БОСИКОМПОВЕСТЬ. 20. ТАНЯ И ГАБИ, ШАКТИ И СТРАННЫЙ…
ВНИМАНИЕ!
ПУБЛИКАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
ЛИНИЯ ТАТЬЯНА – МИРИАМ.
С некоторых пор, точнее, с началом своей одинокой жизни Татьяна взяла себе за правило перед сном на выходные, с субботы на воскресенье, совершать какой-нибудь маленький профессиональный подвиг. Подвиг специфический: например, что-то такое заковыристое прочитать. С Кафкой в своё время она справилась довольно быстро, «Процесс» ей даже понравился, хотя неделю после этого ходила, как пришибленная и потряхивало от неожиданных совпадений кафкианской фантасмагории с повседневной жизнью. Месяца два штурмовала набоковскую «Лауру», между делом освежая школьные знания английского. А сейчас вот, решила приняться за «Норму» Сорокина.
Традиционного интеллигентского ужаса перед творчеством писателя, воспевающего человеческие экскременты во всех их видах, проповедующего некрофилию и каннибализм – и что там ещё ему приписывают? – так вот, такого ужаса она не испытывала. Более того, она чувствовала, как хорошо, добротно, в традициях великой русской литературы Сорокин пишет. И даже то, что он выворачивает наизнанку всех советских классиков, от Платонова до Астафьева, тоже умиляло – надо ж так мастерски… Но «Норма» всё-таки давалась с трудом. Как-то невозможно было себе представить, что в описываемом социалистическом раю люди регулярно, так сказать, и увлечённо, и между делом поедают обыкновенное дерьмо; ну да, сначала ха-ха, потом подташнивало, и Татьяна откладывала книгу. По «Норме» она продвигалась со скоростью семи-восьми страниц в неделю, на большее не хватало.
Вот и сейчас она устроилась в комнате: кружка горячего чая с лимоном, мягкий желтоватый свет бра, ноги укрыла пледом – чисто по привычке, а не потому, что мёрзнет, просто мало ли, на улице сыро, а форточку она открыла настежь, любила свежий воздух.
И вот в эту «Норму», в эту идиллию чтения, ворвался звонок. Не телефонный. В дверь. И самое пикантное – часов десять вечера.
Кто это?! Женщина слетела с кровати с книгой в руках, путаясь в пледе, побежала в прихожую. И даже не посмотрела в глазок!
На лестничной площадке стояла Габи. Мириам Снеткова то есть… в чёрном узком платье, струящемся; только оно и струилось сейчас по ней, облепляя всю фигуру, давая прочитать контуры тела, поджарый живот, даже соски груди, прорисованные мокрой тканью; без лифчика, значит, ходит на работу… Мириам попала под ливень, волосы на голове мокрые, и без того короткие, прилипли к висками, и вода стекает вниз, и лужица собралась у смугло-коричневатых ступней её, конечно же, голых… Так она, видимо, и шла – без малейшего признака обуви и зонтика, с портфелем-сумкой в руке, по мокрой улице.
– Ой! – то ли испугалась, то ли удивилась Таня. – Проходите!
Мириам кивнула, сделала шаг через порог. И тут устало оперлась спиной на стену прихожей, головой прислонилась. Только сейчас Таня заметила, что в одной руке гостьи – сложенный зонтик, и сумочка, в которой, видимо её бесшумные туфли, а в другой, красивой руке со сверкающим браслетом, – бутылка Red Label.
– Простите меня… – бессильно произнесла Мириам. – Но вы мне сами в прошлый раз дом показали. И даже квартиру назвали.
– Разве? Ой, да о чём я… Проходите, конечно. Вы промокли вся!
– Да. И простите, что так поздно.
– Ладно, ладно… Слушайте! – Таня опомнилась. – Может вам сухое дать? А это пусть сохнет. Сейчас чаю попьём.
Габи кивнула коротко; карими глазами скользнула по обложке книги в руках Татьяны. Протянула бутылку:
– Это нам… к чаю. Новости серьёзные. И плохие.
Вполуха её слушая, Таня бросилась к шкафу. Габи ушла в ванную; Таня с халатиком нерешительно стояла под дверью. Как-то неудобно заходить: увидит голую чиновницу. Да ещё и без лифчика. Дверь, наконец, приоткрылась и Таня торопливо сунула свой резервный халат в смуглую руку.
Даже не задумываясь о предисловии гостьи, о «плохих новостях», она быстро достала из шкафа чашки, две стопки, печенье какое-то… Сзади прошуршали босые шаги. Габи устроилась за краешком стола, принеся с собой сумочку. Удивительно она выглядела в чистом, но довольно стареньком и застиранном ситцевом халате Татьяны; простенько выглядела, высокая шея казалась ещё тоньше в вырезе, руки трогательно голы, как и ноги с аккуратными коленками. Женщина уверенно подвинула к себе стопки, открыла бутылку виски и налила – на пару сантиметров.
– Я только немного! – предупредила Таня.
– А я много… – вздохнула Габи. – Шучу, конечно…
Она выпила свою порцию залпом.
– Ничего, сейчас согреетесь! Чай сейчас… Ой, может вам тапочки дать, у меня в кухне пол холодный.
Габи смерила её ироническим взглядом и Таня тут же устыдилась. Поняла, что на ней самой – тапочки с меховой оторочкой; смущенно хихикнула, сбегала в прихожую и вернулась уже босой, смешно прилипая подошвами к кафелю.
– Простите… Так что случилось?
Гостья налила вторую стопку – хотя пить не стала пока. Внимательно и сурово глянула на Татьяну.
– А новости такие: меня сегодня вызвали в администрацию…
– В субботу?
– У нас суббота тогда, когда начальство определит. Если скажет, что все дни в неделе – понедельники, так и будет… – вздохнула Габи. – Так вот, вызвали. Лев Гордеевич. И вручил окончательный вердикт дорогого нашего главы.
Таня замерла с чайником в руке.
– Наливайте, наливайте… а то ошпарите и себя, и меня.
– Да, конечно… И я уже догадываюсь, что…
– Значит, вам легче будет. Итак, «День Голых Пяток» приказано запретить. И забыть об этом, как о страшном сне. А по поводу вас, Татьяна Евгеньевна, приказано провести служебную проверку. Да дайте уже чайник…
Таня опустилась на табуретку. Не то чтобы её оглушила новость – подспудно она чувствовала, что всё этим закончится, но всё равно это неприятно стукнуло под сердце, болванкой, отдалось болью в висках… Габи разливала по чашкам кипяток.
– А что… почему проверка?
– На предмет вашего соответствия занимаемой должности. Комиссия в составе вашей Аллы, Льва Гордеевича и меня. Велено искать все ваши огрехи, документальные и прочие. Сами понимаете, что тот, кто хочет – всегда найдёт. Давайте выпьем.
Они выпили по второй, и Таня проглотила виски, даже вкуса не ощутив. Ну да. Точно. А на что она надеялась?
– Скажите, Таня… у вас можно курить?
– Да. Я сама не курю, но вот… – Таня рассеянно пододвинула ей своё блюдце. – Форточка открыта…
Габи достала сигареты – какие-то тонкие, длинные, зажигалку недорогую. Высекла огонёк, выпустила первый клуб дыма красивыми губами, первый раз посмотрела на Татьяну с улыбкой.
– Тань… Вы когда первый раз босиком по улице отправились, вам страшно было?
Таня помотала головой. Сосредоточенно уставилась на чай.
– Нет… То есть да! Ну, кураж был, но всё равно…
– А ЧЕГО вы боялись? – вкрадчивым голосом поинтересовалась юрист. – Что вас уволят после этого? Или точнее: узнают и уволят? А если ещё точнее – встретите знакомую, да ту же начальницу, она увидит и уволит?
– Нет… об увольнении, честно, не думала.
– А о чём думали?
Женщина рассматривала ступни Габи, на пёстром линолеуме, как в первый раз. А ведь тут вот да, возраст заметен. И толстая кожица на боках больших пальцев, и фаланги этих пальцев, последние, немного подвёрнуты, как у многих, ведь Габи не босоножка отчаянная, даже её туфли на мягкой подошве, и то свой след оставляют… Усталые ступни. как и их хощзяйка сегодня. И ногти – в этот раз не крашенные ничем, просто круглые, большие ногти, как будто наклеенные.
– Я думала… как мне приятно. Я первый раз как-то, знаете, в ощущения ушла совсем и… – Таня подняла глаза. – Нет, мне стало не по себе, когда… когда меня в магазине начали обсуждать. Две какие-то дамы начали – мол, пятки неотшорканные и так далее.
– А вам так нужны отшорканные пятки?
Татьяна сбилась с мысли; опять всплыло воспоминание о том разговоре со свекровкой, когда она начала упрекать Таню и просвещать её в том, что мужики любят. Ничего тогда не поняла. Ну, гладенькие и розовые пяточки любят – чтобы целовать? Муж этого никогда не делал, и Татьяна сама вряд ли могла бы представить себя в этой ситуации. Ну, как у Сорокина – эту «норму» представляешь, конечно, но чтобы самой её есть…
Из задумчивости её вывел смех Габи. Тонкая рука стряхивала пепел.
– Мне – не нужны. Мне и так хорошо… – твёрдо заключила Татьяна. – А куда вы клоните, Мириам? Да, то есть Габи?
– Само-ценность. Само-достаточность. Таня, вы должны нравиться сами себе. И ваши ступни вам самой должны нравиться.
– Хм. Ноги, как ноги…
– Не скажите. Смотрите, какой у вас длинный палец… Рядом с большим. Мизинцы красивые – как волна.
Таня тряхнула головой, ничего не понимая. Вот странно-то: сидят на кухне с юристом горадминистрации и разговаривают… о Таниных ступнях. Женщина смущённо усмехнулась:
– Вы так поэтически говорите… как ценитель, я даже не знаю.
– Я люблю все проявления красоты… – просто ответила Габи. – Бог дал её нам, чтобы любоваться. Вы не забывайте, я восточная женщина. А на Востоке культ наслаждения, это азиатское эпикурейство – оно составное в менталитете. Я это отлично чувствую.
– Ну да…
– Смутились?
– Немного.
– Ноги, ступни – это первое, что видит восточный человек. Остальное – халат, шаровары. Лицо, как вы знаете, скрыто… Но ладно, это не суть. Я не об этом. Вот смотрите: ваш «День Голых Пяток», с одной стороны, предусматривает просто разувание. Правильно? Никакого конкурса красоты ног не предполагается, верно?
– Верно…
– Исходя из того, что ноги, пятки и остальное у всех людей одинаково, – осторожно проговорила Габи и загасила сигарету в блюдечке, – и несёт голый функционал, получается, что ни какого «под-» или «сверх»смысла в вашем мероприятии нет. Так?
– Так.
– Но тогда почему его с такой силой запрещают? Не думали?
– Ну… наверное, просто необычно… не утверждено и прочее.
– А то, что это немного… эротично, не думали? Хотя я бы сказала – «чувственно».
Таня слегка покраснела. А, ну да, опять про это. Ну, что-то в этом есть. Хотя какая глупость – искать секс во всём… Она услышала смех Габи:
– Да, да. В такой карамельно-паточной области жизни, как библиотека, образование, культура – и вдруг какой-то пошлый секс. Ужас. Грязь, да? Вы вот «Норму», я смотрю, штудируете. А ведь это из той оперы.
– Читали? – вскинулась Таня.
– Читала. Ещё в «самиздате», в машинописном виде… Это ж была «подрывная литература».
– А почему же из той оперы?
– Да потому, что он показывает, что во всём привычном есть второе, пугающее дно. Если об этом не задумываются, лакируют, привыкли… как граждане, получающие порцию, простите, дерьма для обязательного съедания, то нормально. А кто скажет: «Ой, это же какашки!» – резко ответила юрист, – то тут все вкидываются и давай орать: как можно, нельзя ж об этом говорить вслух, вы что такое и тэ-дэ.
Татьяна тоже рассмеялась – от неожиданности сравнения. И отважилась себе сама немного виски налить.
– То есть… меня обвинят в пропаганде секса… и – как там? – насилия в библиотечном деле. Ну-ну. Слушайте… а вот вам, Габи, замечания не сделали в вашей администрации? Ну, что вы сегодня…
И она глазами показала на вырез халатика. Он и самой Тане был слегка тесен, а потом и сел после многих стирок. И груди Габи, вытянутые такие дыньки, сейчас выразительно просматривались.
– А, то, что я без лифчика. Танюша, я вам страшную вещь скажу: по жаре я иной раз и без нижнего белья хожу.
– Да вы что?
– Ага. Кстати, очень своеобразное ощущение… Не постоянно, но иногда проветриваться так хорошо. Короче! Вы растревожили какой-то улей… и я вот предполагаю, что «Голые Пятки» странным образом связаны с темой… как сказать-то? В общем, с какой-то тёмной индустрией, закрытой сферой.
– Я ничего не связывала, Габи!
– Ладно, ладно, я-то понимаю! – юрист успокаивающе махнула тонкой кистью, достала ещё одну сигарету, но не закурила. – Вы вообще об этом не думали. А вот кто-то подумал и нанёс упреждающий удар.
– Да ё-маё… Кто ж это мог бы быть?
Женщина помедлила.
– У нас странное создание в администрации объявилось… С лёгкой руки господина Горуна, зама по образованию. Почти москвичка, молодая, не помню, сколько лет. Пилова, Анна Александровна.
– Её что, Горун из Москвы в Щанск пригласил? – изумилась Таня.
– Ну, практически он. Но по документам всё чисто: была заявка, был формальный конкурс, она победила. Руководитель департамента молодёжной политики. Так вот… Скажите, у вас же в библиотеке секция молодёжной мультипликации есть? – прищурилась Габи.
– Есть. Её Ксюша Максимова вроде ведёт, раз в месяц. Ну, там пяти-шестиклассники. Учатся на видеокамеру старенькую снимать, потом Оксана с ними ходит в Дом Печати, там монтировать помогают. Но заглохло в последнее время.
– А вы знаете, что уже организован Щанская Лига молодых видеооператоров? Секция молодёжного телевидения?
– Ой… где? Я давно хотела уже что-то такое… Телеспектакли ведь можно делать! – Таня всплеснула руками.
– Да вот в том-то и дело, что… нигде. На бумаге. Выделены средства, через того же Горуна какая-то аппаратура. А ни сюжетов, ни видео – нет. Хотя по бумагам – всё работает. И ведёт это всё госпожа Пилова, Анна Александровна.
– Потрясающе! – только и выдавила Таня.
Габи так и не стала щёлкать зажигалку. Налила в стопку виски, а сигарету затолкала обратно в пачку.
– Я пока ничего не могу понять. Но, как мне сказали по дружбе, вас прикрыть хочет именно эта самая Пилова. Прямо очень хочет. К начальнице вашей она ходила, теперь вот, говорят, до главврача горбольницы, Чухонцевой, добралась. Та ведь известная ЗОЖевка, авторитет в области закаливания. И вот она тоже считает, что по снегу босиком на празднике пробежаться – это отлично, а босиком в библиотеке – только инфекцию собирать.
– Бред какой-то. Какая инфекция?
– Ну, это мы с вами не знаем. Видите, тут специалисты есть… – Габи хитро подмигнула. – А вы по снежку, кстати, не бегали?
– Нет. Я вообще зимой мёрзну… я не знаю даже, что меня сподобило в этом году, так сказать.
– Тело… женское тело попросило этих ощущений. В конце концов, просто этих гормонов.
– Каких?
– Эндорфинов, гормонов удовольствия.
– А вы – бегали? – с вызовом спросила Татьяна.
Габи усмехнулась – мягко.
– Из Ташкента я уехала в семнадцать. Мать с отцом развелись, она нашла хорошую работу в Новосибирске – через знакомых. В системе профтехобразования. Выпускной класс заканчивала в Сибири. И вот как-то я сдружилась с одной учительницей… Она у нас «Основы государства и права» вела – кстати, через неё я юристом стала! Маленькая такая. Елена Яковлевна. Как девочка, ростиком. Мы беседовали о жизни, о философии… А жили в Новосибирске на Шлюзах. Рядом.
– Это где водохранилище?
– Да. Его называют «Море Обское», такое оно большое. И вот как-то раз, по весне, мы гуляли… Она меня повела в лес. Там у нас рядом лес, сосны такие огромные, до неба. Увидела кучу снега, нерастаявшего. Они там до конца апреля живут, чуть ли не до мая! И вот она, представьте, снимает сапоги, колготки и босыми ногами встаёт в эту кучу.
– Ох, боже ж мой…
– Я, конечно, тоже прыгнула. И две такие красавицы, там топтались, пинались, дурачились… Босиком в снегу. Вот это мне запомнилось.
Габи помолчала. Подавила зевок. Украдкой глянула на белый циферблат часов, висевших на кухне. Татьяна заметила это, но ничего не сказала: не выгонять же человека! Да и сама бы она сейчас читала.
– Понимаете… – вдруг сказала юрист, вертя в пальцах стопку с остатками виски. – Это как… как инициация, что ли. В Ташкенте по двору босиком туда-сюда носилась девочкой, на пруд ходили босыми все, на арыки… Там земляные тропки. Ну, даже на рынок весной так сходила, не помню уже почему. Это было как-то естественно, я не задумывалась. А вот там, в лесу, была какая-то инициация. Как запретное что-то. Вечер, мы одни, тишина… а ступни – горячие у обеих, не поверите, и снег не чувствуется. Что- то такое именно это пробудило. Дикое совершенно, природное.
– Ну да. Значит, и моё мероприятие… пробуждает.- Что-то в этом есть. Понимаете, вот придут они. Девки молодые, не мыслящие себя без этих… лабутенов. Парни придут, возможно, которые из кед не вылезают. Женщины вроде нас с вами, с пятками, – хихикнула она, – твёрдыми, неотшлифованными. И разуются. И все – с голыми ступнями, одинаковые, понимаете? Все равны. Ни возраста, ни пола. Ну, такая вакханалия босая…
Снова помедлила и закончила:
– Вот это, вероятно, кого и пугает. Вы своим праздником разрушите запретность, сакральность, тайну. Вы этим проведёте мощную коллективную инициацию. А кто-то этого точно не хочет! Ему хочется, чтобы это всё так и осталось в «тёмной сфере». Вот только ещё не поняла почему.
Татьяна тоже рассматривала стопку, точнее, круглое её донышко. Пустое. С переливающимися янтарными каплями виски. Пить больше совсем не хотелось, но вот это донышко показывало: конец. Конец всем наивным надеждам.
– Ну, и что…
– …делать? – закончила за неё Габи. – А то, что я вам с самого начала говорила, Таня. Пикет. Пикет у администрации.
Татьяна держала эту мысль в уме, но где-то так далеко, что от вытаскивания её на свет Божий, озвучивания даже вздрогнула, побледнела:
– Да как так… Неужели… А почему вы думаете, что пикет – подействует?
– В Щанске почти не было публичных скандалов, – с циничной ухмылкой отрезала Габи. – Значит, здесь не умеют с таким и скандалами работать, их гасить. Таким образом, первым делом они – перепугаются. И разрешат всё, лишь бы только от вас отвязаться. А разбираться будут потом.
– Разбираться?
– Ну, комиссии и всё такое… но это мы подумаем. Итак, пикет, Таня. У вас есть пара листов чистой бумаги А4? И ручка?
Таня это принесла. Габи положила их перед ней:
– Расписывайтесь… В правом нижнем углу. Фамилия, инициалы, подпись.
– Зачем?
– Вы мне доверяете, Таня?
– Да!
– Я сделаю заявление на пикет и ещё одну бумагу. Паспортные данные завтра мне сообщите.
– Но как вы всё это провернёте… – пробормотала Таня, подписывая.
Подняла глаза, на секунду встретилась глазами с Габи и поразилась: сейчас взгляд этой милой женщины был металлическим, хищным, совершенно безжалостным.
– Вот и хорошо… Значит, собирайте всех своих… и не своих тоже! – Габи складывала листы в мультифору, извлечённую из сумочки. – Поговорите с каждым. Объясните наш план. Я его завтра вам ещё подробно изложу. Много народу не надо, но если будет пять-шесть человек, уже отлично. И плакаты нарисуете в библиотеке… Сможете?
– Сможем. А какие?
– Завтра это тоже скажу… – успокоила юрист.
Она спохватилась. Глянула в сторону ванной.
– Там вещички мои высохли уже, наверное…
– Конечно, у меня батареи греют зверски… Погодите! Вы домой сейчас как?
– На такси, как.
– Да бросьте! – запротестовала Таня. – Первый час ночи! Они сейчас и тариф ломят, и вообще… И завтра вам не на работу!
– Вы мне переночевать, Таня, предлагаете?
Таня прикусила язык. Да, кровать у ней огромная, раскладная и двуспальная. И никаких нескромных мыслей нет, просто как-то необычно: кто она такая и кто Мириам? И будет спать с ней на одной этой кровати. А с другой стороны: они в Москве в общежитии на одной койке узенькой вдвоём спали с девками. И ничего.
– Да. Предлагаю. А утром я вам кофе чудесный сварю! По-турецки.
Габи поколебалась. Глянула ещё раз – только на свои уже золотые часики.
– Уговорили. Ещё по одной?
– Давайте. И пойду стелить.
– Хорошо, а я в ванную. Полотенчико дадите?
– Конечно.
Таня постелила, полностью избавившись от всех угрызений совести. У неё было чувство, что она обрела подругу. Свою в доску. С которой и мужиков можно обсуждать, и спать вместе – в одной койке или одном спальнике. Или вот так вот, топтаться босыми ногами в куче талого снега, дурея от собственной безбашенности… И это радовало.
Габи надолго задержалась в ванной. Таня легла, укрылась одеялом, думала. Всё-таки, значит, не зря она тогда решилась. И её босоногая прогулка внезапно прошла перед глазами, кадр за кадром. Шлёпанье по грязи, лужи, магазин. Это мучительное чувство стыда за «пятки», так не понравившиеся двум дамочкам. А вот полюбите нас, чёрненьких! И она поняла, что ей даже это нравится – напоказ. Такая пощёчина, как там у Маяковского?
Габи вернулась. В халатике всё том же. Присела на край кровати.
– Тань… засыпаете хорошо?
– Да нет… не всегда.
– Ну, если вы с утра кофе, то я вас на ночь тоже отблагодарю.
– Чем?
– Массаж ступней вам делали когда-нибудь?
Таня совершенно не смутилась – не успела; просто хмыкнула:
– Нет. Слышала об этом… а вы умеете?
– Училась, ради любопытства! – Габи отдернула одеяло с нижнего конца. – Ну, тогда расслабьтесь…
Ступни Тани перекочевали на её колени, символически покрытые халатиком, и очень тёплые руки, ласковые, коснулись их. Женщина покорно закрыла глаза… Она решила уже не сопротивляться. А умелые пальцы проминали каждый мускул; они прохаживались по подошве, гладили жестковатые края пяток, они тревожили подушечки-капельки на пальцах, они раздвигали эти самые пальцы, самое нежное, они словно сливались с Таниными ступнями, проникая куда-то внутрь тела. Истома накатилась медленно, незаметно, но буквально обездвижила её – и Татьяна таяла в этой неге, в этом горячем прикосновении, как фрукт в киселе; и начала уже блаженно шевелить пальцами ступней, и даже вырвался у неё совершенно неприличный какой-то стон, сдержать которого не смогла… но и помешать ему вырваться – тоже.
И вот на всём этом фоне, размягчающим и тело, и голову, она заснула.
…Вот только среди ночи она проснулась. И даже не проснулась – это была короткая пауза полудрёмы, такой «пузырь» в ровном течении сна, такое с ней бывало. Всё видит, но ни двинуться, ни шевельнутся; и вот единственное, что запомнила она из этого ночного видения – так это то, что Габи легла с ней «валетом», лунный свет заглядывает в щелку штор и льёт скупой свет на ступни женщины, напротив лица Тани. От них приятно пахло каким-то цветочным кремом. А дальше Таня вернулась в сон.
ЛИНИЯ СВЕТА-ШАКТИ – ДРУГИЕ.
В субботу Света-Шакти заскочила на работу в филармонию на минутку: хотела прикинуть к части коллекции новые деревянные пуговицы, которые она совершенно случайно увидела на рынке, у какого-то дедка-поделочника, вместе с туесками да расписными ложками. Такие пуговицы к этикетке – самое то! И уже в холле филармонии поняла, что тут готовятся какие-то грандиозные перестановки. Ту часть холла, где они поначалу учились дефилировать – это после коридора! – разгораживали лёгкими сайдинговыми стенами, клали более солидные – из пеноблоков.
Шакти хмыкнула, но ей было не особо интересно. Быстро юркнула к себе, занялась пуговицами… всё было супер, как будто её туники и разрезанные юбки так и ждали этих деревяшек. Но в этой радостной суете она совсем забыла про Андрея, про то, как раз на сегодня он со своими «ребёнками» затеял босопоход и приглашал Шакти. И она, похоже, на это мероприятие конкретно опаздывала!
Молодая женщина торопливо заперла свою мастерскую и буквально заметалась по коридору – от стены к стене. Тратить стольник на такси ей, честно говоря, было и жалко, и катастрофично при её и так небольшом бюджете; на автобусе – опять поймает приключений на свою голову, ей не везло в этом плане – опять либо ноги отдавят, либо она на кого-нибудь свалится… Да и опоздает она на автобусе к нужному времени, а пешком – так это только опрометью бежать.
В этом размётанном состоянии духа её и подловил Алексеев. В серебристом костюме, с черно-серым клетчатым шейным платком и твёрдо стоящими, как крепостные стены, краями воротника сорочки, он привычно разулыбался.
– Светонька, милочка моя! Чего вы мечетесь? Давайте-ка ко мне, кофейку треснем…
– Не могу, Сергей Германович! Мне вообще… чёрт, уже опаздываю. Мне на Синюшину Гору надо.
Он почему-то даже не спросил, за каким лешим ей надо именно туда, где кроме дач да интерната, ни чего не располагалось. Но тут же предложил помощь:
– Так давайте я вас подкину… Мне как раз примерно туда, в… В горотдел полиции.
– А зачем? Что-то случилось?
– Да нет, всякие документики разрешительные… Там же ведь и пожарные! – он смутился, потом схватил Свету за локоток. – Пойдёмте, пойдёмте. Мы мигом домчим. Поедем, кр-р-а-асотка, ката-а-атьса…
Они спускались по лестнице, он гудел вкусным своим, сочным баритоном, выставляя вперёд бороду; молодой рабочий внизу в спецовке задумчиво смотрел на них – на вальяжного поющего дядьку и черноволосую молодуху с голыми до колен, бронзовыми ногами без всяких следов обуви, пока его не обматерили коллеги; и вот Шакти поинтересовалась:
– Сергей Германович, а что это тут за «стройка века» такая? Коллектив какой новый размещают?
– О, Светонька! Бери выше. Здесь будет предвыборный штаб нашего дорогого, любимого и многоуважаемого господина Исмагилова. Вот как!
Женщина фыркнула:
– Многоуважаемый вагоноуважатый… а чего он у себя в администрации штаб не разместил, командир этот?
– Хочет быть ближе к народу. И к искусству! – загадочно пояснил Алексеев.
Несколько билетёрш, присев на диванчик, пока, видать, делали уборку в их кассах, с осуждением смотрели на Светлану. Она сразу не поняла, потом засмеялась: ну конечно! Она же шла босиком по полу, уже изрядно измаранному следами извёстки, цемента, засыпанному крошкой от пеноблоков – и голые подошвы ступней сухо шуршали по этому, как по осенним листьям. Не иди она с Алексеевым под руку, билетёрши бы высказались. Шакти казалось, что она так ходит уже полжизни, ан нет: многие в филармонии провожали её изумлёнными взглядами. Спасало лишь то, что концентрация разнообразно одарённых, и стало быть погруженных в себя да с придурью! – личностей была тут намного выше, чем в любом другом месте Щанска, и хоть у виска никто пальцем не крутил.
На улице Алексеев распахнул перед ней дверцу своей белой БМВ седьмой серии: не новая машина, но очень под стать такому франту, как он. И салон тоже светлый был. Ни пылинки. Негромко урча, завёлся мотор.
– Ну-тес, Светонька, как продвигается ваш показ? Модели справляются? – бодро поинтересовался Главный.
– Справляются! – обрадовано ответила Света; ей, действительно, было чем похвастаться. – Финальный разворот на языке уже все отточили… Стараются! Особенно Кристина. Она, вообще, меня копировать старается…
– Тоже пятками сверкает? – догадался Алексеев.
– Ну вроде так. Старается, чтобы я её на каблуках не видела, За километр до филармонии разувается. Да и Милана привыкла.
– А Людмила?
– Она что-то не заглядывает. Да ладно… нас трое с девчонками, справимся.
– Ну а Фата-Моргана Великолепная?
Шакти закатила глаза к кремовому потолку и застонала:
– О-о-о! Не напоминайте! Это ураган плюс цунами и лесной пожар. Я до сих пор в себя придти не могу… Она, кстати, не заходила больше. Вот со страхом жду!
– Не ждите… – рокочущим «хе-хе-хе» отозвался Алексеев. – Я её в Тюмень отпустил. С антрепризой. А потом она в Чебоксары поедет со спектаклем, в общем… В общем, нескоро она снова вас заморочит.
– Да и слава Богу!
– Да… так вот… Ну и с нарядами всё хорошо, да?
– Отлично! Я такие зашибенческие пуговицы вчера на рынке купила. Ручная работа.
– А… ну да… Слушайте, у вас же там такие индейские все вещи… мексиканские?
– Этнический коктейль. – поправила Шакти. – По мотивам, да, Латинской Америки, ещё от культуры чичимеков, немного взяла Доминиканы, весь Карибский бассейн… Гавайи будут. Гавайские блузочки и рубашечки.
– Да? Просто супер! И вот знаете, что я думаю… У меня один сапожник знакомый есть, он щанец старый, он ещё первую дирекцию Опытного обшивал. У него такая кожа с тех времён есть ещё, м-м…
Шакти почти не слушала. Они вырулили на проспект Первостроителей, а через переезд маневровый тянул вереницу платформ, заваленных каким-то мешками. Машины стояли. А Света «залипла» привычно: её немного беспокоила Милана. Она одну репетицию пропустила, на другую пришла в каком-то странном сомнамбулическом состоянии – едва не заговариваясь. А в пятницу, стоя в зале и наблюдая девушек на сцене – то есть их ноги были перед глазами, – она внезапно обратила внимание на белые косые шрамы, иссекавшие щиколотки Миланы. И красноватые точки… Что это такое? Надо бы узнать, но Шакти, как всегда, про такие мелочи забывала.
А между тем Сергей Германович пел , словно канарейка:
– …и пошьём им мокасинчики такие, сандалии, знаете, как греческие… на ремешках.
– Стоп! – вскрикнула женщина, моментально выходя из своего очередного погружения. – Какие мокасинчики? При чём тут греческие?!
Главреж стушевался. Переезд опустел, он уже должен был двинуться с места, сзади засигналили… Он не мог нашарить рукоять КПП.
– Ну… чтобы они… я к тому, чтобы обуть их во что-то приличное…
Шакти опешила. Вот это новости.
– Сергей Германович! Так! Вы чего-то не договариваете! Почему обувь, откуда это взялось?! Это не входило в мою концепцию!
– Видите ли, Светонька вы моя… – потерянно забормотал Алексеев. – Понимаете… мы же у семи маток… то есть мамок сосём… Тьфу! Я не это хотел сказать.
В Шакти проснулся родной Прокопьевск. Самые его пацанские трущобы, которые она хорошо помнила по детству – и откуда выбилась. Ей так и хотелось оборвать Алексеева, сказав: мол, видно, что сосёте, и даже сказать – что. Но вместо этого рявкнула:
– У семи мамок – дитё без глазу! Если вы про это! А так я не понимаю…
– Ну, мы и под департаментом культуры, и, так сказать, нас департамент молодёжной политики курирует, – заканючил Алексеев, разом потерявший всю свою сытую вальяжность. – Указивка такая пришла вчера. Чтобы, значит, с этими босоногими делами… дефиле всякими и прочим – отставить, одним словом. Это считается… выглядит… в общем, сказали, не надо…
Женщина рассвирепела. Она сверлила Алексеева глазами – он ёрзал на сиденье, машина двигалась рывками, то и дело клевала носом в выбоины.
– Какая чушь! Отсутствие обуви – это часть моей дизайнерской задумки, понимаете?! Я не обувной дизайнер! Это лишнее в моих коллекциях… Это принципиальное требование.
– Ну, значит, тогда… – Алексеев тяжко вздохнул, – и не получится ничего…
– Как не получится?! А мы тогда зачем… Погодите! Эта бумага, эта указивка, она где?!
– Нигде… – слабо вякнул главреж. – Это мне новая начальница департамента по телефону сказала. Анна Александровна. И потом Алла Михална подтвердила, непосредственный наш.
Свете сделалось жарко. Настолько жарко – от обиды, от возмущения, от растерянности, что на лбу выступил пот, она ощутила это. И завопила отчаянно, на всю машину – имела бы она голос, как у Монсеррат Кабалье, так автомобильный триплекс бы лопнул и разлетелся бы вокруг мелкими стеклянными брызгами…
– Остановите! Остановите машину немедленно!
– Зачем, Свет…
– Остановите! Я выйду!
Ей было противно сейчас даже в метре находиться от этого человека.
– Сейчас, сейчас…
Сергей Алексеев торопливо маневрируя, кое-как свернул на Лесной проезд: то ли правила нарушил, то ли просто замешкался, но ему начали возмущённо дудеть со всех сторон; белый БМВ прижался в обочине – тротуара тут не было, и Света-Шакти выпрыгнула из машины.
Как из перегретой парной.
Она пошла, точнее, побежала вперёд, прямо по обочине, потом скатилась с небольшого откосика и побежала вдоль деревенских заборов, не разбирая дороги. Здесь к городу вплотную подступали Круглихинские дачи, за этими заборами громыхали цепями, исходили лаем псы, петухи покрикивали – одним словом, деревня.
И дорожка то и дело чавкала под ногами. Женщина только уже на углу Технического проезда и Русской поняла, что набрала на ноги грязи, как хороший армейский вездеход. Плюс золы, щедро высыпаемой селянами за забор; зола эта запорошила ноги до икр. Не то чтобы она стеснялась этого, но грязь начала уже подсыхать и давила меж пальцами. А пачкать руки, выковыривая эти комки, не хотелось.
И тут на углу, перед огороженным двором ГОВД, Шакти увидела полицейский УАЗик – старого образца, ярко-жёлтый, с синей полосой. Один ППС-ник с меланхоличным видом покуривал, опершись на капот, а второй лениво поливал колеса и бок машины из шланга, конец которого уходил в раскрытое окно на первом этаже.
Шакти направилась к ним – прямо наискосок, по асфальту.
– Здрасьте! – выпалила она, подходя. – А вы не могли бы мне немного на ноги полить?!
Она застала обоих служителей порядка врасплох: куривший смотрел вперёд и её не видел, а моющий сосредоточился на работе, стоя к ней спиной. В общем, первый выронил сигарету, второй забыл про шланг, и тот стал наливать лужу прямо под его форменные ботинки; через несколько секунд только первый, какой-то белесо-расхристанный, кашляя, выдавил:
– Кого вам налить, девушка? Чего налить?!
– На ноги полейте, пожалуйста! – объяснила Шакти. – Я запачкалась.
Оба смотрели на её босые ноги так, как будто там обнаружились паучьи лапы или хвост какой; а Свету ещё чёрт дернул поскрести одной ступней другую – невыносимо чесалась высыхающая глина! И это добило милиционеров. Первый вышел их ступора:
– Серёг! – гаркнул он. – Чё стоишь, как нах, этот… Полей ей, как это, как надо!
Холодная вода обрушилась на босые ступни, но Света была к этому готова, да и сейчас, разгорячённая, она только об этом и мечтала. Стояла в растекающейся на асфальте луже, блаженно шевелила пальцами, переступала ногами, начавшими по-прежнему бронзово сверкать тугой крепкой кожей… Первый ППС-ник достал новую сигарету, но очумело вертел её в руках. Спросил неуверенно:
– Девушка, а паспорт у вас есть?
Света засмеялась с закрытыми глазами.
– Думаете, если я босая хожу, так я сбежала откуда-то? Или бомжиха?
Паспорт, действительно, был при ней почти всегда – сейчас в мохнатой сумке на плече.
Милицейские переглянулись.
– Не, ну мало ли… А вы так и ходите?
– Так и хожу.
– А зачем?
– Ну, приятно. Удобно. Ноги не устают.
– А почему…
– Почему не устают…
– Не… то это как вы так. Блин… – он запутался, снял фуражку, поскрёб лохматую шевелюру, заорал на напарника. – Хули ты бок на третий раз поливаешь, Серёга, ёп тебя за ухо! Ты зад вымой, там вся грязь летит!
Потом всё-таки сформулировал вопрос. Не отрывая глаз от ног Шакти.
– Так эта… а вас чо, так на работу пускают?!
– А я в филармонии работаю! – радостно сообщила женщина. – Я модельер-дизайнер. У нас там можно…
Окно, чуть прижимавшее шланг, распахнулось на всю ширь. Показалась широкоплечая женщина с обесцвеченными волосами, в расстёгнутом майорском кителе и свисавшим узлом вниз галстучком. С сигаретой в зубах. Послышалось:
– Я вам, бл*дь, на хер щас всем яйца в глотки позатыкаю! Я вам, бл*дям, когда ехать сказала, а? Вы чё тут сопли жуёте?!
– Так эта, Марина Викторовна… Мы тут так…
– Я тебе, козёл, щас на хер устрою так и эдак! Опять на девок пялишься! Опять пристаёшь?! А ну, на хер, оба по пырому в машину и погнали!
Шакти опешила не от щедро рассыпаемого мата – тем более, что женщина в погонах майора делала это как-то виртуозно, артистично даже… опешила от того, что на неё совсем внимания не обращали. Как на деталь машины.
Но это ощущение оказалось обманчивым. Пока ППС-ники торопливо поспешно оттаскивали шланг, переругиваясь, милиционерша прищурившись, оглядела Свету, выпустила сизый клуб дыма, с ухмылкой спросила:
– Местная?
– Нет. Я работать сюда приехала.
– Ну, молодец. И то, что ты… ну, тоже молодец. Знаешь, что делать, если приставать будут?
– Ну… не знаю…
– По яйцам! – коротко определила женщина. – Тебе хорошо, даже туфли снимать не надо. Береги себя…
Окно закрылось.
Вся эта мизансцена, с леденющей водой, с полицейскими, с их безалаберным матом и окриком суровой начальницы, она, как ни странно, но восстановила некий баланс в душе Шакти. Ярость, обида, горечь ушли, уступив место холодной злости и такому же холодному, трезвому рассуждению.
Итак, какие-то идиоты решили, что босых моделей нельзя показывать публике. Шакти даже не задумывалась, почему именно босых – это не важно. Она прекрасно помнила, как в прокопьевском ДК запретили показ в купальниках. Как боролись с голыми пупками в её родном колледже: и не потому что, дескать, простудятся девочки – а «неприлично». Да и ей по поводу босых ног столько пришлось за все годы выслушать, что можно было садиться и писать полную энциклопедию заразных болезней.
Ладно. Это понятно. Это неприятно, но… но ожидаемо. А кто сказал, что будет легко?! Значит, надо бороться. А вот как , это уже тактика. Рвать стену динамитом, перелезать или обходить стороной. Посмотрим…
А может, они маньяка испугались. Шакти вспомнила, что сегодня утром к ней заявилась Дуся. Она только что приехала от родителей, и женщина подивилась: на подруге оказались толстые, едва ли не зимние кроссовки. Света хихикнула, указывая на них:
– Слышь, знамя босоногой свободы… Ты чего вырядилась так? Не жарко?
– Жарко! – хмуро призналась Дуся. – Слушай, у тебя большая сумка была на колёсиках, да? Дай, а… Мне на рынок надо сгонять.
– Ты же туда раньше босиком шлёпала. Сама говорила: это ж рынок…
– Ты сумку дай, – с тоской протянула девушка, явно не желая ничего объяснять.
– Дам, дам! Успокойся. Мне просто непонятно. Что, опять заведующая или Софья наехали за голые пятки?
– Сцу я! – угрюмо буркнула Дуся, наблюдая, как Света достаёт сумку.
– Ох ты, господи! Почему?!
– Я тебе говорила, что два года назад одну девку за это убили?!
– За то, что босая ходила? Да глупости.
– Глупости не глупости, а вчера к нам с телевидения приходили! Баба одна, – закричала Евдокия, – и допытывалась! У девок наших всех. Говорит, следствие идёт, все менты на ушах и так далее…
– Дуся, да брось ты… Чёрт те что себе напридумывали, друг дружку стращаете.
Подруга ничего не ответила: красная от злости, вылетела в коридор.
Вот сейчас Света-Шакти и думала об этом, в очередной раз провалилась, какие-то мысли-тени ходили в её голове, как низкие тучи, цепляясь друг за друга. Шла она дорожкой вдоль забора какого-то садового хозяйства, по зелёной ленте меж двух колей; чистые, умытые полицейскими босые ноги шевелили травки, уже хорошо, густо пробившуюся, и это успокаивало.
Неожиданно Шакти услышала:
– Девушка… можно вас попросить?
Она вывалилась из своего дремотного состояния резко; увидела незнакомого парня. Лет двадцать пять. Джинсы. Кроссовки. Футболка. Клетчатая рубаха. Кепка… хотя нет, кепку он в руке держал, шевелюра русая, буйная, но более-менее подстриженная. И глаза большие, круглые, как у совы.
– Да…
Шакти остановилась.
– Можно вам пяточку поцеловать?
Она даже не сообразила, что он сказал. Просто на автомате, как протягивают руку для приветствия, приподняла правую ногу и вытянула вперёд…
Остальное произошло мгновенно. За какие-то доли секунды он успел упасть на колени. Прижать голую её, испачканную в земле и пыльце, подошву к лицу. Впечатать поцелуй влажных, больших губ в пятку; а потом ещё большой и указательный палец молодой женщины провалились в его мокрый рот. Опять же на доли секунды.
От неожиданности, от осознания дикости этого всего Шакти вскрикнула. Отпрянула. Пошатнулась, выронила сумку. И шлёпнулась задом туда, куда шлёпаться совсем не стоило. Это она уже на земле поняла. По запаху.
“Конские яблоки”, совсем неразличимые в колеях, по которым она не шла…
Молодой человек был уже на ногах. И готовился нырнуть в дырку в заборе.
– Стойте! – заорала Света. – Вы мне… вы мне джинсы испачкали!
Этот вопль её, не лишённый здравой претензии, парня остановил. Он потоптался, потом сделал пару неуверенных шагов к женщине и протянул руку – помочь подняться.
Света вскочила на ноги, резво.
Если бы не беспокойство за джинсы, она бы дала ему по морде или как советовала та женщина-майор… Но не до этого было.
– Так постирать можно… – промямлил он.
Света, сворачивая шею, оценивала ущерб: наблюдать свои ягодицы хорошо только в зеркале, а тут его не было. Судорожно пытаясь отряхнуть то, что прилипло и одновременно брезгуя этого касаться, Света-Шакти огрызнулась.
– Постирать?! Вы вообще представляете, как это отстирывается… Во придурок же, а!
– Тут колонка есть… – он шмыгнул носом. – Рядом.
– Какая, блин, колонка?! Это горячей водой надо. С мылом!
Парень этот странный, снова шмыгнул. Совиные глаза , казалось, крутанулись вокруг своей оси.
– Тогда можно в интернат. Там горячую воду можно попросить. И мыло.
– Воду? – горестно переспросила Шакти. – И мыло?! И верёвку, чтоб удавиться! Ну, блин… ну, просто слов нет. Слушайте, вас как зовут?!
– Ренат.
– Ах, Ренат! Вот ведите меня туда, в этот ваш интернат и отмывайте! – воинственно заявила Шакти. – То есть я сама отмоюсь… где он, чёрт?
– Да вон, на горке.
– Тьфу.
Она пошла вперёд, злая, раздосадованная, сбитая с толку. И во всём этом нахлынувшем потерялось главное: то, что он сделал.
Вообще, конечно, любая другая бы девушка или женщина её возраста послала бы этого озабоченного идиота куда подальше и отправилась решать проблему. Но в Шакти вдруг проснулось то, что часто помогало в жизни: ей стало интересно. Он не только поцеловал её ступню, что она бы ещё как-то с натяжкой поняла, он умудрился обсосать пальцы, как леденец. И ей бешено захотелось узнать – что это? Почему? Отчего? В чём его страсть? Света успокаивалась. Шагая, она видела, как круглые глаза спутника следуют за её голыми ступнями. Опять же можно рявкнуть, мол, гляделки вывернешь…
Нет, ей реально было и интересно.
– А вы всем девушкам ножки целуете, Ренат? – резко спросила она оборачиваясь.
Он шёл рядом, неслышно, будто земли не касаясь.
– Нет. Если нравится только.
– Вам все позволяют?
– Ну… многие.
– Ничего себе! Вот так, подходите среди бела дня и «можно вас в пяточку чмокнуть», и они дают? – не поверила Шакти.
– Дают… – он шмыгнул, точнее, со свистом втянул в ноздри воздух.
Яркое солнце катилось над полями. Синее небо опускалось на горку, открывая на своём фоне какие-то кирпичные корпуса, какую-то тускло поблёскивающую статую.
– Интересно… и вам нравится, да?
– Ага.
– А чем нравится? Вкусно, что ли?
– Ну. Типа того.
– Ну, вы же земли поели с моей ноги! – не выдержала Света. – А там микробы всякие… А если в городе, то с асфальта вообще…
– Ерунда, – сонно обронил Ренат. – Нет там ничего.
Вот это было ещё интереснее. Если он такой, «наш» по духу, почему сам-то не разуется. У Шакти этот вопрос на языке вертелся, но его перебил другой.
– То есть вам так ступни женские нравятся, что…
– Ага, – он снова обезоружил её необыкновенной прямотой. – Нравятся. А что, это плохо?
Вот теперь он поставил её в тупик своим вопросом. Плохо? Да нет… по идее-то нет. Одному руки нравятся, второму – шея. Шакти вспомнила, как в колледже одна сокурсница доказывала, как эротично… мужское ухо. Мол, они у всех разные, и вот если его коснуться, то, сё… Против своей воли Шакти засмеялась.
– Ну вы интересный человек… честное слово! То есть вы готовы вот так, незнакомым девушкам пятки целовать? И вообще… и там пальцы?
– Ага. Ну, это ж если только по доброй воле.
Нет, на маньяка он если и похож, то на очень странного. Кисельный маньяк какой-то, как розовый слон. По доброй воле… Другой бы по этой воле давно в кусты затащил, а они пятнадцать минут уже чешут по безлюдью, и ничего. Шакти не было особо приятно смотреть этому странному типу в глаза, но внешность его она тайком примечала. Широкоскулое, почти квадратное лицо. Глаза тёмно-зелёные, навыкате, дурноватые какие-то глаза, чересчур подвижные. И почти сросшиеся, густые брови, это пожалуй, главная деталь.
– Вы на меня не обиделись? – спросил он.
– Я?! Ох, да я бы вас… я бы вас убила за одни джинсы! Но зато вот… чёрт знает. Я просто даже не понимаю, как это произошло.
– А вам понравилось?
Шакти охнула. Понравилось?! Вообще, как об этом можно говорить?!
Она подбирала слова – и продолжила путь, вышла на асфальтовую площадку и остановилась, так и не составив никакого внятного предложения. Перед ней торчал кирпичный мрачноватый корпус, за ним – какие-то развалины в деревьях; посреди площадки возвышался невысокий Ленин, обставленный лестницами и покрытый клочьями мыльной пены. С десяток пацанов и девок тёрли его потемневшую бронзу тряпками, а командовала этим невероятно худая девка в старом гимнастическом трико, мокром насквозь. И ожидаемо босая: вода блестела на её стальных икрах, на щиколотках.
Такой же шланг, как и из окна ГОВД, змеился в траве, только с той разницей, что, судя по пару из вёдер, по нему шла горячая вода.
– Это ваша вода и мыло? – спросила Шакти насмешливо, оборачиваясь.
Но странного шмыгающего Рената нигде рядом не было видно.
Исчез!
Для иллюстраций использованы обработанные фото Студии RBF. Сходство моделей с персонажами повести совершенно условное. Биографии персонажей и иные факты не имеют никакого отношения к моделям на иллюстрациях.
Дорогие друзья! По техническим причинам повесть публикуется в режиме “первого черновика”, с предварительной корректурой члена редакции Вл, Залесского. Тем не менее, возможны опечатки, орфографические ошибки, фактические “ляпы”, досадные повторы слов и прочее. Если вы заметите что-либо подобное, пожалуйста, оставляйте отзыв – он будет учтён и ошибка исправлена. Также буду благодарен вам за оценку характеров и действий персонажей, мнение о них – вы можете повлиять на их судьбу!
Искренне ваш, автор Игорь Резун.
Понял, что нужно перечитать пару предыдущих глав. Еще когда шестнадцатая глава вышла, думал, что будет тяжело после такого перерыва вообще вспомнить все события и уж тем более имена всех девушек – но оказалось, что как-то все само собой заново выстраивается, и события, и имена. Но вот пара конкретных моментов все равно уже распознается по сумрачно знакомым силуэтам – помню вроде бы и Мириам, даже примерно помню обстоятельства встречи, но диалога конкретного уже не помню. И вроде помню этого фетишиста, что Свету приглашал на прогулку со своими “ребенками” – но не помню этой конкретной встречи. Но все равно интересно, что уже даже выстраиваются параллели – уже очевидно ведь, полагаю, что Ева Татьяне рассказывала именно про этого, когда они сидели на поляне?)
Вот кстати, та Милана, что модель у Светы, с подозрительными шрамами на ногах – это ведь не та же самая гламурная Милана, что со Светой давила окурки после урока у Горя?
Ну и появление Странного целователя тоже порадовало) Как и его исчезновение, такое же внезапное. Правда, Свете в данной ситуации нисколько не сочувствую – можно было и на франтской бэхе все-таки доехать, а обижаться уже потом, и джинсы не “вы мне испортили”, а сама дуреха – упала-то сама, и брыкнулась сама, и ножку целовать дала до этого сама. Все сама – это предъявы уровня “вызывающе оделась, пошла на дискотеку, познакомилась с парнем, он спросил, можно ли ко мне, я дала, а потом решила, что он меня изнасиловал”. Ну да ладно, мне с ней замужем не сожительствовать, так что по поводу мозгов мы с Шакти не поссоримся)
Габи – тоже, конечно, интересная такая дамочка… Не менее странная, между прочим. Пришла, понимаешь, в гости, с бутылкой вискаря (я смотрю, вискарь в произведении вообще тоже частый персонаж!) босиком к без пяти минут знакомой, без десяти – подчиненной, да и улеглась с ней в одну кровать)) Еще и эта сцена с массажем, да и упоминание про без белья – и нет, я тут не проведу параллель со знаменитым Основным Инстинктом (считаю эту шумную картину с этим ее знаменитым кадром такими же необоснованно переоцененными, как и творчество Квентина нашего Тарантино), но я бы задал пару, хм, вопросов неприличных, но из технического любопытства, из жанра “как это работает”. В конце концов, я, будучи офисным работником, прекрасно знаю, что происходит с телом за день офисного труда – и одно дело все-таки сидеть в халатике на обнаженное тело на кухне после душа, и совсем другое – в офисе, тем более в летний день. Тут я бы как минимум спросил бы мадам – а как вы, извините, ходите в туалет, а потом на стул присаживаетесь – но, наверное, это не то, о чем должен вообще думать адекватный человек, и не вопрос, который должен задавать приличный человек, и уж тем более не тот вопрос, который стоит задавать чиновнику с полномочиями аудитора) Ну да раз в тексте такие подробности проскакивают – как о них не споткнуться.
Коварный план Аннет тоже, наконец, набирает масштаб. Глядишь, уж не на общем ли пикете встретятся наши героини?)
Дорогой Финетиевус, отвечаю по порядку. Итак:
1. Ева Тане рассказывала – точнее, НАЧАЛА рассказывать именно про этого человека, но и Ева осеклась, и Таня мимо ушей пропустила. Пока можете гадать, что их связывает – “кастеляншу” и “целовальника”.
2. Да, это та самая Милана. Шрамы на ногах. Окурки давит. А девушка с туманным взглядом наркоманки, любительницы травки, которую Аша как-то заметила, не припоминается? Именно так.
3. Света-Шакти, да – порывистая. Внезапная. Честная. Прямая. Такая бы не сдала думать о комфорте. А джинсы – ну, она же Женщина. Тряпочки, пусть и не гламурные, но любимые тряпочки – это ведь всё. И дело не в цене (она ведь ни разу не сказала, что они “сколько-то стоят”!), они её фирменного покроя. Но если это непонятно, я усилю, спасибо!
4. Габи. Ну, тут я тоже уже внёс коррективу, по вашим словам. Ну, во-первых, В ОФИСЕ БЕЗ БЕЛЬЯ – это такая щекочущая игра в “доступность” при “недоступности”. Дескать, смотрите, я-то голая, а вы и не знаете! Мне реально рассказывали женщины, ЭТО попробовавшие – какие эротические фантазии внезапно возникают, как это будоражит. И, кстати, “в офисе без белья” таким образом перекликается с “в офисе босиком”, не находите?
А что касается вопросов физиологии, то тут просто. У жены выяснял, которая у меня дома порой “без белья” и ходит. Если уж начистоту, то от похода “по большому” в офисе нетрудно в таком положении и воздержаться. А “по маленькому” женщина отлично справляется, имея набор гигиенических салфеток.
Всё просто – У КАЖДОЙ (почти) ГЕРОИНИ ЭТОЙ ПОВЕСТИ ЕСТЬ СВОИ СКЕЛЕТЫ В ШКАФУ. И они понемногу начинают вываливаться.
Аннет… не буду про пикет. Но там Аннет не будет – рано! а вот все остальные – встретятся!