Глава 67. НАХОДЯТ ПАСЕЧНИКА, А “БУНКЕР” НАЧИНАЕТ СВОЙ РОЗЫСК
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ПОИСК: «БАТЯНЯ»
Степан Григорьевич Колокольцев, капитан полиции, отличный специалист и всё прочее, совершил должностное преступление. Часть видео, извлечённого из камеры, найденной на котельной, он скопировал и переслал Марии. Та, в свою очередь, перебросила видео практически каждому участнику поисков. По своей инициативе. Не пытаясь никого запугать – а лишь, возможно, показать, как страшно и жестоко то, с чем они столкнулись.
И что Лена, убежавшая от своего главного преследователя, теперь уже покоящегося на цинковой полке Щанского морга, ещё находится в опасности…
Аша смотрела это видео, когда её спутник, майор в отставке Борис Иванович Земцов, ходил за едой. Стояли они у «Рая», известного своими лавчонками рядом, и девушка подумала, что принесёт Земцов пару-тройку жирных беляшей, или коробку пиццы, или курочку жареную в пергаментной масляной бумаге, на худой конец. А он заявился с пакетом, откинул заднюю крышку борта своего чудовища со звездой и разложил на чистой холстине ещё тёплую варёную картошку, сало свежее, с тёмными прожилками мяса, тандырные лепёшки, пупырчатые огурцы да зелёные перья лука с редиской; последнее сполоснул водой.
Аша со смехом сказала ему, чего ожидала.
– Ты, Настя, эту гадость не ешь! – с притворной сердитостью сказал майор в отставке. – И детям своим заповедай… Пиццы и прочее. И японскую гадость – тоже не стоит, не для нашего желудка..
– «Заповедай»? В смысле – завещай?
– В смысле – запрети. И внукам тоже.
– А у вас внуки есть, Борис Иванович?
– Есть…
– Как они вас называют? «Деда»?
– Внук меня «Батяней» зовёт. Хотя у него свой батяня есть, целый доктор экономических наук. А внучка – «Лешиком», Лешим то есть. Мать ругается, но внучке нравится…
Вот за едой и показала ему Аша эту жуткую видеозапись.
Однако он посмотрел её с минуту, а то и меньше. Совершенно равнодушно. Сало сбросил с широкого лезвия охотничьего ножа – в рот.
– На Гнилом озере дело происходит. На южной оконечности. Машина рядом стоит, внедорожник импортный, точнее сказать не могу. Под жертвой – плёнка пластиковая, кровь на неё течёт…
– Да как вы всё это определили?!
– Ну, лягушки квакают. Звук мотора слышно. А по звуку мотора можно плюс-минус двигатель определить, если знаешь…
– Неужели слышно?
Земцов хитро усмехнулся.
– Ну, это слух тренированный надо иметь. Звук льющейся жидкости, шуршание… Плёнку наверняка постелили, чтобы случайный человек на ту кровь не натолкнулся. А что касается места… Ветерок. В Щанске летом ветры преимущественно северо-восточные или северные. По тому, куда кустарник гнётся, да по расположению труб заводских – определить легко.
Аша робко спросила:
– А само видео?! Неужели не страшно? Я вообще не понимаю… это кем надо быть!
– Оборотнем, – без особых эмоций пояснил Земцов. – Доела, Настя? Сворачиваемся.
– Они разве бывают? Это фантастика.
– Кому фантастика, кому нет…
Они сели в машину, старик положил руки на руль; он не курил, но считал: после еды надо посидеть минут пятнадцать, чтобы кишки улеглись. Рассказал:
– Как-то нам передают: рядом появился отряд УНИТА… Это были такие демоны. И советских резали беспощадно, и своих. «Партизаны», только не красные, конечно. Получили приказ выдвигаться. Ну, нашли мы деревушку покинутую, где они были – по данным разведки. И – шестнадцать трупов.
– Убиты?
– Хуже. Крови – море, все в разных позах, кто где. Свинца всажено в них немеряно, и такое ощущение, что они друг в друга палили.
– С ума, что ли, сошли.
– Да нет… У всех почти разодраны тела, внутренности вывалились. Раны – как от когтей льва или леопарда. Скорее, второго, львов там у нас почти не было… Мы по следу пошли. Через час видим – стоянка бушменов, а над ней – дымок. Окружили. Там тоже тишина. Вот там мы и обнаружили ещё дюжину таких же, американца-инструктора, у него голову откусили, и в руке – пистолет с пустой обоймой. А что самое удивительное – следы…
Он помолчал, добавил:
– Следы вели к костру. Куча пепла, угольки одни, дрова сгорели. Так вот, в костре они и исчезали. Совсем.
– Кто же это был?
– Человек-леопард. Оборотень африканский. Маба-зонду его называют, или крокотта-науру. Человечий облик принимает, если маскируется, а если… Он, когда в леопарда обращается, невидим. Вот он их рвал, а они друг в дружку стреляли. По преданию, если африканку злой колдун изнасилует, то рождается маба-зонду. Может, этот… из тех?
– Но мы же не в Африке!
– А оборотни границ не знают. Средь нас живут.
Уж на что жуть показывали на видео, но от спокойного голоса майора, от абсолютной серьёзности речи его, от необычайной реальности нарисованной картины Ашу передёрнуло. Она ухнула, отдуваясь, взяла с сиденья планшет.
– Подождите ехать, надо портал поисков посмотреть… Да, Борис Иваныч, как мне вас называть? Экипаж у нас «Батяня», а вы…
– Комбат, – усмехнулся водитель. – Было дело, комбата убили нашего, я командовал.
Девушка читала сообщения. Скупо, со слов Колокольцева, Мария составила сообщение о том, что обнаружено место, где удерживали Лену – но, конечно не слова о двойном убийстве там! – фото двух гоблинов, которые её похитили. Ориентировка на Чомы, Вертковскую. И, как обычно, куча сообщений: видели Лену и там, и там, и тут… Аша знала: каждое проверяет Руслан, посылает экипажи, они сами с Земцовым проверили уже три таких информации: одну на Зелёной горке, две – на Сибирской, и впустую. Алкогольный бред, шутки молодёжи да выжившая из ума бабка…
Сюда же, в особый раздел, для своих, Руслан сливал информацию обо всех «странностях»: после выходки Лены с трусами на пожарной лестнице любая мелочь могла иметь значение. Аша читала:
– В посёлке Станционный взрослый ненормальный сын чуть не зарубил мать топором… на сексуальной почве, пишут. В Вертковской избили девушку-дачницу… Ну, это вряд ли, Лена на дачницу мало похожа… наверное! А вот: в Круглихино по дачам ходит босая девушка-наркоманка, предлагает себя за деньги или дозу. Блин! Этого вообще не может быть!
– Вдруг заставили?
– Лену? Да она скорее задавится, чем… хотя… – Аша задумалась.
Давно ли она сама в безнадёжном положении крутила эту мысль в голове? Давно ли она занималась босоногими съёмками ради куска хлеба?! Может, и Лену заставляют не столько «предлагать себя», сколько босиком ходить, и снимают эти её похождения? Какой-нибудь такой Павел, Аннет или вообще – эта мерзкая Рыба?!
– Прокатимся, посмотрим! – решил майор, заводя мотор.
Аша приложила к губам рацию, с которой научилась уже умело обращаться. Она помнила инстирукции Руслана: “ответьте” – выпускаем.
– Центр, «Батяня», приём! Ой, Центр – “Батяне”, приём!
– Центр на связи, приём!
– Мы с Батяней… то есть с Комбатом проверяем информацию по Круглихино, про девушку-наркоманку… как поняли, приём?
Центр не понял.
– “Батяня”, с каким Комбатом? У вас пополнение в экипаже? Приём!
– Ой… извините… Я так случайно водителя назвала… А, приём!
– “Батяня”, Выполняйте задание, доложите по ситуации! Конец связи! – смешливым голосом Светы-Шакти прозвучала рация.
В Круглихино они поехали по Инженерной, которая превратилась уже в море; вода стояла со вчерашнего дня, с начала дождя, и не убывала, из неё торчала крыша «москвичонка», тут же уныло, почти по кузов затопленная, стояла «Газель», и двое мужиков в болотных сапогах выгружали из неё товар. «Комбат» взял правее, и их «Ландровер» полез по обочине, где тоже расстилалась водяная гладь, но явно было помельче. Вода бурлила перед капотом, расходились волны; внедорожник, как маленький пароход, полз по ней, и выхлопная труба его, выведенная наверх, за крышу, выбрасывала газы, не захлёбываясь. Майор, как он сказал, приладил её сразу, как только ливни пошли чередой.
Но в салон вода чуть-чуть проникала и, прохладная, обожгла босые ноги Аши; она, как и Мария, не стала обуваться, несмотря на инструкции Центра. Почему-то была уверена, что, как и этот вездеход на колёсах, босиком пройдёт везде. Приподнимая ступни от лужицы, девушка засмеялась.
«Комбат» глянул на это, проворчал: «Так, сейчас остановимся, воду выльем, нечего в салоне сырость разводить!», потом спросил:
– Давно так ходишь?
– О-о! Не поверите… – и Аша, набрав полную грудь воздуха, с нескрываемым облегчением рассказала ему всю свою эпопею, начиная с порвавшихся тапочек.
Они остановились, действительно, вытащили коврики, подтёрли лужицы воды; Аша деятельно помогала, а когда продолжили путь, призналась:
– Я когда босоножила раньше, думала: вот заработаю деньги хорошие, туфель себе накуплю-у, закачаешься! Всяких разных. А сейчас и смотреть на них не могу. Даже в кедах неудобно.
Она подумала, стоит ли говорить о своём контракте; подумала и не стала.
Но Комбат и этому не удивился.
– Правильно! – одобрил он. – Настоящая бушменка. Мбунду.
– Кто?
– Племя такое в Анголе есть. Мбуду, амбунду и даже бамбунду называются. У них девчонки, женщины до замужества никакой обуви не носят. Не положено. Ступни такие крепкие, жёсткие – по колючкам ходят, не морщась. Они даже в свою церковь босиком ходят. Причём такие все разнаряженные, а пятки голые.
– Чёрные?
– Ну, нет… Они сами чёрные. А подошвы да ладошки у них светло-коричневые.
– Ха! Как у меня после дня на улице…
Это был едва ли не первый человек, который принял её стиль жизни целиком и полностью. Впрочем, кроме загадочного «клиента», встреча с которым была назначена на сегодня, на шесть часов.
Круглихино утопало в непролазной грязи, по которой и «Лендровер» полз с тракторным рёвом и с такой же медленностью. Дождь заставил большую часть населения сидеть дома, в уютном тепле. По улицам шатались только бродячие собаки да пьяные. Первые трусили у заборов, вынюхивая, не выбросили ли хозяева чего съестного, исследовали мусорные кучи, а вторые по этим заборам шли, упираясь руками, ибо ноги не держали их. Один вообще полз, стараясь не утонуть в луже, посуше выбирал. В тельняшке, от грязи чёрной, и вполне довольный жизнью. А ещё один мужик шёл странно и что-то катил перед собой, неловко ногами управляясь, едва держась на них. «Лендровер» поравнялся, и они увидели: по жиже, избегая камней, мужик рваными галошами подпинывает поллитровку. Комбат притормозил, стекло опустил, крикнул весело:
– Приятель? Чего не поднимешь? Помочь, может?
– Иди ты на! – кратко, но уверенно ответил пьяный, и добавил: – Если согнусь поднимать, уже не встану…
Они бросили алкаша и поехали по нахохлившемуся Круглихино. Дождь пока перестал, на проводах посиживали мокрые птицы. Чья-то корова, по привычке побалтывая хвостом, щипала редкую траву у ворот.
Тут Аша увидела. Девчонка в джинсах, в бесформенной кофте мыла ноги у колонки.
– Стой!
Ашу вынесло из машины. Мчалась по грязи так, что брызги летели выше головы, даже на лицо. Подбежала; остановилась, переводя дыхание.
Чёрт! Не та. Волосами и фигурой на Лену похожа, но лицо узкое, и глаза очень близко посажены, и лобик низкий, и вообще вся… похожа на наркошу. Костлявые ступни – такие же у Евы, одни сухожилия да кости! – мыла под струёй, одной рукой дёргая рычаг.
Аша стало интересно.
– А зачем моешь? – спросила она.- Всё равно же сейчас дальше пойдёшь…
– А чо, с грязными ногами, что ль… – она осеклась, сама сообразила, какую глупость говорит; худой серой рукой мокрую чёлку со лба смахнула. – А тебе чё надо?
– Просто интересно.
– Ох, бля, интересно ей… Топай дальше, интересуйся.
Но взгляд её упал на босые ступни незнакомки, оканчивающиеся закатанными камуфляжными брючинами и она удивилась; уставилась на девушку:
– А ты чо? Дурная, что ли? Или ширяешься тоже? Не из нашего дома, по ходу…
Она странно сказала – «Дома», будто явно поставила там в начале слова, заглавную букву; это обратило на себя внимание Аши.
– Не из вашего. Просто так вот… гуляю.
– И чё, приятно?
– Ага.
– Ну, совсем больная. Не видала таких ещё.
– Слушай… Тут в Сети пишут, ты по домам ходишь, к людям пристаёшь. Ну, в смысле тебе надо чего.
– Нада-шоколада! – зло передразнила девушка. – Чё мне надо, сама не врубаешься… Скоро ломать начнёт. А Морока не даёт, говорит, отрабатывай. Вот, щас на конце улицы мужика одного обслужила, он мне чуть рот не порвал своим поленом… Ну и чё? Копейку кинул, падаль, я ему – чё жадишься, а он за вилы.
Аше стало жалко. Да, жалко! Без всякой достоевщины. Ходит по грязи, мокрая, наверняка голодная; делает минет толстякам с дач – на большее никто не отважится с наркоманкой. И всё потому, что «будет ломать скоро».
– Погоди! – велела девушка.
Она сбегала к машине, замершей метрах в двадцати. Комбат сидел напряжённый, готовый в любой миг на помощь прийти. Но он мудро рассудил: девушка с девушкой быстрее договорятся.
– Давайте еду нашу! – выдохнула Аша.
– Еду? На, бери… Стой, вот ещё лепёшка!
Схватив пакет с остатками пищи, Аша кинулась обратно. Встреченная ею ещё нерешительно стояла в грязи, перетаптывалась худыми ступнями своими, раздумывая – то ли бежать, то ли всё-таки подождать подарка судьбы.
Аша сунула ей всё это в руки. Поражённая донельзя, девка сразу впилась зубами в похрустыващий краешек тандырной лепёшки. Глотая жадно – почти не пережёвывая! – комки хлеба, выдавила:
– Точно больная! А деньги у тебя есть?!
– А! Ну, немного.
И Аша протянула ей несколько смятых купюр, завалявшихся в заднем кармане. Сырых от влаги. Кажется, сиреневая пятисотка и пара сотенных. У девки округлились глаза. Спрятала, оглядевшись.
– Тебе чего нужно от меня?
Аша плечами пожала. Да что ей нужно может быть? Лену та наверняка не видела… Хотя. Достала телефон:
– Вот такую девчонку видела?
– Не-а… точно нет. Я тут уже месяц, не видела. А чё?
– Ну, типа пропала она. Ищем. Слушай… увидишь, позвони, а?
Эта, худая, оборванная, посмотрела куда-то далеко злыми глазами:
– Я как те позвоню? Морока у всех мобильники отнял… Одежду тоже, в трусах одних ходим. Это мне на работу дал вот…
– Ну ладно. Как сможешь. Тебя как зовут?
Начало капать. По лицу девчонки бежали струйки со лба. На щеках – угольная пыль, она чёрными штрихами стекала вниз. Через силу улыбнулась:
– Няша…
Было от чего захохотать. Но Аша не смеялась. Как можно более ласково попрощалась:
– Няша, ты береги себя… Постарайся, Пока.
И пошла к машине. А Няша, постояв, быстро-быстро кинулась к забору, обогнула автомобиль да и скрылась в проулке.
Комбат ни о чём не спросил. Зарокотал двигатель. Аша снова взялась за рацию:
– Центр, Батяне, приём.
– Центр слушает, приём!
– Информация не подтвердилась. В Круглихино наркоманская хата, старшего зовут… Морока, кажется. Лены там не видели. Вот и всё… приём!
– Продолжайте патрулирование… – проскрипел Центр сквозь помехи.
По «запаске» на капоте барабанил дождь.
ЛИНИЯ ЛЕНА – БОМЖИ
Этим вечером Лена тоже знакомилась с жизнью, которую раньше не знала и не узнала бы никогда. Она пила кофе и смотрела неверящими глазами: одна коробка «Нескафе» надорванная, вторая – ещё целая. А тут ещё бабка протянула еду:
– Пастет хоцес? С батоном?
Зубов передних не было, вот и шепелявила подчас. Лена помотала головой, есть не хотелось, но… откуда всё это? И паштет дорогой, банки «с петелькой», и батон в целлофане ненадорванном. А вот ещё галеты в упаковке, вон крупа… Они что, покупают всё это? На бомжатские деньги?! Или – крадут?
Интерес её был стол выпукл, ярок, что бабка-обезьянка сипло, визгливо рассмеялась, показывая прорехи во рту:
– Крадём, думаес? Не-а… Зацем? Выбрасывают. Вон, свалка-то рядом.
Лена поняла, откуда ползёт этот гнилой да дымный запах!
– Зачем выбрасывают?
– Дык… Срок годности высел. Вот и выбрасывают. Инаце им страф.
Девушка ушам не верила: какой «срок годности» может быть у растворимого кофе? У этого сраного порошка? А паштет этот тоже может лежать годами, при нормальном хранении-то. И галеты. А бабка продолжала:
– И-и, мы тока со свалки и кормимся… это кохда супермаркет построили, так мы зить стали. Валют всё, тока первым прибези… а то растаскают. Подрузаек-то много, зубами рвут. Не хос пастет? Ну, я сама.
Она с аппетитом начала есть, руками – грязными короткими пальцами из вскрытой банки.
Звонкий её смех, дребезжащий, разбудил молодого бомжа. Он сел на топчане своём – силуэт в неверном свете лампы электрической в форме факела, такие на дачи покупают! – порылся в нечёсаной голове.
– Чё ты жрёшь на ночь глядя, Шапка?
– А цево? Зрать никогда не вредно…
– Выпить есть?
– Куда тебе выпить? Ты днём слакал банку свою. Нетути, до завтра. Воду вон пей…
Обращаясь к девушке, старуха, у которой, оказалось, прозвище есть – «Шапка», пояснила:
– Это Ярик. Те не бойся ево. Он смирный, у него рука одна плохая. Тока пьёт много. Воду не хосит.
Ярик смотрел на Лену; и когда свет пал на грязное лицо, то стало ясно: без интереса смотрит совсем. Лена поняла почему. В грязной холстине платья, с волосами, свалявшимися в ком после всего, она никак его не интересовала. Ну, такая же бомжиха, только молодая.
– Ты лозись, спи уже! – посоветовала Шапка. – Утром к цыганам сбегаис, возьмёс. Если деньги есть.
– Хрен ли они есть? – недовольно буркнул Ярик и снова увалился на топчан.
А Шапка, достав откуда-то из потаённого места блок сигарет, дешёвых, «народных», надорвала его, пачку достала.
– Будес?
– Буду. Тоже срок годности вышел?
Опять рассыпалась смешками – но тише.
– Не! То Ярик масыну разгрузал. Хоросо разгрузил…
Лена ощутила покой. Да, именно покой – в этом грязном вонючем жилище. Только бы чесотку от них не хватануть, а остальное – ерунда. И с саркастической, кривящей губы, до онемения, улыбкой, сказала себе: мать, вот тебе и грязь. Реальная. Настоящая! Настоящей – некуда. Ты хотела это? Искала?! Эксперименты ставила? По лезвию ходила?! Ну вот, давай. Ешь. Ложками… Или руками.
С наслаждением затягиваясь горьким дымом, она слушала рассказ Шапки.
– …уцястковый меня трепет: када родилася? А я цё, помню? Паспорт-то потеряла давно, не глядела… Родилася, када этого, кукурузника, скинули. Хрусцёва. За то, сто коммунизмь не построил. Ну, давай наново строить… Мать с отцом на заводе пахали, оба. В обссяге родилася, до роддома не успели. Вот… Я думала – квартиру дадут. А нет, так и сиди. Потом дали квартиру в бараке, однёску, и то сястье. Ну, там и зыла. Ага… Я тозе на завод. Там устроилась.
– Кем?
Лена расслабленно дым выпускала под низкий потолок. Как интересно. Сиди тут хоть босой, хоть голой; кури, пей – если нальют; никто не скажет ничего. «Нескафе», «пастет», батон… А чем этот мир отличается от того, в котором она жила раньше?
Только обстановкой да запахами.
– Крановсицей… Под потолком на кране летала. Передовик была. Ну, думаю, квартиру дадут. Мамка с отцом рано померли, надорвалися на заводе. Я – всё так зе. Не дали.
Она докурила окурок до последнего миллиметра, как так можно – неизвестно, уже ведь губы жжёт; а остаток забычковала, в баночку из-под того же кофе положила. Про запас.
– А в оконсовке восьмидесятых, да, Горбасёв был уже, барак наш ломать стали. Обессяли квартиры дать за рынком, в новостройках. Я к подрузке переехала, временно. А потом прихозу в собес, говорю: квартира-то хде моя? А они – вы кто? Оказалось, в списках нету меня. Дома снесённого. Я туды и сюды – нет меня, как не зыла на этом свете. С завода уволили, узе первое сокрассение сло. Я мыкалась, торговала на рынке, потом опять на завод: ну, хде документы-то, стоб пенсию? А они мне – нету документов, потеряли… приватизация была, фонда какие-то передали… Вот и всё. Сизу тут узе двенадцатый год.
Время текло мимо Лены, текло незаметно, бесшумно и безоглядно. Какие разные люди, какие разные судьбы… И в каждой – пустота, отчаяние, беспросвет. А ведь квартиру этой бабке могли дать рядом с Ленкиным «Заповедником». На Лежена.
– Как зимой-то… справляетесь?
– Зимой плохо. Мёрзнем. Бензин украдём, обогреватель вклюцим… А пецька дымит, плохо с пецькой…
– И сейчас мёрзнете? – Лена спросила, имея в виду лыжную шапочку.
Старуха всё поняла, стащила её в головы.
Совершенно голый череп, в пятнах.
– Облысела я. Совсем облыска стала… Сапку носу, Сапкой и называют. А так, вобсе, я Алехсандра. Саска то есть.
«Саска». «Сапка». Невыносимо горько было слушать ей эту шепелявость; и не потому, что преисполнялась жалостью к сирым мира сего, нет. Только пропасти этой жизни, открывавшиеся перед ней, убивали мозг своей чудовищностью.
Почему она раньше о таком не знала?
– Лязес? – жалостливо спросила Шапка, видя, что Лену клонит в сон. – Я цисто постелю, есь у меня…
Но та головой помотала – буду сидеть, как сидела. Полулёжа на грязных тряпках.
– Как хоцес… – Шапка была не из уговорчивых.
Поволокла своё грузное тело к другим полатям, напротив Ярика, «факел» выключила и захрапела.
ПОИСК: «ФОКУС»
В субботу, в тот самый день, вечером которого Лена оказалась в приюте бомжей, экипаж «Фокус» катался по трассе между Первомайским и Криводаничами. Пустота. Лену никто нигде не видел. Хозяин магазина, налеплявший какой-то рекламный плакат на витрину, какие-то яркие буквы, мельком посмотрев на фото в телефоне, высказался:
– Приличная вроде… А что, из дома сбежала?
– Похитили… – мрачно объяснила Мария.
Тот хекнул уничижительно и сыто.
– Шалава, значит! Вела б себя скромнее, не похитили бы.
В этот момент женщина с трудом сдержалась. Главнее – не озлоблять людей! Держа тон пол контролем, спросила из машины:
– А вы, может, видели какую-нибудь необычную девушку? Ну, босую, например, попрошайничала, помощи просила?
– Босую? – изумился толстый. – Ах, ядри тя в три дула! Точно. Шалава. Ходят тут, жопами да ногами сверкают! Не смотрю на них!
Марию взорвало. Выкинула голые пятки в окошко – измаранные свежей грязью, жаль, не в нос мужику могла ткнуть их совсем, заорала:
– Не смотришь! На это посмотри, жирюга! Целуй их, подонок, соси их, понял?!
Тот с испугу грохнулся с лестнички своей, орал что-то; Дима рванул с места, выговаривал потом женщине:
– Маша… но так же нельзя! Он простой мужик, без всяких наших фантазий. А ты ему так…
– Да ненавижу! – вызверилась Мария, сама не понимая, что её так подняло. – Дима! С тех пор, как я первый раз прошла босая по улице, я ненавижу этот город! Я эту тупую, жирную, мещанскую сволочь с их представлениями о жизни не-на-ви-жу! Они же слизняки, они же тут присосались к жизни… Блин! Господи! Ну, точно, чтобы жить босиком, достаточно пару раз такое вот – от таких услышать!
– Маш, уймись…
– Сука! Не уймусь! Да где ж мы живём-то…
Остановились на АЗС. Дима пошёл оплачивать, в бак «Фокуса» сунули заправочный пистолет, всё шло своим чередом. Мария сидела, изнывая от невозможности покурить – заправка! – мрачно думая про весь Щанск в общем и про некоторых его жителей – в частности. Вернулся Дима, с двумя стаканчиками кофе, уселся. Протянул один Маше:
– Латте, как ты любишь… Поехали?
– Погоди!
Женщина внезапно прислушалась к разговору. К тому, кто заправлял их автомобиль и уже закончил эту процедуру, подошёл второй заправщик. Она слышала:
– …а этот Анисим приехал и из машины выйти не может. Просит заплатить. Что, говорю? А глазищи красные, воспалённые, трёт их. Я говорю, ты чё такой весь, пчёлы покусали, чо ли?
– А он чё?
– Да не колется. Экзема, говорит. С хера у него экзема, у кулака этого? И дихлофосом от него прёт, как будто тараканов в машине травил…
Женщина покинула «Форд» – молнией.
– Так! Кто такой Анисим? Где живёт?!
Парни такого напряга от неё явно не ожидали. Даже отстранились. Один, который постарше, сказал рассудительно:
– Девушка… вы бы тут бОсыми ногами в бензине не стояли. Тоже экзема будет.
– Слышь, родной, я вообще бензин пью и солидолом закусываю! – нежно ответила Мария. – Так где это ваш Анисим обитает?
– Да недалеко тут… В Первомайском. Дом у него такой куркулистый, как крепость. Пасека… А что?
– Медок люблю шибко! – ответила женщина. – Чао, мальчишки!
В машине, едва отъехали, за рацию схватилась:
– Центр! Центр, ба-а-алин, приём!
– «Фокус», не кричите, помехи идут. Центр слушает, приём! – послышался голос Руслана.
– В Первомайском у пасечника по имени Анисим, адрес неизвестен, нештатная ситуация. Кто-то ему лиц обжёг аэрозолем, дихлофосом. Указания, Центр, приём!
– Сохраняйте спокойствие. Ждите указаний, отбой!
Мария не могла себе места найти. Глотала горячую жидкость. Обжигалась, ругалась. Потом внезапно притихла. И проговорила, глядя на ложащийся под колёса асфальт:
– Эх, Дима! Мне бы твоё вселенское спокойствие… Но не судьба.
– А может, изменишься?
– Не. Либо я тебя удавлю, либо ты меня… – заявила Мария уверенно. – Лучше и не пытаться. Давай, поедим где-нибудь и Центр подождём.
Ветровое стекло налипало крапинами дождя.
ПОИСК: «ПОЛСОТЫЙ»
Биже всех к Первомайскому были сейчас не они, а «Полсотый», который Мириам и послала на розыски пасечника Анисима. Милана, Илья и присоединившаяся к ним Ева как раз отрабатывали этот квадрат, переброшенные туда после исчезновения Лены с котельной; конечно, «Малину» чинили, они вряд ли чем могли бы помочь.
«УАЗик» пенил лужи, оставляя за собой кильватерный след.
– Пасечник… – мечтательно проговорила Милана. – Они ж добрые такие. У матери дедуля пасеку держал. Вот я в детстве мёду наелась-то!
– Они разные бывают! – сообщила Ева, устроившаяся сзади и дымившая так, что даже Илья морщился, окна открывал. – У нас сторож был. Тоже из этих, медовых. Так это, заманит девку к себе, разденет догола и щупает.
– И что? Никак?
– Не-а. Не вставал у него. Хронически. Измусолит, обслюнявит всю, потрётся и шоколадку в награду. А они и рады – не трахают же. Мы долго об этом не знали, пока одна каким-то случаем не забеременела. И не факт, что от него.
– М-да… Илюха, ищем пасечника. Дом, говорят, куркулистый.
– Значит, забор хороший. И ворота… – проворчал парень.
Ему было не по себе. Девки разбушлатились, говорили такие вещи, что даже у него уши вяли. Ева рассказала, как «опускают» в интернате – зажимают жертву на кровати и мочатся. На лицо, на голую грудь…
Но, слава Богу, они делали дело ,и для пустых базаров времени было мало.
Дом с крепким стальным забором зелёного цвета нашли быстро. Ворота – с солидными замками. Дом тих, будто вымер. Что делать? В ворота ломиться? Милана вышла, храбро погрохотала в них, разнося гром на всю округу, -бесполезно.
– И чо, блин? До ночи тут караулить? – спросила она саму себя, вернувшись в машину и закуривая.
Илья отнял у ней зажигалку: «Щас!»
Через четверть часа у забора полыхал костёр. Ну, не то, чтоб полыхал – дымился. Ветки, которые Илья принёс, мусор подобранный, огня не давал, только дым чёрный; особенно противно вонял горевший пластик.
Вот это сработало. Калитка в воротах распахнулась, оттуда вырвался бородатый дед с ведром, начал заливать пожарище. Илья вразвалочку пошел.
– Привет! – сказал он с блатным характерным выговором. – Пасечник ты?
– Ну, я! А ты хто такой, хрен с гор…
Парень саданул ему под подбородок – выглушающий удар. Ведро выпало, покатилось через грязную улицу; старик осел, сполз по забору.
– Девка где? – сурово поинтересовался парень.
– Нету девки никакой…
– А если я тебя забью, как порося, тут же?
– Смотри дом сам… нету девки… – хрипел пасечник.
Милане и Еве стало не по себе; первая даже попыталась вступиться за старика, но Ева её одёрнула: «С ума сошла? А вдруг это и есть он?! Извинимся потом!»
– Как?
– Титьку покажу – он обкончается… Пошли.
Парень уже втолкнул деда внутрь. Девчонки осматривали дом, Илья – двор. Дел сидел потерянно на чурбачке, ветерок шевелил белую бороду.
Илья вынес из бани что-то. В кулаке. Сунул под бороду:
– Это – чё?
Над ними склонилось низкое небо. Падали капли, редкие.
– Это… жёнин… остался… – прошамкал дед, глядя на крестик с цепочкой.
Илья шарахнул его в лоб – от души, тот аж повалился; девчонки подскочили, придержали.
– Илюха, кончай!
– Щас кончу… Его первым. А это – чо?
И он показал Ленкины серёжки. В бане сняла с себя в самую последнюю очередь, положила на полок, он не заметил.
Старик заскулил.
– Ушла! Не тронул я её, вот те крест святой! Ушла сама!
– Когда?
Наступил черёд путаных объяснений. Старик маялся. Ева, ещё раз обыскав дом, пришла, рассказала.
– А он, похоже, не первый раз. Трусы женские, даже лифчики… А жены, точно, давно нет. Фотка в траурной рамке пылью покрылась. И клопы, пипец… всюду!
Напоследок Илья всё-таки наградил его оплеухой – по макушке. Дед снёс это и угрюмо, с последней остервенелой злостью добавил:
– Штаны пусть вернёт… Чуть глаз не лишила! А штаны забрала, хорошие штаны ещё были. Штаны-то.
– Вот колхозник-то! – вскипел парень. – Куркуль. Штаны ему жалко!
– Илюх, пойдём отсюда, пойдём!
Экипаж «Полсотый» передал в Центр, жёстким низким голосом Миланы:
– Центр, приём! Объект был в посёлке Первомайском, ушёл предположительно вечером, в направлении железной дороги… от Первомайского на юг. Как слышите, приём?
– Центр принял. Заканчивайте патрулирование.
ЛИНИЯ ДЗЮБА – ДРУГИЕ
Пафнутьев сделал всё, что мог: вся махина ГОВД брошена была им на поиски Елены Фромиллер. Но успеха это не приносило. После провала на котельной поиск вёлся спустя рукава. Дождь мочил плакаты, расклеенные везде; ДПС проверяли грузовики и фуры, тормозили машины с пассажирами. Ничего.
Но Лену искали не только они.
Уже в пятницу, с самого утра, когда экипажи «БОС» выдвинулись в квадраты, на последнем этаже бизнес-центра «Питер» крупный, плотный, напоминающий хороший швейцарский сейф, с прижатыми к черепу маленькими ушами, в дорогом костюме от Bryony, человек спросил двух сидящих перед ним:
– И как это было, на хер?
Он говорил всегда очень тихо. Но его все слышали. Всегда. Станислав Валерьевич Дзюба, в прошлом атлет-штангист, умел не только штангу тягать. Убеждать он тоже умел.
Один, тощий, с костяным лицом, поднялся. Даже вскочил, вообще-то.
– Стас, там был коммерс залётный. Они с ней порамсили…
– Где охрана была?
– Да не успели добежать… Обычно на «Балконе» сидит, а тут в зале вся кутерьма случилась.
– Уволить смену! – почти не двигая губами, приказал человек-шкаф. – Дальше что? Кто с ней был перед кипешем?
Спрашиваемые переглянулись. Уволить – это почти что благодеяние. Они знали, что с Павликом, барменом, случилось.
– Она пришла на «Балкон» с Пиловой. Это чиновница…
– Знаю. Сядь, не мелькай!
Тощий опустился на стул. Ох, огнём он горел, этот стул!
– Выпили. Горобицкий, бармен, говорит, всё ровно было. Не рамсили. На пожарный выход пошли, вдвоём.
– Зачем?
– Там как раз камеры отключились, сбой сети… ну, только урна мусорная перевёрнутая, и всё.
– Это вы у меня урны, – мрачно ответил Дзюба. – Надо будет – выкину. Дальше?!
Он, в принципе, видел уже записи со всех видеокамер. Но надо было проработать – с подчинёнными.
– Она с блондинкой ушла. Аннет Пилова. У Главы рулит молодёжью. Опознали её.
– Ясно. А дальше?
Вот это и был главный вопрос. И тут его присные даже сказать ничего не могли.
– Я вам чо говорил… – Дзюба напрягся, кулак на столе сжались. – Это клиенты наши. Золотые. Надо было сразу встрять. При малейшем кипеше. А вы чего?
Оба – и тощий, и второй, оба в одинаковых дешёвых костюмах, с плохо повязанными галстуками – униформа охраны! – сидели, головы опустив. Только бы не пошло по «сценарию Павлика» всё!
– Короче… – монотонным голосом высказался хозяин «Бункера» и один из четверых тайных хозяев города. – Ищем. Ищем, чтоб… чтоб живой нашли. И ко мне, ясно?!
– Ясно, Стас.
Дзюба подвигал желваками на лбу. Они у него крупные были, жиром не заросшие.
– Если прокосячите – то в бетон. Ясно?! Пошли работать.
Всё это хозяина «Бункера» не радовало. Выборы на носу, он сам в опасную игру ввязался. Этой приезжей доверился, Аннет; и Багдасаряна уговорил. Она их очаровала. Трахнуть бы её на пару, эту сволочь худую, прямо в кабинете, в два ствола, чтоб визжала… Но нельзя. Какая-то лапа у неё в Москве. Пришлось договориться о сливе. Сами-то они эту бомбу не взорвут – не те возможности, не то прикрытие. Пусть она работает. А им – респект, в любом случае.
Но вот что она тут делает? С этой девкой?! Куда её понесло? Ой, нехорошо… Совсем нехорошо. Ведь в деле с компроматом на администрацию любой лишний – это палево… Угроза операции. Девку надо прибрать, выспросить, что знает, а потом по чести Фромиллеру вернуть. Но сначала – к себе, на разговор.
Дзюба, уже в одиночестве, выпрямился в дорогом кресле, достал из ящика стола упаковку Wrigley’s Spearmint и зажевал сразу три пластинки.
Она ему о юности комсомольской напоминала, когда была дефицитом и несравненным лакомством.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!
Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.
