ПОЗЫВНОЙ “СТЕКЛОДУВ”. Часть 2. Глава пятая. Журналист и бессмертный роман.
ВСЕ ГЛАВЫ
– …а я так думаю, Гришенька, что он её трахнул. Трахнул по пьяни, а потом, в алкогольном бреду, из окна выбросил! – говорила Элла, сидя на столе в кабинете главного редактора Григория Эммануиловича Горенштейна и болтая голыми ногами: босоножки были золотистыми, лежали под столом – а ноги – с красными полосками ремешков и мозолями, замученными беготнёй по светским дневным раутам. – И поэтому не удивительно, что он свалил. В это самое Ботово, обратно… Там его прикроют. Селяне тупые.
– В Ботиево… – машинально поправил Горенштейн, дёргая тот самый переворачивающийся календарик; на нём теперь вылезла цифра “31”, месяц декабрь… и никак не хотела уходить – испортился.
– Да какая хер разница… – Эллочка затушила в пустом бокале из-под давно выпитого рома окурок дорогой сигареты из запасов Горенштейна. – Обыкновенная бытовуха, Гриша. Не смеши меня.
– А надписи? – скинулся редактор, уронив календарь на стол, в россыпь бумаг. – Мне один знакомый сказал, что везде… на стенах, дверях, надписи были! Чёрным! Клинописью египетской!
Молодая женщина поморщилась, будто в рот ей высыпали содержимое бокала, превращённого в пепельницу.
– Ой, Гриша… не пори херню. Дай мне чёрный маркер, я тебе весь кабинет такими надписями изрисую!
– Они углём были сделаны! – угрюмо и упрямо ответил редактор. – А угля у нас никакого нет в редакции. Даже активированного…
– Гриша! Да у тебя тут после ментов сколько блогеров питерских побывало! – завопила корреспондентка. – На понт тебя взяли, развели, как лоха! Разыграли!
– Ну, я не знаю…
Журналистка, в джинсовой юбочке со стразами, соскочила со стола. Разыскивала ногами босоножки как же без них?
– Гриш… оставь ты эту мутотень. Ну, устаканилось уже всё. Давай, бросим всё и махнём на отдыхаловку. Ну, в Прагу, хотя бы, а?
Григорий Горенштейн, крутя пальцами кончик “молнии” ширинки, сопел. С одной стороны, всё устаканилось, да – гражданка Черемисина выбросилась в окно в состоянии алкогольного опьянения, самостоятельно проникнув на рабочее место и организовав пьянку… его в это время не было. С другой – всё пошло этого пошло чёрт знает как. Люди стали бояться. Уж на что компьютерщики, веб-админы, которые обычно до полуночи резались в “танчики” у себя – они стали убегать с работы уже в шесть! А кто-то проболтался: после захода солнца компы зависают и на них мерцает чья-то оскаленная пасть… Корректорши потребовали работу на дом: в помещении редакции им слышались странные стоны и скрипы, и стулья под ними самопроизвольно шатались. Прима Кобылкина что-то увидела на лестнице, сиганула вниз – сломала каблук и ногу, потом уволилась. Деловитый родственник Гриши внезапно заговорил о перспективах и грядущем переезде в Москву – хотя тут ему как прикормлено!
В общем, он понимал, что что-то надо делать. Но не священника же в его “жёлтый листок” приглашать! Так появилась длинноногая Эллочка, услада дней трудных. Но, с другой стороны, прижимистый Гриша понимал, что даже в сравнительно бюджетной Праге эта людоедка умудрится сдоить с него десять – пятнадцать тысяч баксов, а это в его планы совсем не входило. Надо взять паузу. Он встрепенулся. Элла застёгивала ремешки босоножек, кося глазами на кресло.
– А вот ты и расследуй…
– Что?
– Ну, вот этот случай. Падение Черемисиной.
– Как?!
– С ментами поговори. Со всякими… уфологами. Ну, типа как это могло быть, видения.
– Гриш, охренел?
– Нет! – впервые жёстко отрезал Горенштейн. – Надо ж профессию отрабатывать, дорогуша. В общем, ноги в зубы и поехали. Сбацаешь что-нибудь.
– Блин! Гриша, у меня сумка тут порвалась совсем…
Горенштейн глянул на розовую с золотом, фирменную сумочку.
– Эта, что ли?
– Ага! – жалобно пропела журналистка. – Ну, там, замочек не закрывается совсем… И эта… Ну, обтёрлась уже.
– Сколько?
– Двести баксов.
Внутренне рыча, Гриша запустил руку в нагрудный карман. С отвращением вынул, подал две бумажки. Элла чмокнула воздух:
– Чао-какао, Гриша! Сделаю в лучшем виде.
И ушла. Сучка. Если бы дал полкуска, как раньше – поцеловала бы, а может и минетик. Нет, дорого она обходится. Ну, посмотрим.
Григорий Эммануилович уже думал наскоро прибраться в кабинете, бумаги разложить и домой. Машину он, искорёженную, сдал в авторазбор, страховочку получил, купил, гладкую новую “Киа” и вот можно жить.
Но тут в кабинете объявился новый гость. И какой! Гриша охнул, посерел, глаза закатил и отступил за стол. Первым желанием было спрятаться под его массивные тумбы, слиться с ковром. От испуга он промок и понял, что по спине струйкой стекает липкий холодноватый пот, по бёдрам.
В кабинет вальяжной, разболтанной походкой, завалился сам Борис Николаевич Контарев. По мнению Эллы, выкинувший в окно Светлану Черемисину. В неряшливых джинсах, каких-то разбитых кроссовках и в клетчатом модном пиджаке на футболку.
– Здорово, Гриша!
– з-зда-р-р… рова!
– Чё ты, как не родной? Выпить есть?
Борис бухнулся в кресло – ну да, там сумочка Эллы недавно лежала! – достал какую-то коричневую сигариллу и закурил, нагло. Омертвевший Гриша покорно достал бутылку из бара:
– Только текила есть… Будешь.
– Да всё равно. Давай.
Бутылка мелодично била о край стаканов – дрожью пальцев. Гриша осторожно взял свой:
– Ты… вернулся? После светы?
– Ну, да… А что “после Светы”?! Бедная баба… заездили вы её. Жалко.
– А ты где был?! – заорал Горенштейн, расплёскивая текилу на руки.
– А ты чё орёшь? С Ботиево приехал, весь в порохе и говне. К другану поехал… В Комарово… Давай, царствие ей небесное. Говорю: баба была хорошая, душевная.
Он выпил; Гриша – тоже, клацая зубами по стеклу. Странно. Контарёв осушил хороший полный бокал, даже мускулом лица не дрогнув. Нет, он и раньше и умел пить, но чтобы так, лихо…
– Наливай.
Увидев, что Гриша плеснул “на два пальца”, рассердился.
– Ты что, Гриш, краёв не видишь? Лей по полной.
– А ты… материал привёз? – не видя иной темы, спросил редактор.
Борис зевнул.
– Привёз. Завтра на флешке, с фото… Григорий, я тут роман написал. Ну, так, в свободное время. Натолкнула… мирная жизнь.
– Гриша вздрогнул. Сам глотнул обжигающей текилы.
– О чём?
– О Боге. И Диаволе. Такой трактат… На… просмотри по диагонали.
И Борис достал из внутреннего кармана листы стандартного формата, сложенные вдвое, перебросил редактору; сам развалился в кресле, давешний стакан с окурками под пепельницу взял, дым пускал. – Ты читай, читай… Нетленка!
Григорий начал читать.
“Стеклодув с Энигмой стояли на крыше полуразрушенного высотного здания и смотрели как по городу, превращенному в развалины ездят автоматические БТРы террористов и стреляют по мирным домам. Вот один из них подъехал совсем близко и Стеклодув с Энигмой прыгнули на него. Энигма закрыла своим платьем видеокамеры, а Костя, открыв люк на крыше выключил авторежим и включив ручное управление сел за руль. Энигма, нарисовав баллончиком краски на броне букву «Зет» села в кресло рядом с ним. Всю дорогу до развалин ратуши они смело громили террористов и прочих вурдалаков. У развалин Энигма бросила бомбу и машина въехала в портал, переместившись на сто лет назад. Перед их взорами предстал еще неразрушенный город, улица с трамвайными рельсами и здание ратуши в идеальном состоянии. Но людей не было, в такой теплый летний день все были либо на работе, либо за городом. Войдя в ратушу, сразу увидели охранников, убитых лазерным мечом, дальше лежали трупы каких-то босоногих девушек в костюмах деловых женщин. На глаза попался труп мужчины в форме военизированной охраны, разрубленные надвое. На груди его было написано «Юхан Сигвард». «Знакомое имя и фамилия!» – подумал Стеклодув и вспомнил статью Виктора Степакова «Капитан Сигвард и загадка трех волн». Это точно он. С помощью своей босоногой разведки Энигма узнала, что террористы бесчинствуют в архиве ратуши, поджигая и разрывая документы, а лазерные мечи стоят в стороне у стенки. Костя ворвался в помещение архива и врезал сразу двум террористам. Энигма же схватила оба лазерных меча и разрубила оставшихся вурдалаков пополам. Связав террористов морскими узлами, Стеклодув вызвал с помощью смартфона полицию и скорую помощь…”
Сначала он просто не поверил. Поднял глаза на Бориса, меланхолично курящего. В этом кабинете, восстановленном после погрома и отделанном по меркам евроремонта, журналист казался наглой чернильной кляксой. Григорий Горенштейн сначала тихо спросил:
– Борис… ты как… ты в уме? Или уже псих?!
– Какой псих?! Тебя смущают мои коннотации?
– Какие, на хрен, коннотации?! – заорал Григорий, подскакивая с листами. – Ты… ты офигел! Что это за чушь?! “Автоматические БТР-ы”! Портал, перемещающий на сто лет назад! Босоногая разведка и лазерные мечи! Ты какой херни насмотрелся?! “Связав террористов морскими уздами”… Ты больной?!
– Почему? – искренне удивил журналист. Погоди. Вот у меня место. Наизусть помню: “Хорошо отдохнув после сытного обеда, Юхон, Энигма и Стеклодув отправились в специализированный магазин, чтобы с помощью банковской карты, которой он не умел пользоваться, зато умели Энигма со Стеклодувом купить бронескафандр, защищающий от лазерного меча и дающий возможность летать, надо было еще испытать его в действии”… Или вот это: “Капитан Сигвард рассказывал про свою нелегкую судьбу. По традиции жителей планеты Аида детей, пока они не вырастут, поселяют на планете Земля, где они не знают, что инопланетяне. Считается, что так они будут больше ценить высокоразвитую цивилизацию на планете Аида, где за счет технического прогресса рабочих дней на неделе больше, чем выходных. В выходные же принято заниматься самообразованием, изобретательством, посещать музеи и наконец, просто культурно отдыхать”. Разве на актуально, Гриша? Культурно отдыхать и рабочий график…
– А-а-а! – завыл Горенштейн.
Он выскочил из-за стола. Забегал по кабинету, держась на благоразумном расстоянии от Контарёва. Потом сунулся к нему:
– Ты со Светкой был?! Тогда?!
– Ты дурак, что ли? На фиг она мне… Я в Комарово отдыхал!
– А куда мой водитель делся?!
– Да я откуда знаю? – Борис подобрал один из листов, которые редактор в своей панике разбросал по полу, прочёл с выражением. – “Красота. Но надо успеть на ужин в полицейском общежитии, а по дороге побывать на трамвайном кольце, поскольку завтра Юхану предстоит поездка на трамвае в санаторий и надо узнать где остановка. Все трое уже стояли у трамвая на кольце. На борту трамвая висел рекламный плакат, изображающий босоногую девушку в бикини, сидящую на черной петле из ленты. «Фитнес-центр Лилии Барбадос» было написано на нем”. Барбадос! Вива, Куба! Гриша, ты просто ничего не понимаешь в постмодернизме. Ии вот: “Делают колею разной ширины с несколькими рельсами, далеко не у всех Николаевский стандарт. Но практически у всех либо личный трамвай, либо паровоз, – ответила Лилия и показала на участке с коттеджами, на каждом из которых была железнодорожная колея с рельсовым транспортом”.
– Ну, да… – ответил Гриша, припадая к бутылке с остатками текилы. – Постмодернизм. Борис Виан, “Уничтожить всех уродов”. Читали.
– А то! Во, что я тебе и говорю! “Вот уже все трое на предпоследнем этаже санатория, здание которого представляет собой два железобетонных модуля, поставленных друг на друга. Такие модули производят на домостроительном заводе с помощью специального летающего корабля, оборудованного манипуляторами осуществляют доставку к месту установки. В этот самый момент террористы, купившие за бесценок на свалке такой корабль из-за усталости металла непригодный для перевозок подняли в небо над городом весь верхний модуль санатория и стали объявлять свои требования. Но наши четверо героев не растерялись и прихватив в туалете мусорные ведра со швабрами поднялись по одному из манипуляторов на корабль и напали на террористов сзади, надев им на головы ведра с мусором нокаутировав швабрами”. Ты представляешь?! Надели на голову мусорные вёдра со швабрами! Вот это картинка! костя Эрнст бы кипятком писал!
– Бля… – только и сказал Григорий, опустошённо оседая в кресло. – Бля! Боря… ты сколько хочешь? Баксов?
– За что?!
– За то, чтобы ты отсюда съ*бался и я тебя никогда, больше, в жизни, не видел. Только по-чесноку.
Журналист старательно собирал с пола отпечатанные на принтере листы. Потом подошёл к столу и вырвал последние из рук редактора. Зачитал, как прокламацию:
– “На следующий день все трое устремились в ВУЗ на собеседование. У входа их уже встречала Лилия. Юхан Сигвард произнес заранее придуманное стихотворение, чтобы избавиться от этой проститутки: «Перед вами Лия Мэй, королева всех соплей, королева всех мокрот и зловонных нечистот». В ответ на это она куда-то убежала. И тут Юхан с ужасом узнал, что Лилия и есть дочка ректора. При этом не зная, что сказать подобную гадость девушке по обычаям планеты Аида равносильно зашифрованному признанию в любви, поэтому ректор взял его на учебу”. Вот! Эх, Гриша… тупой ты баран. Жидовская натура твоя.
– Боря, не томи. Я щас заплачу. Наликом. Сколько?
– Сто штук.
Гриша похолодел.
– За что?!
– За публикацию моего бессмертного произведения! – высокомерно ответил журналист. – Я на говно не размениваюсь. Или ты просто Сталин перед Пастернаком, гнида.
У него были странные глаза. Живущие, казалось бы, отдельно от тела. Видящие – и одновременно невидящие. Как стеклянные пуговицы или оптика видеокамеры. Это бросало в дрожь.
Горенштейн вскрикнул и рванулся к сейфу сзади. Отомкнул. Начал вымётывать долларовые пачки – на, на, сука, на, жри, только исчезни!
Когда ужас прошёл, увидел – пустой кабинет. Окурок сигариллы дымится на новом ковре, успев прожечь аккуратную дыру. Доллары на столе. Контарёва нет.
И последний листок лежит прямо перед ним, придавленный календарём с чёртовым 31-м числом:
“После вкусного завтрака с мороженным и пирожными, за которым Стеклодув с Энигмой вспоминали конкурс красоты в городе Териоки в 2009 году «Девочка Лета», где Энигма получила главный приз и звание «Девочка Лета». Еще Стас Михайлов посвятил ей песню «Просто девочка Лета». Второе место на конкурсе получила Леночка, которая тогда училась на прокурора, а третье Ксения Смайл из Новосибирска, на четвертом Юлия Супер, на пятом вышеупомянутая Наталья Шилова, а на самом последнем – немецкая актриса Эмма Синклер”.
– Эмма Синклер… – прошептал Григорий задушенным голосом. – Сэмма Инклер. Девочка-лето. Лето раздето. В понедельник… до второго. Я уеду в Комарово!
Из своего кабинета он так, по разным причинам, и не вышел. а вот журналист Борис Контарёв, вполне себе земной, спустился по лестнице, куря новую сигариллу. Во дворе заказал такси. Его снимало на видеокамеру несколько очень умелых в этом искусстве людей; они отследили и машину, и то, как Борис оказался у подъезда своего дома на Каховского, 5. И как зашёл в него.
Вот только неведомо им было, что в квартире – своей! – он так и не появился.
(продолжение следует)
