЬ.
ВНИМАНИЕ!
ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ МИРИАМ – ДРУГИЕ
По коридору второго этажа администрации Щанска шла женщина. И все с ней здоровались. По прихоти архитектора этот нескончаемый коридор опоясывал, как и остальные, все здание целиком, и идти по нему можно было бесконечно, всю жизнь; женщина эта всю жизнь проводить в щанской администрации, конечно, не собиралась, но так уж получилось, что её апартаменты находятся в стороне, противоположной входу, к тому же и идти пришлось через правое крыло, так как справа на втором этаже затеяли ремонт да перегородили проход рогатками.
Здоровавшихся было много!
Полные смешливые женщины из бухгалтерии, замученные экономисты из планового отдела, чиновники рангом повыше: едва не щёлкнул каблуками Лев Гордеевич Романенко, замглавы по кадрам, выплыл навстречу Горун – глава департамента науки и образования: поистине человек-гора, человек-груша, с одутловатым, красным лицом, похожим на лицо казнённого французами Людовика. Выплыл, с грацией дрессированного слона склонился, поцеловал даме ручку, пророкотал:
– Мириам Даниловна! Как отдохнули? Как съездили! Боже мой, у вас загар, как будто вы были на Бали!
– Спасибо, Родион Афанасьич! В Ташкенте сейчас тоже неплохо, уже жарко! – смеясь, ответила женщина.
Спортивный начальник города, Цветайло, ручку даме целовать не стал, задержал в своей сухой твёрдой руке её маленькую изящную ладонь, скривил в улыбке жёсткие губы с офицерской «щёткой» рыжих усов, осведомился:
– Мириам Даниловна, с приездом! На День эколога – бежим?
– Бежим, бежим, Андрей Маркович! Готовьте кубки…
В администрации мало кто знал, даже большие начальники, её настоящий возраст – сорок девять лет. Этот возраст не отнял у неё толику роста, как у многих, не раздал вширь: как была смуглая, сухая – но спортивная, так и осталась, будто вырезанная из корня вереска, благородного бриара, как сказал бы любитель курительных трубок. Чёрные, как смоль, родные волосы с едва заметными сединками стрижены по-мальчишески коротко, в ушах крохотные золотые серёжки. Черно-карие живые глаза подвижны, скулы восточные, но овал лица европейский, мягкий… Впридачу и одета женщина была совсем не так, как её осенённые административным ореолом коллеги женского пола: кремовое платье сложного покроя, с ярким, клетчатым коричневым жакетом. Лишь одна деталь выдавала учрежденческий стиль – это чёрные туфельки, на бесшумном невысоком каблуке, на маленьких ступнях.
Мириам Даниловна Снеткова, начальник юридического управления Щанска, вошла в свой кабинет, в его приёмную. От стола поднялся молодой человек в строгом тёмно-голубом костюме, с гладкими, на косой пробор расчёсанными волосами, со шкиперской бородкой вокруг длинного лица. Женщина тепло с ним поздоровалась, прошла в кабинет со светлой лёгкой мебелью и такой же светлой отделкой, а помощник, собрав со стола разноцветные папки, двинулся следом – на доклад. Снеткова же в кабинете первым делом подошла к окну и разглядывала цветы, квартировавшие в администрации только на двух подоконниках – у неё да в бухгалтерии.
– О, дуранта как размахнулась! И кипарис, я смотрю, хорошо растёт… – проговорила Мириам. – Вижу, Руслан, поливал. Спасибо!
– Не за что, Мириам Даниловна! – скромно потупился молодой человек. – Это ж ваши цветы.
– Молодец, молодец, нет слов…
Она утвердилась за большим столом, над которым висел, в отличие от других кабинетов, портрет хозяина МИДа, Сергея Лаврова, с трубкой; молодой человек начал выкладывать на столешницу папки с бумагами, да и сами бумаги, поясняя.
– Из входящих областных и федеральных – вот новое постановление Верховного Суда «О порядке рассмотрения обращений граждан»… Также вот областное постановление «Об установлении системы оплаты труда работников». Из наших входящих – это вот по иску Круглихинского лесхоза о незаконных вырубках, вам Глава отписал. Это – по нашей претензии о распределении жилого фонда помещений Стройтреста. Далее глава департамента здравоохранения, Людмила Степановна Десницкая, о внесении изменений в систему начисления пенсий по инвалидности, согласно новым постановлениям… Вот от главы департамента дорожно-благоустроительного комплекса, Александра Егоровича Фромиллера, проект постановления о дополнительном лицензировании фирм частных таксомоторов…
Молодой человек тщательно выговаривал все имена-отчества, фамилии и должности чиновников: Мириам Даниловна в должности начальника юруправления работала всего месяц, могла не знать, поэтому не возмущалась этим занудством. Рассматривая поданную бумагу, фыркнула:
– Странно… Фромиллер прекрасно знает, что они и так получают лицензию на перевозку, согласно 69-му ФЗ от 11 года, и этим даже не мы занимаемся. Что ему потребовалось изобретать велосипед?
– Не знаю, Мириам Даниловна. Так, вот от управления по кадрам, это по новой тарификации. И от Анны Михайловны Решетниковой, тоже с резолюцией Главы, докладная записка. Он вам направил.
Женщина пробежала глазами последний поданный документ. И задержала его в руках. Подняла чёрные блестящие глаза на молодого человека…
– Постойте, Руслан… Это ведь кляуза!
Тот смутился.
– Верно, Мириам Даниловна, кляуза в форме докладной записки…
– А если быть точным… – растерянно пробормотала женщина. – …То это форменный донос. Что там случилось?
Руслан потупился ещё больше. Специфический цвет костюма делал похожим его на молодого прокурора, не хватало только золотых погон, хотя к этой роли обвинителя он казался явно не готовым.
– Пока не разбирался, Мириам Даниловна. Это вот только с утра сегодня поступило. Суть в том, что в центральной библиотеке, у Татьяны Евгеньевны Марзун, множественные нарушения. И гигиены, и техники безопасности, и ещё грубые нарушения дисциплины… Предлагает создать комиссию для проверки.
Мириам хмыкнула. Отложила документ в левый ближний угол стола, тем самым подчёркивая его значительность.
– Хорошо, я выясню…
– И последнее… – с видимым облегчением сказал молодой человек. – Анна Александровна Пилова, это новая глава департамента молодёжной политики, вы её не знаете…
– Да. Не знаю. А откуда она? У нас же была такая приятная пожилая женщина…
– Говорят, её Горун откуда-то из Подмосковья привёз. Волосатая рука в Министерстве образования. Муж тут, на Заводе, трудится.
– Понятно…
– Ну, вот от неё проект устава городского общества фотографов. Надо проверить на предмет соблюдения авторских прав.
– Хорошо. Это всё, Руслан?
– Да, Мириам Даниловна.
Он закончил доклад, зажал пустую папку-сборник под мышкой. Деликатно спросил – без подобострастия, искренне:
– Как весна в Ташкенте, Мириам Даниловна?
Мириам засмеялась. С ноткой грусти.
– О, Руслан! Как Анна Ахматова писала: «Словно по чьему-то повеленью, Сразу стало в городе светло. Это в каждый двор по привиденью Белому и легкому вошло». Там уже не весна, там лето. Днём до двадцати шести градусов…
– Да… Хорошо.
– Видите, как загорела? А у вас как? С личной жизнью?
Женщина озорно подмигнула. Молодой человек покраснел.
– Некогда, Мириам Даниловна. Я заочно юридический свой заканчиваю, экзамены ведь на носу.
– Ну, ладно. Вот сдадите экзамены – и женим.
Руслану оставалось только пробормотать: «Спасибо!»; Мириам стряхнула с лица игривое выражение, деловито распорядилась.
– Ладно… Понедельник – день тяжёлый, так что сделайте мне, пожалуйста, вашего чудесного кофе и загрузите в сеть все последние постановления верховных судов. Я немного от жизни отстала.
Руслан кивнул – этот короткий кивок он сделал с достоинством, как поклон, и вышел. А женщина некоторое время ещё сидела, смотря в залитое солнцем окно, чему-то тихо и грустно улыбалась, а потом, вздохнув, включила рабочий компьютер.
Понедельник – день тяжёлый, пора браться за работу!
ЛИНИЯ МАРИЯ – ДМИТРИЙ
Плановую съемку – совещание в администрации по вопросам стратегического развития Щанска на 2020-2025 годы – отменили, перенесли на неделю позже. Мария и Дима вернулись на редакционной машине в кабинет студии, и женщина азартно сказала:
– Всё, тогда отдыхаем. Вернее, давай про фото подумаем!
– А чего тут думать? – заметил оператор рассудительно. – Надо искать фотографа. И эту фотографию в интернете. Если он…
– Искала! – раздражённо перебила журналистка. – Искала, не выноси мозг! Болтается она то там, то тут. Ворованная, без всяких опознавательных знаков. Думаю, Колокольцев на неё раз десять натыкался, но что он сделает? С его компьютерными навыками?
– А мы – что сделаем?
– Ой, Дима, кончай, а! Я сейчас покурить сбегаю, а ты придумай пока.
– Только я?
– У тебя голова светлая.
«Светлая голова» в момент возвращения Марии пребывала в глубокой задумчивости. На экране монитора переливалась яркими, хоть и чуть размытыми, слово нарочно, красками девушка на камне. Оператор смотрел на неё, ощутил горячее дыхание Марии, вставшей за спиной, спросил задумчиво:
– А почему ты думаешь, что это на Утином озере снято?
– Камыши потому что! Хотя и на Щанском болоте такие наверняка есть… – парировала Маша. – Но туда какой дурак попрётся снимать? И далеко, и джунгли там непролазные.
– На болото ветка идёт, железнодорожная. И там тонет.
– Ты откуда знаешь?
– Рассказывали… Правда, да, туда добраться труднее, чем до истоков Амазонки. Слушай, а тебе этот камень, на котором она сидит, ничего не напоминает?
Мария пригляделась. Фыркнула:
– Валун как валун…
– А ты не видишь, что он правильной формы? Квадратный? Это только сверху мхом оброс.
– И что?
– Если это валун на болоте и она до него добралась, то ноги должны быть в грязи… – не обращая внимания на Машин скепсис, рассуждал оператор.
– Помыла!
– Долго ей пришлось бы мыть. И одежду бы забрызгала. А я вот увеличил фото до невозможности – на платье ни пятнышка. Второй вариант – на лодке.
– Может, и на лодке…
Мария нервно расхаживала по кабинету. Сегодня она была в подчёркнуто скромном, учрежденском: чёрная юбка чуть-чуть выше круглых коленок, чёрный жакет и невзрачная серая водолазка. Серёжки в ушах – крошечные колечки, хоть и золотые. Как говорил Тортилла: «Самое главное достоинство журналиста – не отсвечивать!».
– А вот я думаю, это свая.
– Что?
– Свая. Бетонная. Поэтому и квадратная. Только сверху изрядно обломанная. И, если там под водой есть ещё бетонные конструкции… а это скорее всего, значит, она спокойно, максимум по колено в воде дошла и села на камень!
Мария остановилась, горящими глазами уставилась на оператора.
– Вот как! Ну, дальше?
– А такие конструкции… – заключил Дмитрий, снимая очки. – Есть у нас только в одном месте в воде – остатки строительства на Гнилом Озере!
– Да ты обалдел… Кто же туда пойдёт? Оно вонючее же.
– Ну, кому вонючее, а кому так себе. Там недостроенный санаторий стоит, его «Чернобылем» называют. Некоторые любители горяченького там лазают.
Женщина задумалась.
– Хм, интересно. И что это нам даёт? Как мы автора найдём или её саму?!
– Ты обратила внимание на комменты?
– Да. Глупости всякие пишут. В основном охи да ахи. Волнуются обыватели наши, клеймят позором.
– А ты не думала… – медленно проговорил оператор, занимаясь очками. – …что если создать прецедент снова, то это привлечёт внимание публики. И, может, найдётся комментатор… который что-то знает об этом фотографе? О съемке. О девушке, наконец?
Он поднял глаза без очков на Марию: маленькие, трогательно-беззащитные. Женщина ахнула:
– Ты предлагаешь снять меня на этой гнилушке?! Ну, ты даёшь!
– Зачем на гнилушке… Ты видишь, девяносто процентов кричат: она босиком, чё-почём, что за бред, в таком месте и босая, инфекцию зацепит, червей каких-то выдумали.
– Ну, да…
– Ну, а если нам сделать сюжет с босым человеком в Щанске? Думаю, выхлоп-то не меньше будет.
Мария задумалась. Посмотрела на стену: там красовался календарь от супермаркета «Елисеевский». Слоган «СТОЛИЦА РЯДОМ!». Наряженная фифа на высоченных каблуках толкает корзинку, доверху нагруженную продуктами… Поняв, куда она смотрит, Дима усмехнулся:
– Да, помню… «Елисеевский» открывали, устроили шоу – помнишь, я тебе рассказывал? Запустили моделей в купальниках и на каблуках. Кто больше товаров наберёт в руки и унесёт – всё бесплатно. Без тележек, правда, но там такие кадры были… В трусы насуют, в лифчик.
– В трусы?
Оператор засмеялся.
– А то! Представь, шесть палок салями в трусах. Гламурно, сил нет. И ведь ни одна не разулась, а носились там, как угорелые.
– Да… задумчиво протянула Мария. – Это мысль… Это хайп, да. В супермаркет босиком.
– Но где мы только такую желающую найдём… Вот вопрос. Если за деньги только. Но у Тортиллы просить…
Женщина развернулась к оператору всем корпусом. И просияла.
– Дим… Расслабься. Мы такую модель уже нашли!
ЛИНИЯ НАСТЯ-АША – АННЕТ – ПАВЕЛ – АЛЕКСЕЙ
Понедельник у Насти-Аши был самой расслабухой: мыла трест Горстроя. Его наполовину распродали на офисы, там располагался интернет-магазин, какие-то косметические салоны, конторы мобильной связи… Тут всем было поровну, что уборщица в халатике и трикушках моет босая. Даже на втором этаже самих строителей. Неопрятные мужики носились туда-сюда с бумагами, бригадиры грохотали кирзовыми сапогами, с которых осыпалась кусками глина; никто на Настю не обращал внимания.
И она даже не устала.
Вернулась домой, сварила пельмени, покорно принесённые вчера Лёшей, съела один сырок, экономя. И получила СМС от блондинки – от Паши она знала, что её зовут Аннет!
Сегодня в пять на Лежена. Приходить босиком. Стоять у стадиона, подъедем.
«Приходить босиком»! Девушка ухмыльнулась. Испугали. Да она за эти несколько дней уже и забыла про то, что раньше рассекала в сланцах или тапках. Лето уже на дворе, уже кажется, что из дома, спустив босые ноги на доски пола, выходишь на улицу. Температура та же.
Перед выходом она ощутила лёгкий укол совести или, точнее, сомнения – стоит ли? Но, с другой стороны, она же уже тысячу взяла. И семьсот рублей отдала за электричество, за два месяца; оставшиеся деньги разошлись на зубную пасту, мыло, кое-какую женскую гигиену, оставив в кармане куртки тоскливо позванивающую мелочь. Настя иногда машинально запускала туда руку и перебирала; монеты она давно научилась различать на ощупь. И по всяким прикидкам выходило очень мало.
…В СМС-сообщении было точно указано место: у ограды стадиона, со стороны Танковой. Собственно, никакой ограды у этого спортивного сооружения Педколледжа давно не существовало. Так, торчали гнутые и ржавленые столбики с остатками сетки «рабица»; деревянные доски давно растаскали. Разломали да пожгли – частью бомжи, частью просто буйствующая молодёжь, а остальное оприходовали обитатели конечной части Лежена для строительства страшных на вид сараев и погребов. Разве что живой изгородью служили заросли рябины да шиповника, никем никогда не стриженные, буйные, собирающие на себя уличную пыль.
Аша пришла раньше на полчаса, без толку слонялась взад-вперёд. Перед перекрёстком Лежена и Танковой сгрудились асфальтовый каток, какая-то грязно-жёлтая машина типа комбайна и «КАМАЗ». Пятеро южных людей разбрасывали лопатами свежий асфальт из кучи на аспидно-чёрную, поблёскивающую на солнце полоску гудрона, покрывшую часть улицы. Противно воняло этим самым гудроном, смолой, асфальтом; Аша ушла от неприятного запаха гари, села в теньке на молодую травку, стала смотреть на пустынный стадион. Метрах пятидесяти от неё тренировалась девушка в белой футболке. Аша не могла разглядеть её подробно, но с удивлением отметила, что нечто, похожее на кроссовки, сиротливо стоит на скамеечке. Вот интересно: значит, кто-то, помимо неё, ходит босиком? Или просто это такой способ тренировки? По Танковой, замедляя ход, проехала машина. Аша бросилась туда – но это оказалась обычная «Газель». Вернулась в тенёк. И увидела: девушка идёт к зданию колледжа, по местами совершенно стёртой, до земли, гаревой дорожке из шлака – отходов ТЭЦ. Снова поразилась… спортивную обувь темноволосая спортсменка расслабленно несла в правой руке.
За её спиной снова зашумел мотор, девушка вышла из рябин. Вот это были её работодатели. Светловолосый Паша, с вечной ухмылкой мясистого лица, вылезал из машины – чёрного дорогого джипа неизвестной для Аши марки, а блондинка в газовом шарфике сквозь тёмные очки смотрела на неё из салона, опустив стекло. Курила и стряхивала пепел за окно тонкими пальцами-иглами.
– Здравствуйте… – пробормотала девушка, не зная, как называть этого белого монстра.
Та только кивнула – коротко, и даже презрительно. Вышвырнула сигарету, та упала недалеко от босых ног Аши, родив неприятные воспоминания, но откатилась в сторону, испуская лёгкий дымок.
– Значит, так… – без всяких предисловий проговорила женщина. – Сначала перейдёшь улицу… Вон там, где уже асфальт. Потом вернёшься обратно, по гудрону. Чтобы подошвы стали чёрными, я тебе говорила.
Девушка нахмурилась. Ну, ладно, это не самое неприятное, конечно, хотя радости мало. В детстве она залезла как-то в такой гудрон, случайно, сандалии там оставила, потом носочки: всё отобрала чёрная гладь, на другой берег улицы с такими же чёрными подошвами добралась и домой такая пришла, к ужасу бабушки. Ничего, жива же осталась…
Павел, посматривая на них, собирал какое-то диковинное приспособление: длинная палка, как удочка, с противовесом, на ней стальная рамка, в рамке укреплён фотоаппарат… Блондинка лениво вставила в накрашенные узкие губы новую сигарету.
– Потом через перекрёсток по этой улице… Или нет. А это что за городушки?
– Стадион Педагогического колледжа.
Блондинка сморщилась, будто полной грудью вдохнула пропитанный асфальтовой гарью воздух. Аша подумала, что именно поэтому сморщилась – но ошиблась.
– Оссподя, «педагогический»… На кого у вас тут учат? Азбуке коров учить и в помойке копаться? А за перекрёстком что?
– Почта, седьмое отделение! – хмуро и зло буркнула девушка. – Потом там третья школа и поликлиника.
Она не считала Щанск столицей мировой культуры, но и такое явное, наглое презрение к нему, прозвучавшее в голосе блондинки, её покоробило…
– Почта? – оживилась та. – Это хорошо. Паша! Зайдёте на почту, обязательно. А ты купишь конверт, любую открытку и отправишь заказное письмо.
– Кому? – растерялась Аша. – И потом, ведь оно…
– На деревню дедушке! – огрызнулась женщина. – Или бабушке, как хочешь. На! Тебе хватит.
В наманикюренных пальцах, ало-лаковых с блёстками когтях, подрагивали на ветерке две сотни. Пришлось взять.
– Потом зайдёте в поликлинику… – говорила блондинка. – Паша, ты слышишь?
– Да.
– Там в регистратуре спросишь про какого-нибудь врача… на приём записаться.
Аша снова возразила:
– Так без паспорта не запишут… А к какому врачу?!
И снова её грубо оборвали:
– Да хоть к венерологу! Для здоровья полезно… обследоваться. Всё, дальше идёшь между бараков, Паша там знает путь. Я вас встречу.
Она вышла. В белой модной кофточке с пышной аппликацией спереди, в серой юбке, едва прикрывающей острые колени. И опять в тех же хищных туфлях с треугольными носами-клювами, более всего напоминавших Аше злых чёрных ворон.
Обошла машину, села за руль – джип газанул.
Аша перебежала дорогу уже за стадионом, где чёрный зернистый асфальт ещё дышал теплом. А вот обратно предстояло идти в непосредственной близости от катка и асфальтоукладчика. Едва она приблизилась к чёрной полосе, один нерусский, грузный, большой, обернулся и что-то гортанно закричал ей. Он даже лопату схватил и бросился к ней наперевес да наперерез девушке, но застыл, поражённый такой картиной.
Одна босая нога девушки в трёпаных джинсах, со смешными косичками – она их заплела сегодня, словно хотела сменить образ, – ступила на гудрон, потом вторая; потом первая отклеилась с противным хрустом, отклеилась вторая.
Девушка шла по этому горячему, хоть и не обжигающему, отвратительно липкому, с трудом подавляя тошноту. Нет, одно дело – привычная грязь, того же подъезда. Это не мёд, но это что-то человеческое, житейское, продолжение улицы, к поверхностям которой она уже привыкла. А тут – химия, какой-то дурацкий мазохизм, действительно, извращение. И никаких чувств, как в детстве, когда интересно было это просто испытать – а что будет, мол? – не было. Совсем. Девушка с трудом подавила тошноту и перебежала на другой край Лежена. И даже глянула на подошвы: конечно, так и есть. Будто прокатали их валиком масляной краски.
Рабочие, побросав инструмент, смотрели в их сторону и переговаривались. Павел занервничал:
– Ну, пошли, пошли…
Аша шла, и гудрон противно высыхал на подошвах. Самое противное заключалось в том, что он напрочь убил те прежние радости, которые приносила девушке по первости ходьба босиком: заглушенные смолой поры кожи ничего не чувствовали! Ни пыли, ни травы, ни мелких, массирующих камешков.
Зашли в пустынное помещение почтового отделения 007; пять часов, посетителей нет. Студентки из области отправляют да получают всякие свои почтовые дела сразу после обеда, после занятий, а рабочий люд с Завода ещё не пошёл: раньше «ноль-ноль-седьмое» было, по сути, заводской почтой. Только какая-то бабулька, похожая на Настину бабушку, копалась в квитанциях и листала каталог подписных изданий. Видела она плохо, очки сползали с носа, проходившую мимо Ашу она даже не заметила…
За окошком стояла девушка с маленьким личиком, хитрым, точно лисья мордочка.
– Дайте, пожалуйста, конверт… и вот эту открытку! – попросила Аша.
Всё это время Паша топтался рядом, делая вид, что рассматривает почтовые марки на витрине. И тут Аша поняла, почему сотрудницы почты – эта вот, лисичка, и ещё одна, в дальнем углу зала, не обращают на него внимания. Фотоаппарат на шесте, в рамке, почти бесшумно щёлкая, фотографировал исключительно ступни Аши. Ну, или её до пояса. И его просто не видели из-за барьера! Да и босые ноги девушки, с графитово-чёрными подошвами, не видели тоже.
У Аши возникло острое желание что-нибудь выкинуть: например, вскочить на стол, за которым бабка листала каталог, заорать… Просто, чтобы выдать всю эту мизансцену, её тайный и неприятный смысл. Но она с трудом пересилила себя, вспомнив про деньги. Осталась стоять у барьера. Раскрыла открытку с розами, подарочными коробками и ангелами, обгрызенной шариковой ручкой на верёвочке – почтовой, написала:
ЗАРАБОТАЛА, ДУРА!!! РАДУЙСЯ!!!!
И подчеркнула двумя жирными чертами.
Потом упаковала в конверт, нацарапала адрес, подала лисичке.
– Заказным, пожалуйста… самым дорогим! – не слыша собственного голоса, сказала она.
Просматривая адрес, лисичка удивилась так, что вытаращила глазки и заморгала – часто:
– Но… девушка, это же вам, знаете, сколько стоить будет?! Да вам проще… Это же всего пять остановок на «двойке»!
– Я другу хочу сюрприз сделать! – мучаясь от вынужденной лжи, проговорила Аша. – Это прикол такой, понимаете? А деньги у меня есть.
Аша написала на конверте свой адрес и индекс. Чей же ещё писать?! Матери она посылала открытку раз в год, на её день рождения. Девушка пожала узкими плечиками. Мало ли чего на свете не бывает. Произвела необходимые манипуляции, наклеила нужные марки, бабахнула по белому прямоугольнику пару раз своими штампиками, сообщила:
– С вас, вместе с открыткой и конвертом, сто шестьдесят восемь рублей! Отправление первого класса…
Ага расплатилась.
И пошла к выходу. Там, у очередного окошка, засмотрелась на плакат. Загорелая длинноногая блондинка в бикини возлежала на золотом пляжном берегу в шезлонге, с коктейлем в руках. Её безупречные, ухоженные ступни смотрели едва ли не в кадр, и надпись перечёркивала плакат.
БОСИКОМ КРУГЛЫЙ ГОД. ЭТО СВОБОДА. СВОБОДА – ЭТО «ТРЕВЭЛ»!
– Доча! А ты не поможешь мне? – задребезжал голос сзади. – цифирки мелкие, очки не берут мои… Что написано тут?
Аша обернулась: та самая бабулька с каталогом подошла к ней. Но вмешался Павел. Довольно грубо оттеснил бабку, бросил:
– Бабуль, некогда нам! – и потянул девушку за рукав. – Пошли, нечего тут торчать!
Третью школу, огороженную новеньким забором, обошли по земляной тропинке. Павел следовал сзади, аппарат его стрекотал, невидимыми руками хватая Ашу за голые ноги. Девушка в первый раз порадовалась тому, что за забором нет ни гомонящих дошколят, ни беспричинно хохочущих старшеклассников: они бы точно уставились неё, на телефон стали бы снимать. И ведь раньше она о таком не думала! Ходила свободно.
А сейчас ей почему-то стало стыдно от того, что она босая и что её снимает этот мордатый увалень в кожаной куртке.
Теперь предстояло ещё посетить поликлинику.
И тут судьба предохранила Ашу от длинной очереди, от назойливых вопросов, охов и ахов. Уж где-где, а в этой очереди её бы по косточкам разложили: отчего босиком, почему босиком – и рассказали бы ей на сто рядов, как это опасно, страшно и совершенно смертельно. Но за квадратом оконца регистратуры скучала обыкновенная полная тётка в халате.
– Мне к врачу… – робко сказала Аша.
Тётка зевнула.
– К какому, девушка? Карточка у нас или на руках?
– Мне… мне к травматологу. Я тут занозу посадила…
Аша пробормотала это спонтанно, не зная, что придумать. И даже ногу согнула, чёрную пятку с налипшими былинками поскребла. Тётка рассердилась:
– К травматологу – живая очередь, второй этаж! Карточка, я говорю, у вас или у нас в регистратуре?
Карточку Аша свою не требовала уже лет пять, если не больше. Как-то обходилась сама, лечила свои болячки, благо серьёзнее простуды ничем не болела. Поэтому оставалось только брякнуть:
– Ну, ладно. Я пойду тогда…
Но тётка оказалась любопытной. Удивительным для её комплекции образом высунулась в окошечко, закричала:
– Куда пойдёшь? Это что такое?! Ходят тут, зазря отвлека…
И тут её глаза разбились о ступни посетительницы. Об угольную черноту подошв и пыльную изморозь сверху. Тётка на миг потеряла дар речи, взвизгнула:
– Сдурела совсем! Чокнутая! Ты что творишь тут?! Эй, молодой человек, вы с ней, что ли?
…Тут, как из-под земли, появилась Аннет. Поверх кофточки уже пиджак, тёмные очки в кармане, под мышкой – учрежденческая папка. Заслонила их собой, закрыла, процокала к регистратуре:
– Здравствуйте! Меня зовут Анна Пилова, я глава департамента молодёжной политики. Мне надо у вас кое-что уточнить…
Тётка вынуждена была замолчать, сменить тон…
Аша и Павел ожидали за поликлиникой, у чёрного джипа. Минут через десять появилась Аннет. Скривив рот. Заметила:
– Нормально. Всё в штатном режиме…. Продолжайте.
Ни она, ни Аша, ни Павел не слышали, как эта женщина из регистратуры звонила кому-то по телефону.
– Зинаида Валерьевна, вы у нас сегодня на приёме? Ах, очень хорошо… Да представляете – наркоманка сейчас пришла! Да! Да это ж видно… босая, ноги чёрные, как бомжиха! Ужас! Ну, это вам хорошо, у вас в больнице хоть полиция сидит, а нам что делать, а? Ну, вот, да… Вот и ходят наркоманы конченые… Украсть, наверно, что-то хотела.
Тем более мало кто представлял себе, какие последствия будет иметь этот короткий разговор сотрудницы поликлиники с главврачом горбольницы, Зинаидой Валерьевной Кожевниковой, раз в неделю принимающей, как квалифицированный терапевт, в поликлинике.
Джип укатил. Паша кивнул в сторону двухэтажек. Пойдём, мол!
Пошли. Здесь не было особого выбора ландшафтов: выбитые бетонные дорожки, земляные тропки с промоинами, засыпанные гравиями участки. И Павел начал гонять Ашу вокруг одной такой, руководя: «Тут иди… так, теперь по другой дорожке иди! Вот так! Нет, этот гравий мы проходили, иди по этой грязи!».
Аша догадалась: так как объектив камеры ловит только её ноги до пояса, то на фото будет ощущение, что она прошагала несколько километров. Фото не повторяются. А звук – не записывается. Периодически Павел просил остановиться, согнуть ногу, брал в свои отвратительные, потные и липкие руки её голую ступню и снимал крупным планом подошвы… Пару раз попросил поскрести ногтем.
– Может, мне ещё пятку лизнуть?! – не выдержала Аша, огрызаясь.
– Попробуй… – ухмыльнулся парень. – Если сможешь!
– Дурдом!
Прошёл второй час, и Ашу всё это, как сказали бы её сверстницы, начинало «конкретно подбешивать». Она устала. Она испытывала мерзкое чувство валяния в какой-то грязи – никогда такого не ощущала, когда радостно шлёпала по таким же лужам-промоинам во дворе, по дороге к бабушке! Что-то было другое во всём этом… Даже косички её, кажется, пропитались этой гадостью происходящего, стали тяжёлыми и били по щекам. Когда присела на пустой остановке “Энергетиков”, на скамью под навесом, передохнуть, Павел сделал с десяток кадров её грязных ступней во всех позах, потом рыкнул:
– Чё расселась? Время – деньги!
– Чьи деньги-то! Мои!
– А не колышет. Работай…
У самого конца «деревяшек» по Лежена, где они упирались в заросли и дощатые заборы микрорайона Энергетиков – тут в частных домах жили в основном старые сотрудники ТЭЦ, их снова караулила зловещая чёрная машина. На этот раз Аннет сидела там без тёмных очков.
Окинул взглядом Ашу, обронила:
– Так, последний сет. Жесткач.
– Что? – не поняла Аша.
– Сейчас увидишь. Оплата – десять процентов от всей суммы! – сухо пояснила она.
Девушка оглянулась. На рыжей крышке погреба Павел рассыпал что-то из картонный коробочки. Аша пригляделась: в солнечном пятне блеснули… кружочки канцелярских кнопок!
– Я… то есть… зачем? По кнопкам? Я же ноги проколю!
– А ты боишься? – с холодным презрением поинтересовалась Аннет. – Ладно, твои бабки. Если боишься…
Конечно, она её умело спровоцировала. Именно так, ударив под дых. Боишься?! Аша ничего не боялась. Перебоялась она уже своё. Когда один из материных хахалей изнасиловать её пытался – перебоялась, когда у бабки вдруг отовсюду в больнице кровь пошла – из ушей, горла, на подушку, на руки девушке – тогда перебоялась.
Ах ты, сволочь обесцвеченная, худоногая.
– Не боюсь!
Она сделала шаг, ещё… Павел едва успел настроить фотоаппарат.
От того всплеска бешенства, возмущения, обиды, который колыхнулся в ней и заполнил на миг, кажется, весь череп, Настя-Аша даже не ощутила боли в первую секунды. Острия кнопок прокололи бугорки на ступнях, пятку, один вонзился в мизинец сбоку. Девушка не удержалась от рычащего стона.
– Всё… сходи обратно. Только дай ногу сфотографировать. С копками! – деловито сказал Павел.
Уже там, на крышке, под подошвой было мокровато. Из ранок лениво сочилась кровь, почти не видная на чёрной поверхности кожи. Павел терпеливо снял на камеру металлические заклёпки на чёрной коже.
Аша сидела на краю погребной крышки, оцепенев – от боли и злости. Ничего не замечала вокруг. Увидела только худые ступни в узконосых туфлях, они внезапно оказались в поле её зрения. Потом на крышку рядом шлёпнулся пакет с виднеющейся там ватой, бутылкой воды…
– Там перекись, зелёнка, пластырь и вода. Вымой ноги, промой ранки, залепи. – будничным тоном проговорила Аннет.
А потом стала считать:
– Первый час – две, второй и третий – по одной, итого четыре… Паш, по какой грязи ходили? По сухой? А, по влажной… Так, плюс двести. Почта – плюс триста, поликлиника… ну, пятьсот. Паша, по окуркам было? Нет? Ладно. Так, гудрон не считается, это приготовления… Ну, ещё за кнопки полторы. Всего шесть тысяч пятьсот рублей. Бери!
Холёная рука, ало-блескучие ногти протянули ей одну оранжевую бумажку, одну серую и одну сиреневую. Аша покорно взяла их.
Аннет попрощалась своеобразно:
– Залечишь за неделю – позвоним. Всё, Паша, поедем!
И только когда этот проклятый, гробообразный автомобиль скрылся из глаз, исчез между деревянных бараков, Аша потянула израненные ступни на рубчик крышки, самым краешком пяток, уткнула голову в коленки и по-настоящему заревела.
До дома она добралась через час. Могла бы взять такси, но эта мысль не пришла ей в голову: с таким же успехом не пришла бы мысль взять дежурную ракету и слетать на Марс. У поликлиники дождалась «двойки», ходившей теперь, в связи с ремонтными работами, по Бульвару Молодёжи и только у Техколледжа сворачивавшей на прежний маршрут; нашла место в раздолбанном, гремящем, сотрясающемся на на каждой кочке минском автобусе – там, где над чадящим его двигателем возвышается ряд сидений, спрятала залепленные, замотанные пластырем ступни за перегородку, чтоб кондуктор не видел и пассажиры не привязывались… Так, сжимая зубы, доехала до своей остановки «Автостанция».
Хотелось – выпить.
Она поднялась к Лёшке. Наверняка у него с недавнего загула что-то осталось. Программист алкоголиком не был, водка никогда не мешала ему работать, да и пил-то он весьма умеренно, «для драйва», как он сам говорил; эпизод с «Ландышем» не в счёт, это можно списать на моральную катастрофу… Лёшка открыл сразу.
Опустил глаза на ноги Аши, но в этот раз не улыбнулся по обыкновению, не зажёгся; только бормотнул хмуро:
– Чего, порезалась?
– Да. Немного.
– Ничо себе немного… проходи.
Девушка машинально проследовала за хозяином к в комнату и остановилась – замерла от неожиданности. Обычно в этом обиталище мерцали сразу два-три монитора, на которых грузились программы или что-то там тестировалось – ремонтировалась техника. И огромный монитор хозяина тоже горел всеми красками. А сейчас тишина, всё выключено, под столом – две пустых водочных бутылки, в пепельнице и вокруг – гора окурков…
Да и сам Лёшка открыл ей в майке, спортивных штанах, а сам выглядел помятым да обросшим: щетина тёмным пухом облепила щёки, тяжёлый подбородок…
– А у тебя… что случилось?
– Материнка полетела… – убито сообщил программист. – Материнская плата. Всё, аут.
– Так ты же… ты же калым сделал! – ахнула Аша. – Недавно! Чего, пропил деньги все, что ли?
Лёха разгрёб пятернёй нечёсаную голову.
– Да нет, но… там ещё кой-чего накрылось, до кучи. В общем, штук пять надо. А у меня нет.
Повинуясь какому-то иррациональному, безотчётному рефлексу, девушка полезла в задний карман джинсов. За «старушачьим» кошельком. Достала. Открыла. Протянула парню расписную купюру.
– На…
Программист округлил глаза:
– Пять штук?! Ты чё? Ты где это заработала? По той объяве, что ли, да?!
– Да! – нехотя отмахнулась девушка. – Слушай… выпить есть чего?
– Погоди. Погоди… – он засуетился, забегал меж своих железных полуразобранных монстров, сжимая в кулаке деньги. – А ты что, к ним ходила?
– К кому?
– Ну, к этим… которые объявление дали!
– Ну, ходила.
– И что? Они тебе стУпни лизали, да? А сколько их было? Было же, да?!
Насте стало невыносимо гадко – ещё хуже, чем тогда, когда она топала по гудрону.
– Дурак ты, Лёшка… – печально сказала Аша.
– Не, правда?!
– Да иди ты…
Она проковыляла двери; не оборачиваясь, спустилась вниз. Бухнулась в кровать, не разбирая её. Пролежала так час или побольше… а когда очнулась, за окном вовсю шумел дождь.
Девушка вышла под его прохладные, жёсткие струи. Она сразу промокла до нитки; но брела, гоняя босыми ногами волны по лужам. Пластырь, конечно, тут же промок, отлепился и умчался белыми плотиками по ручьям, уносящим его в водостоки. В дожде мутно, пятнами, светили фонари. Аша дошла до автостанции; стоял под погрузкой длинный белый автобус на Татарск, неподалёку разговаривали два таксиста, укрывшись под навесом пустого овощного киоска. Лица их в неверном полумраке казались страшными, рожами питекантропов… Через всю темноту площадки, по гладкой тверди мокрого асфальта, девушка шла к ним. Они заметили её, перестали разговаривать. Замолчали. Когда же Аша приблизилась совсем – мокрая, с прилипшими ко лбу волосами, тот, что постарше, спросил:
– А тапки где?
– Пропила! – грубо ответила Аша, яростно тряхнув почти расплетёнными косичками. – Видишь, за второй пошла. Есть?
Таксист неуверенно хмыкнул. Огляделся, открыл багажник зелёной «тойоты», достал бутылку. Аша отдала пятьсот рублей и побрела обратно.
Да, примерно столько в ночное время это и стоит.
Придя домой, девушка разделась догола, легла под два одеяла. Стуча зубами, выпила сразу полбутылки водки.
И отрубилась в тяжёлом, рваном сне.
(продолжение следует)
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!
Искренне ваш, автор Игорь Резун.
