ИСТОРИЯ САЙТА И СТУДИИ. ЮЛИЯ — СИБИРСКАЯ ЛЕДИ ПОРТМАН.

ИСТОРИЯ САЙТА И СТУДИИ. ЮЛИЯ – СИБИРСКАЯ ЛЕДИ ПОРТМАН.

Прежняя история публикаций “Истории сайта и Студии RBF” закончилась на 16-й серии – рассказе про модель Веру, Vera Great. Потом у портала начались технические и организационные проблемы. Сейчас мы ВОЗОБНОВЛЯЕМ серию публикаций – и эти “серии” вы ещё не читали нигде. И уже глупо нашему шеф-редактору и фотографу Игорю Резуну прятаться под псевдонимом “Владимир Майбах”. Нет. Это он снимал всех этих девушек. И честно будет рассказывать – как…

Редакция.


КАК ЛЕДИ ПОРТМАН…

Прежде, чем начать эту главу, я должен напомнить своим читателям легендарную, ставшую почти что греческим мифом, историю Натальи Водяновой – она же леди Натали Портман. Вы наверняка ее знаете, но… Но давайте еще раз прочтем.

Хорошие, крупные, русские ножки у леди Портман. Не потому ли она закадрила британского лорда?

«Ее история началась в одном из самых крупных городов России, но в нем, как и в любом городе мира, есть свои контрасты. Отца Наташа не знала, зато у нее были две сестренки, Оксана и Кристина (одна из которых была инвалидом детства). С одиннадцати до тринадцати лет девочка продавала фрукты на рынке, помогая маме. Та не успевала заботиться о ее воспитании, поэтому обучение в школе для Наташи имело более чем хаотичный характер, что не помешало ей с легкостью занять свое место в ряду супермоделей, получить множество наград в разных сферах деятельности и открыть моду на все русское. “Я училась ужасно, – признается она, – но не потому что была не очень умным ребенком, просто у меня не было времени, надо было работать. Я таскала десятки коробок, каждая из которых весила более тридцати килограмм, и даже не задумывалась, какие они тяжелые! Но мама так и не смогла стать деловой женщиной, наши дела шли из рук вон плохо, так что в пятнадцать лет я с моим другом начала самостоятельную жизнь, стала снимать квартиру отдельно от семьи”.

А вскоре такой шанс подвернулся: в город приехали рекрутеры западных модельных агентств Георгий Джикидзе и Алексей Васильев. В Нижнем начался кастинг будущих моделей. «Я готовилась, не могла найти короткую юбку, опять пришлось переделывать старую одежду. А когда я пришла, мне все это показалось ужасным зрелищем. Сто девочек стояли в ряд. Как бы там ни было, я была гордым ребенком и не встала в эту линейку, а встала сбоку. И все-таки меня, слава богу, откопал этот гений, Алексей Васильев. У него такой талантливый глаз. Он подошел ко мне с камерой… И вот он говорит: «О! Роми Шнайдер! Здрасьте, Роми Шнайдер!»

И для Водяновой, и для модного фотографа Васильева это была звездная встреча. «Я сразу понял, что это суперновое и супермодельное лицо», – признавался Васильев. Для Натальи его слова звучали фантастически: «Ты поедешь в Париж, только выучи английский». А для начала он отправил ее фотографии в агентство Viva, которое и пригласило Водянову в Москву. В решительный момент мама и бабушка поддержали Наталью: «Поезжай, хуже все равно не будет». Ей просто нечего было терять…»

Но это всё бы ничего, если бы не знакомство с лордом Портманом. По одной версии, знакомство состоялось в Париже на закрытой вечеринке (Наталья уже работала моделью!). Принц был совершенно чистокровный, а кроме того, он был достаточно молод (33 года) и очень хорош собой. Английский аристократ Джастин Портман, второй сын виконта Эдварда Портмана не подозревал, что встретит свою будущую избранницу на одном из приемов, устроенных новыми русскими нуворишами… А вот по другой, Портман увидел ее в Нижнем, как раз в этих овощных рядах, во время турпоездки по России. Не знаю, какого уж черта занесло британского аристократа на этот нижегородский рынок, но вроде как именно его глаз узрел в босой – да, именно так! – грязноногой девчонке за овощным прилавком будущую принцессу.

Мне вторая версия нравится больше. Это история про Золушку и Принца. Это сказка! В сказку хочется верить… но жажде если это было не так, все равно: стремительное возвышение девочки из глухой провинции до леди – а кто такая Портман сейчас и как она живет, вы сами прочитаете в Сети! – она поражает воображение. При ином исходе Водяновой был бы обеспечен муж-алкаш, пара рахитичных детей и каторжное стояние либо у кастрюли с борщом в убогой «хрущобе», либо у стиральной машинки…

Но это про Натали Портман. Скоро вы поймете, почему именно эта история тут как раз то лыко, которое в строку.


ПЫЛЬНЫЕ НОГИ

Съемки с новой моделью Юлией, имевшей приятный, хоть и немного манерный, мурлыкающий голос (общались мы лишь по телефону), все время откладываались: то она вдруг «не могла», то у меня что-то случалось. Наконец, выкроили время, буквально час на «фотопробы» на станции метро “Речной вокзал”, на этом узловом-перевалочном пункте города, где чернь с городских окраин торопится в город – на ежедневный грабеж, а офисные снобы с кислой улыбкой возвращаются в свои спальные районы… Всего только час. У меня была деловая встреча по линии рекламного заказа, да и ехал я с другой встречи. Костюм, галстук, штиблеты.

Юлия на первом сете. ноги она успела помыть в луже, но… впечатление сногсшибательное!

Девушка – ослепительная бело-соломенная блондинка! – явилась на встречу в дырчатых белых сабо. О, я помню эти туфли; в своё время они, как наводнение, захлестнули всю страну. По ним, как по биометрическому паспорту, можно было тут же вычислить всю подноготную их хозяйки: сколько получает, где одевается. Что носит домой из магазина в сумке и сколько у нее процентов серого вещества под обесцвеченными или крашеными в радикальный анилин волосами. Эти китайские сабо с барахолки были знаменем целого общественного класса – удивление вызывало лишь то, что были они таковыми лет за пять-шесть до моей встречи с Юлией… Из какого сундука она их достала?!

Я суховато сделал ей замечание, порядок есть порядок. Модель должна являться даже на фотопробы босиком: иначе зачем мне это босоножество через силу и напоказ. Девушка ойкнула, извинилась, торопливо скинула сабо.

И я онемел.

Не только. Потому, что ее ступни были великолепными – да, я понимаю, слово это изрядно обесценилось от беспрестанного повторения в моих устах, пусть; но я настаиваю – это были ступни настолько сексуальные, для меня и для большей части наших посетителей, что я просто не мог оторвать глаз. Ведь и на подиуме существует свой золотой стандарт, и там ценят худощавых, зачем же удивляться тому, что в нашем «мирке» идеальными считаются худощавые ступни с длинными пальцами?

А это было именно так: узкие и длинные, они обладали безупречно прямыми, будто свинченными из каких-то деталей, суставчатыми пальчиками и мизинчиком-бобом… Совершенно аристократические и хрупкие, они сразу попадали «в десятку», я уже понял, что это будет сенсация, но… но замер я не из-за этого.

Эти ступни, словно собранные из винтов и шурупов, восхищают знатоков темы. Ни до, ни после- таких не было!

Босые ноги девушки были покрыты пылью; и не просто припорошены, а… Одним словом, они были чернее ночи. Грязь, иссиня-фиолетового оттенка пробралась между этих длинных пальчиков, в самые укромно-нежные места; черным грифелем очертила краешки не очень не накрашенных лаком ногтей… При этом цвет пыли, покрывавшей узкую худую пятку, образовывавший на ее коже каёмку, тоже был таким, фиолетовоцветным: такую пыль можно найти только на деревенской улице, у заборов, куда селяне выбрасывают прогревшую золу из печки…

Я ничего не сказал: я был заворожен этим зрелищем. Вот тебе real barefooter! Стопроцентный!

Мы пошли сниматься.

А надо сказать, что как раз в это время по городу мело пух. Эти два обстоятельства – то, что я был обут, и то, что начался полет пуха, предопределили первый казус. У меня, как и у многих горожан, аллергия на это дьявольское тополиное семя; не до отека Квинке, конечно, но тоже неслабо: нос законопачивает напрочь и приходится носить с собой лекарство-прочищалку. Но нос все равно на время отрубается, как сигнальная система…

Юля за решёткой… Если подумать, то она и жила – как за решёткой.

Сначала я снял эту блондинку посреди толпы станции метро «Речной вокзал» – он и сейчас не очень чист своей территорией, а тогда был вообще грязен и девушка в белоснежном костюме (а она пришла именно в таком) казалась там нимфой. Она не просто шла, она гордо ШАГАЛА – босая и в невинно-белом, среди этой толпы… потрясающий эффект! Потом мы облюбовали каменную лестницу, спускающуюся с так называемого “Коммунального моста”: он постройки 57-го – серый, брутальный, массивный. Так вот, на его сером фоне Юля не просто выглядела ярко, она сверкала. В своём белом и со своей потрясающей, голливудской, белозубой улыбкой.

Идеальные, хоть и “неправильные” ступни!

 

Шагает Юлия. Широко, босиком. Без всякой стеснительности.

Маленькое отступление: вообще с улыбками у 90% моделей туго. Мы не берем их с подиума, где девочкам быстро наклеивают резиновые, холодные, ничего не выражающие улыбки на личики; мы работаем, как правило, с теми, для которых эти съемки – первые в жизни. На какие только ухищрения не приходится идти, чтобы расслабить лицо модели! Чуть ли не гримасы ей строить… А у Юлии улыбка была на лице сразу. Абсолютно естественная. Невероятно открытая. Очень светлая. И вообще: вся она была, словно маленькое солнце. Немного большеротая, большеглазая – невероятно женственная. Кстати, один из посетителей так и написал в комментарии к галерее (цитирую): «Ступни блин да ступни :((( вы че все.. глаза какие смотрите!!!!».

Лучше не скажешь.

Фотосет у театра “Старый Дом”. Отсюда нас прогнал Режиссёр.

 

Да, вальгус виден. Но это не вальгус! Это такая милая “неправильность” ступни, которая рождает в сердце ценителя священный трепет…

А перешли мы на другую сторону Коммунального моста, арочными своими сводами уходящими на другой берег Оби. Здесь нет никаких построек, здесь буйная пыльная листва, тут шумят только автомобили с Большевистской и с самого моста; тут безлюдно и спокойно… Я нашел в кустах симпатичное большое бревно, поставил девушку рядом, потом посадил на него, потом отвел к ближнему дереву с мощным стволом… На темной земле округлые кончики ее пальцев ног, по-женски мягкие, смотрелись особенно выигрышно; и тут Юля робко спросила:

– А мы… долго еще тут будем сниматься?

– Минут пятнадцать, я тороплюсь, у нас же пробы… – на автомате ответил я – А что?

– Да тут пахнет…

И я принюхался.

Божечки ты мой!

Одни из десятки идеальных ступней Студии за два десятилетия.

Только не надо морщиться. Я пишу не для эстетствующих графинь, которые «изменившимся лицом бегут пруду». Я подчеркиваю эту деталь не зря. Она симптоматична. Она многое объясняет. Юля очень хотела сниматься! Очень! И поэтому не вымолвила ни слова протеста, когда фотограф загнал её в…

Когда в кустах я узрел бомжовскую «гостиную»: прожженный диван без валиков, пару ящиков и кострище, я все понял. Да и ноздри мои ощутили пугающую реальность. По сути дела, это был общественный туалет (а иного тогда на «Речном» не было в принципе!), и именно тут, на другой стороне моста, в кустах, люди справляли свои естественные надобности…

Мы бежали оттуда стремительно, а я даже не осознал поначалу что случилось. И время поджимало. Мы уговорились на следующую встречу, распрощались, причем я следил, как она, не доставая сабо из пакета, уходит вдаль, переходит дорогу и босые ее узкие подошвы мелькают вдали – подумал еще: интересно, обуется или нет? – да поехал по своим делам, пытаясь осмыслить два шокирующих обстоятельства.

Во-первых, очевидно, что Юлия была готова на всё, чтобы приобщиться к сладкому миру «фотомодели» – это очевидно. Попроси я ее пройти обнаженной посередь этого людского скопища, наверняка бы прошла; такая жажда понятна – непонятно только, почему при ее чудесном лице, стати, великолепных формах она еще сама не проложила туда дорогу?! Что ей мешает?! Любое модельное агентство бы с руками и отличными стройными ногами оторвало бы такую девушку…

Вот ТАКОЙ была подошва девушки после двухчасовых съёмок босиком и пути от дома дло места съёмки – тоже босой…

Второе: она бы патологически небрезглива. Какие там мифически «плевки на асфальте», столь пугающие наших девушек! Безропотно топтаться по полянке-писсуару – это дорогого стоит. Причем я понимал, что это не стоическая покорность, а это именно – отсутствие брезгливости, она об этом забыла тут же, она даже попытки, скажем так, вытереть ноги об траву – даже символически, не сделала…

Какой анамнез должен быть у этой светловолосой красавицы, чтобы воспитать в ней такое чувство?!

На эти вопросы у меня не было ответа, как и разгадки совершенно грязных ступней, будто у паломницы, пришедшей из Вифлеема и Иерусалим, и белых дырчатых сабо. Ответы появятся чуть позже, и ответы эти будут оглушающими.


ЖИЗНЬ С ЧУЖОЙ НОГИ

На вторую съемку Юлия явилась в белых штанишках и светлой кофточке – опять сияющая, опять солнышко. И уже босиком, без какой-либо сумочки или пакета, в котором бы могла находиться обувь. И опять – с такими же грязными ступнями… Я не удержался: сказал, что это очень хорошо, правдиво, что этот момент я обязательно расскажу в комментариях… Юля сообщила стеснительно, что шла на место съемок пешком, по кривым улочкам частного сектора Октябрьского района – как раз по этой пыли и размолоченной глине проселочных дорог, по грязи, можно сказать… Я улыбнулся: но почему первый-то раз она в обуви появилась, и где сейчас эти сабо с дырочками?

– Да я у мамки брала… – забавно шмыгнув носом, сказала моя леди – А она сегодня на дежурство ушла, так я и не взяла…

Я поначалу даже не понял всей страшной правды этого ответа.

– Так а первый раз зачем обувалась, раз ты по грязи шлепала?!

– Я думала. Так положено… ну, чтобы в обуви все… Ну, эта, я думала, надо.

Ладно. Время – деньги, хоть и не в деньгах счастье, как говорит один мой приятель и мы принялись за дело. Отошли к серым стенам драматического театра «Старый дом»: здание построено еще в 1912-м, архитектором Крячковым, как одна из двенадцати городских четырехклассных школ, архитектура затейливая, старая…

Юля очень хорошо понимала, что от нее требуется, покорно застывала в выгодных позах; когда я спросил, снимал ли ее кто раньше, она смущенно (как обычно) сказала: нет, просто она очень старается… Старалась, да! Через какое-то время ступени драмтеатра обросли группкой молодых и не очень мужчин, курящих ближе к кустам. Я не сразу обратил внимание на это, но обратить пришлось. Потому, что через четверть часа из театра выскочил взлохмаченный маленький человечек в жилете – если кто читал Гашека, «Как делается театр», то понял уже, что был это Режиссёр! – и закричал:

– Ну, сколько можно курить?! Курят и пялятся! Тоже мне! На репетицию марш!!!

Вот как… Мы им чуть не сорвали творческий процесс.

Я почел за лучшее ретироваться.

 

Обратите внимание на мизинец. Идеальная “торпеда”.

 

Немного еще поснимали наверху, на фоне освещенного зарей неба, и я уже наблюдал, как останавливались люди, как молодежь торопливо искала мобильники, чтобы сделать кадры Юлии. Девушка реально останавливала на себе любой взгляд…

Потом ей позвонили; достала потертый телефончик, прижала к уху. Лицо ее сразу сделалось злым – я поразился, улыбку как стерли влажной тряпочкой со школьной доски; но судя по приглушенным матам, долетавшим из трубки, ее собеседник оказался не менее зол и груб. Однако девушка не стала отвечать тем же. С таким окаменевшим лицом сквозь зубы выдавила что-то вроде «Да! Иду уже! Кончаю уже, блин!» и начала извиняться, что у нее срочно образовались неожиданные «дела».

В одной из галерей опубликован ее дневник. Да! Принесла она мне его на третью фотосессию – каракули на листах А4, на обороте которых, я четко помню, какие-то накладные, фактуры, спецификации товаров мороженой рыбы! Читать сразу было некогда, я засунул эти листки в карман… я прочитал дома.

Но я уже ничему не удивлялся, ибо был подготовлен.

Этими ногами не устают восхищаться…

Это, конечно, почти не дневник: это, скорее, интервью, которые сейчас широко практикует сайт. Написано это, вероятно, было, под влиянием тех разговоров, которые мы вели во время второго фотосета – там, перед тем, как ей позвонили, мы успели побеседовать немного о барефутинге, о фут-фетише, с чем это, как говориться, едят и надо ли этого бояться… Ничего особенного. Но Юле это в душу запало, я попросил написать свои мысли, и она написала!

Конечно, большая часть того, что приведено в качестве подписей под некоторыми фото галереи номер 1012 (она в разделе “АРХИВА”) – уже литературизовано, это ясно; Юля писала с чудовищными ошибками и гораздо грубее, почти без вводных слов и знаков препинания. Как СМС-ку, только на пять листов. Я-то тогда ухватил основное и у меня случился вынос мозга.

Я всё понял – отчего, почему, по какой причине Юля не испугалась влажной – совсем не от росы! – земли за мостом, почему на ней были материны сабо, и почему ее ступни всегда были испачканными, на моей памяти.

Если бы лорд Джастин Портман или кто-то там еще, приехал бы не в Нижний Новгород, а в Новосибирск, то не исключено, что место Натали Водяновой по праву заняла бы Юля – наша сибирская Золушка.


ИСПОВЕДЬ С ОКРАИНЫ

В одна тысяча восемьсот девяносто третьем году, в царствование императора Александра Третьего случилось важное событие: поселок Кривощековский, Квивощековской же волости Томской губернии перебрался на другой берег Оби. Место и раньше было хреновеньким у него: подтапливало регулярно, но на новом месте, на юру, пришлось и вовсе заново обустраиваться. Протянулись по холму кривоватые улочки кособоких мещанских и крестьянских домов. Кричали за заборами петухи, по улицам бродили козы, свиньи, коровы… Была это предтеча города Новониколаевска – Закаменский. Потом, уже на заре века, в девятьсот девятом, из-за глупой бытовой ссоры новониколаевских мещан согрел деревянный город за Каменкой и пять тысяч человек, оставшихся без крова (при советской то власти жилье щедро не давали, при царской-то уж тем более!) расселились в землянках и нищенских хибара на окраинах Закаменки.

В центре Новосибирска. Гордо – босиком!

Так возникла знаменитая «Закаменская Нахаловка», место угрюмое, буйное и бандитское; здесь родится будущий трижды Герой Советского Союза, маршал авиации Александр Покрышкин, тут в 1913-м вырастет станция Алтайской железной дороги, будущий «Новосибирск-Южный». В военные годы, кажется, поставят завод «Экран», в пятидесятых – возведут стеклянный короб ГПНТБ, самой большой библиотеки за Уралом, а в семидесятых – роскошный «кораблик» ТЮЗа, ныне театра «Глобус».

А вот Нахаловка какой была, такой и останется.

До сих пор в квадратах, образованных улочками, умильно названных по фамилиям русских писателей, таится она, мрачная, замшелая, неряшливая. Те же кособокие домишки, с неприветливо прикрытыми ставнями и серыми от пыли стеклами; кривые ветхие заборы или же стальные, ржавые, отчаянно куркулистые; кое-где щебневая просыпка улицы – и грязная, глинистая обочина, летом запорошенная серой пылью, как снегом…

Вот тут моя Юлия – и жила!

Босиком по центру.

Вообще, в современном мегаполисе встретить человека, у которого нет денег на обувь, сложнее, чем повстречать питекантропа. Ну, то, у нее был телефон, как раз не удивляло: без телефона – это вообще инопланетянин, можете гордиться удачей да опасаться, как бы вас не они похитили. Телефон важнее; новый Талмуд глобализации говорит уже и евреям, и неевреям – продай, мол, последнюю рубашку с тела своего, дабы покрыть мобилой руки свои! И так далее.

Юле было 22 года, как сейчас помню. Что это значит? Это значит, что школу она закончила в 2002-м, а в седьмом классе училась на переломе, под самый миллениум… Вот, читайте.

«В школе у нас, в нашем районе, никто не придавал значения босым ногам: я помню, еще в седьмом классе я играла почти полгода на физ-ре босая, потому, что не было денег на кеды, а еще все лето на практику ходила в школе босиком: мы делали ремонт, там было грязно и мать мне запретила пачкать обувь… Босиком по всякому цементу там, мусору строительному ходила – легко!»

НЕ БЫЛО ДЕНЕГ НА КЕДЫ. Понимаете, нет?!

И туфель у Юли тоже – не было. Вот почему, идя на «приличную» встречу, она взяла материны туфли, а потом шла босая по этим улочкам, как я прикинул, примерно четыре километра, потому, что и на автобус денег не было тоже. И за чужие сабо переживала – вдруг порвет или запачкает.

Уму непостижимо. Передо мной открылись такие пропасти российского быта, в которые я, честно говоря, заглядывал только во время работы с журналистами криминальной хроники: заглядывал на самое дно.

Во как смотрят! Они разговаривали, но – замолчали…

Отец у нее работал дальнобойщиком, «возил лук на Ордынку», то есть на Ордынский рынок в пригороде, я помню, что она рассказывала об этом. Рассказывала, что с каждого рейса по два-три ящика лука (ворованных, конечно!) оставались в доме, и потом успешно перепродавались; и луковой шелухой было все засыпано, и она подгнивала в сенях и прилипала к босым подошвам… «А она такая липу-у-учая!» – говорила Юля, смеясь – «И пятки после нее жо-о-олтые…». Тут Флобер отдыхает. Но не только это – воспитание чувств. Воспитание было ещё суровее.

Большие глаза Юлии просто терроризировали окружающее пространство…

«Я росла в частном секторе, почти всегда мы жили там… По двору я бегала босиком, а мы жили очень бедно, и даже резиновых тапочек не всегда хватало: они рвались часто, я обходилась без них. Туалет у нас был на участке один на три семьи, а соседи были такие… неаккуратные. И я до сих пор помню, как постоянно, особенно по ночам, я добегала до этого туалета и приходилось вставать голыми ногами в лужу мочи или еще чего-то… Но я тогда об этом не думала».

Бедно – это значит, в самой клоаке ревущих девяностых. Я и сам помню, как тогда жили, и какой порой ужас перед неизбежной нищетой ощущал даже я, юноша из довольно приличной семьи; а ведь и ночным грузчиком в винно-водочном магазине работал, и маляром, было дело… А вот у нее отец – дальнобойщиком. Пил, естественно. Умер тоже естественно для всех пьющих: замерз в сугробе неподалеку от дома, так и не добравшись до спасительных дверей.

Мать мыла полы в какой-то больнице, как я помню из Юлиного рассказа, потом пошла еще работать на рынок. Все сходится: вот она, история Водяновой! Только в павильон Октябрьского рынка, в самом сердце этой Нахаловки, иностранцы не заглядывают, это вам не Нижний…

«После девятого я пошла в техникум, потому, что не смогла дальше учиться: пришлось матери помогать, а она торговала на рынке, в рыбном отделе. После занятий шла на рынок, а там было все так грязно, ужас! И вот хорошо помню, как я за прилавком стою, и босыми ногами нам бетонном полу – а он сколький, липкий, чешуя там рыбная и требуха. Я разувалась, не сразу, а потом, когда тапки промокали совсем – так легче было… После работы с матерью возвращалась тоже босиком; она все время в обуви – и как-то раз разулась, когда мы поздно возвращались; шлепаем по грязи на районе, фонари не горят, а она говорит: тебе хорошо, у тебя ноги красивые! Ну, и рассказала мне, что мужики часто именно на ноги западают».

Надо же! Я ей аккуратно, умнО, понимаешь ли, интеллигентными словами заяснял про ФФ. А она, оказывается, уже всё знает. Там, в подписях под галереями, много чего такого, что из Юли вываливалось легко; со второй фотосессии начала говорить свободно – до того всё-таки помалкивала – и ничуть не стыдясь подробностей, которые условно можно назвать интимными. Юля не краснела, как настоящая блондинка, у неё что на уме было – то и на языке…

«Летом я постоянно всаживала в пятки занозы, сбивала пальцы. Странно, но с детства любила ковыряться пальцами ног в свежем навозе, особенно, когда у нас по улице прогоняли скотину вечером… Мать страшно злилась на это и ругала, а я все равно пачкала ноги! Потому, что он, коровий навоз, казался мне ужасно приятным: теплым и ласковым!

Начиная с седьмого-восьмого класса я стала ужасно ненавидеть свои ступни. Во-первых, большие, не как у других девок и мне туфли все время мозоли натирали, и кроссовки. Я ужасно стеснялась этого. Думала, я уродина из-за таких своих ступней…

В девятом классе был еще такой прикол как-то: мы с ребятами отмечали днюху на даче у кого-то, играли в карты «на интерес» и, конечно, пили – сначала пиво, потом вино какое-то… И вот мне, так как я проиграла, пришлось вылизать ноги одной девчонке: она вылила в блюдечко варенье, повозила там ногами, а я потом облизала. Ну, я была слегка пьяная, все ржали, ничего не поняли; а потом эта девка два раза проиграла и я сделала с ней то же самое. Плохо помню, конечно, но было весело».

В-общем, на момент нашего знакомства с девушкой у нее было в активе: китайские шлепки с барахолки – раз, турецкие «балетки» в ранге «парадно-выходной обуви» – два и еще… еще стойкое сознание того, что у нее уродские, слишком худые, костлявые ноги и вообще ее за версту не пустят в мир красоты, счастья, любви и уважения.

Она считала себя изгоем. И даже смирилась с этим.

Конечно, моей святой задачей и даже миссией было девушку в этом переубедить. Это сейчас легко: есть ВК, есть другие соцсети, сайт может выставить последний фотосет туда, сюда и получить десятки восторженных комментариев… А тогда – только галереи. Я стал давить на администрацию, чтобы юлины фотосеты ставили в первую очередь, и в общедоступные, а не платные галереи; мне отказали – политика сайта! В бесплатном просмотре они появятся лишь потом, когда увы, будет уже слишком поздно.

Природные, животные, самочьи ступни безумно эротичной силы…

Но сейчас – хватит о грустном. Юля заслуживает иного…

Да, она была блондинкой, хоть и крашеной – но не злой и не истеричной. Тем не менее, как множество блондинок, буквально притягивающей к себе различные истории. Про ситуацию с артистами драмтеатра я уже писал, а вот в третью фотосессию она появилась передо мной в коротеньких шортиках и топике.

Длинные ее стройные ноги, кажется, стали еще в два раза длиннее. И она совершенно не замечала этой своей красоты, она ни грамма не кокетничала – кажется, просто вообще не понимала, что происходит. Начали мы съемки в Нарымском сквере, тихом таком месте: парк, аллейки, мамы с детьми. Вскоре я стал замечать, что мамаш с колясками буквально сдувает с нашего пути солнечный ветер. Они смотрели на голоногую Юлю «широко закрытыми глазами», охали и моментально делали поворот оверштаг, всеми силами избегая, видимо, столкновения со столь эротичным видением. Ну, это понятно: зрелище для среднестатистической мамаши, прикованной к коляске тяжелыми цепями домашнего рабства, тяжелое…

Потом мы устроились на травке, Юля ложилась то так, то эдак; босые ее ступни с серыми подошвами, эти чувственные длинные пальцы ног мелькали в воздухе. В какой-то момент я ощутил нехорошее чувство овцы в волчьей стае.

Отнял глаза от фотоаппарата. Огляделся. Как у Высоцкого: «…и присвистнул аж»!

Нас окружили кавказцы. Точнее, южные люди, по национальности я не сортировал, но то что южные – точно. Усатые, смуглолицые и горящеглазые. На скамеечках, за деревьями, на корточках сидящие на аллейках.

Только тут я понял, какое зрелище предстало перед ними: БЛОНДИНКА С ГОЛЫМИ НОГАМИ ОТ УШЕЙ. Я, конечно, понимаю, что с центре Новосибирска среди бела дня нам мало что угрожало – но атмосфера так уплотнилась, так потрескивала статическим электричеством, так наполнилась эротизмом от этих вожделенных взглядов, что мне стало дурно. А Юля что-там беззаботно щебетала, валяясь на траве: что рассказывала из своего детства. Кажется, примерно то вот, что и писала в дневнике:

«Еще была такая вещь: я уже техникум заканчивала, а мать заболела и уринотерапией увлеклась. Я не очень это люблю, противно как-то, но она мне дала всякие книжки читать про это. Я стала делать ванночки из мочи, особенно в душевой – на свои ноги помочусь, дам впитаться, потом смываю. Не знаю, как это прилично или нет, но кожа у меня стала гораздо лучше и мозоли перестали появляться! А потом мамка журнал ЗОЖ принесла, там на работе у нее были и там как раз про это тоже написано было…»

В-общем, пока я осознавал, как мы будем выходить и положения и фигурально – из этого кавказского плена горящих глаз, появилась наша родная милиция. Уж я не знаю, плановый это был рейд или просто бдительные лица сообщили патрулирующим парк силам ППС о подозрительном скоплении «лиц кавказской национальности», но милиция нас спасла. Она стала требушить группки на предмет проверки документов и жадноглазые южане рассосались очень быстро. Мы с Юлей в этот момент просто уже сидели на траве и разговаривали. Я помню, как пышненькая милиционерша с русой косой из-под форменной кепи глянула на нас с неким подозрением, но пронесло – не пошли.

…Вот почему я сказал, что я был готов к восприятию ее «дневниковых» записей, сделанных, кстати, в том самом рыбном отделе, где она до сих пор немного помогала матери и приехавшей откуда-то из Тюмени тетке. Еще узнал массу подробностей про ее родственников – младшая сестра, старший брат, племянница, но все они такого свойства, что я не рискну тут рассказывать. Я диву давался, как сама Юля не спилась и не колет наркотики, живя по соседству с домом, где цыганская семья эти наркотики и продает! Поразила, помню подробность: именно цыганка из того самого притона, какая-то молодая, увидев девушку босиком – как раз та шла на второй фотосет, сделала ей выговор, отметив, что «ходит босая, как шалава». Вот это было смачно. Я же говорю, Флобер отдыхает…


КАК КАПЛЯ РОСЫ…

Говорить, что Юля святая, не буду. Слишком мало мы общались: но при мне она не курила и не пила, это точно. И матом не ругалась, хоть и вырвалось, может быть, разок… Я не буду врать, что она была интеллектуалкой, при ее прошлом это фантастика. Простоватая, но не вульгарная. Недалекая, но не дура. Как-то так…

Сейчас, кстати, перечитал ту самую галерею с подписями. Конечно, некоторые шокируют; и то, что она знала темную сторону жизни ночных клубов, в которые ее несколько раз приводили (я догадываюсь, зачем, но умолчу) я тоже понял. Шокируют и не только они – нет этого в подписях, но мне Юля рассказала, как она, например, уже в достаточно взрослом возрасте, расправляется с… двухвостками – мерзкими созданиями, живущими почти в каждом доме.

Голой пяткой – бац! – и мокрое, в буквальном смысле место.

– А что? – пожала красивыми плечами Юля – Это же жучки такие всего-навсего…

Я до сих пор думаю использовать это для романа. Такое не выдумаешь.

По грязи? Легко. Девушке такие сомнения были неведомы.

Что мне было, наставлять ее на путь истинный? Звать к великим свершениям и звездным высотам?! Материально я ей мог помочь, только задействуя в съемках, за которые она получила стандартный гонорар, отнюдь не разбогатела. Ну, и еще, конечно, мог лишь попытаться убедить ее в собственной красоте, красоте ее ног.

Каюсь: тогда я всё-таки преступил некоторую дозволенную границу… сделал там, на травке, массаж ее чудесных ступней. До сих пор помню, что кожа была не прохладной – горячей… Да, в парке, летом, на газоне это выглядело вполне невинно. И говорил о том, какие прекрасные у нее ступни. Ну, хоть это же она точно заслужила?

Нет, Юля, к чести ее, не попыталась каким-то образом извлечь из этого жеста личную выгоду или углубить интимность отношений. Была потом еще одна фотосъемка, короткая – в Академгородке, конечно! Девушка была в джинсовом костюмчике – юбка и курточка, купленном – как трогательно! – на ее студийную «зарплату». Конечно, на барахолке. Это на камере все ее вещи выглядят празднично, а вот в реальности они все показывали тот же уровень благополучной бедности, что и дырчатые сабо с отшелушившейся краской на потемневших носках…

Это были шикарные кадры: мы прошли по лесу, я делал «натюрморты», накладывая на безукоризненные ступни ее шишки, начавшие желтеть листики; потом вышли  к задам станции «Сеятель», где обнаружили в тупике старый двухосный вагон красного цвета, с тормозной площадкой – там тоже были сняты замечательные кадры. Балансируя, Юля бесстрашно карабкалась на насыпь и ее успевшие загореть, золотисто-оливковые ноги цеплялись за серую булыгу в пятнах мазута. И стояла на рельсах, а мимом несся товарняк, тупым носом своим разрывая воздух – ветер рвал ее светлые волосы, горевшие на голове факелом.

И лицо у нее было донельзя счастливое.

Так вот, увы, именно эту фотосессию я потерял. Вместе со своим тогдашним фотоаппаратом, так как проводив Юлю и посадив на маршрутку, расслабился, размяк – начал думать о том, что же мне делать с этой прекрасной девушкой, как её вырвать из той трясины, в которой она живет, как поднять если не самый верх, то хотя бы в достойную жизнь – но я же не Портман, черт подери, начал разрабатывать варианты какой-то широкой рекламы диска с ней…

И оставил в маршрутке сумку с аппаратурой.

Да, так бывает.

Уникальный кадр, рождённый случайным ветром. Как Мэрилин на вентиляционной решётке метро…

…А напоследок – еще разок улыбнемся. Позирует вот Юля во дворе, у траншеи, перегороженной металлической стойкой со знаком «ОПАСНОСТЬ. DANGER». Сзади, слышу, подъехала машина – черный «мерин»; я мельком оглянулся – наверное, поймет мужик сам, что проезда нет. Снимаю. Сзади урчит мотор разворачивающейся машины. И вдруг – бамм! – металлический лязг.

Сдавая назад, водитель въехал в бак с мусором: модные такие, на колесиках, они только появились в городе. «Мерседес» так боднул его задней страстью, что бак окатился метра на три… Водитель посидел в машине. Вышел. Угрюмо осмотрел задний бампер. Хмыкнул, сел в автомобиль и уехал – досадливо газанув.

Я понял, почему он сдавал назад, смотря не в зеркала. Он таращился на мою красотку, на ее бронзовые ноги а она так мило ему улыбалась… Потом со смехом сказал это Юле.

– Ну, что вы! – возмутилась девушка – Он же, эта, на затылке глаз нет! Он же не видел просто…

Блондинка, что сказать. Но добрая.

Юля – это опасность. Опасность влюбиться ва ту, которой уже нет…

Я доделывал диск, стараясь успеть его презентовать Юле. Заканчивался август, шли затяжные дожди, я еще надеялся застать кусочек лета. Специально отпечатал в типографии цветную обложку – диск № 259 Ltd, ограниченная серия. Даже успел созвониться и назначить встречу.

А потом перестал отвечать ее телефон. Абонент выключен или находится вне доступа.

Я поднял ее релиз, который она заполнила без меня, с агентом Студии, Ильей: оказалось, он без паспортных данных (учитывая определенную безалаберность девушки, ее опоздания на каждую фотосессию, это объяснимо) там только этот, безответный телефон и адрес. Поехал по адресу: где-то в глубинах этой чёртовой «нахаловки», на улице русского писателя Лескова. Нашел дом…

Двухэтажный барак с осыпающейся шиферной крышей уже начали сносить и давно расселили.


Вот так закончилась эта история. Юля испарилась, как капля росы на утреннем листе, как испарились милые, четкие, точеные отпечатки ее босых ног – она любила влезть в лужу и потом оставлять на асфальте эти следы; Юля исчезла, не оставив даже намека, куда она подевалась. Я сомневаюсь, что это произошло по своей воле; потом, сопоставив кое-какие факты из того, что она мне рассказывала, я предположил, что оборотистая тетка, бывшая успешная челночница, увезла своих родственников в Тюмень: быстро и расчетливо. Остается надеяться, что к лучшей жизни.

На Студии диск № 259 продавался еще два года. Для Юли скопилась небольшая, но достаточно хорошая сумма. Думали, она объявится. Даже, по-моему, пытались искать.

Она – была.

И ее не стало.

Из «дневника» Юлии:

«Я говорю: классе в девятом реально стеснялась своих ног. Хотя на дискотеках первая разувалась, потому что не люблю танцевать на каблуках. У меня еще появился парень, который все время рядом в этот момент оказывался. Ну, он мне и признался, что тащится от моих ног, от самих ступней; я тогда подумала, – какой дурак, да? Даже общаться с ним перестала…»

 

 


Текст подготовлен редакционной группой портала “Босиком в России”. Фотографии Студии RBF.
ЗНАЧОКВсе права защищены. Копирование текстовых материалов и перепечатка возможно только со ссылкой на newrbfeet.ru. Копирование фотоматериалов, принадлежащих Студии RussianBareFeet, возможно только с официального разрешения администрации портала. Если вы являетесь правообладателем какого-либо материала, размещенного на данном портале, и не желаете его распространения, мы удалим его. Срок рассмотрения вашего обращения – 3 (трое) суток с момента получения, срок технического удаления – 15 (пятнадцать) суток. Рассматриваются только обращения по электронной почте на e-mail: siberianbarefoot@gmail.com. Мы соблюдаем нормы этики, положения Федерального закона от 13.03.2006 г. № 38-ФЗ «О рекламе», Федерального закона от 27.07.2006 г. № 152-ФЗ «О персональных данных».