Глава 90. НОВОСИБИРСК: ПО СЛЕДАМ АВТОСТОПЩИЦЫ.
ТОЛЬКО ДЛЯ
СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ КОЛОКОЛЬЦЕВ – ИРМА – ДРУГИЕ
Из Бердска опер уезжал со смешанным чувством стыда и торжества, как ни странно. С одной стороны, он явно нарушил служебную этику, переспав со свидетельницей. С другой – может быть, через это соитие начал лучше понимать загадочную атвтостопщицу, оказавшуюся героиней фотосессии на Гнилом озере.
С детства – закаливание. Простая и грубая пища. Обливания, пробежки босиком по снегу; дома у них явно ходили без тапочек. Она перестала удивляться, как можно выйти босой за ворота в осенне-весеннюю распутицу, ощущение грязи и пыли на ногах стало родным, да и сами голые ступни стали обувью. Через это – пренебрежение к красивой одежде; та должна быть практична и удобная, и более ничего. Колокольцев представил себе наяву затёртые джинсы и выглядывающие из них пыльные тонкие щиколотки. Хоть и не в мать пошла Нинель, не широка костью, но ноги у неё такие же сильные, и рисунок лодыжки безупречен… Но характером – в мать. И вот, когда характер стал выковываться, когда он тоже закалился, не был влияния этой внешней простоты жизни, началось – коса на камень. Два медведя в одной берлоге… Или две тигрицы. Так не бывает. Она ушла! Единственное, что мог подсказать её характер. Вот сестра бы её не ушла ни за что; эта гибкая психика терпела бы мотание нервов до момента замужества, врала, изворачивалась, скандалила бы, но не ушла.
Обратно Степан ехал на электричке, удачно попал на маршрутку, и молодой чернявый водитель подсказал: как раз привожу народ к составу на семнадцать десять, бердского формирования. Спокойно сядете да через час двадцать уже будете на Главном вокзале. Чёрт, большой город-то, оказывается, Новосибирск! Эдакая сибирская «Москва».
За ним, на деревянной скамье, устроились две женщины, в одинаковых платьях летних, простого сарафанного типа, с одинаково собранными в узлы волосами и с одинаковыми пакетами какого-то гипермаркета в руках. Разговаривали негромко, но этот разговор всё время лез оперу в уши, как радио, гудящее за стенкой:
– …а я ей говорю: наплачешься ещё! Ох, наплачешься! Это он покамест такой смирный, цветочки дарит! А потом разойдётся, не удержать! Мужики-то они все такие – до свадьбы котики ласковый, а потом-то – козёл!
– Ой, не говори! И моя терпит. Говорит: мам, а что я сделаю? Кому ж я нужна буду с дитём-то, если разведёмся?
Рано ушедший отец. Она его не помнила. Мужчины, образа-идеала нет перед глазами. Как сестра, по рукам не пошла через этот «Галстук» только, видно, из чувства свой наперекорности, поперечности. Конечно, первый секс у неё был впопыхах, на трассе; и вероятно, с кем-то из тех шоферов, которые её подвозили. Опер знал более-менее эту среду, знал, что дальнобойщики обычно попутчиц по автостопу не насилуют, да и те отправляются в дальнюю рискованную дорогу отнюдь не за этим опытом, но исключения бывают, как среди первых, так и среди вторых. И всё, и у неё ориентиры сбились. Что она после этого думала? То же, что в уши ему сейчас лезло, обыденное, житейско-бабское: «Все мужики – козлы!»
Может, дневник её что-то подскажет по датам? Может быть… Он пока не торопился читать его, тетрадь покойно лежала в его сумке… Но вот каким-то образом она оказывается в Щанске. Маньяк заметил её на вокзале. Кошка ободранная, наверняка с грязными ногами в ссадинах, с рюкзачком да спальником. Подхватил. А ей куда деваться? Молодой, улыбчивый, приятный – точно, Иноземцев. Смущало только несовпадение имён, но ведь он мог назваться кем угодно.
– …представляешь, он ей и говорит: хочу, чтобы ты голая по квартире ходила! Ага… Вот урод же. Ну, она и ходит. Котлеты ему жарит. Она у меня махонькая ростиком, как ребёночек… Я говорю: так он же к тебе пристаёт, поди?! А она: нет, мама, он пива возьмёт с водкой и сидит на кухне жрёт. А так ведь мужик нормальный, слесарь высшего разряда в тресте!
– Ага, не говори, чего только не бывает! У моей-то даром что с высшим образованием, тихий. Юркнет к себе, говорит, диссертацию надо писать! И пишет как бы… Его поносом раз прихватило, в туалет убежал, заперся. Она в комнату и вошла. Он компьютер-то свой не выключил, а она глянула: матерь Божия! А тама дети! И все голенькие, мальчики да девочки…
Если она обреталась в общагах, значит, маньяк имел там контакт. А, ну, конечно! Две девушки, о которых рассказывала Мария. Отвёз к ним. Так и жила. Только вот не вяжется эта история с романтической линией – с «влюблённостью» этого чуда-юда и её ревностью. А может, показалось ей? Может, наметил он новую жертву, собирал свой зловещий «гарем», а она приняла это за любовь?! Особенно когда почувствовала, что беременна. Тут-то всё логично… Но опять – этот выстрел и его отказ от дачи показаний. Боялся огласки? раскрытия? В документах чётко было сказано: ранение переднего края больше берцовой кости, осколочное раздробление. Прокуратура такие дела так просто не закрывает. Что было? Дала денег?! За это Гнатюк много бы взял. А может, сама дала, просто? Да, любитель нетрадиционного секса Гнатюк мог получить мзду именно этим…
И опять в уши говорок двух усталых, покорившихся судьбе баб сзади.
– …пришла в трест, её референткой сразу. К главному плановику. Она ведь умничка у меня, после школы курсы бухгалтерские закончила! А он ей в первую неделю говорит: давай, заголяйся, в обеденный перерыв сразу… прям у себя, представляешь? Ну, она сбежала от него в бригаду маляров-штукатуров. А тамошний бригадир – тоже к ней. И бабы ей говорят: да что ты ломаешься? Мы все уже по разу ему дали, кобелине. А то и по два, хоть у нас мужья есть. Сломаешься, что ли?
– Ой, не говори. Моя-то кассиршей работала, у них там прям график, кто с менеджером по каким дням любится. В подсобке!
Колокольцев морщился. Таких дел, столь густо замешанных на плотском общении мужчины и женщины, он не распутывал ещё. В Щанске всё было просто: в основном из-за денег. А тут и романтическая любовь, может и выдуманная; и тут же какие-то тёмные клоаки пыток, особенно с учётом видео. В деле фамилия следователя. Того, который закрыл первый эпизод, о «доведении до самоубийства». Статья сто десятая УК РФ. Только не работает этот следователь давно, на пенсию ушёл. Вот с ним ещё встретиться надо. Живёт где-то в городе. Сейчас прибудет на вокзал – и, наверное, к нему…
– …раз попала под ливень. Приходит домой, разутая, с босоножками в руках. И говорит: мам, за мной мужик увязался. Всё спрашивал, почему я босая, ножки предлагал погреть. Массаж сделать. Телефон говорил свой. Я, мол, правильно сделала, что не записала?
– Правильно, тож такой же… Токо с другого боку. А у моей в школе учитель был, говорят, учениц разувает на физкультуре и того, тоже ноги им лапает. Ох, что за жисть! Куда не кинь – все повёрнутые. То ли у нас с мужем было – как у людей. По расписанию, раз в месяц, и предохранялись. А так, чтоб по-серьёзному, это когда дочку решили, и потом – сына.
«Всё как у людей». Колокольцеву стало тошно, и он понять не мг, отчего, то ли от картины мытарств его пострадавшей, то ли от этого горестного разговора сзади, от этой беспросветности «по расписанию». А у него как было бы? Да тоже, после первого года, – как у людей, по расписанию. Представил Марию, в засаленном халате у плиты. Жарящую котлеты. И самого, с пивасиком у телевизора. Стало тошно.
Поднялся, сумку схватил и быстрее в тамбур, к выходу.
Там угрюмый мужик стоял, пахло каким-то амортизатором. Догадался, что у того вэйп в руке, прячет. Мужик, царапнув по нему глазами, сообщил:
– Ты потерпи до перрона. Они ходят щас, штраф накинут…
– Не курю! – обозлился Степан. – И тебе не советую.
С вокзала Ивану Ивановичу позвонил. Прямо представил, как этот маленький румяный человечек обеспокоенно крутится в своём необъятном кресле.
– Ну что, раскопал свидетелей? Доволен? – бархатным тенорком пропел тот.
– Раскопал и доволен… – ответил опер, чувствуя приятную ломоту где-то в тазовых костях. – Слушайте, ещё одна просьба… Следователя надо найти.
Он назвал фамилию. Собеседник тяжко вздохнул:
– Ох… последнее, договорились?
– Замётано.
В ожидании ответа Степан слонялся по вокзалу. Рассматривал шикарные потолки и перила из китайской зелёной яшмы. Есть после обильного обеда не хотелось; купил бутылку «Грушевого», приторно-сладкого, дешёвку, и пожалел. Отвратительное пойло.
И вдруг заметил вихрастого майора в полицейской форме, беседующего с двумя сотрудниками. Форменный китель сидел на майоре, как смокинг на бомже: нелепо. И поэтому Степан сразу же его узнал.
– Игорёх! – закричал он. – Беспятных! Да ятиж, блин, во всю дырку!
Майор обернулся. На худом лице тоже засветилась улыбка. И тоже пошёл навстречу, расставив руки-грабли. Одноклассник и соученик по школе милиции.
Обнялись по-мужски.
– Ты как тут, Стёпа?
– Да в командировке. А ты чего, начальник большой?
– Замначальника отделения полиции на транспорте станции Новосибирск-Главный! – радостно отчеканил тот. – Ну, блин! Такая встреча. Посидим где-нибудь?!
– Да не вопрос!
– Подожди. Мне только надо сейчас пару делишек сделать. Давай часиков к восьми, я развод сделаю и свободен.
– Давай!
Степан хорошо помнил, как он опаздывал на урок английского, бежал, гулко топая, по школьному коридору, и Игорёха вышел дверь открыть; училка строгая была, запирала класс со звонком на замок, но слоновий этот топот и её смутил. И вот, на бегу уже, Степан понял, что у него… ширинка расстёгнута! Водилось в школе за ним такое, рассеянный был. И вот, с вытаращенными глазами, остановился в этом коридоре и начал пуговички застёгивать. Тогда Игорёха такой же вот улыбкой, снисходительной, лукавой, насмешливой, озарился. И ничего потом корешам не сказал, не опозорил Степана.
…Он успел на три раза обойти привокзальную площадь и даже дошёл до Дома культуры железнодорожников – где квасная бочка желтела! – как от Иваныча пришла СМС.
СЛЕДОВАТЕЛЬ В МОСКВЕ ЖИВЁТ С СЫНОМ. ИЗВИНИ.
Ну, ё-моё! До восьми – ещё два с лишним часа. Пойти в гостиницу? Там его соседи опять пьют и режутся в нарды. Не хочется. Унылые типы. Впрочем, ничуть не лучше, чем он. Мария бы нашла, что делать. На выставку бы какую пошла или в кино. А чего он на выставку попрётся, дубина щанская, или в кино – один? В кино парами ходят, другой манеры он не знал.
И, стоя перед ДКЖ, увидел в афишах, игравших красками в больших окнах-витринах:
«ТАНТРА. УРОКИ И ПРАКТИКА.»
Ха, так это та самая!
Достал визитку, с трудом отыскав в карманах среди табачных крошек и мятых магазинных чеков, проверил. Сходится. Его уже чистое любопытство тянуло. Зашёл в вестибюль, пустынный. На второй этаж стал подниматься. Навстречу – компания молодых баб, впрочем, не только молодых. Вроде в джинсах да платьях с юбками, но от их тел пахнет спортзалом, чуток – сквозь парфюм – потом, в руках пакеты да сумки спортивные… Обдало его этим потом, он моментально вспомнил бердский запах, и, чёрт подери, всё зашевелилось снова.
Какой же он голодный стал.
Его недавняя знакомая расхаживала по паркетному залу с зеркалами, собирая разноцветные коврики. В коротких трико, в маечке. Опер остановился от двери и смотрел на её ноги, как тогда. Удивляясь уже другому: невероятной гибкости коричневатых ступней. Да-да, пахнущих мускусом. Он понял.
– Здравствуйте!
– А, здравствуйте! – карие глаза сверкнули усмешкой. – Как голова?
– Да нормально уже… Слушайте!
Он шагнул к ней. То, что она заплатила в кафе за недешёвую текилу, выпитую им, его коробило до сих пор. Нехорошо так. Мужик платить должен. Какой бы он ни был жлоб щанский, деревенщина, а это ещё отец ему внушил. Потащил из кармана портмоне:
– Так нельзя! – твёрдо сказал он. – Неправильно это!
Женщина с удивлением смотрела на деньги:
– Вы что это? Решили мне заплатить?
– Да не вам! То есть вам, за это… Ну, когда мы выпивали. Ну, не могу я так.
Узкие губы саркастически изогнулись:
– А вы могите, Степан. На дворе двадцать первый век, эмансипация.
– Нет. Точно не могу!
– Бросьте штучки ваши дворянские.
– Ирма! – взвыл Колокольцев.
Она от препирательств устала. Вздохнула.
– Ну какой же вы упрямый… в Щанске все такие?
– Конечно! От сохи.
Она повела худыми плечами под маечкой.
– Ладно, что с вами делать…
– Ну, или давайте я вас угощу!
– Нет. Во-первых, я не хочу сейчас алкоголя, во-вторых, у меня через час встреча со вторым тренером. Группа увеличилась, не справляюсь… Давайте вот как: вы мне за занятие оплатите. Как раз.
Опер мял в руках пятисотрублёвку. Пётр Великий удовлетворённо взирал на Архангельск, на корабельные мачты. Ирма усмехнулась:
– Положите вон туда, в шкатулочку… у нас все так делают. Я их в руки не беру, деньги за занятия.
– Почему?
– Карму не хочу портить.
Обескураженный опер пошёл к шкатулочке в углу зала, расписной, палехской, а Ирма – к дверям, щёлкнул замок; перехватила взгляд, пояснила:
– Мы всегда запираемся. Чтобы не помешали.
А потом, критически оглядев его, добавила то, что мгновенно ударило по мозгам, очень знакомое:
– Раздевайтесь…
– Ну… то есть?
– В джинсах вам будет неудобно гнуться. У вас какие-то предрассудки?
– Нет… просто… ну, как-то…
– Оставьте! – холодно проговорила женщина. – Ничего страшного или незнакомого я у вас не увижу. Надеюсь, и вы у меня тоже.
И она легко стащила маечку. Плоская грудь с большими сосками, бурыми, как сливы, которые Степан с детства обожал – сушёные, в саду, заталкивал из в рот по нескольку, чтобы они давали, размягчаясь, кислый сок. Мать страшно ругалась. Сглотнул, начал ремень расстёгивать.
Сели на ковриках. Бедный Степан. В своей жизни он только один раз сидел вдвоём с гологрудой женщиной не в интимной обстановке: брали банду рэкетиров, промышляющих грабежом водителей, и вместе с ними попалась пара наводчиц, проституток с трассы. Одну вытащили из кабины в одних трусиках и заставили обмотаться хотя бы, а полицейскую кожанку, накинутую на плечи, она скинула ещё в дежурке и, когда её привели в кабинет, так и сидела, бахвалилась, ругалась. Её колоть надо было поскорей, пока первый шок от задержания не прошёл, пока ещё помнила, как мордой в асфальт положили, в пыль и грязь; и к груди прилип окурок, и это бесило опера, ей же – ничего, но допрос пришлось продолжать, чёрт подери…
А сейчас как? Он постарался отвести глаза, а они упорно возвращались к сливам.
– …происходит от слов «таноти», что означает «расширение», и «траяти», что означает «освобождение». Обратите внимание, что про секс тут ничего не говорится… Сексуальные тантрические практики – очень малая часть, доступная только посвящённым. Поэтому я их и не применяю. Если сексуальность и есть, то она только в уме. Он и освобождается, чувствует её, раньше подавлявшуюся религией или воспитанием…
У неё глуховатый, словно сонный голос. Эта грудь, эти ступни с гибкими пальцами, на которые она положила кисти рук. Чёрные трико и прокопчённое тело. И тишина в зеркальном зале. Их там трое – одни и два их отражения в двух стенах.
– …поэтому для высвобождения ума используются дыхательные практики и йога. Я же комбинирую это с массажем. Суть в том, что массаж не однонаправленный, а обоюдный. Работаем, таким образом с мужской энергией Шивы и женской энергией Шакти. Хотя можно и Шакти – с Шакти, это не лесбийский секс, это всего лишь вариант. В каждом человеке есть и то и другое, в той или иной степени. Любой грамотный психолог вам скажет, что человек от рождения бисексуален, это страховка, заложенная в нас изначально.
-…сначала дыхание, начнём с него. Вы дышите, как загнанный зверь… попробуйте нормализовать дыхание. Смотрите не на мою грудь. Смотрите на живот!
Пахло чем-то одуряюще-пряным. Она успела какие-то свечки зажечь на подставке. А ещё мускусом её пахло, чёртовым мускусом!
– Дышите глубже. Давайте счёт… раз – вдох. Два – выдох. Раз… два… раз… два… Глубже. Синхронно!
Он постарался дышать именно так, смотря, как мускулы на тренированном животе обозначают свой рисунок. Как мерцание.
– …затем растяжка. На шпагат садиться необязательно, если нет практики. Мне приходится клиентов растягивать самой, это нормально. Вытяните ногу.
«Господи! – пронеслось в голове у мужчины. – Я ногти хорошо не остриг…» Но поздно. Ирма взяла его лапу и упёрла себе в ребра – пересчитать можно. А её ступня, шершавая и одновременно горяче-ласковая, легла на его тело. И тоже надавила.
– Тяните мою ногу на себя… Сильнее. Сильнее!
– А-а-а…
Он вскрикнул или застонал? Сам не понял. Больно было только слегка. Потом по телу покатилась волна упругого тепла. Вцепился в её ступню, казалось, косточки захрустят. Но в этой ступне всё было идеально, как в отлаженном механизме. И она растаяла в его пальцах, обнажив скелет, сочленение косточек.
– Ещё раз… Теперь в плечи… Не зажимайтесь! При таких напряжениях, особенно с непривычки, человек потеет, особенно новичок. Даже если бы приняли душ, это было бы… Абстрагируйтесь.
Хорошенькое дело. Абстрагируйтесь! Её гибкая ступня у самого его лица, кончики пальцев упираются в подбородок. Мускус. Конечно. Неужели так же может быть и с Машей?
Его уже не то что бы согревало – жгло. Изнутри.
Растяжки кончились. Ирма сбросила его ногу с худого плеча, которое, впрочем уже худым не казалось: мягкая, гладкая резина со стальным каркасом. Влажная.
– Ложитесь на коврик… продолжаем дыхание. Чтобы вас не смущать, я сяду вот так.
Она села на него, на торс, обняв его ногами; и села спиной. Эти подошвы, складки кожи, оказались снова рядом, чёрт бы их побрал. Они не такие загорелые, как верх; складки кожи белеют, а подушечки пальцев светло-коричневые. Он положил руки на них, на пятки, почувствовал шероховатый краешек. Задрожал.
– Дышим… просто дышим… я считаю… не закрывайте глаза! Ни в коем случае. Сознание не должно спать. Всё, что вы делаете, вы делаете сознательно и по своей воле.
Ну да. Её худая спина, выступающие лопатки с родинкой точно посередине, тугой обвяз мускулов на рёбрах. Копна тёмных волос. И эти ступни в его руках, огнедышащие. Он старался прижать их к своему телу. Ирма не сопротивлялась.
В обычной ситуации это бы кончилось… кончилось тем, что он себе хорошо представлял. Ибо в его плавках творилось что-то совсем неприличное. Но Ирма этого как будто не замечала. Она выпрямилась, стискивая его тело ногами, руки завела за голову, показывая гибкие музыкальные пальцы; нет, с тем, что могла бы, ничего не делала. Ровным счётом.
В этой тишине он вдруг услышал собственное дыхание и биение сердца. И её сердца – тоже; кажется, они совпадали.
И ещё – её лоно, обтянутое тонкой тканью трико, давило ему на живот; он только сейчас понял, что, кроме этого трико, на партнёрше ничего нети. А её мышца била по этому животу короткими толчками, разгоняя истому по всему телу. Именно по животу, больше ни один орган, кроме ступней, не участвовал.
Ирма медленно наклонилась… Нет, просто оперлась на вытянутые руки, на костяшки кулаков. Её ноги поднялись, тёплые ступни обняли его голову, за щёки, начали покачивать, вертеть. Шейные позвонки похрустывали. Сколько раз он, в кабинете, устав писать очередной отчёт, так делал! Только не так, конечно… но хрустело так же.
А потом эти пальцы ног пошли гулять по плечам, давя в какие-то точки, по бёдрам. Он опять застонал, но Ирма не стала успокаивать – «Тише!». Сосредоточенно делала свою работу. Перешла на грудь. Как ей это удавалось? Неизвестно. Ступня пальцами подняла его подбородок, вторая обняла шею.
Ему показалось, он пропал. Совсем. Что-то жестковатое и в тоже время мягкое, дурманящее мускусом, схватил губами, ртом и засосал, как конфетку.
Наваждение закончилось через пять-десять минут, которых он не помнил. Сообразил, что он сидит, а Ирма, тоже сидящая напротив в «лотосе», протягивает ему полотенце – влажное от горячей воды. Заметила:
– И не вздумайте стесняться. Я отвернусь. Это со многими… вы выпустили из себя все шлаки. На первый раз.
Она развернулась спиной. Холодея от ужаса, Степан обтёрся. Вот надо же так… На губах стыл солоноватый привкус.
– Можете одеваться… – тихо проговорила женщина. – Сейчас у вас будет упадок сил, это для вас было слишком сильным испытанием. И помолчите…
Первой мыслью было: рассказать бы это всё Марии! Нет. Чёрта с два. Нет, он этого ей не расскажет. И никому не расскажет. Он будет это в себе носить, как священный елей в сосуде. Это ему поможет? Вспомнил Бердск, Фаину, свою поспешность. Эх, надо было тогда помедленней. Надо было растянуть… Но поздно уже.
– Вы сейчас… в какую сторону? – выдавил опер.
– К метро. Вы хотите проводить?
– Да!
– Подождите за дверью. Я переоденусь.
Он топтался в коридоре, тупо смотря на коричневые двери. Щёлкнул замок. Появилась Ирма – почёркнуто деловая, синяя юбка до колен, блузка. И босоножки белые.
– А вы… снимите, можно… – сухими губами выговорил опер.
Женщина засмеялась:
– Ого! Вам хочется пройти со мной босиком?
– Э-э…
– Понятно. Тогда и вы.
– Хорошо.
Странно, но это далось ему гораздо легче. Мог бы он так в Щанске? Да ни за что. Никогда.
А тут шлёпал за ней по вестибюлю, не думая, как смотрит на него пожилая гардеробщица, как смотрит… – да не смотрит он! – такой же седой охранник в чёрном. На улице Ирма с удовольствием впечатывала голые ступни во влажный асфальт.
И он – тоже.
– Я смотрю, у вас в Щанске что-то происходит… – заметила она, легко шагая по дорожке от ДКЖ и не обходя тёмные зеркальца луж. – Или я неправа? Вы наклонились тогда за лаймом…
– Да… ну, это как-то было случайно.
– И я поняла, что это связано с ногами. Вы тогда там… задержались.
– А вы заметили?!
– Я всё замечаю. Только не обо всём говорю. Вы приехали по делу… вы кого-то ищете?
– Да…
И, глядя, как она идёт с ним – босиком! – да по улице, между громад зданий, между совершенно равнодушных прохожих, он начал внезапно рассказывать ей предысторию своего путешествия, эту печальную сагу о маньяке. Ирма слушала.
– Как думаете, – вырвалось у него, – искать надо среди любителей ступней?!
Она остановилась. Прямо, честно глянула в глаза.
– Ну, вы же тоже в себе это ощутили? Вам же понравилось?!
– Ну-у… я не знаю…
– Я думаю, это просто всплеск вашей подавленной сексуальности. Минутный. Но это не ваш фетиш. Это так, одно из… Я делаю массаж и мужчинам, и женщинам, но как только я чувствую избыток влечения, я прекращаю. Я не хочу работать с несбалансированной психикой.
– А-а… понятно. Где ж мне его искать?
– Вам нужно искать… его детство! – серьёзно проговорила Ирма. – Что-то было у него там… Жёсткое подавление. Подавление его «я» и его полового созревания. Каким-то образом, через какие-то нюансы это приобрело вектор – ноги. Ступни.
– То есть…
– То есть для человека с обыкновенной, нейтральной, лишённой акцентов сексуальностью любая игра с частями тела – прелюдия к полноценному сексу. А ваш человек… Для него это оно и есть. Он останавливается. Дальше следует извращённая реакция, насилие.
– Он любит… босых женщин?
– Нет. Он любит желать их босыми. А если они не чувствуют в этом сексуальности, то он пытается… насаждать её. В духе: ты не думаешь, что это возбуждает, детка? Я тебе покажу. Я заставлю тебя поверить. Самое простое средство – это вызвать эмоции страха и боли. Вам нужен психолог-консультант в вашем расследовании. Увы, я знаю эту тему весьма поверхностно.
– Ирма… а вы откуда вообще такая? – вдруг спросил опер.
– Я?! Какая?
– В Щанске таких женщин нет…
– Да вы приглядитесь. Наверняка есть.
– Нет. Точно. Вы родились в Прибалтике?
– В старом университетском городе Тарту, он же Дерпт, он же русский Юрьев. Отец был профессором Тартуского университета, был знаком с Довлатовым. Переехали сюда после его смерти, мать вышла замуж второй раз. За физика-ядерщика.
– Да. Я понял сразу… вы не совсем советская, если можно сказать так.
– Я вообще не советская. В десятом классе у меня в дневнике обнаружили репродукцию картины Петрова-Водкина «Купание красного коня». Из «Огонька». Меня всегда восхищала фигура этого томного юноши. Очень хорошо прорисованные ягодицы и ступни.
– Отругали?
– Был скандал. У нас была русская директриса, раздула дело… до Бог знает чего. Пришлось перевестись. Я протестовала, отцу сказали: если ваша дочь и дальше будет увлекаться порнографией и пропагандировать её – а я тогда купалась голышом с друзьями, – то мы лишим вас места.
– Блин. Как у нас в Щанске. За ходьбу босиком по улице…
– Ну, это две стороны одной медали. У вас просто на самом примитивном уровне. Босиком – значит, не наша, значит, не как все.
– А у вас-то почему? Можно? Вот мы с вами…
Ирма усмехнулась:
– Большой город. Здесь инквизиция общественной морали изрядно разжижена, да и давно уже не совок. Ну вот мы и пришли. До свиданья?
– Да… я не знаю, приеду ли я ещё раз.
– Ну, приедете – найдёте… – легко отозвалась она. – Я вас включу в группу, второй раз будет… безболезненней. А селезёнку я вам сегодня подправила, она не совсем на месте была. Визитка у вас есть. Ну, всё-таки до свидания!
– Ага… – он следил, как она спустилась на несколько ступенек лестницы, ведущей в зев метро. – А у вас… в метро так пускают?!
– Да. К нам в метро уже привыкли. К босоногим. Доеду до места встречи – обуюсь.
– Да… всего вам… Хорошего!
Она улыбнулась и даже рукой помахала.
…Спустя полчаса Степан сидел с Игорем в баре-ресторане; и не в пивном баре, который во времена его приездов в Новосибирск располагался за зданием вокзала, в торце аптеки, и не в самом вокзале, под восхитительным потоком с огромными люстрами и колоннами – там сейчас ВИП-зал, комната матери и ребёнка, что-то ещё такое, для депутатов и прочих тузов. А напротив, через площадь, в бывшей гостинице «Новосибирск», перекупленной и переименованной в хрен-знает-что-парк-отель. В ознаменование этого на флагштоках перед входом обвисла дюжина заморских знамён, символизирующих длинные руки транснациональной корпорации.
Гриль-бар назывался просто, с дубоватым брайтонским шармом: «Шашлыкофф». Типа, шашлык – офф, гейм овер… Идиоты.
– …а чё, ресторан-то когда закрыли? – спрашивал Колокольцев, перемалывая зубами сочную свинину.
– О-о, да, блин… Я ещё в Центральном райотделе пахал, сюда ещё не перевёлся. Короче, году так в одиннадцатом… или в двенадцатом. Да, тут две банды сцепились.
– Рэкетиров?
– Не. Тогда уже рэкет стал такой… в манжетах. Через биржи, банкротства. Угонщики тачек. Пострелюху устроили, двоих посетителей положили и официантку. Ну, закрыли, от дерьма подальше.
– А-а… а гостиницу когда переименовали?
– В прошлом году. Ну, сначала обанкротили, как полагается… – рассказывал Игорёха, не менее аппетитно уплетая мясо. – Потом, значит, постояла она с полгодика бесхозная, а потом директриса с двадцать третьего, последнего этажа сиганула.
– Типа, не случайно?
– Аха. Из склада белья, он у них там как раз на верхотуре… чё там ей надо было?
– Спи*женные наволочки искала, не иначе.
– Во-во. Ну и вниз, в лепёшку. И завертелось. Смена руководства, новые контакты, тут эта «Маринс-парк» возникла. Всё, наслаждайся гостиницей четыре звезды и всякими… шашлык-то ничё?
– Зачётный. Давай…
– Давай!
Они выпили, чокнувшись, уже ни за что – просто так, ибо и за встречу пили, и за школу с одноклассниками, и за женщин, и за детей – получилось, что за Игоревых, у того их было аж трое, и жена-красавица, бывшая стажёрка из школы милиции. Вовремя забрал, а то бы превратилась в очередную Копытову. Пьющую водку из горла и матерящуюся так, что собаки от ГОВД разбегались, поджав хвосты.
Степан рассказал ему о цели визита. Нечестно было темнить перед Игорёхой, да и слишком случайна оказалась их встреча, чтобы подозревать какую-либо подставу. Однокашник хмыкал, тёр ладонью заметно округлившиеся щеки – раздобрел, в школе-то щепка был сущая! – потом подивился:
– Надо же. В Щанске – и маньяк. Я думал, у вас там только на болоте лягушки квакают…
– Года три назад реально волки Круглихино зимой терроризировали. Целая стая… – с полным ртом сообщил опер. – помнишь, нас туда гоняли на патрули? Так взрослые мужики ссались, типа больничные себе пробивали… Начальник наш орал, как резаный. Людей не хватало.
– Ну, здорово у вас.
– Здоровее некуда. Ну а чё, таких историй, маньячных, в Новосибе не было?
– Да нет… Слушай, последний маньяк, которого я помню, это «Чемской душитель». Баб душил леской. Ну, там рыбаков много, Обь-то рядом… Хлопнули его в седьмом году, примерно так. А до этого только преданья старины глубокой. Бердский “молоточник”, по АкадЭму и Бердску работал, в восьмидесятые. Про него мне старые опера рассказывали.
– Поймали? Это же при СССР было.
– В том-то и дело. Всё ж засекречено было. А в Интернете там версии одна галимее другой. Вроде сторож какой-то французской школы в Городке оказался…
– Да ну?
– Точно. В подвале там обнаружили пыточный арсенал и скальп последней директрисы.
– Врут?
– Хер знает. Я не разбирался.
– Скучно живёте, товарищ майор.
– Ох, ты, ёп-тить, вам не чета… Не, у нас с маньячками порядок. Нету. А девок босоногих много.
– Это я заметил… – несколько угрюмо отвечал опер, памятуя об Ирме и не только о ней. – У нас бы… Да нет, у нас тоже нормально. Но косятся. А у вас даже в метро пускают. Давай!
– Давай!
Выпили. Чувствуя, как сытость мозги заливает медленностью, как от желудка поднимается вяжущая волна лени, опер сказал:
– Хорошо тут у вас, Игорёха… Даже возвращаться не хочется. Тебе есть к кому.
– А тебе? А чего не завёл?!
– Да, бля… всё как-то так. Не до того. А если до того – только бабу снять, и желание потом всё, пропадает.
– Страшных, что ли, таких снимаешь?
– Да нет. Просто вот думаю после всего: ну, раз… ну, два. А жить? Она ж мозг высосет.
– Так выбирать лучше надо!
– Те, кто лучше, Игорёх, они уже давно выбраны. А ты в хвосте очереди. Головы да хвосты.
– С голов – самая уха наваристая, про между прочим! – подмигнул одноклассник. – Не, погоди… Была, кстати, тут одна. Слушай, позавчера вроде. Босая припёрлась с нашего города.
Степан вилку крепче в руках сжал – не выронил, уберёгся.
– Кто такая?
– Да я не знаю, я же не дежурил, у меня отгулы были. Наш один линейный, он такой… Короче, папаня у него доктор наук, химик, а он, типа, не в семейную масть пошёл. Но, сука, интеллигент! Хер на него наорёшь.
– И что?
– Да приехала босичком. На «татарском» поезде, местном. Её тормознули. Проверяют багаж: кроссовки в сумке. Спрашивают: а чё так?! А она и говорит – люблю, и всё.
– А звали… не Мария, случайно?
И Колокольцев стал жадно пить минеральную воду, как вышедши к оазису из раскалённой Сахары. Одноклассник не заметил его волнения.
– Вроде Мария… тот наш, патрульный, аж загляделся на неё. Красивая баба, всё при ней, как говорится, яркая – и босая! И похоже, кайфует от этого… а чего, знаешь такую?
– Нет. Там… много таких у нас! – насупился опер.
Игорь заржал раскатисто, саданул его пол плечу – дружески:
– Х*ли тогда менжуешься, капитан?! Давай, греби, пока гребётся! Веслом…
– Да погоди ты. Слушай… а такая Столповская? Нинель? Тебе не попадалась? Или вам, например, в сетях, по розыску?
Игорёха лоб наморщил.
– Фамилия… нет, блин, не знакомая. А когда тебя интересует?
Степан быстро прикинул в уме. Назвал несколько временных отрезков – отъезд Нины из дома, возвращение к матери, отъезд снова в Щанск и приезд для сдачи Гнатюку. Без особой надежды: девушка могла прибегнуть к испытанному методу, к автостопу, там документов не спрашивают… Но последние даты заставили друга задумчиво ковырять вилкой остатки шашлыка.
– Выпьем? – с волнением спросил опер.
– Выпьем… – они чокнулись снова, и тут друга осенило, даже рюмку поставил. – Точно! Вот как раз два года назад, если чо. По августу. И, кстати… тот же интеллигент наш её и принял. Только ни фига она была не Столповская.
– А кто?!
– Яблонская. Над этой фамилией все наши линейные угорали, переиначивали, сам понимаешь, как… Вот и запомнил.
– Из Щанска?
– Да хрен её знает. На перроне заловили, она пыталась через забор. На электричках добралась, зайцем. Точняк – худая, грязная и босая. И ещё одного укусила. Но паспорт был при себе.
– И что?
– Что, ёп-тить? Штраф за безбилетный оформили и отпустили. Документы проверили, как положено. У неё даже рублишки были какие-то, оплатила.
– Слушай… а с твоим этим парнем, который её брал, можно свидеться?
– Ну, завтра с утра будет на смене… А ты когда уезжаешь?
– Утром… – уныло проговорил Степан.
И то ли от того, что он с трудом, на бегу, увидится с этим сотрудником, а то ли от того, что к Ирме даже не успеет зайти, стало грустно. Цедил водку свою.
– Да ладно… я его вызову пораньше. На полчаса. На перроне поговорите. Ну, будем?
– Будем!
Не опьянев, нет – осоловев от хорошей, сытной еды и дорогой водки, Колокольцев лениво оглядывал бар-ресторан «Шашлыкофф». По уровню заведение повыше, чем фаст-фуд в любом торгово-развлекательном центре, но ниже, чем «Клён». Но тут и совсем молодые, студенческого вида компании и парочки, одетые очень просто, в добротные, но «барахольного» уровня вещи; и семейные пары с детьми – для таких тут целая витрина со сладостями, и мороженое, и солидные дядьки в дорогих костюмах, и компания специфического вида парней с крепкими, ребристыми кулаками, массивными подбородками и бейсболками на коротко стриженных головах. Время от времени то один, то другой из них поднимался, исчезал за стеклянными дверями, ведущими прямо на улицу.
– Вот, знаешь, чего не понимаю… – медленно произнёс опер. – А чего у вас люди такие все… расслабленные?
– Потому, что не напрягаются! – захихикал, как школьник, Игорёха.
– Нет, серьёзно… У нас ведь тоже и рестораны есть, и кафе. Но, во-первых, в каждый ходит строго определённая… публика, во-вторых, все как-то торопятся. Нажраться. Напиться. Наораться, наговориться. А вон эти сидят уже час, пока мы с тобой…
Одноклассник обернулся.
– Эти?! А-а, контролирующая группа водителей маршруток. Следят, чтобы все по порядку заезжали, а то, знаешь, года два назад тут такие драчки за это были, до поножовщины. Тут у них пункт отстоя рядом, за гостиницей. А эти – они как диспетчеры… Чётко работают!
– И трясут их, поди, да?
– А как же. Вот тебе и рэкет. Нормальный, цивилизованный, нелегальный, конечно… но это уже не моя сфера, пусть налоговики их палят. Цивилизация!
– Да я, кстати, не об этих… Вон, две девчонки сидят.
– Ага, вижу.
– Вот ведь как долго сидят… по чашке кофе взяли и сидят! Одни, без пацанов! – умилился опер. – У нас бы либо пристали давно, либо обе оказались из такого… ну, высшего общества. А эти две вроде простые.
Одноклассник посмотрел на него с интересом:
– Слушай, ну у вас там и тайга… Бурелом, ёптить. Надо к вам на пару деньков скататься, посмотреть на зверинец.
– Ладно, не прикалывайся. Ещё по пятьдесят?
– По пятьдесят, и всё. Не хочу завтра разбитым ехать.
…Из гостиницы он, уже в сереющих сумерках, в начавшемся, ещё несмело накрапывающем дожде, завернул на оптовый рынок. Планировал купить блок сигарет – в Новосибирске они стоили раза в полтора дешевле – да бутылку водки в дорогу, на опохмелку. Всё это можно было сделать в тамошнем круглосуточном магазинчике.
Колокольцеву всё удалось, и, проходя по рынку, он думал о завтрашнем разговоре с сотрудником полиции на транспорте, о Столповской – Яблонской, рассеянно проехал глазами по двум таджикам, сидящим под дождём на деревянных лотках, как будто бы не замечавших капель; и невдомёк ему было, что Мария, о которой он думал весь этот день, но не вспоминал именно сейчас, была метрах в пятнадцати от него.
Загороженная навесом овощной палатки и «Газелью».
В гостинице он попросил коридорную разбудить его в условленное время и мирно, спокойно заснул, переполненный ощущениями этого дня – до самого горлышка.
ЛИНИЯ ТАТЬЯНА – ДРУГИЕ
Примерно в этот час, около девяти, Татьяна в библиотеке покрывала ровными шеренгами строчек чистые листы бумаги. Ей не без причин хотелось хорошо выспаться, и сегодня она не намерена была задерживаться допоздна, но привычка писать эти «Несвоевременные мысли», выливать их на бумагу, выработалась, и женщина, как прилежная ученица, снова села за стол в своём кабинете…
«…Вот и гроза миновала. Как страшно было в самые первые минуты, когда даже проверяющие из департамента покопались ещё час для приличия да и ушли! Как выразилась О. М., «отходняк». Ну да, получили мы устрашающий список замечаний, пунктов, кажется, из двадцати, но всё по мелочи: ошибки в ведении каталога, недостаточно точно ведётся учёт просроченной сдачи литературы, не должным образом оформлена книга выдачи в читальном зале. Слава Богу, теперь его можно открыть, когда разоблачили этого продажного полицейского. А ведь такой красивый, приятный мужчина молодой, ангел с белесой прядкой, весь из себя положительный. Впрочем, я об этом уже писала, не буду повторяться. Ужас моего нынешнего этапа жизни не в том, что из шкафов памяти вываливаются скелеты, а в том, что я начинаю с ещё большим ужасом и отвращением обнаруживать самые мерзостные душевные качества в самых, казалось бы, нормальных людях, «приличных», столь же типичных представителях нашего общества. Одно то, что скупо рассказала Л., да и не только Л., а наши, которые шли по её следам, одно это волосы дыбом поднимает. Простой сельский пенсионер, пасечник, такая идиллия – и, оказывается, похотливый маньяк, затаскивал девушек, женщин к себе, насиловал. И хорошо, хоть не убивал, но запугивал, при этом выбирая самый безгласный контингент – безработных, бродяжек, отчаявшихся. И бельишко на память оставлял, подонок. А ведь многие покупали у него мёд да нахваливали: какой мёд, какой дед замечательный! Мёд и правда неплохой, он мастер своего дела, но душа-то чёрная. А трагедия этой одинокой женщины, прожившей всю свою жизнь с сыном-олигофреном, бывшей для него и матерью, и наложницей, ужасающа. Будь бы я литератором, такое бы просто мне в голову не пришло. А оно тут, рядом с нами, загороженное занавесками внешних приличий, и мы не догадываемся, не знаем. Хорошие люди, общественный порядок не нарушают, не выделяются, не разгуливают босиком. Всё нормально.
Я всё чаще возвращаюсь мыслями к своей свекровке, к её судебной практике и думаю, сколько таких душераздирающих историй прошло перед её глазами? Не от этого ли она стала такой чугунно-жёсткой, властной и отчасти чёрствой? Конечно, это было и в её характере, но и профессиональная деформация. И я понимаю сейчас: она меня любила, по-своему любила, как жену её сына, и только потом, когда я в этой роли оказалась не совсем состоятельна, она начала мне мстить. Вспоминаю сейчас: Серёжка как-то со смехом рассказал, как она воспитывала соседскую девчонку, родители которой поехали куда-то в долгую командировку и, за неимением бабушки, отдали моей свекрови ту на воспитание. Она ставила её голыми коленками на горох, да-да, старое такое русское наказание. И та ведь стояла до кровавых язвочек на нежных детских коленках, в двенадцать-то лет!!! А что будет с моей дочерью, когда та дорастёт до двенадцати?! Всё чаще и чаще во мне распрямляется эта пружина, как в будильнике – поехать в Омск и забрать. Забрать, несмотря ни что. Украсть, если на то пошло. Но нет у этого часового механизма, у этой пружины зацепки, чтобы он пошёл да привёл меня к таким действиям. Я уже смела на мысли и на некоторые действия, но слаба, слаба, слаба!!! Мне ещё по многим каплям рабыню из себя вытапливать.
А мыслей много. Не даёт покоя рассказ В-т, недавний. Их «исследовательская группа» потом решилась на интересный эксперимент. Кто-то из них, кажется Г-б, узнала о каком-то старом доме в Новосибирске, вроде как купеческом, «с привидениями». Размещался там какой-то «Дом дружбы», волне советское официозно-бюрократическое учреждение. Ловкая В-т договорилась с кем нужно, и вот они там ночью собрались. Со свечами. Нет, не духов вызывать. Затея была интереснее. Сначала они нагулялись по этому дому вдоволь. В-т говорит, в буквальном смысле, от подвала до чердака. С закрытыми глазами, шли, держась друг за дружку. Конечно же, босиком. В-т говорит, что самым острым ощущением был холодный кирпичный пол подвала и доски чердака, даже на ощупь подошвы казавшиеся могучими. А потом проверила: точно – пол выложен кирпичом внизу, а верхние деревянное покрытие в руку толщиной! Ещё бы, постройка одна тысяча девятьсот десятого, после знаменитого Новониколаевского пожара. Затем они сели в верхней комнате, бывшей гостиной. И соединили ноги, ступнями. В форме своего рода «звезды». И попробовали не что иное, как передачу образов и мыслей! Без слов и движений. Медитативная музыка, палочки ароматические.
Казалось бы, я, человек не атеистический, но верящий в волшебную силу науки, это пишу, изменяя своему материализму, вбитому в меня с детства. А ведь у них получилось. Они рисовали сначала простые квадраты, треугольники да круги, «посылаемые» друг дружке. Получалось! Образы фигур чётко передавались через ступни соседу и иногда даже проходили по цепочке «сквозь» одного-двух человек. Потом повторили сеанс сложнее – начали передавать воспоминания, фразы. Г-б совершенно чётко сказала несколько фраз на японском, который она сроду не знала и которые передала ей В-та. К. послал им ощущения от прыжка с «тарзанки» – их девушка пышненькая начала даже задыхаться, оказалась, у неё жуткий страх высоты и астма – и она вот проявилась! В общем, это было невероятной фантастикой. И наконец, они решили полностью обнажиться, донага, им это было не впервой, но касались по-прежнему только ступнями, подошвами. И вот тут началась то, что В-т характеризует как «жесть». Оказывается, К., который, единственный в их компании, успел послужить, в армии изнасиловали, и он передал это ощущение. В-т говорит, что анальный секс она к тому времени даже не пробовала, а тут она чуть не умерла от этих ощущений, страшных, садистских. Г-б поделилась с ними чувствами от эпилептического припадка её отца, первого в её памяти, и тоже страшно, тоже до обморока. Одним словом, этот их последний эксперимент оказался настолько мощным, настолько разрушающим, что они даже перестали встречаться, решили отложить все эти свои опыты с голыми ступнями, а потом и компания сама собой распалась, по разным причинам.
Кому такое расскажешь, в какие научные анналы занесёшь?! Поразительно. Но это было в Новосибирске в сумасшедшие девяностые, это факт, ими установленный. И можно всё списать на мистику этого дома, обстановку, но это неправильно. Они по-прежнему скрупулёзно фиксировали медицинские и прочие показатели. И совершенно точно установили: босая человеческая ступня – это контакт, это передатчик, а две, соединённые, это просто штепсель и розетка или что-то вроде оптоволоконной связи.
И что после этого лепетать после такого об «оздоровлении» через ходьбу босиком? Я с каждым жизненным шагом убеждаюсь, что в этом скрывается нечто большее. И пока нам, в силу нашей мещанской ограниченности, неведомое.
Но хватит об этом, я увлеклась. Сегодня я не буду много писать и, наверное, даже не проведу свой сеанс «Леди Годивы». Голой гулять по своему учреждению не буду, хочется выспаться. Завтра нам ехать в колонию на два дня, на финальную репетицию и на само мероприятие. Состав наш изменится. Е-а не поедет, они с Ш-ти были в селе Новотроицкое, узнали что-то страшное про маньяка, Ш-ти не хочет говорить по телефону. Она звонила час назад, только приехали, обе просто без сил, и физических, и душевных. Завтра Е-а не поедет. Л. Очень рвалась, но она сейчас погружается в предвыборные заботы, и я посоветовала ей заняться этим, это сейчас нужнее и важнее. В-са, эта интересная девушка, потрясающий тип такой «спортсменки», человека-машины, совершенно мужиковатой (как говорит маленькая С-це, и она явно преувеличивает!), занята в интернате. О. может не поехать – у неё поднялось давление, запоздалая реакция на испуг от своего поступка (всё-таки дорого далось ей то, что указала на садиста-полицейского!). М. и И. будут. И с нами – ура! – с нами едет В-т, вот поэтому я совершенно спокойна, абсолютно. В-т сгладит любые неровности нашего мероприятия, у неё найдётся ответ на всё. Единственное, что вряд ли она там, в колонии, найдёт свои любимые бананы, поэтому уж точно придётся запастись этим продуктом по высшей мерке.»
Татьяна подумала, обратным кончиком ручки провела по бумаге крест, словно мысленно перечёркивая написанное, отрекаясь от него. Но потом всё-таки дописала последнюю фразу:
«И так странно, что я, взрослая женщина с высшим образованием, пишу эти строки, и что так легко отреклась от простой карьеры, от привычного пути моей предшественницы до замначальника департамента культуры, но похоже, я уже не совсем я и совсем не прежняя «я», вот в этом и заключается вся сила этого чудесного (или трагического?) преображения!»
Сегодня ей не удастся сжечь листочки в яме за забором промзоны Горстроя. С утра пригнали экскаватор, что-то ещё да и прорыли глубокую траншею между девятиэтажками, от этого места в самое сердце «Низушки» – меняют теплотрассу. Придётся обходить по Мусы Джалиля, а потом по бульвару; выбрать место на линии, сжечь там? Но на этом участке темнотища, там точно можно напороться на ржавый гвоздь или сломать ногу на рельсах, нет… Ладно. Эти листки ещё полежат, она успеет отправить их в небытие. Татьяна выровняла их, сложила в папочку с тесёмками м положила в нижний ящик стола.
Посмотрела на часы. Пора. Завтра – трудный день!
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF, а также фото из Сети Интернет. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл. Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете помочь написанию повести!
Игорь Резун, автор, член СЖ РФ.
