Глава 77. АША НАВЕЩАЕТ ТАМАРУ, ВСПОМИНАЕТ ПРО МАРКА И ИЗБАВЛЯЕТСЯ ОТ СТРАХОВ С ВИТОЙ
ЛИНИЯ АША – ТАМАРА – ДРУГИЕ
Медсестра – рослая, сутулая немного и в больших роговых очках, ещё больше утяжелявших её крупное лицо, предупредила:
– Она очень слабая ещё… Только десять минут!
– Хорошо.
…Смуглая кожа лица Тамары, казалось, вытопилась, потеряла этот природный цвет без остатка – или так казалось на голубоватых простынях? По-прежнему в бинтах голова, но белых этих полос стало меньше; и глаза полуприкрыты, длинные пушистые ресницы подруги подрагивают. Ей тяжело, наверное, открывать их даже, но – Тамара вышла из комы! Она может слышать. И даже разговаривать. Неестественно хриплым и очень тихим голосом.
Аша терялась: что сказать? Спросить, как себя чувствует человек, получивший тяжёлую травму головы?! Чуть не отправившийся на тот свет? Ей ещё операция предстоит… И врачи говорят, что она долго, долго будет заново учиться ходить, какие-то нервные центры повреждены. Однако Тамара опередила её. Едва шевеля губами, спросила первой:
– Как… ты… как вы… все…
– Хорошо, Тома! Нормально! Я работу нашла! Хорошую!
Девушка поняла, что зря она прорвалась в палату на этот разговор. Она ни о чём не может сказать Тамаре! Как в двух словах передать всю эту криминальную эпопею Лены? Как объяснить свою «работу»? На это ночи не хватит. Если бы она была здорова, пришла бы в гости; принесла бы фляжку своего любимого кизлярского, посидели бы на кухне и она, покачивая бронзовой ступней с выгнутыми, чуть ли не остро заточенными ногтями, слушала бы, отвечала, сочувствовала, переживала… Хотя нет. Какая кухня? Уже не будет такой кухни у неё – нищенькой, но уютной; и Тамары такой тоже, вероятно, не будет. У Аши сжалось сердце, и слёзы начали душить за горло.
– Ты… молодец… ты… живи!
– Тома! И ты жить будешь! Ты поднимешься! Обязательно…
– Как… дочка…
– Всё хорошо! Она у мамы… ну, у мамы мужа твоего, они в Омск поехали, кажется. Но приедут, Тома! Я им позвоню!
– Пока… не надо… не хочу… такой…
– Всё нормально будет, Тома!
Женщина что-то ещё силилась произнести. Слабыми губами – не слушались. Судорожно подрагивали ресницы.
– Там… флеш… её нашли…
– Нашли, Тамара! И подонков этих найдут!
– Передайте… полицию… эти люди… страшные…
– Конечно!
Спиной Аша почувствовала укоряющий взгляд медсестры в очках.
– Тома, я приду ещё!
– Да…
Шурша бахилами, она вышла. Рассеянно спросила у медсестры:
– Скажите, а с лечащим врачом её можно поговорить?
– Зачем вам? – нелюбезно откликнулась та.
– Может, лекарства какие-то… Медикаменты.
– Старшая сестра на ресепшен! – отрубила очкастая. – Но, вообще, у нас всё есть. Не нуждаемся!
И всё же девушка пошла искать медсестру. А очкастая, проведя все необходимые процедуры, через пятнадцать минут выскочила на задний двор клиники «скорой». Здесь росли густые ивы, с о станции доносилась перекличка диспетчеров; стояла широкая, добротная лавка с урной рядом, и сидел на той лавке молодой врач, тоже в очках, но более тонких и изящных. Выдувал из своего вэйпа густые паровые клубы.
– Господи, жарища такая, а ты ещё тут паришь, Серёга! – с ленивым раздражением бросила медсестра, усаживаясь. – Уж бросал бы, тогда уж.
– Не могу, родная! – засмеялся врач. – Увы… вот, из двух зол меньшее выбрал.
– Да, выбрал… Мода эта дурацкая.
Она достала из кармашка пачку тонких ментоловых сигарет. Закурила. Вздохнув, вытащила из матерчатых туфель ступни – красные, как распаренные в воде, с грубыми крупными пальцами, и пошевелила ими.
– Жара-а… Точно отгулы возьму. Огород зарастем. Я уже сто лет по грядкам, по земле, не ходила.
Врач одобрительно хмыкнул. Что-то начал регулировать в вэйпе. Медсестра с усмешкой следила, снова укорила:
– Ну, и во сколько тебе эта игрушка обходится? Дороже пачки в день?
– Дороже…
– Во-от! Я и говорю: мода. А ещё босиком стали шарахаться.
– Кто?
– Да не знаю! У кого денег много. Вон, к этой, которая с пробитой башкой поступила, подруга пришла. Круть неимоверная, платье, серьги с камешками, колечки… Ваще! А сама босиком и бахилы на ноги голые напялила. Старшая ей замечание сделала, а та: я в бахилах, как положено.
Врач почему-то оторопел. Перестал крутить вэйпор.
– Серьёзно? Босиком и в бахилах?!
– Ну, иди, сам посмотри. Она сейчас со старшей вроде как за лекарства говорит… А что, денег немеряно, купит на свои. А то шеф ворчит уже – мы норму промедола за месяц выбрали!
– А она где?! Тут?
Женщина разозлилась:
– Да ты чего так заполошился-то? Тут, говорю…
– А! Я сейчас… я с ней поговорю.
– О чём? – фыркнула та и уже в спину убегающего коллеги бросила: – Серёг, ты ж акушер… рожать поможешь?
Он не слышал её.
…Аша шла по двору «Скорой» – к ожидающей её машине за полосатым шлагбаумом – и думала только об одном: как получить лекарства. Старшая медсестра после упорного штурма сдалась и сквозь зубы продиктовала несколько препаратов, нужных Тамаре, но предупредила, что в Щанске их нет, и даже если заказать, нужен рецепт, и вообще всё сложно. Значит, надо подключить Яцухно. Или даже Марка!
– Девушка… Девушка, подождите!
Её нагонял молодой мужчина в серой фланели. Врач. Сквозь возбуждённое от бега дыхание он первым делом выпалил:
– Вы… вкусно идёте!
Аша поняла, о чём он. Но сейчас ей было не до обсуждения её босых ног. Обронила устало: «Я всегда так хожу!» – и хотела было продолжить путь, он перекрыл ей дорогу, взмолился:
– Подождите вы… Я серьёзно к вам!
Горячность его удивила; и Аша позволила себе улыбнуться:
– С серьёзными намерениями, да?
– Очень! – он смутился, схватился за очки, как за спасательный круг. – Нет, вы послушайте… Я врач.
– Вижу. Нестеренко Сергей Филиппович! – прочитала она на его бирке.
– Да! Понимаете, я после мединститута работал ортопедом. Вот. И то, что вы ходите босиком, это… То есть не так хотел сказать. Вы понимаете, есть люди, которые никогда не смогут это!
– Парализованные?
Он, не желая стеснять её, пятился до шлагбаума; а она шла вперёд по инерции. Но тут что-то включилось в голове, щёлкнуло. Тамара. Повреждённые нервные центры. И девушка остановилась.
– Да, именно они! Я хотел опыты проводить, как им вернуть… Ну, воздействие на точки стопы. Простите, я так сумбурно говорю, просто вы первая, кого я вижу.
– Босой на улице?
– Да, конечно, да! Я так удивлён… Слушайте, если вы торопитесь, давайте с вами потом поговорим. Мне очень нужно!
– Но я… Сергей, я же не парализованная.
– А это не имеет значения. Понимаете, вы же ходите… У меня есть методика снятия показателей, если вы согласитесь… Мы опробуем…
Он окончательно потерял надежду её уговорить – так казалось. Снял очки, начал протирать; и, как у всех близоруких, глаза его показались без линз слабыми, испуганными, беззащитными.
– На мне опробуем? – девушка усмехнулась. – Ну, интересно… Давайте. Только одно условие.
– Да, я согласен… а какое?
– Вы тоже разуетесь! – Аша блеснула глазами. – А?
– Да легко! Но после смены.
– Тогда записывайте мой телефон…
Он записал, тыча пальцем в кнопки. Поблагодарил; тут во двор влетел реанимобиль, заставив их посторониться, да и сам Сергей, моментально изменившись в лице, торопливо попрощался. Так что встреча эта осталась мимолётной, не запечатлевшейся ярко.
Да и мысли Аши сейчас были заняты Тамарой. И не только ею.
А ещё и Марком.
Их встречу в бассейне она помнила до мелочей.
ЛИНИЯ АША – МАРК
Тогда девушка слишком устала, вымоталась в погоне за следами Лены; и этот освещённый холл «Нептуна», и одинокий Марк с пакетом, и тишина вокруг, нарушаемая лишь шорохом их босых шагов – всё это действовало на сознание, совершенно лишая его чувства реальности. Они зашли в сам зал бассейна, где под лампами голубела вода, жёлто-красные поплавки дорожек. Марк робко придвинулся сзади:
– Настя, я взял несколько купальников… На твой размер. Померяешь? Думаю, не ошибся.
Она стояла на краю, как у пропасти. Как будто бурное море шумело там, внизу. Пальцы голых ступней на кафельном парапете – как на серых скалах.
И ощущение такое же, словно перед прыжком.
Аша себя услышала со стороны: отрешённое, оголённое, спокойное: «Не надо… я так!»
Сбросила с себя платье. И бельё. Прямо на кафель. А потом прыгнула в воду с бортика.
Она бултыхалась, ныряла, колесом крутилась в воде, и усталость уходила из неё; сначала вместе с обжёгшей тело прохладой, потом вода показалась парным молоком; всё смывалось, страхи, переживания, всё растворялось в этой влаге, чуть-чуть пахнущей традиционной для бассейном хлоркой.
Потом подплыла к краю. Вылезла. Там уже стояли два шезлонга, столик. На одном из шезлонгов – Марк в бело-голубых плавках и очках неизменных, а на столе – тарелки с какими-то булочками, тарталетками, краснеющими ломтиками помидоров и белым гребешком соуса, бутылка красного вина, два бокала…
Аша без сил опустилась в кресло. Марк взял её бокал, церемонно налил вино, пояснив:
– Я искал тут «Шато Фонсеш», но наткнулся на «Барбареско»… Я его как раз в Риме пил! Его делают в Пьемонте, из ягод сорта «неббиоло»… Вы можете уловить нотки аниса и фиалки. Прошу…
Она взяла бокал в руки – посмотрела на закуску, прошептала: «Потом!» – и выпила полбокала, даже не чокнувшись с Марком. Залпом.
Как это всё удивительно. Как она наскакивала на Яцухно: я не буду раздеваться! Я не буду делать ЭТО! Я не такая!!! А сейчас сидит в шезлонге рядом с Марком, совершенно нагая, и ни капельки не тревожит её эта нагота спелой груди, выпуклых сосков, нестриженого паха. Как будто это не она… нет, она; но и угрозы она не ощущает, только умиротворение. Что в ней изменилось?
Она больше – не боится. Наверное, ничего.
– Как поиски, Настя?
Девушка очнулась. Нет, какой-то лёгкий туман невозможности, фантастичности этой сцены её по-прежнему окутывал, но контуры стали отчётливее. Сначала неохотно, но потом всё больше воодушевляясь, она рассказала Марку об очередном этапе их поисков. И во время этого ощутила бешеный приступ голода; стала брать закуски с блюд, слоёные тарталетки – оказались с креветками и сливочным сыром – и такие же солоноватые булочки с печёной говядиной…
Она роняла крошки на свой подтянутый голый живот и даже не стеснялась этой жадной манеры еды. Что-что, а жадность, и не только к пище, сейчас начала заливать её всю, и Настя не знала, плохо это или хорошо…
Теперь она чокнулась краем бокала с Марком, под тост: «За удачу ваших патрулей!»; чокнулась и потребовала:
– А вот расскажите, Марк… Расскажите о других!
– О ком, Настя?
– О других девушках! Ведь я же у вас не первая… эскортница, верно?!
Он не стал лгать – и это подкупило её.
– Да. Не первая. Но первое было связано… не с эскортом.
– Уже интересно. Рассказывайте!
– Настя… – он откинулся на спинку шезлонга, тоже расслабился. – Вы действительно хотите об этом говорить? О ногах, да?
– Да! Я должна всё знать.
Он тихо рассмеялся.
– Это опасное знание, Настя… Во-первых, оно с вами останется. И в вашей будущей жизни… вы будете к нему возвращаться. А во-вторых, вам понравится.
– И что такого?
– Иногда говорить об этом – даже приятнее, чем ласкать, собственно, ступни.
– Ах-ах! Да не пугайте меня, Марк.
– Знаете что? – вдруг предложил он. – Давайте так сделаем… Сначала перейдём на «ты», если можно.
– Давай.
– А потом расскажем друг другу о наших… о наших эротических воспоминаниях. Я – о своих, ты – о своих.
– О, да! – девушка рассмеялась. – Необычно!
– Хм. Не более необычно, чем наша сегодняшняя ночная встреча, правда?
– Да, я понимаю. Иначе нечестно, да?
– Ну… как-то так.
– Даже не знаю… Понимаешь, я об этом не думала. Ну, как… нет, я знала, как это делается, подруги в школе рассказали в младших классах ещё. Но не заморачивалась на этом. Мне казалось – оно всё как-то естественно произойдёт, само собой.
– А произошло – неестественно?
Аша грустно усмехнулась.
– Нет. Напоили на Новый Год и… изнасиловали. В киоске, где я работала. Я даже ощущений, кроме боли и тошноты, не помню.
– Извини…
– Ерунда! – она сделала ещё один, большой глоток. – Хорошо. Если уж мы об этом… когда я была классе в пятом, мне очень хотелось потрогать какого-нибудь мальчика за член. Да. Подержать его в руках и проверить: тяжёлый он или нет. Мне казалось, что неимоверно тяжёлый, колбасень такая… И ещё мне хотелось как-то… Ну, понять, он живой или нет. Когда напрягается – он какой, как скалка деревянная или что?! Вот такие глупости. Так, твоя очередь.
– Моя…
Он задумался. Потом долил вина в бокалы, но пить не стал. Было непонятно, куда он смотрит под очками своими – но явно не на Настю смотрел.
Покачивались поплавки. Мерцала вода… Марк молчал.
Девушка тоже откинула голову на самый верх шезлонга и стала смотреть вверх. В слепящий свет ламп, а потом – просто прикрыла глаза.
– Ты знаешь, я, в общем-то, счастливый человек… – наконец, проговорил Марк. – У меня не было, скажем так, никакого подполья. Никаких мучений по этому поводу. У матери была подруга. Медик по профессии… кто – не помню, честно. Но не психолог, точно! Кажется, по части гинекологии. Такая высокая, холёная дама из местных. Мы тогда часто отдыхали в Крыму, снимали там дачу. И я чувствовал, что ноги этой женщины – загорелые такие, безупречные, с очень хорошими пальцами – как у тебя, они меня волнуют. Наверное, я тогда даже сам не мог для себя сформулировать, что мне хочется с ними сделать…
– Поцеловать? – прошептала Настя в пространство.
– М-м… это, наверное, неточно. Я ведь тогда даже не целовался в прямом смысле – в двенадцать лет. Ну, маму-бабушку чмокал в щёчку, это не в счёт. Мне хотелось их… иметь, что ли.
– Иметь?
– Ну да, обладать ими. Физически. Понимаешь, это целый комплекс ощущений. Это и прикосновение, кожа, запах… цвет. Форма. Всё вместе. Ну, и вот. В Крыму был как раз праздник урожая, везде – молодое вино. А мать задержалась, поехали со знакомым в горы, и там машина сломалась. Советская «Волга». А эта женщина у нас на даче. Ну, я хватанул для храбрости стакан этого молодого крымского вина и…
– И поцеловал?
– О, ну зачем так сразу. Нет. Я пришёл, сел перед её деревянным лежаком… или нет, это была раскладушка, да! И всё ей выложил. Как на духу.
– Отчаянный ты был мальчик.
– Скорее, просто вино в голову ударило. Так вот… Она не рассердилась. Не испугалась. Хотя я, право, был готов провалиться на месте. От стыда. И даже, кажется, особо не удивилась… Она приподняла шляпу, у неё такая шикарная соломенная шляпа была, и спрашивает: тебе хочется потрогать мои ноги? О-кей, трогай.
Марк отпил вина и со вкусом повторил:
– «О-кей!», понимаешь? Это всё-таки восемьдесят второй год. Ещё Эс-Эс-Эс-Эр. Тогда так повсеместно не говорили… Это тоже роль сыграло. Я коснулся их руками. Первое ощущение: тёплая, нагретая солнцем кожа. Я ощупал их все, от пятки до пальцев… Между пальцев тоже. И вот логичное завершение – я коснулся их губами. Знаешь, они пахли… травой.
– Травой?
– Да. Сеном таким, пылью… но не домашней, нет, земляной. В Крыму так пахнет в скалах. Вековая такая пыль, с горчинкой, и трава сухая. В общем, я облизывал их так, что у меня всё отключилось. Кажется, я сознание потерял. В себя пришёл – сам уже лежу на раскладушке, женщина эта мне холодный компресс кладёт на голову. Солнечный удар – панамку не надел. И знаешь, что она мне тогда сказала потом?
– Сказала: маме не говори.
– Нет. Она мне сказала: если ты это сделал, то никогда не стыдись этого. Вот и всё. Так оно и началось.
– А она больше не…
– К сожалению, это была последний наш крымский вояж. Заболел отец, дачу пришлось продать, и, в общем, больше я с ней не встречался, с этой женщиной.
– А потом? Неужели девушек не было?
– Были. Но вот вспомнить ничего не могу. Хотя – нет. Её Аней звали. Я тогда уже учился, а учился я упорно… Хотел наукой заниматься. Времени на ухаживания не было. Полгода примерно я обхаживал её. А в один прекрасный день… Точнее, не прекрасный – проливной дождь, ветрина! Она пришла ко мне в комнатку, которую я в Москве снимал. Мокрая до нитки, обувь в руках. Ну, я ей дал переодеться в чистое – рубашка своя, шорты. И пошёл варить кофе. А пришёл с джезвеем – она калачиком свернулась на диване и спит.
Настя уже не спрашивала. И не потому, что было ей стыдно или противно, – нет; сказанное Марком завораживало её, картины получались настолько яркие, чувственные, что она сама начала ощущать лёгкое возбуждение. И проскользнуло в голове: нет, ТАК она бы была готова. Это не мычание Лёшки, это не какой-то примитивное бормотание: типа, а давай я тебе «эта»… это что-то другое.
Как эротический фильм.
– Её ступни белыми были. Как мрамор… И очень нежная кожа, складками. И пахли, когда я прижался к ним лицом, – дождём. Весенним дождём… Ну вот, как-то так, Настя. Понимаешь, всё дело в том, где у кого эрогенная зона и где – эропровокативная. У нас она покрывает область ступней. Это медицинский факт просто.
– Так всё-таки: девушки также ходили с тобой босиком… в рамках эскорта?
Марк пожал безволосыми, гладкими, сдобными плечами.
– Пару раз я попробовал… В Москве. Не то. Хорошие ноги, небрезгливые девчонки. Но в глазах – счётчик, Настя! А это насмерть убивает всё эстетическое чувство.
– У-м-м… Именно эстетическое?
– Тут «эстетическое» от «эротического» мало отделимо. Если в эротике нет эстетики, это порнография… Как бы более низкий жанр. Понимаешь, можно любоваться, как девушка идёт. Как ставит голую ступню, насколько грациозно. Как перекатывает об асфальт, с пятки на носок… Или просто лупит ногами – тыц, тыц, тыц!
– А я как хожу?
– Ты ходишь, как большая кошка… – серьёзно сказал он. – На твоих ступнях читается вся мускулатура, весь гений Природы-матери.
Внезапно Настю как подбросило, как шилом кольнули сквозь шезлонг – в мягкое место. Она дёрнулась; жадно выпила, произнесла:
– Чёрт! А ведь и у меня было. В лагере… Я в шестом классе в летнем лагере была. Там… в такую игру играли. Сквозь натянутую верёвку, нет, через несколько верёвок надо пролезть всей командой, не коснувшись. Коснёшься – и все заново… А дважды одно отверстие нельзя использовать! И нас – только две девки было в команде. И вот, когда нас мальчишки протаскивали…
Она задохнулась от волнения. По коже побежали мурашки – статическое электричество, неизвестно откуда взявшееся.
– Пацаны… пацаны нас за руки… за ноги держали. И вот… блин! Мне же приятно было! И я нарочно верёвку задевала, чтобы ещё раз они подержали. Они нас материли, орали. А я ещё думала, что ноги грязные, в земле, но…
Марк снял очки – и посмотрел на девушку очень долгим, очень усталым взглядом.
– Ну, вот и момент истины.
Настя вздрагивала. От неожиданно нахлынувших эмоций. Голова чуть кружилась – или это от вина.
– А в Риме? – охрипше спросила она. – А в Риме такое у тебя… было? С кем-нибудь?
– Да. Я жил около года с девушкой. Виоланда. Она дочь одного крупного бизнесмена, одного из моих партнёров. И она сама… – Марк помедлил. – Она сама попросила сделать ей массаж ступней. И целовать. А после этого уже… вопросов не было. Мы спали «валетом», я всегда был с её ногами, даже во сне.
– Наверное, она тоже была… как это называется?
– Фут-фетишёркой. Но это очень редкий случай. Мне повезло. Иногда я даже уставал от её… м-м, задумок, скажем так.
– От каких?
– Например, заходим в кафе, заказываем пасту… Это макароны с сыром. Она обтирает салфетками ступни, наскоро, или моем в туалетной комнате. Хотя бы просто обтирает. Кладёт ноги на стол и говорит: целуй!
– Ох ты! Неужели в Италии такое… ну, как это разрешают?!
– Да нет. Везде на это реагируют одинаково… странно! – Марк тихо засмеялся. – Но там не станут тыкать пальцем, снимать на телефон. Хотя самая в этом плане страстная нация – это испанцы. Мы были в Барселоне… Тоже кафе, пили прекрасное испанское вино, ели тунца… Виоланду разморило. Она кладёт ноги мне на колени.
– Представляю. На виду у всех – облизывать ножки! Да у нас бы полицию вызвали.
– У нас и я бы не решился… – заметил Марк без тени улыбки. – А там другая атмосфера. И представляешь: пара испанцев – мужчина моих лет и его дама, они посмотрели на нас… Потом дама скидывает туфли, и они начинают делать то же самое! Да ещё на порядок горячее, чем мы.
Глаза мужчины искрились смехом, но вдруг потухли, он осёкся. Пробормотал:
– Послушай, Настя… Давай я угадаю, о чём ты сейчас думаешь?
– Давай… – прошептала девушка.
Марк поглаживал ладонью бокал.
– Ты думаешь: какой дурак. Помешанный на ногах. Какая я дура, что слушаю всё это. Зачем мне это надо. Но это вроде как работа… И ты борешься с внутренним неприятием и протестом. Если так, то нет никаких проблем. Я уеду завтра, оплачу весь месяц. Я не хочу… не хочу, чтобы это было неприятно для тебя.
Аша вдруг встала. Потянулась обнажённым телом, волосы растрясла свои и – глянула в его глаза:
– А ты почему не купаешься?
– Не люблю я воду…
– А придётся. Полезай в бассейн!
– Это обязательно?
– Да!
– Хорошо. Только там, где неглубоко.
Он покряхтывал, спускаясь по блестящей металлической лесенке; смешно отдувался – и правда, вероятно, не любил бассейнов, купания. Встал по грудь в этой воде, обернулся, чтобы спросить: «Ты довольна?»
Но не спросил.
Аша спокойно сидела на краю, и её мокрые, хрустально-чистые ступни были в паре сантиметров от его лица. Она наклонилась, видя в колышущейся воде своё отражение, и прошептала прямо в его растерянные глаза:
– Хочу… как в Барселоне!
И никаких невидимых границ внутри неё уже не существовало.
ЛИНИЯ АША – ВИТА
«Мерседес» с гребешком остановился в неположенном месте, выпуская её – у выезда на трассу. Но, несмотря на протестующие гудки, водитель дал ей возможность выйти, а дальше уже девушка задрала голову и увидела женщину, с которой Мириам посоветовала ей поговорить и с которой познакомила. Высокая, с яркими веснушками, она сидела вверху, у края насыпи, совершенно спокойно, на крупном щебне и ела банан. Аша уже знала: у женщины со странным именем Вита всегда есть бананы.
– Здравствуйте! – поздоровалась Аша снизу. – Вы спуститесь?
– Не-а! – откусив последний кусок, засмеялась Вита. – Это ты забирайся.
Удивлённая Аша покорно кивнула, полезла вверх, придерживая сумочку на ремне. Насыпь тут, пропуская под собой выезд из Щанска, круто уходила вверх, и то, что казалось вначале простым, составило очень нелёгкую задачу. Девушка цеплялась за какие-то кусты, за какие-то корни, босые ноги скользили в осыпающихся глинистых комьях. Сумочку пришлось повесить на шею, она цеплялась за кусты, давила ремешком… На середине пути Аша услышала треск собственного платья, но это её мало волновало. И даже бичом хлестнувшая по ступне ветка – тоже.
Уселась рядом с Витой, на горячие камни, с трудом разровняв их под собой. Психолог, в модных «кошачьих очках», косо посмотрела на с трудом переводящую дыхание спутницу.
– Хочешь банан? У меня ещё один есть.
– Нет. Спасибо.
– Ну, как хочешь. Так, и о чём мы будем говорить?
Аша с тревогой оглянулась – всё-таки насыпь не лучшее место для разговора. От сверкающих на солнце фиолетовых рельсов их отделяет полметра.
– Может, мы…
Вита снова оборвала её тонким, дразнящим голосом:
– Не-а! Если говорить, то только здесь.
– Но… А, ладно. Понимаете, я не могу в себе разобраться.
И как понеслось из неё, повываливалось. О себе. О своей жизни. О Лёшке. О марке. Об эскортинге. О ногах. О фут-фетише. Сбивчиво, невнятно, одно промеж другого. Настя поняла на какой-то минуте, что выходит напряжение всей последней недели, извергается, как лава вулкана.
Вита слушала спокойно. Болтала в руке шкуркой банана – будто и внимания не обращала на слова своей собеседницы. Потом осведомилась:
– Это всё?
– Ну да… я не знаю, я правильно сделала или… Ну, блин, я просто не знаю, как дальше!
– Тебя что мучает, радость ты моя… – деловито поинтересовалась Вита – …то, что он твои ступни ласкал, или что ты потеряла девичью честь?
– Никакой чести я не теряла! – вспыхнула девушка. – Не было у нас ничего такого, кроме этого… Но и приятно было, да! Я ещё так не… не расслаблялась.
– Хорошо. Если этой проблемы нету, то тогда в чём? То, что ты за это деньги получаешь?
– Может быть! Я думала, это должно быть как-то… искреннее…
– А это было неискренне?
– Нет! Я не про то… Вита, давайте уйдём, сейчас поезд, кажется, пойдёт. Вдруг нас зацепит!
– Нет. Сиди. Ты же не на рельсах лежишь, Анна ты моя Каренина. Так что – деньги?
– Да как же вот… разве можно за это деньги брать?!
– А я беру.
– За что?
– Один час разговора с профессиональным психотерапевтом – сто баксов! – невозмутимо сообщила Вита. – Так что ты уже на приёме и полтинник мне должна. Сиди!
– Вита! Но это же опасно.
– Жизнь – вообще опасная штука.
Аша в ужасе чувствовала подрагивание земли. Несомненно, в запада несся по рельсам состав. А эта машет шкуркой банана!
– Так, отматываем назад. Тебе нравится ходить босиком?
– Да! Нравится!
– Тебе нравится ходить босиком и в красивой одежде и бла-бла-бла?
– Ну, да! Вита! Я сейчас убегу.
– А вот дулечки… – спокойно отрезала женщина и стальным объятием сковала её руку. – Тебе нравится, что ты своим видом бесишь публику?
– Да!
Это был поезд, конечно. И, как положено, машинист, видя двух идиоток, устроившихся на насыпи в опасной близости от его локомотива, дал сигнал – режущий уши, оглушительный, страшный. Позабыв про всё, Аша рванулась с насыпи, вскрикнула, но, удержанная Витой, плюхнулась на щебень.
Боли она даже не ощутила. На них накатывался состав – пышущий жаром, грохочущий, жуткий своим запахом железнодорожной гари, дыханием смерти, ураганным ветром; и накатился, и загремел за спиной и Аша ощущала, как совсем близко с её головой проносятся подвагонные ящики, колёса, подножки вагонов… волосы разметало по лицу; это был ужас, совершенно вытаптывающий всё внутри, беспредельный. И всё кончилось.
– О! У меня есть ещё шоколадка! – сообщила Вита. – Разделим?
Аша, едва не упавшая в обморок, только промычала что-то, дрожащими руками перебирая ремешок сумочки.
– Во-первых, это была электричка. Омск – Татарск. Расстояние я рассчитала, задеть она нас не могла. Во-вторых, адреналин – очень полезная штука. Хватанула? Ну-ка, вытяни ноги.
Аша повиновалась, и Вита рядом вытянула свои – длинные, женственные, с ярким, хоть и запылённом лаком на ногтях пальцев да тёмными каёмками между ними.
– У кого красивее?
– Н-н-не знаю…
– Правильный ответ: у меня. То есть у тебя. Пока ты себя не полюбишь, тебя тоже никто не полюбит. Это первый совет. Второй… так шоколадку будешь?!
Ашу трясло. В таком состоянии она готова была хоть на шоколадку, хоть на стакан рыбьего жира. Потрясла головой. Вита протянула ей шоколадный батончик и девушка проглотила его, не чувствуя вкуса. А потом увидела, что Вита протягивает ей пятисотрублёвую купюру.
– Это… зачем? За что?
– За шоколадку.
– Как? Но это же вы дали… И я съела.
– Правильно. За твоё удовольствие.
– Да не буду я брать ваших денег!
Вита, показывая ровные белые зубы, оглушительно захохотала. Кожуру швырнула на рельсы, деньги спрятала и поднялась.
– Ну вот и прошёл первый шок. Пойдём, прогуляемся.
Они перешли мостик, оснащённым деревянным настилом – Аша жалась к перилам от опасных рельсов, но Вита потом сразу же свела её на протоптанную тропинку; та полого спускалась с насыпи на сельскую дорогу с двумя пыльными колеями. По ним и пошли.
Сосновый бор слева исходил смолисто-хвойным ароматом, над рельсами справа дрожал разогретый воздух, смазывая очертания столбов и контактного провода. Уже спокойно, без нажима, Вита проговорила:
– Из твоего рассказа мне ясно одно: ты открыла для себя новую область эротических ощущений. Причём без формальных обязательств перед кем-либо. Ну, имею в виду замужество или отношения влюблённости… вы с Марком – равноправные партнёры. Ну, и чего тут такого страшного?
– Не могу сказать… непривычно. Блин, как вы это всё жёстко делаете! Зачем было меня пугать?!
– Чтобы ты охолонулась немного. А то поток сознания: я и такая, и сякая, и хочу, и не хочу… Ну, устаканилось в голове?
– Немного. Да… С Марком приятно. Я себя чувствую женщиной.
– Потому, что он Мужчина, а не мужик и не пацан. Тебе не кажется, девочка, что пора взрослеть?
– Наверное.
– Вот ты и взрослеешь. Повышаешь самооценку, учишься говорить о том, что люди обычно только делают… В фильмах обычно – сначала секс, а потом откровенность. А грамотнее – наоборот. Предохраняет от многих ошибок.
– А у вас как было? – вырвалось у Аши.
Кошачьи очки глянули на неё строго:
– У меня – по-разному. А вот моя студентка одна… Когда ей стукнуло восемнадцать, пошла к одному моему знакомому. Тот ещё ловелас. Мэтр, художник. Оговорила сумму и…
– И он её…
– …всему научил. По высшей категории. Она ему заплатила деньги, и рассталась. Сейчас замужем за австрийцем, живёт в Альпах, двое детей.
– В Альпах… Не хочу я в Альпы. Я тут хочу!
– Можно и тут! – не смутилась Вита. – Другая студентка. Посещала вечеринки свингеров. После полугода всё срослось, она живёт с мужем душа в душу. Родовое поместье, так называемое, под Новосибирском. Детей тоже… ну, или вообще трое.
Аша аж остановилась.
– То есть… мне что, надо переспать с Марком?!
– Самый глупый вывод, который можно сделать. Дитя моё, тебе надо успокоиться, расслабиться и ждать продолжения. И слушать себя, внимательно! А в таком истеричном состоянии пользы не будет при любом исходе – переспишь ты с ним или нет.
– Вообще, жуткие вещи вы говорите…
– Я говорю прагматичные вещи, в первую очередь. Здравый смысл прежде всего. И ни один человек не должен вредить своему организму, ни физически, ни психологически. Снова отматываем… Марк тебе нравится?
– Я сказала же: да!
– В чём проблема тогда? Убери фактор денег, считай что ты выиграла в лотерею. И общайся нормально. Или тебе хочется общаться с твоим другом Алексеем?
– Нет!
– Ох… ох!
Вита поморщилась. Сняла очки и шарахнула девушку взглядом разных глаз.
– Я понимаю, в чём твоя проблема. Очень старая. И запущенная.
– В чём?
– Твой отец был красивым мужчиной?
Аша побледнела. Вита ударила в самую больную точку – знала; горло снова перехватило. А та наступала:
– Представь своего отца… Представь! Ты бы такому мужчине отдалась?!
– Вита… я… Зачем ты это…
– Я спрашиваю: отец твой – сексуален, как образ?!
– Там… опять…
Аша бессильно показала рукой – снова шёл поезд, на этот раз чумазый, ещё сильнее грохочущий, с цистернами
– Опять, да! Пошли!
Она снова схватила её за руку и потащила. На насыпь. По крапиве, по острокрайним булыжникам, обе свои босые ноги обдирали; и, когда ревущий тепловоз оказался совсем рядом, женщина со всей силы хлестнула её ладонью промеж лопаток, гаркнув в ухо: «Кричи!»
И Аша закричала. Закричала так, как никогда в жизни – один звук, выворачивая лёгкие наизнанку. Аааааааааааааааааа!!! Перехватывала дыхание, кричала ещё, не слыша себя, расплавляясь в этом крике, как в мартеновской печи. И только, когда грохот вагонов стал стихать, когда в уши полезла тишина, когда услышался стрёкот кузнечиков, она поняла, что – умолкла.
Вита спокойно ждала внизу, уже не держа её за руку; в руке – сумочка, отброшенная Ашей в этом взрыве эмоций. С порванным на три части ремешком…
Во как её, оказывается, колбасило!
Девушка, пошатываясь, спустилась вниз. Икры ног, обожжённые крапивой, горели, у щиколотки – багровая ссадина. Ещё от ветки, наверное… И на пятке кожу содрала.
А там, внизу, вита обняла её за плечи. Мягко.
– Вот и всё… – прошептала она. – Прооралась. Захочется ещё – повтори. Только на рельсы не ложись…
– Хорошо.
Женщина ласково поправила ей волосы.
– А теперь давай помолчим. Просто иди за мной и думай о чём угодно…
Она шла за Витой. Не рядом, а за ней; смотрела, как ступают в пыль широкие пятки этой женщины, как отпечатываются они круглыми следами. И в голове звенела полная пустота, ни единой мысли, вакуум; лишь потом начали приходить какие-то робкие, редкие. Те, что приходили и раньше – но она шарахалась от них.
Отец. Сильный, большой, добрый. Светловолосый, или пеговолосый даже – как солнце, светлый. Да, она хотела быть его женой, безотчётно, в детстве, как многие девчонки, также обожающие отцов, наивно не думая ни о чём больше. Чувствовать его поддержку, тепло и ласку… И больше ничего. Отец был для неё идеалом Мужчины; от того-то потом она отталкивала от себя всех – или отталкивалась сама, памятуя об этой недостижимой высоте. И даже наоборот: из всех возможных вариантов выбирала тех, кто был совсем непохож на отца, во сто крат хуже, потому что поставить кого-то рядом с ним на пьедестал было невыносимо, предательством было, невозможно…
И эта рана, пустота, образовавшаяся в её душе после его гибели, саднила всю её жизнь. Пустоту невозможно было заполнить, замену образу подобрать – невероятно; даже исчезновение матери из её жизни она приняла спокойнее, а это лежало на ней ярмом, какой-то печатью глубоко внутри…
Сейчас она очень чётко это поняла. Она смотрела на силуэт Виты, он расплывался в разогретом воздухе, в солнечном свете; и казалось уже – это не Вита. Это отец идёт впереди, с рюкзаком за спиной; штаны закатаны, и босые него крупные ноги также пятнают пыль… А он оборачивается ещё: не отставай, Настюш! Скоро придём.
Скоро… И он останавливался, и говорил вдруг почему-то совсем другим голосом, чужим: «Приляг… Полежи!», и заливало всё янтарным блеском, и пахло травой, и кузнечики выпевали трели свои; и так было хорошо, что как бы разглаживалось всё внутри Аши, выпрямлялось.
…Она проснулась – сама, внезапно, но не толчком. Просто поменялась картинка; девушка села, потрясла головой. Спала, она, оказывается, на пригорке, где внизу сбегали с него огороды дачного посёлка. Вон – дорога через Синюшину гору, остановка-навес, жарящаяся на солонце маршрутка, две улёгшихся в тени кривого тополя лохматых поселковых собаки.
Вита сидела рядом, на траве, на краю покрывала, на котором спала и Аша, да читала книгу с мягкой обложке. Солнце играло бликом в линзах её очков; и, не отрываясь от чтения, женщина поинтересовалась:
– Выспалась, Настя?
– Ох… да. А сколько я спала?
Вита сверилась с миниатюрными часиками.
– Три часа двадцать минут. Ну, для выхода из стресса – очень даже хорошо. Хочешь молока? Холодного?
– Хочу!
Вита достала пластиковую бутылку: «Спустилась, купила тут у одной хозяйки… А муж её ремешок твоей сумочки залатал! Держи…» Настя жадно пила. Молоко лилось по подбородку, на измятое платье… Но это всё ерунда. Напившись, девушка спросила:
– Вита… Вы всегда так работаете?
– Как?
– Ну, так вот. Жёстко. Со стрессом. Это ваша методика, да?
Женщина захлопнула книжку. На обложке – рисунок женского лица.
– Это не моя методика, Настя. А общепризнанная. Хотя рискованная, но эффективная. Мне кажется, прежних вопросов у тебя больше не будет.
Тут до Насти дошло.
– Не будет… О! Так вы эти три часа со мной так сидели?!
– А что? Почитала на свежем воздухе…. – Вита улыбнулась.
– А что это за книжка?
– Франсуаза Саган. «Немного солнца в холодной воде».
– Она о чём?
– О любви, Настя. О любви, как всё в этом мире. – Вита засовывала книжку в рюкзак. – Но и о скорби. Как у Поля Элюара: «И я вижу её, и теряю её, и скорблю, И скорбь моя подобна солнцу в холодной воде».
Девушка помолчала. А потом её лицо осветилось улыбкой:
– Вита! Спасибо!
– Да Бог с тобой. Я же ничего не сделала… Как ты думаешь, в эту глухомань такси можно вызвать?
Они спускались с пригорка, по такой же тропинке, купая голые ноги в горячей пыли, и Насте не хотелось спрашивать больше ни о чём. Наоборот, она рассказывала Вите, как отец брал её с собой на Обское, об этом замечательном приключении…
И странно: на этот раз, вспоминая это время, она не ощущала и единой нотки горечи.
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!
Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.
